Четвертая подсказка

– Ты родом с северо-востока?

Судзуки поджал губы и сделал круглые глаза.

– Например, с Хоккайдо? Или, наоборот, из района Синъэцу?

– Почему вы так думаете?

– У тебя ведь есть неприятные воспоминания, связанные со снегом?

Судзуки проворно прикрыл рот рукой. Сделано это было слишком наигранно. Впрочем, для него это выглядело, напротив, естественно.

– Можешь хотя бы назвать местность, из которой ты родом? Это тебя никак не выдаст.

– Да я и не утаиваю ничего. И имя с фамилией назвал настоящие.

– При этом адрес свой ты, значит, забыл?.. Не, такое не прокатит.

– Спиртное – страшная штука.

Вот ведь сволочь… Ненависть, нахлынувшая на Исэ, почему-то превратилась в кривую улыбку.

– Давай, расскажи мне что-нибудь. Какое-нибудь свое ужасное воспоминание.

– Ну раз так, то давайте вы, господин сыщик, сначала скажите, как вас зовут.

– Это еще с какой стати?

– Так ведь я буду дальше говорить о личных вещах. О таких вещах, о которых можно говорить только с тем, с кем ты лично знаком.

– То есть, если я скажу, как меня зовут, я буду удостоен высокой чести быть включенным в число твоих знакомых?

– Ну да, так. И поэтому между мной и вами, господин сыщик, после этого будет секретный разговор. – Судзуки, все еще не поднимая головы, исподлобья бросил на Исэ взгляд, полный ожиданий и тревоги.

В глубине живота у Исэ забурлило. Этот его взгляд был точь-в-точь похож на тот, который Исэ с детства много раз приходилось видеть в своем непосредственном окружении…

– Моя фамилия Исэ. Юки Исэ.

– Вот как? А я – Тагосаку Судзуки. Давайте будем дружить! – с сияющей от радости улыбкой произнес Судзуки. – Как-то даже неловко… Будто я снова вернулся в подростковый возраст.

Исэ подавил нахлынувшее на него раздражение и улыбнулся в ответ. Эта утка сама принесет на своей спине тот лук, с которым ее поджарят. Нет нужды ее сторониться. Впрочем, в данном случае это, может быть, не утка, а кефаль [8].

– Значит, неприятная история, связанная со снегом… – Судзуки резко придвинулся к Исэ. – Была девочка, которая мне нравилась. Когда я учился в средней школе, она была моей одноклассницей, кожа у нее была белой, а плечи такими вот худенькими. Она была кумиром всех мальчиков. Конечно, такой, как я, не мог быть ей ровней. Она даже взглядом меня не удостаивала. Но ведь никто не мог запретить мне в одностороннем порядке страдать по ней, правда? Я был наивным шалопаем, ни о чем глубоко не задумывался. И мне было достаточно, например, просто смотреть на нее со спины, когда все мы после школы возвращались по домам.

– Так ты настоящий сталкер!

– Мне очень совестно. Но ведь это было в эпоху Сёва. В эпоху Сёва…

Какая разница – Сёва [9] это или Рэйва? Исэ представил, как за его девушкой следит Судзуки, и от отвратительности этой сцены у него по спине пробежал холодок.

– …и что дальше?

– Да. Звали ее Минори. Девочка эта, кстати, была убита.

– Что?

– Она была убита. В день сильного снегопада. Это сельская местность, и там полно мест, которые не попадают в поле зрения людей. Можно сказать, что там есть только такие места, которые не попадают ни в чье поле зрения. Убийцей оказался учитель из нашей школы. Он был третьим сыном богатого человека, который в нашей местности вел себя как король. Этот учитель похитил Минори, когда она возвращалась из школы, вдоволь надругался над ней и задушил до смерти, вдавив ее лицом в снег.

– Чудовищно…

– Да, хуже не бывает. На самом деле, хуже просто быть не может. – Судзуки смотрел на Исэ, не отводя глаз.

– Но ведь это не то, чтобы с тобой самим произошло что-то ужасное.

– Нет, со мной тоже произошло ужасное. Не понимаете? Я ж как тот дурачок, у которого всегда одно и то же на уме, или, как бы это сказать, человек, который думает только об одном. Ну, вы же знаете, есть такие люди, которые без устали раз за разом повторяют одно и то же действие.

– …Ты следовал за ней и в тот день?

– Вы попали в десятку. Но, – Судзуки грустно покачал головой, – хотя я буквально своими глазами видел, как Минори была похищена рядом с синтоистским храмом, я тем не менее ничего не смог сделать, чтобы помочь ей. Ведь Минори не возражала. Напротив, она была довольна – будто ее пришел встречать отец или старший брат. Если подумать, это вполне естественно: девочка будет чувствовать себя спокойнее, если в день сильного снегопада перед ней появляется ее школьный учитель и предлагает вместе вернуться домой, правда? Этот третий сын был хорош внешне, и, возможно, Минори тоже испытывала к нему какие-то похожие чувства. И напротив, я был всего лишь подозрительно ведущим себя одноклассником. Я подумал, что будет нехорошо, если меня обнаружат, поэтому уныло побрел в обратную сторону. Ну и в результате, – покорным тоном продолжил он, – я попал под подозрение.

Нашлись люди, которые сказали, что видели, как Судзуки следует за Минори. С другой стороны, в отношении преступника, похитившего Минори, не было ни одного свидетеля, кроме Судзуки. Да и сам он не смог разобрать, кто именно похитил Минори.

– Это все из-за сильного снегопада. Во всем виноват сильный снегопад.

Крестьяне, жившие в домах, расположенных вдоль пути, по которому Минори ходила в школу, видели мальчика, который каждый день ходил за Минори по пятам. Поэтому они, независимо от снега, могли засвидетельствовать, что и в тот день они тоже видели Судзуки.

– Да, наверное, правы будут те, кто скажут: «Сам во всем виноват». И я не смогу с этим спорить. Но все же ложное обвинение – это очень тяжелая штука. Вы меня понимаете, господин сыщик? На меня повесили преступление, к которому я и близко не имел отношения, меня подозревали, все смотрели на меня как на врага… И пока все это продолжалось, я постепенно начинал чувствовать, как во мне закипают нехорошие чувства. Я ничего не сделал, так с какой стати я должен сталкиваться со всем этим ужасом? Раз так, то, может быть, было бы лучше, если б это я ее убил?

– Что ты сказал?

– Было бы лучше, если б я ее убил. Но ведь это же действительно так: Минори была такой милой, а я в итоге даже пальцем до нее не дотронулся…

Исэ испытал сильное чувство отвращения и одновременно с этим странное чувство беспокойства. Это ощущение было трудно выразить словами: Исэ казалось, будто его царапают ногтем по зудящему месту.

– Скажите, господин Исэ…

– Что?

– Господин Исэ…

Исэ внезапно показалось, что Судзуки находится ближе, чем ему это зрительно представлялось.

– …У вас ведь тоже было что-то такое?

Как лучше ответить? Ответить, что «да, было»? Может быть, стоит так ответить, чтобы заинтересовать Судзуки? Или лучше наоборот…

– Вы будете рассказывать?

– О чем ты?

– Вы будете рассказывать про Минори другим господам сыщикам? – Круглые глаза Судзуки пристально всматривались в Исэ. – Я ведь рассказал это только вам одному, господин Исэ.

«Только мне одному?»

Дверь с шумом открылась. Исэ, встряхнувшись, посмотрел в сторону двери: в комнату вошел мужчина с проседью, одетый в элегантный костюм.

– Позвольте представиться. Я – Киёмия из Столичного управления полиции.

– Я – Руйкэ. – Вошедший следом за Киёмией невысокий мужчина с лохматой головой поздоровался с Судзуки взглядом.

Значит, Тодороки отстранили от дела? Что ж, это вполне естественно… Подумав об этом, Исэ вновь направил свой взгляд на лежавший перед ним лэптоп. Запись беседы с Судзуки прерывалась на реплике: «Мне очень совестно. Но ведь это было в эпоху Сёва. В эпоху Сёва…»

Пальцы Исэ чуть шевельнулись, но он заколебался.

Сбоку от него появилось лицо Руйкэ. Взгляд, блестевший за круглыми очками, впился в рапорт Исэ. В тот момент, когда Руйкэ раздвинул складной трубчатый стул и сел рядом с Исэ, тот снова начал печатать: «Позвольте представиться. Я – Киёмия из Столичного управления полиции…»

4

Волосы этого человека подстрижены ровно, одеколоном не пользуется, лицо неумытое. Это было первое, на что обратил внимание Тэруцугу Киёмия, расположившись напротив Тагосаку Судзуки.

– Далее вашим делом буду заниматься я.

Судзуки поджал губы и сделал круглые глаза. Выглядело это как отвратительно выполненная актерская мимика, должная означать удивление.

Свитер с заметными катышками шерсти, поношенный вельветовый пиджак. И то и другое после покупки носилось годами, ни разу не сдаваясь в химчистку. Ни часов, ни других аксессуаров не видно.

Фрагмент пазла со щелчком занял свое место. Как всегда, все начинается с углового фрагмента.

– А что с господином сыщиком, который был до этого?

Киёмия обратил внимание на рот Судзуки. На первый взгляд, расположение зубов обычное. Желтизна зубов не такая, чтобы бросаться в глаза, табачный запах отсутствует. Запаха алкоголя тоже нет.

– Он вернулся к своей работе. Я специализируюсь на такого рода беседах и, кроме того, наделен полномочиями, позволяющими при необходимости идти навстречу вашим пожеланиям.

– Но мне он понравился. Я сказал, что буду разговаривать только с ним.

– Тодороки также согласился с заменой. Рассчитываю на ваше понимание: эта замена вызвана тем, что мы рассматриваем вас как очень важного информатора.

– Точно, точно: его звали господин Тодороки… – На мгновение лицо Судзуки радостно засияло. – Я первым делом спросил, как его зовут, – и вот, сам же и забыл… Не годится это – забывать, как людей зовут.

«Всегда я так…» Как бы смущаясь, Судзуки почесал голову. Странным образом выделялась одна круглая проплешина.

Реакция Судзуки на вопросы оказалась ровно такая, как было записано в рапорте. Он производит впечатление простодушного человека, послушен, занимается самоуничижением. С другой стороны, манера говорить путаная, главного не ухватить. Это расчетливая игра или просто такова его манера речи? Этот вопрос, который не смог разрешить Тодороки, был важен и для Киёмии. Важен для определения степени злонамеренности этого человека.

– Значит, – Судзуки обратился к Киёмии, – нельзя сделать так, чтобы моим собеседником снова стал господин Тодороки?

– Очень сожалею, но прошу вас не настаивать на этом. Это потому, что мы рассматриваем вас как очень важного информатора.

Киёмия сознательно повторил ту же самую фразу с более сильной интонацией. Но дальше решил смягчить:

– Или, может быть, если будет Тодороки, вы ему все расскажете?

– В каком смысле «все»?

– Все, что касается оставшихся бомб.

– Вот вы о чем! – Судзуки понимающе хлопнул ладонью о стол. – Господин сыщик, этот запрос трудно выполнить. Я и сам очень хотел бы быть полезным в этом деле, и, действительно, у меня есть предчувствие, но вот когда и где это будет в следующий раз – совершенно не представляю.

Судзуки печально нахмурил густые брови.

– Вы вроде бы сказали Тодороки, что, если посмотрите бейсбольные новости, на вас, возможно, сойдет озарение.

– Да, в тот момент это было так. Но сейчас ситуация другая. Ведь и господина Тодороки нет, и время прошло, верно? Во мне должно быть зудящее желание, или, может быть, лучше назвать это ноющим беспокойством – в общем, озарению нужно какое-то топливо.

– Ясно, – Киёмия сложил руки на столе, – очень помогло бы, просто для моего сведения, услышать от вас, в каких случаях обычно проявляется это ваше мистическое озарение и что оно сообщает вам?

– А, господин сыщик, вы сомневаетесь в моих словах?

– Если б я сомневался, то не задал бы такой вопрос. К тому же мы ограничены во времени. – Он взглянул на Судзуки, наблюдая за его реакцией. – Первый взрыв произошел в десять часов, второй – в одиннадцать. Оба взрыва были как раз в ноль минут соответствующего часа. Если исходить из того, что следующий взрыв будет тоже с интервалом в один час, а до ноля часов ночи осталось уже менее тридцати минут…

Судзуки слушал с плохо понимающим видом. Либо изображал, что плохо понимает. Снова раздался щелчок: в пазле под названием «Тагосаку Судзуки» занял свое место фрагмент с внешней стороны.

– Нет никого, кроме вас. Никого, кто мог бы остановить это зверское преступление.

– Никого, кроме меня?

Киёмия кивнул.

– Честно говоря, – продолжил он, – если даже мы узнаем, что сейчас, в этот самый момент, произошел следующий взрыв, то ничего не сможем поделать. От досады хочется зубами скрежетать, но поделать с этим мы ничего не сможем.

Киёмия почувствовал укоризненный взгляд в спину. Молодой сыщик из отделения Ногата по фамилии, кажется, Исэ.

– Думаете, подобные заявления непозволительны для полицейского? Однако что невозможно, то невозможно. К сожалению, действительность такова, что даже мобилизуй мы всех своих сотрудников, без подсказки невозможно найти бомбу, которая, может быть, находится где-то в огромном Токио. Это как раз тот случай, когда без мистического озарения не обойтись. Без него все, что нам остается, это ждать, закусив палец. В настоящее время преступник для нас – не более чем неразборчивый маньяк, способный выскочить в любом месте.

Киёмия не отрывал взгляд от Судзуки. Надо четко определить две вещи. Во-первых, намерен ли он, не объявляя о взрыве, ждать, когда тот произойдет. И, во‑вторых, цель этого человека: просто совершать теракты, или же он собирается, угрожая терактами, выдвигать какие-то другие требования?

– Если б только была подсказка, мы бросили бы на это все свои силы.

«Смысл сказанного наверняка дошел до тебя, Судзуки. Если ты, конечно, сообразительный… Ты ведь сам пришел, чтобы тебя задержала полиция, правильно?» Киёмия безмолвно задавал Судзуки эти вопросы. Тот намеренно устроил дебош в винном магазине и, как ему и было нужно, расположился в следственной комнате. Сам продемонстрировал, что преступление – дело его рук. Все это не похоже на действия человека, который просто хочет, чтобы пострадали люди.

«Тебя назвали неразборчивым маньяком, и это задело твое самолюбие? Раз так, тогда постарайся-ка и ты вывести меня из себя».

– Ну как? Не снисходит ли на вас какое-нибудь озарение?

«Тебе, сукин сын, ведь игра нужна? Хочешь посоревноваться в интеллекте с полицией и победить ее? Если так, то соблюдай свои же правила. Давай, быстро выкладывай подсказку по поводу следующей бомбы».

– Господин Судзуки, может быть, по моему внешнему виду этого не сказать, но я – человек, который очень не любит проигрывать. Наверное, я могу быть вам полезен.

Киёмия успел заметить, как на мгновение по лицу Судзуки скользнула улыбка.

– Извините, – эта улыбка, однако, тут же была скрыта отвратительно-озабоченным выражением лица, – я очень виноват перед вами, но у меня не получается. Сейчас мое мистическое озарение совершенно не хочет работать.

Киёмия мельком бросил взгляд на часы. Одиннадцать часов пятьдесят минут вечера.

С момента, когда Киёмия и его команда подключились к делу, им было разрешено использовать специальное приложение для обмена следственной информацией. Если в деле происходят какие-то изменения, информация в приложении обновляется и передается руководителю следственной группы на месте происшествия и вышестоящему руководству в Главном полицейском управлении. Срочные запросы о содействии уже разосланы в полицейские управления всех префектур, и теперь информация обо всех подозрительных происшествиях в стране должна собираться и систематизироваться в этом приложении. Лэптопу, которым пользуется Исэ, и планшету Руйкэ также был предоставлен доступ к просмотру.

Впрочем, не было ни малейших признаков того, что подчиненные Киёмии приступят к каким-то действиям. Будет взрыв в полночь или нет?

Судзуки, сидевший перед Киёмией, беспокойно ерзал на стуле. «Неловкая вкрадчивая улыбка, будто он интересуется, как идут мои дела… Наигранность хорошо видна. Отчетливо вижу, как из-под надетой на лицо маски Судзуки показывает мне язык: “Все, больше я ничего не скажу…”»

В душе возникло раздражение, и Киёмия ненадолго прикрыл глаза.

«Эмоции не нужны. Я просто буду делать то, что должен делать».

Совсем скоро в Столичном управлении полиции будет создан следственный штаб. Он станет в том числе выполнять и функцию камуфляжа, чтобы СМИ держались подальше от отделения полиции Ногата, где находится Судзуки. Если в ходе руководимого Цуруку расследования по определению личности выяснится место жительства Судзуки, тогда велика вероятность того, что число бомб и места их установки удастся раскрыть. Как только будут найдены вещественные доказательства, Судзуки официально арестуют и не спеша заставят все рассказать. Но это уже не работа группы по расследованию особых преступлений.

Участие команды Киёмии ограничивается тем временем, пока в деле развиваются реальные события. Именно поэтому ее миссия – предполагая наихудшее, делать наилучшее из возможного. В той мере, в какой им это позволено, искренне и добросовестно делать все, что в их силах.

– Если ваше мистическое озарение сейчас не в форме, почему бы не подумать о том, что сделать, чтобы оно снова нормально работало? Мы, со своей стороны, готовы оказать в этом любую помощь. Давайте объединим наши усилия и попробуем найти наилучший способ – определимся, что надо приготовить, чтобы ваше мистическое озарение выздоровело и вернулось к вам.

Несмотря на мягкий тон Киёмии, его грудь пронзила раздирающая боль. Киёмия решил ослабить давление на Судзуки и выбрал диалог с ним. По сути, он принял решение отказаться от попыток предотвратить полуночный взрыв.

– Может быть, нам стоит поменять место? Изменение обстановки может стать стимулом для мистического озарения…

– Нет, этого нельзя делать, – последовал быстрый ответ Судзуки. – Здесь хорошо. Другие места не подходят.

«Смотрит прямо на меня. Говорит без неуверенности в голосе».

– Мне так кажется. Вы не будете возражать? Я ведь сотрудничаю с вами, хотя вы и заменили господина Тодороки. Поэтому, думаю, небольшие капризы с моей стороны будут простительны.

Киёмия слегка прищурился.

– Да, пожалуй, вы правы…

Строя улыбку на лице, он пытался понять истинные намерения Судзуки. В полицейских отделениях обязательно есть следственная комната, оборудованная «магическим зеркалом». Для Судзуки, первоначально задержанного за мелкое правонарушение, была выделена обычная комната без такого оборудования. Киёмия колебался, сознавая, что напрасная трата времени может оказаться фатальной, поскольку неизвестно, когда взорвется бомба, но ему хотелось по возможности перебраться в комнату, оборудованную всем необходимым для надлежащего проведения допросов.

Впрочем, это не настолько важно, чтобы принуждать Судзуки. Гораздо хуже, если у него испортится настроение. Куда больше Киёмию напрягла категоричность реакции Судзуки. Тот моментально дал ответ, так, будто тот был заранее заготовлен. Чувствовалась его решимость не уступать. Это тактика захвата инициативы или же у него есть причины не переходить в другую комнату?

Щеки Судзуки резко поднялись.

– Кстати, – произнес он, облизнув губы толстым языком, – я сейчас случайно вспомнил одну вещь, которую когда-то вычитал в книге. Интересную вещь, касающуюся человеческой души… – Судзуки округлил спину и подался вперед. – Совершенно не могу вспомнить ее название, но, кажется, это была книга, которая понятным языком разъясняла сложные вопросы то ли философии, то ли психологии. Знаете, я тоже иногда читаю такие полезные книги. Так как у меня нет денег, чтобы покупать книги, я хожу в книжный магазин и – знаю, это очень нехорошо, – стоя, читаю там книги. В библиотеку тоже хожу. Один или два раза в полгода. Еще хожу в букинистические магазины. Вы ведь знаете, есть такие большие букинистические магазины, по размеру прямо как супермаркеты? Там можно не стесняясь читать книжки… Так вот, господин сыщик, что было написано в той книжке. Какую форму, как думаете, имеет душа человека?

– М-м… понятия не имею.

– Вы, если немного подумаете, наверняка поймете. Господин сыщик, вы ведь очень эрудированный человек, и голова у вас работает в десятки раз лучше, чем у меня. Поэтому, наверное, вы сразу же дойдете до правильного ответа.

– Вы переоцениваете меня. К сожалению, человеческая душа – такая сфера, в которой я очень плохо разбираюсь. – Киёмия слегка, но так, чтобы это было видно, пожал плечами. – Пожалуйста, скажите правильный ответ.

– Ну зачем вы так сразу… Прошу вас, подумайте, пожалуйста. Отнеситесь к этому как к викторине. Хорошо?

Горькая улыбка Киёмии скрывала его нервное напряжение. «Викторина, говоришь?»

Сзади раздался стук по полу. Это был знак о том, что наступило двенадцать часов ночи, который Руйкэ подавал ему своими кроссовками.

– Раз в вопросе говорится про форму, значит, ответы «любовь» или «ненависть», полагаю, не подходят. Может быть, что-то из разряда афоризмов? Например, что-то вроде «душа делает жизнь наполненной» или «только через душу может быть обретена подлинная красота»?

– Нет-нет, речь идет о более определенных вещах.

– То есть в конечном счете это электрические сигналы мозга?

– Это слишком незамысловатый ответ. Имеются в виду не столько эмоции или там электрические сигналы, сколько конкретная форма.

– То есть, что это, например, прямоугольник или равнобедренный треугольник?

– Именно, именно так. Правда, это более осмысленная форма.

Откинувшись на спинку стула, Киёмия скрестил руки на груди, словно размышляя. Его глаза были прикованы к Судзуки. Тот тоже не отрывал взгляда от Киёмии. «Лучится и сияет… Получает удовольствие… Это выглядит почти провокационно. Если выяснится, что я, дознаватель, получив самую ужасную информацию о готовящемся преступлении, занялся обсуждением с подследственным каких-то вопросов “формы души”, я буду подвергнут беспощадному порицанию и со стороны начальства, и со стороны общественности, и со стороны молодого сыщика из этого полицейского участка, который продолжает неистово печатать. Это дело такого порядка, что возможны понижения в должности и звании. Главное то, что на кону человеческие жизни…» Впрочем, Киёмия пытался гнать от себя мысли о тяжести своей ответственности.

– Не могли бы вы дать мне какую-нибудь подсказку?

– Что ж… – Судзуки посмотрел в воздух. – Может быть, наоборот, поступим следующим образом? Знаете игру «Девять хвостов»?

– Нет, впервые слышу.

– Вот как? Ну да, это же местная деревенская игра… – Судзуки взволнованно взмахнул руками. – Она очень простая. Я задам вам девять вопросов. Все, что вам нужно сделать, это ответить на них. И тогда я в конце угадаю форму вашей, господин сыщик, души.

– Моей души?

– Да. Форму вашей, господин сыщик, души.

Киёмия пристально посмотрел на Судзуки. Тот улыбался с по-прежнему широко открытыми от удивления глазами.

– Вообще-то я хотел сыграть в эту игру с господином Тодороки, – произнес Судзуки испытующим тоном. Он как бы говорил: «Откажешься играть – я буду молчать». – Вам что, не нравятся такие игры? Наверное, невежливо предлагать господину сыщику такие игры?

– Нет-нет, напротив. – Киёмия продолжал говорить с улыбкой на лице. – Игра, похоже, интересная… Давайте начнем играть.

«В такой ситуации, и в игры играть?!» Киёмия почувствовал яростный взгляд в спину. Через небольшую паузу послышался звук печатания на клавиатуре. «Наверное, опыт у меня уже такой, что я могу списать это на его молодость», – подумал Киёмия.

В этой схватке Судзуки с самого начала оказался в выигрыше. «Человек, который без колебаний может и совершать преступления, и позволять полиции задержать себя… Невозможно в принципе контролировать аутсайдеров, для которых элементарные социальные нормы ничего не значат. Если б можно было использовать любые средства, чтобы расколоть Судзуки, я и ногти ему вырывал бы, и сыворотку правды заставил бы пить. Однако современное правовое государство такого не допускает. Поэтому я буду делать то, что должен делать, в тех рамках, в которых это возможно. Положу на одну чашу весов риски, на другую – ожидаемые результаты и выберу наилучший способ. И без колебаний его осуществлю».

Этот предельно простой подход стал для Тэруцугу Киёмии жизненным принципом. Принципом, выходящим за рамки методологии группы по расследованию особых преступлений, выработанной для дел с похищением людей и захватом заложников, когда ситуация меняется с каждым мгновением. Из-за этого многие стали язвительно называть Киёмию «уважаемым господином ученым», «машиной» и тому подобными словами. Но с какого-то момента Киёмия, приняв это как свой образ жизни, перестал обращать внимание даже на словесный шум.

В данной ситуации ограничивать пространство общения с Судзуки не будет выгодной тактикой. Надо углублять с ним диалог и вытаскивать из него информацию. «Раз я принял такое решение, значит, надо спокойно и не дергаясь поддерживать контакт с ним и дальше».

– Эта игра может неожиданно стать топливом для вашего мистического озарения.

– Да, да, именно так! – брызжа слюной, энергично произнес Судзуки. – Меня просто колотит от предвкушения… Как это радостно, как это приятно! Да, прошу вас на вопросы отвечать честно. Особенно глубоко не задумываясь и доверяя своей интуиции.