Громов: Хозяин теней – 3

– Да ладно… – отвечаю. – Ты же…

И ловлю взгляд, в котором предупреждение. Ну да, о таком Тимоха говорить не готов.

– С Татьяной помолвку расторгли, – перевожу тему.

И снова уловка помогает, потому как Тимоха разом забывает и про ногу, и про судорогу. Сжимает кулаки.

– С-скотина, – его голос шипит, и Буча, которая пыталась поймать тень, опутать её кольцами, оборачивается. Моя тоже. Они чуют волнение и готовы защищать, но…

Знать бы от кого.

– Плохо, да?

– Плохо, – Тимоха отпускает ногу. – Но если Анчутков… в общем, ты ж дурить не станешь?

– Не стану, – качаю головой.

Здесь не поймут.

Свобода воли. Выбора… ага, тут воля одна – родительская, ну или патриарха, коим дед является. А любовь и вовсе блажью считают. То ли дело долг и род, и прочие очень важные вещи.

– Хорошо…

– Она видит тени. Сиси, – говорю осторожно. – Там, в поезде… она мою точно видела. И не испугалась. И значит, у неё дар?

– Тогда понятно.

Мне вот категорически ничего не понятно, а потому жду, пока Тимоха снизойдёт до объяснений. Он же не спешит. Сидит, задумчивый такой.

– Наш дар у женщин редко бывает. У Танечки вот проснулся.

Это я знаю.

Как и то, что у Танечки не только дар, но и тень имеется, которую она сама на изнанке добыла. И что тренируется Танечка, пусть и отдельно от прочих, но всё же. И что это не принято, но…

– Вокруг нашего дара много слухов ходит, – Тимоха растирает стопу и движения его злые, нервные. – Нехороших.

– Это вроде как, что если охотников выбить, то и тени исчезнут?

– Вроде, – соглашается Тимоха и медленно наклоняется, чтобы дотянуться до носков. – Про женщин говорят, что они из близких, из тех, кто даром Её не отмечен, жизнь тянут. Особенно из мужей… причем в эту ерунду даже Охотники некоторые верят.

То есть, найти жениха Татьяне не так просто?

– С другой стороны, от жены с сильным даром и дети сильные родятся.

– С даром?

– Именно. В старых семьях это знают…

– Но?

– Что «но»?

– Если б просто знали, то тут уже бы вереница из женихов стояла бы.

– В своё время и стояла.

Тимоха попытался натянуть носок. Я дёрнулся было помочь, но к счастью, предложение не озвучил. Братец мой – ещё тот баран упёртый. Прям сразу видно, что кровный родственник.

– До того как…

– До того, – кивает Тимоха. – А потом несчастье это… и отец из рода ушёл. Слухи…

– Что кто-то из наших открыл полынью? Дед… сказал.

Взгляд внимательный такой. Но Тимоха снова кивает:

– Да. Он требовал следствие провести. Синодников позвал. Канцелярию государеву… других… всех просил приехать, кто мог. Но…

– Оказалось, что не мог никто?

– Именно. Точнее не захотели. Несчастья порой бывают. И прорывы, и стихийные провалы. Твари всякие… особенно тут, на границе. А дед… он упрямо не хотел верить, что это несчастье – само по себе, беспричинно. Что… просто не повезло.

– И его сочли ненормальным?

– Скорее уж помешавшимся от горя. Но не настолько, чтобы представлять опасность для окружающих. Ему выражали сочувствие. Следствие… да, проводилось. Не могло не проводиться. Но всё признали несчастным случаем.

– А слухи тогда…

– Слухи… вспомни, ты был на грани истощения. Какие мысли в голову лезли?

Те мысли и близко вспоминать не хочется. Меня и сейчас передёрнуло от понимания, насколько я был на грани. Нет, не смерти, а того, чтобы выпустить тень и…

– То есть… вариант, что кто-то… перенапрягся настолько, чтобы взять и… – я взмахнул рукой. – И сотворить…

– Скажем так, я в это не верю. Но с точки зрения большинства эта теория куда правдивей, той, которую предлагает дед. И чем больше он настаивал, тем…

Сильнее все уверялись, что его одержимость не на пустом месте возникла. И что за попытками свалить вину на таинственного недруга дед скрывает неприглядную правду о свихнувшемся охотнике.

– Дерьмо, – сказал я совершенно искренне, и заработал лёгкую оплеуху.

– Нехорошо ругаться, – Тимоха произнёс это с укоризной. – А так… в общем, доказательств не было. Обвинений роду тоже не предъявляли, но…

Желающих породниться с потенциальными безумцами не нашлось.

Точнее какие-то нашлись.

– Мой договор был заключён ещё в год моего рождения. А вот Танечке пришлось сложно… – Тимоха постучал по подлокотнику. – Дед пока не говорил?

– Нет.

– И ты помалкивай.

– Не дурак.

– Вот и хорошо…

– Но всё равно ведь узнает.

– Это да, – Тимоха вздохнул. – Но… глядишь… если о вашей помолвке объявят… Анчутков опять же…

То и сестрицу не сочтут отверженной.

М-да.

Перспектива, однако.

Не так я себе спасение рода представлял. Но жаловаться грех.

– Кстати… а почему она… в смысле, почему Сиси вообще с нашим даром? Анчутков же не охотник. И дочь его… и её муж, кажется, тоже не был. А девочка вот… другой крови.

Объяснение, которое приходило в голову при всей своей логичности никак не увязывалось с трепетным образом Аннушки. Нет, такому, как Аполлоша, грешно рога не наставить, заслужил, но… Алексей Михайлович тоже не охотник. А кого-то третьего в эту схему давних страстей совать – это уже не любовный треугольник, а бразильский сериал выходит.

– Ты… – Тимохина лапища легла на голову. – Этого только вслух не ляпни, да?

– Да понимаю, но…

– Приёмная она, – лапища убралась. – Родная дочь… умерла.

Чтоб тебя.

И хорошо, что сейчас спросил. У Тимохи. Потому как с такими данными мог и вляпаться.

– Не сплетен ради, но чтоб знал. Родная внучка Анчутковых мозговую горячку подцепила… и случилось это там, где приличных целителей не сыскать. Тот, который нашёлся, он… в общем, не помог. Тогда Анна едва не помешалась.

А дед мог бы и предупредить.

Это ж… это хорошо, что я с Тимохой говорю, а так-то…

– Её в Петербург привезли, вроде бы как в лечебницу даже отправить хотели, да… а потом всё успокоилось. И появилась Сиси. Анна её родною считает. Точнее знать знает, что не родная, но считает. Вот пусть и считает.

Странно, что муженёк эту приёмную принял.

Или его не посвящали?

Или…

Вспомнилась давящая сила генерала. Может, и посвятили, заодно намекнув, что не след разрушать душевное спокойствие супруги. Один хрен, как понимаю, с детьми он не возился, так что одним больше, одним меньше – разницы особой нет. Зато понятно, почему генеральша в отсутствии целителей нервничает.

Многое понятно.

– И что делать-то? – спрашиваю.

А Тимоха, хохотнув, взъерошил волосы и ответил:

– К помолвке готовиться. И радостную рожу перед зеркалом тренировать, чтоб невеста не обиделась. Ну а пока… давай, попробуй отпустить свою тень подальше, сколько можешь. Не корчи рожу, будто у тебя запор, наоборот, расслабься. Не надо силой, пытайся наладить мягкий контакт. Она и так тебя слышит. И имя уже придумай, а то как не родная, право слово… вот обидится и уйдёт от тебя к Танюхе.

Врёт же ж.

Не уйдёт.

Не могут тени брать и уходить. Это я уже знаю, как и то, что мы с нею теперь до самой смерти связаны, моей или её вот. Или одной на двоих. Хотелось бы, конечно, верить, что мы будем жить долго и счастливо, но… в общем, реальность – она другая.

– Тимоха, – я решился-таки задать вопрос, который давно на языке вертелся. – А если бы… если бы тогда дед тоже погиб, кто бы стал главою рода?

Тимоха замер.

И взгляд его сделался тяжёл. Неприятная тема. И мне даже почти совестно, что лезу в душу, но не лезть нельзя. Больно уж всё тут… накручено.

– Отец, – сказал он.

– А когда он ушёл.

– Сбежал.

– То утратил право? Даже если б дед погиб, то… главою был бы ты?

– Не совсем, – взгляд не становится мягче. – Я бы считался главою рода, но сугубо формально. Реально род передали бы под совместную опеку Синода и Романовых.

Даже так?

– А почему…

– Видать, до судебных прецедентов вы с Татьяной ещё не дошли. Так издревле заведено. Чтобы защитить. Чтобы у других не возникало желания подмять под себя ослабевший род. Синод обычно отправляет своего дознавателя, а тот уже следит и за воспитанием, и за управляющими. И Романовы проверяют, чтоб не было злоупотреблений.

– И как? Не бывает?

Тимоха хмыкнул:

– Бывают, конечно, но… не такие. Главное, что обобрать сложнее. Или устроить наследникам скоропостижную кончину. Романовы… они к таким вещам серьёзно относятся.

Интересно.

Очень интересно.

Глава 5

…затянувшаяся забастовка рабочих на красильных фабриках купеческого товарищества Баркасовых грозила перерасти в настоящий мятеж. Однако бунт был остановлен совместными силами жандармерии и добровольцев из числа акционеров фабрики, таким образом выразивших деятельное несогласие с чрезмерными требованиями. Зачинщики выявлены и в самом скором времени предстанут перед судом.

«Полицейский вестник»

Анчутковы прибыли к полудню и на трёх машинах. Черный «Руссо-Балт», низкий и приземистый, медленно катил по дорожке, сияя лаком и хромом. Сзади держались две машины поскромней. Ага… так и есть. Из второй тяжко вздыхая, выбралась Матрёна, на лице которой издали читалась просто-таки нечеловеческая радость. А вот Серега не удержался и помахал нам рукой. Зря это он. Сухопарый тип, выбравшийся следом за Серегой, склонился к уху и что-то сказал. Наверняка, что нужно быть сдержанным.

Степенным.

И вообще вести себя прилично.

Нам вот это уже второй день кряду твердят. И Татьяна закатывает очи, всем видом своим показывая, сколь мало она верит в нашу способность вести себя прилично.

Пускай не верит.

Главное, в город взяла. И даже мнением моим, что удивительно, поинтересовалась, позволив из сотни атласных лент выбрать две на свой вкус, а ещё перчатки, платки и целую склянку бусин.

– От рода мы подарим нефритовую брошь, – сказала она тогда. – Но, думаю, ей будет приятно получить что-то и от тебя.

Ага.

Наверное.

Я бы сам до такого не додумался. И потому совершенно искренне сказал тогда:

– Спасибо.

А Татьяна кивнула, показывая, что услышала. И потом уже бодро командовала процессом упаковки, затянувшемся едва ли не на час. Ну да, шёлковая бумага, какие-то цветочки, лепесточки, коробки, банты… в общем, ну его.

А теперь вот мы стоим.

На крылечке.

Дед.

Рядом Татьяна в тёмно-синем платье с белым воротничком. За дедовым плечом – Тимоха, который ради этого случая взял-таки трость, явно решив, что лучше уж она, чем кувырок со ступеней, если нога вдруг подведёт. Ну а чуть в стороночке мы с Метелькой.

Я пытаюсь таращиться в никуда, надеясь, что вид имею в должной мере торжественный и благообразный. Жесткий воротничок рубашки сдавил шею. Накрахмалили его до состояния дерева, причём нешлифованного. Пиджак сидит хорошо, но дышу я всё одно с опаскою. Метелька за спиной едва слышно ворчит что-то про дурные игрища и про гостей…

– Доброго дня, – дед спускается навстречу генералу и жмёт протянутую руку. – А вы, как всегда, прелестны…

Генеральше руку целуют. И чего-то там ещё говорят.

Она отвечает.

Слушать это не особо нужно, но слушаем. Улыбаемся. И заслуживаем похвалу:

– Мальчики изменились чудесным образом, – генеральша даже руками всплеснула. И камешки на пальцах её заискрились. – Вот что значит обрести дом…

– Савка! – Сиси, которую Матрёна вела под руку, сумела вывернуться. И бросилась навстречу. Взметнулись кружевные юбки, ленты, что-то там ещё, хрупко-воздушное и нежное. – Ты совсем живой! А я говорила, что не помрёшь…

Сиси споткнулась и, взмахнув руками, почти рухнула на дорожку.

Тень успела.

Она вынырнула, подхватывая малышку, и та вцепилась в длинную шею. Чтоб тебя…

– Хорошая… – детские пальчики безо всякого страха вцепились в клочья тьмы. – Ох ты ж боже ж ты мой, чутка не упала…

Причём последнее она сказала до боли знакомым тоном.

– Сиси! – генеральша чуть нахмурилась. – Матрёна, мне казалось…

– Дети, – дед позволил себе улыбнуться. – Порой мы забываем, что это просто дети… пусть погуляют. Вон, в саду. Погода хорошая стоит…

Анчутков ненадолго задумывается.

А вот генеральша не рада. Визиту ли, помолвке, погоде… хрен поймёшь. Но не рада. Нет, она улыбается такой вот профессиональною светской улыбкой – в том мире я успел их повидать – но я ощущаю… что-то не то.

– И вправду, – соглашается генерал. – А то Сергей весь извёлся прямо… идите уже, пока мы там… о делах переговорим.

И рукой взмахивает. По лицу генеральши скользит тень недовольства, и я уверяюсь в своих предположениях: эта затея ей не по нраву.

Категорически.

– Деда сказал, что ты мой жених теперь, – Сиси сама берет меня за руку и заглядывает в глаза.

Чтоб вас…

Ну не укладывается такое в моей голове. Какой, на хрен, жених. Она ж ребенок. Ей бы в куклы… и Савка… Савка – ладно, по местным реалиям он почти взрослый уже. А эта пигалица… не воспринимаю.

Вот не воспринимаю и всё.

Есть в этой затее нечто глубоко ненормальное, противное моей прежней натуре. И дело даже не в том, что о нашем согласии не спрашивают, скорее просто вот…

– Жених, – отвечаю и, чуть склонив голову, говорю. – Если ты согласишься стать моей невестой.

– Соглашусь, – Сиси говорит это важно и громко. А потом добавляет. – А Матрёна сказала, что таких женихов, как собак… и что выбирать надо с толком…

Генерал, кажется, споткнулся. Всё же далеко уйти они не успели. А Матрёна краской залилась и взгляд её недобрый упёрся в спину. Ну да, кто ж ещё виноват. Я, тут и гадать нечего.

– Как вы? – Серега пытается держаться по-взрослому, подозреваю, не желая вызвать недовольство наставника, который не собирается оставлять нас наедине. – Я волновался. Мне сказали, что ты выздоравливаешь, но…

– Как видишь, – я сжимаю пальчики Сиси. – Хочешь сад покажу? Он, правда, чутка заросший…

– Ага, потому что Громовы – нищие… – Сиси явно слышала куда больше, чем хотелось бы Матрёне. – И скоро разорятся. И нужно им только приданое, но и то изведут на всякие глупости…

Громогласный хохот Тимофея несколько разрядил обстановку.

– Тогда, – отсмеявшись, сказал он, – надеюсь, юная леди, что за вами дадут приличное приданое.

– Не-а, – Сиси мотнула головой и с интересом поглядела на моего брата. – Деда сказал, что пять тысяч, а дядя Лёша сказал, что ещё дом мне отпишет и имение. Ну, когда вернётся и жениться будем. А когда жениться будем?

– Когда ты немного подрастёшь.

Тимофей медленно спустился. Ступеньки он не любил, и двигался крайне аккуратно. Татьяна держалась рядом, готовая в любой момент подставить плечо. Да и я поглядывал, но…

Обошлось.

– Я быстро подрасту, – пообещала Сиси. – А у меня тоже такая будет? Тень. Дед сказал, что если ты научишь, то будет. А ты научишь?

– Я пока сам немногое умею…

– Твоя тень тебя найдёт, – Тимофей встал между нами и Матрёной, которой явно хотелось подойти поближе, а то и вовсе вырвать подопечную из моих загребущих рук. – В своё время. Пока – рановато ещё.

– А у тебя есть?

– Есть.

– А у тебя? – Сиси требовательно посмотрела на Татьяну, и та, улыбнувшись, щёлкнула пальцами. Её Тень не была большой. Да и форма… птичья.

Сокол?

Ястреб?

В хищных птицах я мало понимаю. А эта хищная. Вон, когти черные, клюв острый и на меня косится, явно ощущая настрой хозяйки.

– Ух ты… а бабушка говорит, что девочкам тени ни к чему, что от этого один вред… а можно погладить.

– Можно, – Татьяна присела и руку вытянула. Тень её, не сводя с меня взгляда, подползла ближе и наклонилась.

– Пёрышки… мягкие…

Сиси гладила.

– А я не вижу, – произнёс Серега, стараясь говорить ровно, но обида в голосе всё одно проскользнула.

– Ну… это легко исправить. Позволишь? – Тимофей коснулся висков мальчишки. – Долго не продержится, но на пару часов…

– Что вы… – встрепенулся наставник.

– Сумеречное зрение. Его многие маги используют.

– Ух ты… – перебил Серега. – Какая она…

– Вы не имеете права… без разрешения, – наставник попытался было обойти Тимоху, но мой брат просто перехватил его и, развернув к дому, сказал:

– Думаю, вам стоит немного отдохнуть с дороги. Мы сами разберемся.

И видят боги, тон у него был такой… с намёком, что перечить брату не стоит.

А сад и вправду зарос. Верю, что когда-то он был роскошным, вон, дорожки белым камнем выложены, вьются, протискиваются меж каких-то горок. На чудом уцелевших клумбах упрямо цепляются за жизнь астры, и белые, желтые цветы их выделяются на побитой морозами зелени.

Шелестят листья.

Дерево наклонилось над тропой, и нам приходится подныривать. Что почему-то веселит несказанно. И первым начинает хохотать Метелька, совершенно без причины, следом хихикает Сиси… и кажется, я сам ощущаю себя ребенком.

Ненадолго.

Но это уже много, если даже ненадолго.

Останавливаемся в беседке. Ту обжил дикий виноград, который далее перебрасывался на каменную стену и уже по ней полз до самого дома. Беседка казалась прикрытой краем пурпурного плаща, и это было даже красиво.

– Сейчас, – Тимоха первым пробирается внутрь, чтобы вытащить из-под каменной лавки короб. – Надеюсь, не разрядились, а то ведь давно уже никто не заглядывал…

Фигурка балерины встаёт в центре стола и поворачивается, а следом я ощущаю тепло.

– Ух ты, – Серега первым тянется к артефакту. – Это же старая работа! Конечно, энергоэффективность современных выше…

Татьяна фыркает.

И не заходит.

– Сидите, – Тимоха тоже отступает. – А мы с Танюхой к пруду сходим… помнишь?

– Помню.

Она отвечает и лицо её каменеет, а я понимаю, что не стоит напрашиваться. Может, в другой раз, а может – никогда. Что этот пруд, уже больше похожий на болотце, затянутый ряской и заросший до крайности, – он только их воспоминание.

– …но старые всегда делали красивыми. И надёжными. Сейчас считается, что в дублировании рунных цепей нет особого смысла, но вот как по мне…

Тимоха приобнимает сестру за плечи, и та склоняется к нему. Я же поспешно отворачиваюсь.

– Ты совсем поправился, – говорит Серега. – Похудел только.

– Это да… ну и почти совсем. Видеть вот лучше стал.

Или правильнее будет сказать, что чётче? Зрение не стало прежним, уж не знаю, почему. В возможностях ли дело или в том, что организм, получив пинок свыше исцелился, но по своей собственной программе. В результате глаза у меня по Метелькиным уверениям, так и остались жуткими, а вот зрение выправилась. Я теперь даже цвета вижу, причём чем дальше, тем чётче. Если в первые дни они были мутными, как пылью припорошёнными, то теперь вот вполне ясные, только тёмные, будто яркости лишённые.

Но это мелочи.

Главное, что в принципе вижу.

И читать могу.

– А ты как вообще, – говорю, понимая, что надолго нас не оставят, что еще минут десять и начнут искать. Матрёна ли, наставник… или вот сам генерал, точнее супруга его.

– Нормально так-то… – Серега пожимает плечами. – В гимназию вот устроили…

– Нравится?

– Не знаю. Я… как-то… бабушка говорит, что не обязательно, что можно и дома учиться. А дед сказал, что этак и вовсе от реальности оторваться можно. И в гимназии меня никто не съест, а учат хорошо…

– А мама твоя?

– Уехала. За границу.

С Алексеем Михайловичем во исполнение давешнего плана.

– Она звонила недавно. Говорила, что скоро вернется. К Рождеству – так точно… а вы приедете? У меня каникулы будут.

– Не знаю. Если дед отпустит.

– Я своего попрошу… бабушка сказала, что нужно устроить приём. Дед, правда, не особо рад… у меня наставник новый.

– Этот? Ну, который там, – Метелька мотнул головой.

– Ага.

Содержательный детский разговор. А Сиси дёргает за руку.

– Если я буду невестой, – говорит она, когда я наклоняюсь, – то ты мне дашь тень поиграться?

– Дам. Но…

– Я знаю. Об этом никому нельзя рассказывать, – серьёзно ответила она и палец к губам прижала. – Тайна.

– Точно. Тайна…

Но сомневаюсь, что тайная, раз уж Матрёна видела. Хотя… это нас она не любит, но Сиси – дело другое.

– …он занудный, конечно, – Серега подвигает к себе танцовщицу, – но не злой. По рукам не бьёт. Только нудит, что нужно быть внимательней, собранней. Я и так стараюсь. Ещё рассказывает интересно. Всякое…

– А Матрёна сказала, что от науки мозги пухнут! – выдала Сиси. – А дед сказал, что теперь времена иные, и что мне тоже надо учителей искать… а Матрёна и бабушка – не хотят. Говорят, что я ещё маленькая и расти надо. И что это Серега пусть учится…

Как я угодил в этот детский сад?

И главное, почему мне нравится сидеть вот и слушать эти разговоры про Матрёну, нового Серегиного наставника, его гимназию, куда его определили, но пока ещё не пускают, потому что бабушка не уверена, что он полностью пережил ужасное потрясение.

Про Алексея Михайловича и его письма.

Посылки…

Хороший он человек всё-таки. По местным меркам никто б и не осудил, оставь он детей Анчутковым, а то и вовсе сдай мужниной родне. Но видишь, не забывает.

– А у тебя как? – Серега осёкся. – Всё хорошо?

– Лучше, чем можно представить. Вон, у Метельки спроси. Спим на перинах, под одеялами пуховыми, едим с фарфора да вилками серебряными…

– Ага, – Метельку аж передёрнуло. – Только нормально ни поспать, ни пожрать не выходит… Еремей гоняет вон… тебя ж, кстати, с нами должны были оставить. Чего не оставили?

– Не знаю.

– Потому что у Громовых – не безопасно, – важно ответила Сиси. – Матрёна говорит, что один уже свихнулся и всех поубивал.

– Сиси!

– Чего? – она поглядела на брата с удивлением. – Это она говорит. А дед вот сказал, что она сама дура…

Но детей здесь не оставил.

Чтоб вас всех…

Сам обряд прошёл до отвращения обыкновенно.

Холл.

Стол.

Дед и генерал за столом, оба весьма довольные, чего нельзя сказать о генеральше, которая вымученно улыбалась, но так, что всем становилось ясно, чего она на самом деле думает. Огромная книга.

Тимоха.

Татьяна.

Сиси, которую переодели в новое платье, наверное, чем-то отличавшееся от прежнего, но чем именно, я так и не понял. Она держала перо обеими руками и старательно вывела крестик. А потом Анчутков обмакнул руку в чернила и оставил на странице отпечаток ладошки.

Я расписаться сумел, но палец всё одно откатали.

Затем расписались дед и сам Анчутков.

А там и свидетели – Тимофей, Татьяна, Еремей, для этакого случая обрядившийся в костюм, наставник Сереги… в общем, две страницы и написали.

Затем такие же подписи, кроме нашей с Сиси, были оставлены на двух грамотах. Первую вручили Анчутковым. Вторую – деду. И ляжет она, думаю, в сейф… и всё бы ничего, только и книга, и грамоты слабо светились, как и чернила, которыми я подпись оставлял. И что-то подсказывало, что легко спрыгнуть не получится…

Разберемся.

Глава 6

Слухи о длительных засухах и повсеместном неурожае уже сейчас будоражат народ, вызывая рост цен на зерно, что в будущем грозит некоторым дефицитом. Особенно острым он будет в ряде областей, а потому уже сейчас необходимо предпринимать решительные меры, с тем дабы исключить саму возможность возникновения голода…

Из доклада князя Н.

Тимоху я нашёл у пруда, уже вечером, когда гости отбыли. Случилось сие сразу после небольшого торжественного ужина, который мне донельзя напоминал театр, где все-то играли свои роли, но как-то переигрывая, что ли. Анчутков и дед старательно улыбались. Генерал шутил. Генеральша нервно смеялась над его шутками и пыталась о чём-то щебетать с Татьяной, которая чрезмерно старательно изображала эту увлечённость разговором. Мы притворялись обычными воспитанными детьми.

Сиси и та отвечала мало и односложно. И лишь коробка, перевязанная розовым бантом, вызвала у неё искреннюю улыбку. Впрочем, та коробка была тотчас унесена до крайности недовольною Матрёной. Надеюсь лишь, что вернут.

В общем, когда ужин подошёл к концу, кажется, все выдохнули с облегчением.

Проводы тоже не затянулись надолго. И дед, глядя как растворяются в сумерках машины, произнёс:

– Я тобой доволен.

И от похвалы приятно.

– Они не слишком рады, – ловлю момент, чтобы выразить опасения. – Генеральша… и Матрёна.

Дед фыркнул.

– Матрёна – дура.

– И говорит много, – согласился я с определением. – А вот то, что она говорит, мне совсем не нравится. Думаю, что даже при её глупости, её многие слушают… эту помолвку расторгнут при первом удобном случае.

Дед повернулся ко мне.

И кивнул.

– Именно. Потому она и скреплена не только словом, но и силой.

Стало быть, не примерещилось.

– Георгий тоже всё понимает прекрасно. Так что, как-нибудь дотянем. Главное, повода не дай.

Знать бы ещё, как и чем этот повод даётся-то.