Охота к перемене мест

Однако, эти меры влияли лишь на какие-то отдаленные перспективы, но не продвигали меня к получению загранпаспорта в текущей ситуации. Я поехал к начальнику областного КГБ, высидел неслабую очередь. Был уже конец рабочего дня, когда я протиснулся в его кабинет с какой-то старушкой. В атаку не пошел, полагая, что правильнее старушку пустить первой. Сижу на стульчике и слушаю её горестные причитания:

– Касатик ты мой, да что же это деется!? Я и работала на том номерном заводе лет пятнадцать назад, до пенсии, уборщицей. Секретов никаких знать не знала, видывать не видывала. А тут к детям и внукам не пускают. Что же я так и помру, не повидав их напоследок?..

Начальник, крепкий, красномордый мужик – без бинокля видно, что бутылку водки из горлá, раскрутив, засосёт одним махом – от старушек этих и прочих убогих советских человечков за день смертельно устал. Во времена настали: ни по морде просителя не вмазать, ни к стенке отвести – сиди и слушай до конца, а то ведь перебьёшь – они жалобу напишут, нет на них Сталина, мать их в перемать!.. Начальник вяло пробегает глазами старушкины бумажки, я сижу тихо, только время от времени поддакиваю: «Уж и за математиков взялись. Тут, кроме интегралов, никаких секретов не видал, а туда же – не пущают…». Посмотрел мужик на часы, пора домой. Не перебивая причитаний старушки, набирает телефонный номер:

– Палыч, ты кого ко мне заворачиваешь? Какие-то калеки на пенсии, работали последний раз 15 лет назад. Ты же мне работать не даешь. Давай так: они тебе пишут заявления вторично, а ты им выдай паспорт с нашего согласия, – и он зачитывает список калек, которые побывали к него за день.

Услышав свои фамилии в этом списке, мы со старушкой кланяемся и, пятясь задом, исчезаем из кабинета. Старушка по-привычке причитает: «Благодетель ты наш…». Благодетель, в былые времена пострелявший немало закоренелых врагов народа и случайных граждан, застёгивает верхнюю пуговицу, собираясь домой. Старушка, выйдя из кабинета, совершенно преображается, появляется осанка и горделивый блеск в глазах: знай наших, мол, и не таких начальников уламывали. Полагаю, и в моем облике происходят эти неуловимые изменения.

Из-за задержки с паспортом мой визит пришлось перенести с июня на ноябрь. Я уже решил: «Вот он тот шанс, который выпадает человеку раз в жизни. Ты должен выжать из этой ситуации всё, заключить контракт, устроиться на работу, остаться там, поскольку в России заниматься наукой уже нет никаких перспектив. Через пару лет и науки никакой не будет». Так и готовился, будто уезжаю навсегда. В две огромные сумки положил все необходимые книги, дискеты и материалы для работы. Носить эти сумки было невозможно, поэтому я купил складную тележку. Погода в Москве была слякотной, я бы и с тележкой намаялся по переходам в метро и автобусам. Хорошо, помогли коллеги. Саша Игнатьев довёз до Шереметьево-2 на своём горбатом «Запорожце».

Затем долгий перелёт через Атлантику на лайнере фирмы American Airlines. Впечатлили не мягкие и просторные кресла с телевизионными экранами, вделанными в спинки вперели стоящих кресел, а шикарное меню с золотыми буквами, отпечатанное на глянцевом картоне, в алкогольном разделе которого на выбор значились пиво, белое и красное вина, коньяк, виски и водка, причём не за дополнительную плату, а в счёт стоимости билета. Аэрофлоту до этого было ещё далеко. Меню это я сохранил себе на память, чтобы по возвращении демонстрировать своим знакомым.

В аэропорту Стэнли встретил меня с табличкой, на которой было напечатано мое имя. На вид он был не старше меня, суховат, бородка клинышком, элегантный комстюм, короткая стрижка, немногословен. Мы поздоровались, и через десять минут мчались на его автомобиле по хайвею. Я с нескрываемым интересом всматривался во всё окружающее. Это был недосягаемый ранее Запад, блистающий безукоризненной чистотой, приятными ароматами и красочными огнями реклам. Доставив меня в отель Хилтон, Стэнли простился со мной в холле, сказав, что мне нужно отдохнуть с дороги, и он заедет за мной завтра утром.

Получив на ресепшн пластиковую карточку, которая оказалась ключом от номера, я поднялся лифтом на девятый этаж. Немного поэкспериментировав с карточкой, я открыл дверь номера и застыл на мгновение. К этому миру нужно было привыкать постепенно. Здесь всё было не так, как у нас. Кровать размером три на три метра я видел впервые. В номере не было ни одного предмета, которые не казался бы совершенно новым. В ванной на стеклянных полочках аккуратно сложены махровые полотенца числом в восемь штук. Ещё большим было моё удивление, когда я позже узнал, что все они, как и постельное бельё меняются ежедневно, хотя за сутки я едва мог использовать четыре полотенца. Как ни странно, это не подавляло, я не чувствовал себя нищим или дикарём. Конечно, весь этот шик казался мне несколько лишним, но привыкаешь к этому быстро. Понимаешь, труднее будет путь обратно к туалетам, в которых нет туалетной бумаги.

Приглашающая сторона берёт на себя все расходы. Мне оплачены были билеты, отель и многое другое. Несмотря на усталость, я не смог рано заснуть и вышел прогуляться по вечернему городу. Имея двести долларов в кармане, я боялся заходить в бары, не говоря уже о ресторанах. Я не знал, сколько стоит бокал пива и проезд в транспорте. Пока я просто наблюдал, впитывал детали этого чужого для меня мира.

Утром Сьэнли позвонил мне в номер и пригласил спуститься вниз. В номер он подниматься не стал, как это было бы привычно для любого из нас. Дом Стэнли включал и офис его фирмы. Это был дом потрясающего аккуратиста, и дело было даже не в том, что все вещи в доме выглядели абсолютно новыми. В доме не было лишних вещей, был тот минимум при котором любая вещь совершенно точно необходима. После короткого разговора за завтраком я узнал, что хозяин разведён, но у него есть девушка. Посреди гостиной стоял рояль. Меня сильно удивило, когда я узнал, что рояль этот сделал сам хозяин.

Потом мы прошли в офис, и я стал готовиться к демонстрации своих пакетов программ. Переписывать пришлось с дискет, некоторые их них не читались. Я даже стал подозревать, что возможной причиной этого была проверка дискет на таможне в Шереметьево-2. К счастью, у меня все дискеты были продублированы. Стэнли предложил решить трёхмерную задачку для пушки СВЧ прибора. Получилось это у меня не сразу, какие-то параметры геометрии модели пришлось считать на калькуляторе. Зато потом задачка на компьютере считалась практически мгновенно.

Мтэнли сделал мне предложение продавать мои пакеты на рынке Северной Америки и Канады, но для этого я должен передать ему эксклюзивное право на продажу. Затем он спросил, какой процент от продаж я хотел бы иметь в качестве авторского гонорара. Тут я совершенно растерялся. Я не имел ни малейшего представления, каким может быть этот процент в типичных случаях. Однако и это было не главное. Мне начинало казаться, что Стэнли прожжённый делец, который готов обобрать лоха, не моргнув глазом. В самом деле, пусть даже я назначу низкий процент, но как я смогу проконтролировать, сколько экземпляров программных продуктов продано и по какой цене?

Я решил не торопиться и сначала оценить обстановку, поэтому сказал, что на текущий момент мои программы представляют собой авторский продукт. Чтобы предъявить их на рынок, их нужно тщательно тестировать и написать качественную документацию для пользователей. Я мог бы это сделать под его руководством, скажем, за три-шесть месяцев работы. Он ответил, что у него маленькая фирма, состоящая из единственного человека, и ему не под силу финансировать такие работы на длительный срок.

После демонстрации он повёз меня в университет и предложил прочесть его студентам какую-нибудь лекцию о вычислительных методах. Это было непростым делом для меня, я предупредил слушателей, что читаю лекцию на английском языке впервые. Студенты вежливо поприветствовали меня, и я дал сравнительный анализ методов конечных разностей, конечных элементов и граничных элементов для решения краевых задач математической физики. В общем, как-то справился. Одно дело прочесть доклад на конференции, к которому ты заранее подготовился, и совсем другое – импровизировать на ходу, с трудом подбирая наиболее подходящие слова.

После ланча Стэнли признался, что назавтра он запланировал моё выступление в Сандийской национальной лаборатории, поскольку расходы по моему приезду сандийцы финансируют наполовину с ним. На следующее утро меня привезли на территорию какой-то военной базы. Сама лаборатория располагалась то ли по соседству с базой, то ли прямо на её территории. Охрана была в военной форме, с кольтами на правом бедре. Штатные сотрудники с бейджиками на шее, проходя мимо поста, подносили бейджик прямо напротив глаз охранника, и тот читал написанное на пластиковой катрочке, даже если этот сотрудник проходил мимо него десяток раз за день. На стене коридора, ведушего в конференц-зал, висел большой плакат с надписью: «Будьте внимательны! На территории лаборатории находится иностранный посетитель».

Сьэнли познакомил меня с Джеффри Квинтенсом – руководителем отдела компьютерного проектирования, и его сотрудницей Бекки Коатс, которая немного говорила по-русски. Оказывается, в лаборатории создана крупнейшая в мире установка для термоядерного синтеза PBFI-2, в которой дейтериево-тритиевая таблетка облучается мощными пучками ионов. Группа Квинтенса написала программу Quick Silver для трёхмерного моделирования этой установки методом конечных разностей.

В зале находились около сотни сотрудников. Я подготовил слайды и больше часа рассказывал о методах решения задач анализа, оптимизации и синтеза различных приборов физической электроники. Было много вопросов, к счастью, не очень сложных для меня, хотя иногда я просил Бекки перевести для меня какой-либо специальный термин типа «острийный катод». За ланчем Бекки рассказала, что в лаборатории есть группа, изучающая русский язык. По четвергам они собираются на совместный ланч, где они обязаны разговаривать только по-русски.

Джеффри сообщил мне, что сейчас в столице штата Санта-Фе проходит международная конференция по мощным импульсным источникам энергии, и пригласил меня принять в ней участие. Столица находится от Альбукерки в полутора часах езды, и на следующий день я прослушал немало интересных для меня докладов. Поразительным было то, что многие из этих докладов по нашим понятиям должны быть секретными. Например, один из докладов подробнейшим образом сообщал о создании прототипа электромагнитной пушки, размещаемой на английском военном корвете. Другой доклад был ещё круче. Докладчик из секретного советского города Арзамас-16 сообщал о совместно проводимых уже в течение пяти лет советско-американских ядерных испытаниях на Северной земле, причём русские производили собственно подрыв ядерного заряда, а американцы устанавливали на нашем полигоне свою измерительную и регистрирующую аппаратуру. Ни о чём подобном в советской прессе не сообщалось. Вот они – плоды перестройки и разрядки.

Из разговоров в кулуарах выяснилось, что конференция эта не простая. Попасть на неё по объявлениям невозможно, ввиду отсутствия таковых. Информация идёт по специальным каналам, но если ты однажды попал на конференцию, в дальнейшем тебе будут поступать приглашения на последующие такие конференции. По окончанию сессии нас повезли смотреть так называемый атомный музей, где среди экспонатов были иногда макеты, а чаще всего, оригинальные образцы ядерного оружия. Именно там я увидел «толстушку», сброшенную на Хиросиму. Были там и образцы советских ракет для доставки ядерных боезарядов.

Когда мы возвращались в Альбукерку, Джеффри завёл разговор. Сначала он спросил занимаюсь ли я преподаванием или веду научную работу. Затем сделал неожиданное предложение:

– Как Вы смотрите, если я предложу заключить с Вами контракт на адаптацию для наших компьютерных систем некоторых Ваших пакетов программ?

Выражение, появившееся на моём лице, наилучшим образом иллюстрирует фразу «от радости в зобу дыханье спёрло», я сподобился лишь кивнуть головой. То, что не удалось со Мтэнли, каким-то чудом трансформировалось в только что предложенный контракт, а Джеффри продолжал:

– Только Вы, пожалуйста, наберитесь терпения, наши бюрократы работают так неторопливо. Возможно, оформление бумаг и их продвижение по бюрократическим каналам займёт от трёх месяцев до полугода. Но сначала Вы должны подготовить план работ, расписанный по полугодовым этапам на три года с обоснованной оценкой трудоёмкости в человеко-часах и стоимости работ, включая зарплату исполнителям и необходимое оборудование. Рекомендую набрать команду, включающую ваших томских коллег из Института сильноточной электроники, с которым наше Министерство энергетики уже имеет некоторый опыт работ.

Потом был столь же длительный перелёт через Атлантику в Москву, но он показался не столь утомительным по двум причинам. Во-первых, дело продвинулось, хоть я и не остался немедленно для работы в Америке. Более того, работа, а значит, и деньги будут не только для меня одного. Во-вторых, в соседнем со мной кресле случайно оказался совсем небесполезный человек. Седенький старичок, лет восьмидесяти на вид, оказался весьма словоохотливым, и через десять минут я уже знал, что профессор Алан МакГрегор, происхождением из Шотландии, летит из Чикаго в Новосибирск по контракту. Он будет преподавать новым русским основы ведения бизнеса – маркетинг, франчайзинг и прочую заокеанскую чепуху, о которой они не имеют элементарного представления.

После краткого знакомства, Алан достал бутылку скотч-виски и предложил «по чуть-чуть». Это было одно из немногих выражений, которое он знал и чисто произносил по-русски. Мы налили на два пальца в пластиковые стаканчики, чокнулись и приступили к более обстоятельной беседе. Когда он узнал откуда я и зачем летал в Америку, хитро подмигнул мне и дал бесценный совет:

– Знаю я этих скупердяев-америкосов. Они будут биться за каждый цент. Но сам процесс и его завершение подписанием контракта называется «прикормка». Суть её состоит в том, чтобы сначала разведать, что ты можешь, затем купить тебя за ничтожные деньги, которые тебе покажутся большими, поскольку экономика твоей страны уже практически разрушена ими, а наука сохранила ещё огромный потенциал. Тебе далут почувствовать вкус и аромат сытой жизни, чтобы ты отдал всё интеллектуальное богатство, накопленное десятилетиями напряжённого труда, за бесценок. По результатам контракта они в дальнейшем решат, можешь ли ты им быть полезен в качестве пролетария умственного труда, или ты уже выжат, как лимон. В первом случае тебе будет предоставлен шанс работать на Западе, а во втором о тебе забудут сразу же после окончания контракта, но заплатят тебе точно оговоренную сумму в точно оговоренные сроки.

– Но позвольте, Алан, Вы ведь сами, в известной мере американец. Чем же вызвана эта странная откровенность со мной, человеком, которого Вы случайно встретили? А как же корпоративная этика и национальное или клановое единство?

Старичок захихикал и предложил выпить ещё «по чуть-чуть»:

– Дорогой мой, в тебе я узнаю себя на тридцать лет моложе. Я был в тот период так же «прикормлен», одомашнен, приручен, и вот уже тридцать лет тяну эту лямку под присмотром хозяев этой жизни. Почему же мне не помочь хорошему человеку? А в тебе я сразу признал именно такого. Поэтому мой совет тебе будет таким. Чтобы выжать их этих скупердяев хотя бы часть цены, которой ты, бкзусловно, достоин, нужно сделать следующее. Напиши план, в котором будет как можно больше знакомых тебе специалистов. Вовсе не обязательно, чтобы они потом работали по контракту. Они нужны, чтобы обосновать цену контакта. В Министерстве энергетики США есть план поддержки российских учёных, в котором чётко прописано, что русский специалист в среднем не должен получать по контракту зарплату, скажем, более шестисот-семисот долларов. Этого хватит им на выживание, но эта цифра на порядок меньше, чем получает специалист такого же профиля в Соединённых Штатах, только он обэтом пока не знает, но это мелочь, это не главное.

– Что же тогда главное? – удивлённо переспросил я, полагая, что были бы деньги, а остальное мы купим.

– Главную сумму можно получить, запросив дорогостоящее оборудование для проведения работ, которое по окончании контракта останется у работников и может быть затем легко реализовано на рынке или использовано для проведения работ по другим контрактам.

– Что же тут можно придумать, если я теоретик, и самое дорогое оборудование для моих работ это персональный компьютер, необходимый для разработки программ и проведения расчётов?

– Э-э, дорогой Валентин, разве ты забыл, что в американских секретных лабораториях персоналки фирмы IBM с операционной системой Microsoft Windows вообще не используются? А используются мощные рабочие станции стоимостью около пятидесяти тысяч долларов каждая. Вот и запроси парочку таких станций для работ по контракту. Только эти сквалыги предложат тебе поставить свои станции, которые они по плану должны уже списывать. Не бери ни в коем случае. Во-первых, это старьё, которое вскоре выйдет из строя, а, во-вторых, пройдя таможню, это оборудование будет поставлено на учёт, и по окончании контракта либо должно быть возвращено поставщику, либо за него должен быть выплачен такой налог, что тебе будет просто невыгодно платить его за этот хлам из своей зарплаты. Настаивай на том, что оборудование ты купишь в России. Тогда отпадут и таможенные препоны.

За бутылочкой виски и многочисленными «по чуть-чуть» время перелёта пролетело совершенно незаметно. Мы обменялись адресами и телефонами, и по возвращении домой я пригласил моего бесценного консультанта к себе домой, накормил сибирскими пельменями под русскую водку и чаем из самовара, правда, электрического, но он других и не видел.

Потом меня спрашивали: «Что поразило тебя там больше всего?». Не изобилие товаров, не койка три на три метра в отеле и восемь полотенец, которые меняли каждый день. Там почему-то совсем не было пыли. А однажды утром я вышел подышать свежим воздухом и увидел, как напротив, перед зданием банка здоровенный негр пылесосил улицу, хотя осенний ветер срывал всё новые и новые листья и швырял их на бетон. Это было невероятно. Тут же вспомнилось, что у нас в академгородке, самом чистом районе Новосибирска переход с улицы Полевой на улицу академика Кутателадзе так и не заасфальтировали, хотя стройка закончилась лет семь назад, и, стоит чуть пролиться дождю, как вымажешь сапоги по щиколотки, преодолевая глинистое месиво. Но дальше тебя ждёт следующее препятствие. Сразу за железнодорожным переездом, в самом низком месте улицу залила огромная лужа, метров двадцать длиной, и проезжающие машины обдают пешеходов потоками свежей дождевой воды. А перед зданием Вычислительного центра с регулярностью наступления отопительного периода ежегодно лопалась труба, наступал микропотоп. Затем экскаватор вырывал глубокую яму, наваливая горы глины. При этом бульдозер ломал очередную березку, а то и две. Течь блокировали, но разрытая яма размывалась дождями ещё несколько месяцев, а когда яму наконец закапывали, никому из строителей не приходило в голову убрать глиняные холмики, привезти свежего дёрна или посадить травку на обезображенном участке земли. Двадцать лет я прожил там, но в этом отношении ничего не менялось. Пыль в сухую погоду и грязь в сырую следовали за нами всю жизнь на всей территории нашей страны. Даже в Ленинграде, стоит свернуть с Невского в подворотню, увидишь ту же грязь, обшарпанные стены подъездов, поломанные скамейки и разбитые стёкла телефонных будок.

Между тем обнаружилось, что пригласивший меня профессор особого интереса к моим программам не проявил. Он увидел, что они представляют полусырой продукт, который нужно снабдить качественной документацией на английском и завернуть в красивую упаковку. На это нужны деньги, которые он не желает тратить. Зато в Сандийской лаборатории к этим программам проявили значительный интерес, и мне предложили заключить контракт по переносу программ с персональных компьютеров на рабочие станции. Каково же было моё разочарование, когда выяснилось, что, поскольку данные лаборатории финансируются департаментом энергетики, дело это не скорое, и займет оно не менее полугода. Кроме того, финансироваться будет проведение этих работ на территории России, а сейчас мне нужно ехать обратно. Реально оформление контракта заняло около двух лет. Много позже я узнал, что на работы подобного рода Конгресс выделил деньги в рамках программы конверсионных технологий, именно для того, чтобы российские специалисты не разбежались по всему свету в поисках куска хлеба.

Как мы прожили эти два года, не помню. Разгружал вагоны, копал картошку соседям. По субботам ходил с Эдиком в баню. Из магазинов посещали только гастроном и хлебный. Тут ещё подвезло немного, жена выиграла грант Сороса за работу по школьной информатике. По этому гранту мы получили два компьютера, принтер, факс, телефон и сканер. Сначала проели крутой импортный телефон, потом факс. Компьютеры нужны были для будущей работы. Жили надеждой на контракт.

Когда я уже потерял всякие надежды на возможность попасть в Америку, приходит вдруг приглашение на интервью в американское посольство в Москве. Новый взрыв надежд и эмоций. Как в том анекдоте с самоубийцей, который полез вешаться, увидел на шкафу бутылку, отхлебнул глоток и изрёк: «Кажется, жизнь налаживается». Приехали с женой и двумя дочерьми. Надели лучшие костюмы. Младшей купили новое платьице и башмачки с бантиками. Заходим нарядные. В большом зале сидят на скамейках около двадцати семей. Большей частью еврейских. Пять дверей в комнатки для собеседования. Фамилии выкликают по микрофону. Ждём. Из двери выходит парнишка лет восемнадцати. Все вопросительно подаются вперед:

– Ну как?.

– А шо как? – отвечает он с явным украинским акцентом. – Спрашивают: угнетали? А вы, угнетали вас или нет – отвечайте: угнетали. И все будет o’key.

Все успокаиваются: трудно ли соврать советскому человеку. Жена дает последний инструктаж:

– Ты расскажи, что ограбление квартиры с избиением организовало КГБ, узнав, что ты собираешься уезжать.

Я вяло киваю, а сам думаю: «Ну что я могу сказать? Что за границу не пускали? Так всех не пускали. Что травили 6 лет и с работы выгнали за ссору с партийным начальником? Так, может, я человек склочный. Что в КГБ объяснительную писал, где достал тексты песен Высоцкого? Так подумают, что у меня крыша поехала. Хоть и была это чистая правда. Главное для них то, что я не еврей, не баптист, не гомосексуалист, в тюрьме за убеждения не сидел и в диссидентском движении не участвовал. Да еще и в комсомоле был». В общем, врать не пришлось. Поговорили с милой дамой минут лесять – вот и всё интервью. А через полчаса нам выдали бумагу о том, что нам присвоен статус «пароль» (Paroly Public Benefits), и что решение можно обжаловать в течение двух недель. «Пароль» отличался от статуса беженца тем, что нам не полагалась государственная помощь. Это не страшно, но для въезда в США нам нужно найти спонсора, то есть организацию или физическое лицо, которое подписало бы бумагу, гарантирующую материальную поддержку, если мы, скажем, станем безработными. Ободрённые первым успехом, мы поехали проходить медицинское обследование, а затем отвезли документы в иммиграционный центр на Планерной. Медицинские бумаги были действительны в течение года. Однако, прошел год, за ним другой, а дело не сдвигалось. Сандийская лаборатория, с которой у меня был контракт, ответила, что не может выступать спонсором, поскольку она – государственное предприятие. Родственников за границей у нас не было, так что дело это завяло.

Тем временем эта жизнь на одной картошке, с вечными задержками зарплат и пенсий, продолжалась. На почте всё время висела табличка «Денег на выплату пенсий нет», а ниже текст сообщал, что пенсионеры, которым совсем не на что жить, могут обратиться в собес, комната сто два за получением талонов на питание. Угнетало не только то, что дети совсем не видят фруктов и конфет, но более всего – отсутствие перспективы, ибо было ясно, что и через сорок лет вряд ли экономика заработает нормально. И дело здесь вовсе не в ненасытной жадности новоявленных олигархов и продажности доморощенных политиков, а в том, что народ в целом не готов строить эту новую жизнь, ибо он не знает ни что строить, ни как это делать. У половины населения по-прежнему коммунистическое сознание и у доброй трети – бандитское, типа «грабь награбленное». Кому ж тут строить? Если раньше почту вскрывали «по линии КГБ», то теперь в некоторые районы почта вовсе не ходила, а в остальные не было никакой гарантии доставки. Так же не работали нормально милиция, суды, армия и все остальные социальные институты. Когда грабителей моей квартиры поймали после убийства сотрудника милиции, прокурор попросил меня предъявить иск, но тут же добавил, что дело это расстрельное, и я ничего не получу, поскольку у бандитов имущества нет, а государство наше бедное, и выплатить мне компенсацию ему не из чего. Иск я все же подал из следующих соображений. Государство наше не только бедное, но и весьма подкупное, так что может обернуться, что их вовсе не расстреляют, а после отсидки некоторого времени выпустят. Так пусть хоть на этот случай на них мой иск висит, чтобы жизнь не казалась им слишком сладкой.