Переход

Она замолчала, глядя куда-то в огонь.

Внутри всё сжималось. С одной стороны – последнее слово матери. С другой – пустота. Что она там найдет? Что ей делать с тем, что мать оставила? Что ей делать со своей жизнью после?

– Что именно тебе сказала мама?

Повисла тишина.

– Не важно, – Бланса усмехнулась и ковырнула кусок сыра. – Это был просто бред умирающей. Болезнь ей голову снесла под конец.

Фориан открыл рот, будто хотел что-то сказать, но она поспешно перевела тему:

– Что там произошло на самом деле?

Он на мгновение задержался, потом подкинул в костёр пару сухих веток. Они вспыхнули с коротким треском. Говорить о матери Блансы он не стал.

– Это ты мне скажи, – проговорил он спокойно, глядя на пламя. – Мы пришли, а ты стояла рядом с мёртвой тушей меллокса. Без посоха. Сам посох лежал в стороне, почти у воды.

Он посмотрел на неё внимательно. Уже были случаи, когда она пользовалась магией без артефакта – и потом не помнила ничего. Но чтобы вот так, в одиночку, убить меллокса… это было впервые. Точнее, уже трижды.

Может, она врёт? Притворяется чародейкой, а на деле маг. Но какой в этом смысл?..

– Я была в смертельной опасности, – сказала Бланса, не отрывая взгляда от костра. – И в шоке. Может, посох просто вылетел из рук.

Фориан склонил голову набок. Он всё ещё сомневался. Её рассказ был слишком удобным. А как тогда арданцы? Без посоха. Без заклинаний. Она даже не моргнула.

– Как ты догадался, что меня в воду положить надо? – вдруг спросила она.

– Видел, как ты лечишь мелкие раны, – пожал он плечами. – Пальцы порежешь – в воду суёшь. Подумал, что может сработать и на что-то серьёзное.

– Почти всё как в тумане, – Бланса задумчиво посмотрела на посох, лежащий рядом с её вещами. – Как будто всё это не со мной было…

В первом же небольшом городке, что, к удивлению Блансы, оказался совсем недалеко от порта, они закупились одеждой. Банка в городе не оказалось, так что пришлось ограничиться тем, что осталось из их сбережений.

В Авинкорде такого не бывало: между поселениями – недели пути, если повезёт. Иногда деревня встречалась дней через восемь, а чаще – и того дольше.

Чародейка не изменила себе: снова выбрала тёплую одежду в чёрно-красных тонах и, конечно, плащ. Её неизменный атрибут.

– Почему ты так любишь плащи? – спросил Фориан, когда они вышли из лавки. – Они же только мешаются.

Бланса на миг замерла. В памяти всплыло: белизна снегов, и как тогда, кроме плаща, у неё не было ничего – ни укрыться, ни согреться. Только ткань и жизнь. Она горько усмехнулась:

– Надейся никогда не понять меня.

– У, как загадочно, – фыркнул Фориан, отвязывая коня от столба.

– А что, разве будет интересно, если девушка понятна на все сто процентов? – съязвила Бланса, подхватывая шутливый тон.

– Ты вообще знаешь, что такое проценты? – с прищуром посмотрел он на неё.

– Неа, – с усмешкой отмахнулась она, запрыгивая в седло. – Так мать говорила. Значит, звучит умно.

– То есть она была образованной? – Фориан сел в седло следом, чуть наклонившись вперёд. – Странно.

Чародейка промолчала. Не хотелось думать, почему мать не захотела, чтобы её дочь получила хоть какое-то образование – хотя бы на уровне «сносно». После смерти бабушки тренировки только ожесточились, а уроки и вовсе исчезли.

Она не хотела верить, что для матери была всего лишь инструментом.

Легче становилось только, когда появлялся друг семьи. Тогда мать становилась мягче – чуть-чуть. Меньше давила, меньше злилась. Но и в эти дни Блансе было велено молчать. Не рассказывать, чем именно они занимаются.

Фориан ехал чуть впереди, молча, будто чувствуя – не стоит мешать.

Она была достаточно смышлёной, чтобы понимать: скажешь – станет только хуже. Друг уедет, и всё вернётся, только хуже. Руки крепче, крик громче. Ни одна попытка пожаловаться не доходила до слов.

Можно было бы вздохнуть с облегчением, когда мать умерла. Можно было бы бросить всё и не идти в Канчес – кто теперь заставит? Кто накажет?

Но она не могла. Не хотела.

Она чувствовала, что обязана.

Ведь если бы не мать, она бы замёрзла в снегу ещё младенцем.

– Ты в порядке? – спросил Фориан.

Бланса моргнула, смахивая наваждение.

– Да, – отрезала она и тронула поводья, не глядя на него.

Глава 5 – Кровь под кожей

– Неблагодарная, – выдохнула женщина, расчищая дорогу в снегу тяжелыми, будто злыми шагами. Посох в её руке раз за разом хлестал по заснеженным кустам, ломая хрупкие ветки.

Девочка семенила сзади, укутанная в чужой старый плащ. Молча. Даже не всхлипывала – давно отучилась. Слёзы замерзают мгновенно, превращаясь в ледяные потёки на щеках. А за слёзы – отдельная расплата.

Шоркающая походка, опущенные плечи, сдержанное дыхание. Никаких жалоб, никаких слов. Только бы не слышать следующего.

– Сколько сил на тебя трачу. Учу, объясняю, а ты всё как через пень, – взорвалась мать, не оборачиваясь.

Ком в горле поднялся сам – горячий, как слюда, и такой же бесполезный. Девочка стискивала кулачки под плащом.

Она старается. Всегда старалась. Но если не идеально – значит, провал. Мама не замечала усилий. Только ошибки. Только провалы.

Это случилось слишком быстро.

Из белых теней – без единого звука – вынырнула рысь. Мать шла чуть впереди и увидела движение краем глаза. Вскинулась, инстинктивно шагнула вбок, одновременно выкрикнув имя дочери.

Девочка лишь подняла взгляд. Не успела ни понять, ни повернуться.

Что-то тяжёлое и мокрое ударило её в бок, отшвырнуло на землю. В воздухе мелькнули лапы, когти, сдавленный рык – и клыки, что должны были впиться в её шею, вонзились в подставленную руку матери.

Сухой хруст.

Хлопок плоти.

Хриплый крик.

Женщину дёрнуло назад, как от удара топором. Зверь повис на её руке, рвал. Кровь брызнула из его пасти и её порванной плоти, густая, горячая, резко пахнущая железом. Рысь хрипела, но не отпускала. Когти царапали снег, выдирали из сугроба грязь и лёд. Мать зашаталась, осела на одно колено.

Девочка, сбитая, лежала чуть в стороне, не в силах вскрикнуть. Смотрела на это широко раскрытыми глазами, даже не дыша.

Женщина подняла посох – дрожащей рукой. Резким движением ткнула вверх, под морду зверя.

Треск.

Мех, плоть, челюсть – всё разлетелось в стороны. Что-то мягко шлёпнулось в снег рядом с девочкой.

Рысь дернулась, затихла. Тело зверя рухнуло в сугроб, засыпая багровым пухом землю. На половине лица размазана кровь, клыки, в глазах уже не было злобы. Только пустота.

Мать опустилась на оба колена. Закусила губу, почти до крови, и обхватила раненую руку, из которой продолжало сочиться. Потом, тяжело дыша, с надсадным сипом, начала зачерпывать снег и прижимать к разорванному запястью. Пальцы тряслись.

Ни слова. Только снег, кровь, хриплое дыхание и мёртвый зверь.

Но мать не сказала ни слова. Только посмотрела исподлобья – взгляд ледяной, почти чужой.

– Домой, – рявкнула она и пошла прочь, не оборачиваясь.

Дома, когда всё оттаяло – и ботинки, и щеки, и замёрзшие мысли – девочка рискнула задать вопрос. Осторожно, с надеждой, бабушке:

– А мама… что она тогда сделала? С посохом… Это было…

Бабушка только взглянула на неё. Тяжело, с таким ужасом, будто говорила не с ребёнком, а с чужим созданием. И девочка вдруг поняла: тот день в лесу – был исключением. Но не чудом. А предупреждением.

– Забудь, что ты видела, – выпалила старуха, чересчур резко, почти наотмашь.

– Но почему?.. – девочка неуверенно подалась вперёд.

– Это проклятая магия… – женщина зажала виски дрожащими пальцами. В этом жесте было что-то мучительное. – Никогда не обучайся ей… Она уничтожит тебя… – прошептала, уже не скрывая слёз.

С каждым словом бабушка словно ссыхалась. Прямо на глазах стала выглядеть старше: кожа натянулась на скулах, подбородок дрожал, под глазами легли новые, тёмные тени. Казалось, один только вопрос внучки отнял у неё добрый десяток лет. Или добавил. Так бывает, когда поднимают то, что давно пытались забыть – и не смогли.

Девочка вдруг пожалела, что спросила. И не только потому, что довела бабушку до слёз. Она боялась, что та расскажет маме.

– Бабуль… пожалуйста… не говори маме, что я спросила, – прошептала она, виновато сжав ладони.

– Не скажу, – выдохнула старуха, вытирая лицо подолом. – Если пообещаешь, что никогда… никогда не станешь касаться этой магии.

– Обещаю… но… – девочка замялась, бросила взгляд на дверь, – что это было? Что это за магия?

Бабушка замялась. По её лицу было видно: она не хочет говорить. Даже думать. Словно язык сам бы себя отгрыз, лишь бы не произносить. Но всё же вздохнула. Глубоко, будто перед прыжком в ледяную воду.

– Это кровь, моя радость… – тихо, почти безжизненно. – Живая. Теплая. Полная силы. Любое существо ею пронизано. А кровь… почти вся из воды. Эта магия берёт и сворачивает живое. Ломает волю. Кровь подчиняется – и подчиняет.

– Но мама…

– Именно она, – женщина прикрыла лицо ладонью, чтобы не смотреть внучке в глаза. – Эта магия сделала её жестче, чем сталь. Остудила её сердце.

В голове девочки стало только больше вопросов. Но задать их она не успела – из соседней комнаты послышались шаги.

– Кушай, милая, – быстро спохватилась старуха, – мама вот-вот вернётся.

Она отвернулась к печке, но спина её дрожала. Девочка молча смотрела, как бабушка достаёт ложку, как наливает похлёбку – руками, что слабо подрагивают.

Раньше она не задумывалась, почему бабушка, которая старше и мудрее, будто бы боится её маму. После этого разговора стало понятнее. Бабушка боится не женщину. А то, что в ней живёт. Эту кровь. Эту силу.

И всё же – как магия может так ожесточить человека?

Глава 6 – Свет, которого нет

– Бланса… – Тихий голос, тёплая ладонь на плече. – Проснись. Бланса.

– Уже утро?.. – пробормотала она, не сразу открывая глаза.

– Веди себя тихо, – прошептал Фориан.

Она сразу проснулась. Сжала посох, напряглась. Вскинула взгляд на тёмную опушку – но опасности не было. Только он. Стоял рядом, прижав палец к губам.

– Пошли, – одними губами сказал он.

– А вещи?.. – Она тоже перешла на шёпот, следуя его примеру.

– Никуда не денутся. Пошли.

Он легко потянул её за руку, и Бланса, не задавая больше вопросов, пошла за ним. Лес казался непривычно светлым – как будто во тьме, где не было ни единой звезды, всё же что-то светилось. Она моргнула, до конца приходя в себя. Свет действительно был – слабый, но ровный, наполнявший тени странным, почти серебристым свечением.

Чем дальше они шли, тем ярче становилось. Лес будто дышал светом.

Светлячки. Но… не такие, как обычно.

Бланса никак не могла вспомнить, чтобы видела их такими. Ни в Авинкорде, ни где-либо ещё. Слишком много. Слишком ярко.

Свет впереди двигался. Пульсировал. Он приближался.

Она прищурилась – и остановилась. Пруд. Небольшой, почти круглый, в самой чаше поляны. Вода была покрыта светом – настолько плотно, что не видно было даже ряби.

Фориан отпустил её руку. Они оба стояли молча.

Сотни огоньков, почти как живые искры, парили над прудом и садились на гладкую поверхность воды. Их было так много, что деревья вокруг казались серебристыми, словно облитые лунным светом, хотя луны не было. Некоторые из жуков порхали, перелетая с ветки на ветку, другие просто висели в воздухе, медленно кружась.

– Что это?.. – прошептала она, боясь спугнуть тишину.

– Светлячки. Но только в Хагенте, – ответил он. Голос был тёплым, почти гордым. – Здесь они в два раза крупнее, чем в Авинкорде. Мы как раз попали на их лёт. Это случается нечасто. Только в благоприятные дни.

– Благоприятные?..

Она всё ещё смотрела на светящийся пруд, будто он мог исчезнуть, если моргнуть слишком резко.

Парень замялся. Бланса взглянула на него, чуть склонив голову набок.

– Сезон спаривания, – нехотя выдохнул он.

– А… – протянула она с лёгкой, почти детской улыбкой и снова перевела взгляд на светлячков. – Вот почему их так много… Это… – её голос стал почти шёпотом, – очень красиво.

Она медленно опустилась на влажную от росы землю, даже не вздрогнув от прохлады. Под её пальцами пружинил мох, мягкий и сырой, пахнущий землёй и ночной свежестью. Лес наполнялся тихими звуками – стрекот насекомых, редкие взмахи крыльев, плеск воды от случайного движения жуков. Воздух казался густым от света и запаха – влажная листва, древесная кора, пыльца, что висела в воздухе, будто туман. Вдали ухнула ночная птица.

Фориан сел рядом. Сначала немного в стороне, но потом ближе, так, чтобы едва касаться её плеча. Он смотрел не на светлячков – на неё. На лицо, в котором сейчас не было ни привычной насмешки, ни надменности, ни колючей иронии. Только тишина и странное спокойствие.

Удивительно мягкая улыбка тронула её губы, и Фориану вдруг стало не по себе. Она выглядела… не своей. Как чужая, забредшая сюда из другого мира. У этой Блансы не было места среди тех, кто фехтует словами и держит магию на кончике языка. Он знал её дерзкой, холодной, язвительной. А сейчас… сейчас в её взгляде было нечто почти нежное, будто лес раскрыл в ней что-то, что она сама давно забыла.

На миг ему показалось, что она грустит. Только на миг – и тут же прятала это выражение, как прячут рану под тканью. Он, как и всегда, не стал спрашивать. Не потому, что не хотел знать. А потому что боялся услышать.

Что-то сдавило ему грудь. Воздух стал тяжелее, как перед грозой. Он вдруг почувствовал – почти физически – тяжесть того, что лежит между ними. Ответственность. Обещания. Границы, через которые уже не перепрыгнуть.

Бежать. Мысль вспыхнула внезапно, как боль. Бежать отсюда, из этого ночного света, из Хагента, от этой тишины и от неё. От Блансы. Бежать, пока она не повернулась и не посмотрела на него так, как смотреть не должна. Бежать туда, где она никогда не найдёт.

Она не впишется в Канчес, – подумал он и почувствовал, как это жжёт.

Там ей не будет места. Там ей не дадут быть такой.

Девушка смотрела на светлячков – но видела факелы. Факелы, дрожащие на фоне заснеженных гор. Видела эльфа, который оставил её, пообещав вернуться. Но дни сменялись ночами, сезоны – друг друга, а он всё не приходил. Она научилась отбрасывать боль и цепляться за редкие осколки хорошего.

Вдалеке, на белом фоне ночи, шевельнулись яркие точки. Девушка затаилась за скальным выступом, стараясь не вздрагивать от ледяных порывов. Укуталась плотнее в плащ, прижимая к груди верёвку с добычей, а в другой руке сжимая посох матери. Ждала, пока путники – люди или не люди – сойдут с тропы, по которой она могла бы срезать путь и добраться домой до того, как мать начнёт кричать. Та всегда считала, что дочь должна была снести всех с дороги – не ждать, не прятаться. Но Бланса не хотела убивать. Ей было достаточно холода, голода и вечного страха.

Сзади хрустнул снег. Почти неслышно, но слишком ясно.

Она резко обернулась, выставляя посох, тело натянулось, как струна. Из темноты вышла мужская фигура. Огромная. С факелом, который в его руке казался спичкой. Она приготовилась отбиваться, но пламя поднялось – и лицо осветилось.

Её пальцы разжались.

– Нортел… – выдохнула она и откинулась спиной на камень. – Ты… Как ты меня нашёл? – вырвалось раздражённо. Она обвела рукой мрачную ледяную пустошь.

Эльф усмехнулся, глядя назад. От его улыбки у неё в груди гулко ударило сердце. Она тут же отвернулась.

– Надо бы тебе учиться заметать следы, родная.

От этого слова – «родная» – будто кто-то дёрнул за что-то глубоко внутри. Так её называла бабушка. Только бабушка. Девушка прикусила язык. Ни сарказма, ни иронии – ничего не всплыло. Лишь ком в горле.

– И зачем ты пришёл? – буркнула она, пряча лицо в капюшоне так, будто он мог видеть её насквозь.

– Только хотел сказать, что незачем тебе здесь мёрзнуть, – ответил он, подходя ближе. Его пальцы легли на её плечи, а затем он обнял её – медленно, сдержанно, но плотно. Его тепло прошло сквозь ткань. Он поцеловал её в макушку – чёрные волосы уже покрылись снегом. – Мои эльфы пошли другой дорогой. Я направил их туда. Беги домой.

Он наклонился, и прежде чем она успела что-либо сказать, коснулся её губ своими – потрескавшимися, обветренными. Целовал осторожно, будто боялся сделать больно. Он чуть царапнул её, но от тепла его рта и ледяного воздуха вокруг она даже не сразу это почувствовала.

Бланса открыла глаза. Светлячки мерцали над гладью озера, как тлеющие искры, не в силах сгореть до конца. Воздух пах прелыми листьями и прохладой, а рядом потрескивали старые корни – будто сама земля шептала что-то на забытом языке.

Она больше не та, что смущалась от случайного прикосновения. Тело давно не дрогнет от чужого тепла. Не вспыхнет ни от взгляда, ни от мягкого прозвища, ни от ласковой улыбки. Всё это стало чем-то… посторонним. Безопасным. Пустым.

Нортел? Она с трудом могла вспомнить, как звучал его голос. Он ушёл. Оставил её одну среди остатков – пепла, сгоревшего дома, мёртвых надежд. Белый снег тогда был такой чистый. Такой бесчувственный. И она стала такой же.

Может, всё дело не в Нортеле. Может, она просто отучилась чувствовать. Отучилась ждать, надеяться, привязываться.

Как будто внутри что-то выжгли. И теперь не осталось даже боли.

Глава 7 – Между словами

– Разобралась, как они работают? – Фориан нарушил затянувшуюся тишину, пока Бланса вертела в руках карманные часы.

– Ты про механизм или?..

– Как время определять.

– Тонкая стрелка – секунды, толстая и длинная – минуты, толстая и короткая… часы, – пробормотала она, следя за бегом делений.

– Хоть иногда смотри на дорогу, – усмехнулся он.

– Лошадь сама знает, куда идти, – лениво пожала плечами она.

Дорога тянулась перед ними сухой, пыльной лентой, и казалось – конца ей нет. За дни пути почти без остановок Бланса устала не от самой дороги, а от тянущегося, вязкого безделья. В Авинкорде у неё всегда находилось занятие. В Хагенте – тем более. Но после боя с меллоксом внутри будто что-то щёлкнуло. Может, дело было в том, что впереди маячил Канчес, от которого не было куда свернуть.

Их привычный ритм в пути сбился. Фориан словно тянул время, при чём делал это по-детски неумело: слишком долго возился с седлом, притворялся спящим, лениво ковырялся в еде. Заказы они больше не брали – теперь охота была только ради ужина.

Бланса не понимала, что именно он пытается оттянуть. Спрашивать не хотела. Он – тоже. Молчание между ними тяжело лежало, как облака перед снегопадом.

А ведь перемены в её собственном поведении Фориан тоже заметил. Словно они на ходу обменялись настроением: она стала осторожнее, он – холоднее. Но никто не рискнул назвать это вслух.

– Судя по карте… – он достал из седельной сумки свёрток помятых листов, развернул, пригладил ладонью. – Завтра будем в Канчесе, – сказал ровно, чужим голосом.

Бланса только чуть качнула головой. Кажется, он даже этого не заметил.

Зимы, о которой он говорил, не было. Прохлада лишь царапала кожу. Земля оставалась мягкой, без инея. Ни хруста снега под ногами, ни серебряных узоров на ветках. Это было неправильно. Фориан – и сам того не желая – надеялся, что в Канчесе ему скажут, почему всё так.

Он не ошибся в сроках.

На следующий день, когда оба солнца уже поднялись, они вышли на торговую тропу. Утоптанную колёсами, разбитую копытами. Дорога вела прямо к границам королевства. Пахло старой соломой, конским потом и влажной древесной корой. Где-то далеко глухо стучал топор.

– Капюшон надень, – тихо бросил Фориан, заметив вдалеке скрипучую телегу.

– Знаю, – отрезала она, натягивая ткань на голову. Всё равно постоянно прятаться не выйдет. А лишний раз закрываться от людей – отвратительно.

– Как попасть к королю? – спросила вдруг, будто между делом.

Он не сразу ответил. Повернул голову – в глазах мелькнуло нечто между удивлением и осторожной тревогой.

– Ты не говорила, что тебе к нему нужно.

Бланса пожала плечами, пряча взгляд в складках капюшона. До этого не спрашивала – не была уверена, что вообще войдёт в стены Канчеса.

– Ну так?

– Аудиенцию можно устроить, – отстранённо сказал он, снова глядя на дорогу, – только не скоро. У них всё расписано на месяцы вперёд.

Девушка прикинула в сезонах – слишком долго.

Мама перед смертью настояла: она должна увидеться с нынешним королём. Вот только Бланса старалась не думать слишком часто о том, что собирается его убить.

– Что планируешь делать, когда окажешься там? – перевела тему она.

– Пойду к старому месту работы отца. Сейчас там трудится его близкий друг. Он мне поможет.

– Думаешь, он всё ещё там? – усмехнулась она.

Фориан ничего не ответил.

– А ты? Сразу к королю? – его голос стал бесцветным, чужим. Будто говорил на автомате.

– Скорее да. С ауди… – она тихо фыркнула. – Со встречей с королём могут быть проблемы? Фориан?

– Что? – он словно очнулся.

– Да что с тобой? Ты сам не свой.

– Переживаю из-за встречи с родственниками, – отмахнулся он.

Бланса закатила глаза.

Тропа впереди тянулась сквозь рядеющий лес. Листва шумела, прерывисто, будто ветки перешёптывались о чём-то неприятном.

Фориан вел их проверенной, безопасной дорогой. За всё время ни разу не наткнулись на что-то опасное. Вновь вспомнив меллокса, Бланса невольно поёжилась и про себя поблагодарила Фориана – он не бросил её, хотя мог. Он был прав: она действительно ничего не знала. Мысль жгла самолюбие, но иначе было нельзя.

Когда они догнали, а затем обогнали торговую тележку, Бланса невольно прислушалась к разговору старика и молодого парня.

– Дед, да хватит уже, – проворчал тот, заметив приближающихся всадников и понизив голос. – Тебе показалось.

– А вот и нет, – упрямо ответил старик. – Сам видел фиолетовую пену у неё во рту.

Дальнейшие слова заглушил скрип колёс. Бланса и Фориан обменялись многозначительными взглядами – они вспомнили девушку-арданца с огненными стрелами, что вытягивала их прямо из воздуха, как настоящий маг. Маги на то и маги – оружия им не нужно.

Больше к этой теме не возвращались. Ничего похожего больше не встречалось. Но если арданцы не настолько глупы, чтобы спутать тогзонию с другими ягодами, а их форма настолько индивидуальна, что её нельзя украсть или снять с трупа… что тогда произошло с той девушкой?

– Чертог ведь на этом материке? – спросила Бланса, не задерживая взгляд ни на чём.

– Да, – кивнул Фориан. – Их… – он на миг замялся, и это сразу привлекло её внимание. Следующее слово он произнёс, словно хотел сказать что-то совсем другое: – замок находится у подножия той горы.

Он осадил лошадь и поднял руку, указывая в сторону, противоположную дороге. Телега уже далеко ушла. Бланса подняла взгляд. Сквозь редеющую крону деревьев, словно сквозь прорванную ткань, открылась вершина горы – белая, обросшая снегом, и чуть ниже – тёмные каменные склоны.

– Ого… – выдохнула она. – В Авинкорде горы вблизи кажутся меньше.

– Они словно шепчут сверху: «Смотрите, мы выше вас».

В голосе Фориана впервые прозвучал едкий гнев. Не на арданцев – послушную руку Чертога – а на сам Чертога. Её пронзило это отличие: там, где должна была быть лишь неприязнь к чужой армии, у него пряталось что-то личное. Арданцы теперь везде – глаза, следящие из каждого угла. В Канчесе – наверняка тоже. Может, в этом дело?

Она убила двоих. Он просил у них помощи. Их должны были запомнить.

Прошло немало времени с последнего разговора. Лес, густой и давящий, внезапно закончился. Перед ними открылась поляна с простыми деревянными домами – как в любой глухой деревне. Но за ними, словно страж, поднималась высокая стена.

Глава 8 – Тени за стенами

– Нам нужно спешиться, – сказал Фориан, когда до стены Канчеса оставалось совсем немного.

– Зачем?

– Внутри королевства верхом могут ездить только служащие. И то – в экстренных случаях, – спокойно пояснил он и свернул с дороги.

Жизнь за стеной кипела. Кто-то возился в огородах, что в это время года казалось Блансе бессмысленным; кто-то колол дрова, ухаживал за скотом. Воздух тянул дымком печей, пах навозом и сырым деревом. По узким улочкам бегали визгливые дети, и их смех разрывал тягучую тишину дороги. Взрослые едва поднимали глаза, а вот ребята таращились на всадников так, будто это был главный аттракцион дня.