Полет курицы

Приглушенное урчание двигателя собственной машины меня давно так не радовало. Немного дав ей прогреться, я с места разворачиваюсь и уезжаю в поисках ближайшей заправки.

Дав «сотку» пареньку на «несте», я отправляюсь в кафе при заправке, чтобы сначала оплатить топливо, а потом спокойно поговорить по телефону с Аней – дочерью дяди Васи, которая наверняка должна знать, где он и что с ним.

Звонок, разумеется, будит Аню – тотальную раздолбайку по жизни, – причем с пятого прозвона. Я договариваюсь с ней о встрече через несколько часов – раньше она, видите ли, просто будет не в состоянии, – беру кофе покрепче с собой и уезжаю с заправки.

В кафе на «пискаревке» я провожу около часа, хотя приезжаю туда за десять минут до обозначенного времени встречи. Аню я узнаю сразу. Очевидно, ультракороткое платье с гофрированным низом она подбирала по принципу – если уж не соблазнить меня, то подцепить кого-нибудь по дороге обратно, чтобы он оплатил ее счет за обед. На данном этапе жизни Аня рыженькая, хотя я за считанное число встреч по жизни успел увидеть ее во всех псевдонатуральных цветах волос, а также в синем и розовом. Она узнает меня не сразу, но довольно быстро ловит мой призывающий жест и подходит к столику. Нервно озирается и первым делом кладет перед собой на стол свой «айфон», как это принято нынче у всех, у кого есть хотя бы китайская «реплика» «айфона». От Ани пахнет какой-то слащавой туалетной водой.

– Как жизнь, Анютка?

– Да, круто. Вот живу то одна, то с подружкой. Сегодня она уехала на работу, а я вот спала.

Аня у нас «би». И «подружка» – это вроде как girlfriend. Эту подружку-лесбиянку я, кстати, видел. Видел ее фотографии на странице Ани «вконтакте». И судя по фотографиям объятий с жирной уродливой клушей с огромным остроконечным подбородком, с головой у Ани с каждым годом все хуже. Если не с каждым днем.

– Отличный у тебя аромат. Что это?

– Flora.

Решаю дальше не интересоваться, решая, что это наверняка какое-то очередное фуфло в красивой обертке за баснословные деньги – Аня такое любит, потому что оно поднимает ее самооценку до небес. К разговору о людях, которые любят нюхать, ага.

– Как сам? – проявляет вежливость Аня.

– Вполне стабильно.

– А я вот пока что не работаю. Что-то не устроиться. Ну, иногда подрабатываю кое-где. Но редко.

Ничего нового, ты всю жизнь планируешь так прожить – я-то уж знаю.

– Рад за тебя. Я вот по какому делу…

– Ой, погоди минутку.

У Ани розовеют щеки, она уводит взгляд в стол, тихонько вздыхает, и ее одолевает мелкая дрожь.

– У меня тут просто анальная пробка, иногда забываю вытянуть, когда ухожу из дома. Сидеть не очень удобно, – объясняет мне девочка без комплексов Аня. – Все, готова. Ух-х, – протирает быстро вспотевшее лицо ладонью. – Давай дальше, что там у тебя?

– Веселые у тебя забавы, – улыбаюсь с предельной добротой, которую можно симулировать. – А у меня дело к твоему бате. Очень срочное.

– Хм, – Аня задумчиво кусает длинный нарощенный ноготок. – А что за дело?

– По его специфике. Но тут лучше лишнего не знать. Ну, ты понимаешь.

– Ну, тебя я хорошо знаю, Эдик. Так что не парься. Скажу. Но с тебя каппучино, и побыстрее.

– Не вопрос.

Кафе, надо заметить, представляет из себя убогую тошниловку, в которой официант есть только номинально, и для ускорения процесса я решаю сходить и принести кофе этой малолетней отщепенке сам. Когда я возвращаюсь, она, кажется, снова подходит к оргазму, но на этот ее тоненькая ручка уж больно заметно дергается под столом.

– Не отвлекайся, – усмехаюсь я и ставлю кофе перед ней.

– Короче, он сейчас обитает в Кронштадте, – Аня вытаскивает руку из-под стола, обнюхивает, берет кофе и отпивает немного. – Адрес напишу, но там подвал у него – короче, еще надо будет найти. Справишься?

– Вполне, – достаю листок бумаги и ручку, заранее припасенные из машины. – Рисуй.

Когда Аня заканчивает писать – а делает она это медленно, вырисовывая детским почерком кривые крупные буковки и поглощая маленькими хлюпающими глотками горячий кофе, – я внимательно читаю название улицы и даже понимаю, почему именно этот адрес выбрал дядя Вася, чтобы залечь на дно. Там его точно искать не будут. Но у меня есть еще один вопрос к Анечке.

– Что у тебя ассоциируется со словами «полет курицы»?

– Куриный суп. А что?

– Нет, ничего. Просто так.

– Слушай, Эдик, ты же имеешь дело с юристами там, с судами, с серьезными разборками, короче. Так вот – ты не знаешь – если у кого-то хранятся файлы другого человека на компе – ну, если они денег стоят, – их можно как-то заставить отдать?

– Эм. Трудно сказать. А в чем суть?

– Ну, у меня тут девочка-фотограф – она все материалы хранила на ноуте, а ноут был ее парня, – оживлено жестикулируя, рассказывает Аня. – В итоге, этот комп забрал ее парень, как и подаренные им драгоценности. И свалил.

– С чего бы вдруг?

– Ну, там была ссора, в ходе которой она вешал ему на уши всякое говно. Так бывает. Мы же девочки.

– Понятное дело.

– Так ты знаешь?

– Нет. Извини.

Примерно на середине пути в Кронштадт я принимаю гневный звонок от Алины.

– Ты где? Я тебя потеряла.

– У меня важный отъезд. В область.

– Какой, к черту отъезд, Эдик?

– Дела…

– Ты по ночам скачешь, как бешеный, меня довел до того, что я пью успокоительное. Что ты творишь?

– Я сильно занят. Очень важное, – проклинаю внезапно напавшее на меня косноязычие; я звучу, как заевшая старая пластинка. – Боже мой, ты можешь мне просто поверить?

– Я похожа на твою прихожанку? На твою верующую? Эдик, ты взрослый мужик! Ты не должен так срываться. Я этого не потерплю.

– Рад за тебя. Ничем не могу помочь.

Откладываю телефон в сторону, но трубку не кладу. Мне кажется, что сейчас последует целая кавалькада вспышек ненависти и примерно половина списка самых грязных ругательств, известных девочкам из приличных семей, но ничего такого не проявляется. Алина просто бормочет нечто несвязное и кладет трубку. Я хватаю телефон и прикладываю к уху, но там лишь тишина.

Зная своеобразные привычки дядя Васи, отыскать нужный подвал оказалось нетрудно. В здании, где на первом этаже встроен продуктовый магазин, в котором можно договориться о покупке водки после комендантского часа, аренда жилой площади на цоколе для одинокого отшельника всегда будет предложением ультимативно выгодным.

– Эдик, а я уж думал ты сдох, – доброжелательно обнимает и похлопывает меня по спине суровый дядя Вася.

– Да не, все не до того, – махаю рукой, стараясь не выражать ни капли напряжения. – Пойдем, сядем? Переговорим.

– А как иначе-то?

Мы проходим в подвал, обустроенный для простейшей холостяцкой жизни. Из благ цивилизации – диван, старый приземистый холодильник и телевизор с электронно-лучевой трубкой. Из прочих опций – кран только с холодной водой, занавешенная какой-то простыней имитация унитаза в виде ведра и вонь пополам с сыростью в воздухе. В коротких, емких и обильно приправленных матом выражениях дядя Вася рассказывает мне о том, как его вынудили закрыться здесь после истории с его сожительницей. Однозначно признать, что он ее убрал, он оказывается не готов, но и отрицать этот факт особо не стремится. Формулировка «Бог им судья», с другой стороны, лично для меня все ставит на свои места. Дядя Вася грохнул голубков и залег на дно в Кронштадте, просто чтобы не провести остаток дней на казенной квартире. Но лично для меня эта тема исчерпывает себя быстро. Стараясь выражаться максимально коротко и выдерживать ту же манеру, что и собеседник, я рассказываю о своих успехах и бытовых заботах. Все заботы кажутся просто бытовыми по сравнению с теми, которые привели меня сюда.

– Дядь Вась, надо «ствол», – резюмирую я последнюю часть своего рассказа

– Проблемы?

– Есть такое.

– Ну, пошли – есть у меня для тебя один вариант.

Вот именно за это я люблю и уважаю дядю Васю, каким бы отморозком по жизни он ни был. Никакой излишней болтовни, никаких расспросов, никаких сомнений. Он или делает, или нет. Или доверяет тебе или нет. И это следует ценить. В мире, полным лживых тварей и служителей гяртуков, это точно стоит ценить очень высоко.

– «Пять-семь», Бельгия, двадцать патронов – обойма, – рассказывает дядя Вася, выдавая мне на руки увесистый, как мне кажется, пистолет с пупырчатой рукояткой. – Охота большая будет?

– Да, не то, чтобы охота. Но проблем немало.

– Ты смотри – поосторожнее, – вручает мне следом маленькую коробочку с позвякивающим содержимым. – А то засядешь тут со мной напару. Тут жизнь – не шоколадка.

– Я знаю, дядь Вась. Я твой должник.

– Дернем?

Ну как я могу отказать такому человеку? Особенно с учетом того, как часто к нему кто-либо приезжает в гости. Мы выпиваем по паре стопок водки с простой закуской из хлеба и сала, и дядя Вася, едва не роняя скупую слезу, рассказывает о том, как он скучает по былой жизни.

– А Анька-то сюда не ездит, – вздыхает он.

– Вообще?

– Ну, да. Кроме нее-то никто не знает, где я обосновался.

– Может, боится?

– Меня?

– Спалить хату.

– Вряд ли. Просто от меня толку никакого.

– Тебе помощь нужна? Или за «ствол»?

– Да не. Я так-то немножко зарабатываю. Своим путем. Не парься.

Киваю и молчу.

– Ну, че – останешься, или как? – с надеждой в голосе спрашивает Василий Сергеевич.

– Не, дядь Вась, мне надо ехать. Дела не ждут.

– Ну, понятное дело.

Дядя Вася выходит проводить меня, но делает только пару шагов из-за тяжелой металлической двери в подвал.

– Ты только мне вот че скажи, – хитро прищуривается он, – опять «девяностые» возвращаются?

– Возможно, – кротко киваю. – Все к тому идет.

– А, ну тогда, быть может, и я вылезу опять из норы, – деловито скрещивает руки на груди иссохший и помятый жизнью дядя Вася. – А сейчас что-то не хочется.

– Уныло?

– Ну, понимаешь, Эдик, – почесывая небритую щеку растягивает слова дядя Вася. – Вот тогда времена были – говно, а люди – хорошие, за своих держались, знали, что помощи ни от кого больше не дождешься. А сейчас – времена хорошие, сытные, а вот люди…

Он не договаривает и просто молча протягивает мне руку. Я пожимаю ее и молча сажусь в машину. Помедлив пару секунд, я опускаю зеркало и говорю «Спасибо, дядь Вась», но тот уже не оборачивается, а просто закрывает дверь.

И снова остается один.

Я жутко устал и опасаюсь возвращаться на большую землю. Во всяком случае, здесь на улице я еще не встретил ни одной «собачки», а там их – пруд пруди. Ночевка в дешевой гостинице в красном кирпичном здании на Гидростроителей закрывает этот день, удавшийся странным, но более комфортным, чем вчерашний.

Завтра понедельник. Но мне кажется, он будет сильно отличаться от всех тех понедельников, что начинались для меня либо в «Дриминг Трейд», либо в отпуске.

Мне кажется, этот день многое решит.

День восьмой

Утром в мой номер заявляется Таначадо. В кои-то веки, я рад видеть его даже поутру, потому как ждать и бездействовать стало для меня делом невыносимым.

– Одного из гяртуков перехватили на вчерашнем рейде, – сразу переходит к делу мой лысый приятель. – С ним был длинный разговор.

– Прямо так просто схватили?

– Он убил троих наших. Выражаясь твоим языком.

– Соболезную.

– Но мы кое-что выяснили. И вот поэтому-то тебе и пора двигаться. И мне с тобой.

Уже в машине, в которую я спешно вскочил, оставив ключи от номера вахтерше и пообещав вернуться, Таначадо продолжает свой рассказ.

– Возможно, они будут использовать построенный нами Пунт в торговом центре «Парамаунт Нева». Он открылся на днях.

– Серьезно? В этом михаляновском отстойнике?

– Это довольно важный центр, между прочим, – с укоризной замечает Таначадо. – Иначе, его не стали бы так использовать, уверяю.

– И что будем делать? Тупо заявимся туда и перестреляем всех?

– Информация может быть ложной. Но мы должны ее проверить. Ты – в первую очередь. Так что – едем туда.

На КАДе довольно спокойно, и мне не приходится скидывать скорость почти до самого съезда. По дороге – уже в городе, – я вижу, как перекрашенная до неузнаваемости молодая мамаша на «рендж ровере» едет, держа грудного ребенка в одной руке и подруливая другой – при этом, по скорости и маневренности не отставая от меня.

– И этих людей нужно спасать? – бормочу я.

– Да. Они покупают. Значит – они наши люди, – отвечает Таначадо.

И внезапно исчезает.

Пока его нет, на очередном светофоре я достаю из бардачка планшет и ищу в интернете фото этого нового торгового центра. Нахожу довольно быстро – причем со ссылкой на официальный сайт. Жилое здание высится над литерой торгового центра, и мне почему-то кажется, что оно готово изогнуться, нависнув дамокловым мечом над одним из эпицентров мировой торговли и выжидать своего часа, чтобы разрушить его и себя заодно.

Воздушные шарики на входе. «Парамаунт Н.Е.В.А. – мы открыли для Вас новые высоты»

Бездарное стилистическое решение. Подача для попсы. А что за ней? Дилетанты. Конвейерщики. Но даже на этой фотке видно, что люди вовсю бродят по зданию центра, залезая в его магазины – судя по вывескам и описанию с сайта, это типовые шмоточные лавки с китайским барахлом под европейскими брендами, магазины всякого рода игрушек и небольшой ресторанный дворик на верхнем этаже.

Таначадо снова появляется справа, едва не заставляя меня выскочить на «встречку». Голос его дрожит и полон тревожных ноток.

– Я все выяснил. Они действительно будут использовать Пунт Мег'еланитиш, который раньше был предназначен только для керешкедоков и блокируют его навсегда. Это значит, последствия будут ужасными. Хуже, чем я предполагал.

– А именно?

– Они разрушат рекламную и торговую систему вдребезги, без предварительного мирового кризиса – на живую. Начнут уничтожать все, что связано с продажами – завышать цены, устраивать локальные кризисы каскадом, ссорить больших покупателей с большими продавцами. Они сделают мир состоящим из автономностей.

– Коммунизм? – иронизирую.

– Хуже. Гораздо хуже. Это атака несравнима со всем влиянием, которое оказывали на мир керешкедоки и гяртуки за всю мировую историю. Даже считая кризис при разрыве Вашарлаш.

– Короче, мы в дерьме?

– Не исключено.

Я ощущаю перестук напряженных нервов – как молоточков фортепиано. Мне так кажется. Впервые за все дни после первой встречи с «собачкой», я по-настоящему боюсь всего происходящего.

– Почему ты не можешь сам воздействовать на них и помочь мне? – не могу не спросить у Таначадо.

– Я даже близко не могу подойти к Пунт Мег'еланитиш. Меня сотрет в пыль.

– Как образ?

– Как сущность. Худшая из смертей. Эта сила неподвластна никому, кроме того, кто стоит на рубеже миров, держит в руках Кедвезмень и вооружен Сезалек. Я смогу лишь немного задержать охотников.

– Вашу мать, – цежу сквозь зубы, понимая, что все зашло слишком далеко.

– Время не ждет, – вроде как невзначай добавляет Таначадо.

– То есть?

– У нас только час, не больше.

– Вот это здорово, – ощущаю, как меня пробирает бешеный нервный тремор. – То есть, сегодня все и решится?

Таначадо молча кивает. А у меня сводит желудок. И кишки скручивает в узел. Я не мог даже ожидать, что вся эта история приведет к такому быстрому завершению. Конечно, я понимал, что все это не к добру, но что именно этот понедельник решит судьбу целого мира…

– Правее! – кричит Таначадо, и я рефлекторно подчиняюсь.

Мимо нас пролетает и падает на асфальт впереди огромная «змея».

– Все, нас выследили. Теперь и часа нет.

Я смотрю в заднее зеркало и вижу там полчище несущихся за нами по дороге чудовищ, и многие из них уже довольно близко. Видимо, снова придется включать режим вождения «а-ля Демчук».

– Ты сможешь их задержать? – задаю контрольный вопрос Таначадо.

– Попробую.

Таначадо высовывается по пояс из открытого окна и с помощью своего светящегося жезла и свободной руки отбивается от преследования настигающих нас собак и огромных летучих змей, а я понимаю, что выпади он наружу и стань жертвой всего этого табуна – и мне хана, потому что я просто не представляю, как с ними бороться.

– Долго еще? – заскакивая в салон и поднимая за собой стекло, спрашивает запыхавшийся Таначадо.

– Еще немного, минуты три, – отвечаю, на ходу пытаясь придумать, как еще объехать пробки и не обогнуть при этом полгорода.

Таначадо вздыхает и снова высовывается наружу, с ходу нанося удар прямо по одной из мордашек уже догнавшей нас «собачки». Уже на подъезде к «Парамаунт» навстречу моей «ауди» выпрыгивает огромная треглавая «собачка», а из ее морды нее на проезжую часть выплескиваются струи чего-то зеленого и дымящегося.

Кислота?

Не успевая свернуть, я сбиваю «собачку». Удар оказывается такой силы, что машину сносит в сторону, и моя машина влетает боком в столб. Открыв глаза, я пытаюсь отдышаться от удара подушки безопасности. Горло сжало, в груди – камень. Сбоку доносится визг Таначадо.

– Быстрее! У нас мало времени!

Все еще пытаясь начать нормально дышать, открываю дверь и выскакиваю на улицу.

Пятеро трехголовых «собачек» перебегают дорогу, сопровождаемые «змеями», и в одну из них ударяется машина, но эта «собачка» бежит дальше, а красный седан переворачивается и падает на крышу.

– Почему они так сильно влияют на мир? – бормочу на ходу, пока мы с Таначадо бежим к зданию.

– Активность растет. Они чувствуют тебя. Поэтому вооружаются.

Огибаю торговый центр слева, уворачиваясь от взглядов редких прохожих. Черта с два они поймут, что к чему. Вскрываю служебный вход на обратной стороне здания одним выстрелом в замок и тремя сильными ударами. Все же, не очень надежная система. Но шуму-то я наделал. Хотя, сейчас со стороны улицы доносится столько грохота от «собачек» и выкриков прохожих, что выстрел будет казаться всем пшиком, я уверен.

Я оглядываюсь в последний раз, прежде чем войти в здание – во двор с другой стороны уже ворвались больше десятка трехголовых «собачек». Быстро увожу взгляд вперед. Меня встречает сильный ветровой поток, который несется изнутри здания. Да, что-то там явно нечисто.

– Беги! – слышу крик Таначадо и удары за спиной.

Одна из обезглавленных «собачек» с грохотом влетает в стену здания рядом со мной.

Я вбегаю на лестницу и несусь наверх, но уже после трех пролетов ощущаю дикую усталость в ногах и ломоту во всем теле.

– Говорили же мне в свое время – бегай по утрам, хотя бы дорожку купи. А я – нет. Я, сука, жадный, – подбадриваю себя руганью и продолжаю взбегать по лестнице, борясь с одышкой.

В последний момент, когда я уже выбегаю на лестницу, сзади доносится приглушенный голос Таначадо.

– Тебя там ждут Фётиткайра и кюстаршашаги. Побори свой страх, иначе мы все обречены. Весь мир!

– Да-да, пошел ты, – отмахиваюсь от своего лысого помощника; его увещевания с невменяемыми названиями меня порядком затрахали. Мне предстоят десять долбанных этажей пешком.

Врешь. Уже восемь.

Настал момент истины, и только теперь, когда я вижу столь масштабные материальные проявления активности этих долбанных гяртуков, я искренне верю в реальность происходящего – на все сто процентов. Мне не нужна болтовня Таначадо. Страха, который вселяют образы новых «собачек», подкрепленные болезненными шрамами на моем теле, вполне достаточно.

На ходу я умудряюсь добить в обойму недостающий патрон – причем довольно ловко для дилетанта. Как только я вылезаю на крышу, оказавшуюся запертой на убогий «апексовский» навесной замочек, меня пробирает дрожь от увиденного. Фётиткайра предстает передо мной висящим высоко над крышей в облаках зеленого дыма. Огромная птица с четырьмя крыльями, два из которых подняты вверх и загнуты полукольцами, а два – распростерты в стороны во всю титаническую длину. Огромные горящие красным пламенем глаза посажены на каждой из двух голов с массивным, но тонким клювом. В середине груди этой огромной птицы с двумя когтистыми шестипалыми лапами – огромная светящаяся диаграмма пяти разных цветов с процентами – цифрами, которые постоянно меняются. А над этой диаграммой – периодически возникающий символ из трех зеленых стрелок, образующих полный цикл. Кюстаршашаги – птицы несколько меньшего размера с одной головой и громадным клювом – словно по команде замирают в воздухе и оборачиваются ко мне, глядя на меня своими светящимися голубыми шариками-глазами.

– Так вот ты какой – Вальшаг долбанный, – бормочу я, снимая пистолет с предохранителя и ощущая, как твердеют мурашки по всему телу от вида этих огромных мутантов, висящих в воздухе над моей головой.

Один их кюстаршашагов стремглав несется прямо на меня, и я, не долго думая, прикладываю Кедвезмень к стволу и стреляю. Огромная, снабженная широким клювом морда кюстаршашага почти врезается прямо мне в лицо, но замирает в метре, вибрирует с громким воплем и падает мне под ноги вместе с остальным обмякшим телом чудовища.

– А вот теперь будет веселее, – успеваю вякнуть я, отпрыгивая в строну от несущихся по мою душу четырех кюстаршашагов разом.

Сделав еще один удачный выстрел, я вынуждаю одного из монстров упасть замертво с разорванной мордой, а другого – зацепиться за его труп и замедлиться, но двое других и еще один помощник, выпавший из общего круга вниз, начинают меня окружать. По всей округе раздается оглушительный рев, заставляющий задрожать здание. Фётиткайра начинает медленно махать огромными крыльями, а вокруг него сверкают яркие вспышки молний.

Кюстаршашаги замирают примерно в двух метрах от меня, образуя ловушку, но мне плевать на их тактику. Так ли много я могу потерять сейчас? Выбрав самого глазастого из трех, я целюсь в него и сразу после нажатия на спуск падаю наземь, чтобы сбить прицел его собратьев. Но падение оказывается не очень удачным. Один из уродцев своим крылом задевает меня по голове, и я опрокидываюсь на локоть, роняя Кедвезмень. Камень откатывается метров на десять, и я чувствую, как тяжелеет пистолет в руке.

– Умно, Эдик, очень умно.

Прыжком преодолев расстояние до Кедвезмень, я хватаю его, но тут же ощущаю, как в спину втыкается что-то острое – да не одно, а два, три, даже больше…

Господи, как же, сука, больно!

Крепко сжимая камень в руке, я ощущаю, как меня отрывают от земли когти, впившиеся глубоко в спину. Перед моим лицом встает во весь рост кюстаршашаг с растопыренным клювом, полным акульих зубов, но я уже насмотрелся этого дерьма достаточно, и меня это не особо пугает. С ободряющим воплем я сжимаю Кедвезмень и рукоятку пистолета и нажимаю на спуск. Клюв мутанта раскрывается неестественно широко, и в меня болезненно врезается его дохлое тело, чтобы потом сползти вниз, как кусок желе. Но я все еще в воздухе – уже метрах в пяти над крышей, – и на меня все еще смотрят глазки готовых убивать кюстаршашагов.

– Полетать хочешь? – кричу упорно поднимающей меня, несмотря на явное сопротивление из-за силы Кедвезмень «птичке». – Давай полетаем.

Вспоминая инструкции Эладу, засовываю Кедвезмень в карман джинсов и сразу чувствую, насколько увеличивается скорость, с которой каркающий кюстаршашаг поднимает меня наверх. Взглянув вниз, понимаю, что мне хана. Как только я убью их всех – меня отпустят, и падения с этой высоты я уже не выдержу.

Вот блин, а все так хорошо начиналось.

Да, и плевать. Помирать – так с музыкой.

Меня явно несут прямо к одной из пастей Фётиткайра, но мне это только на руку. Оставшиеся кюстаршашаги выстроили вокруг меня и понимающего меня вверх собрата исключительно для контроля – никто из них уже не рвется меня сожрать. Диаграмма на пузе Фётиткайра становится равномерно красного цвета, а я уже поднят на уровень его приветливо приоткрытого клюва, из которого вылетают облака зловонного дыма, и что-то мне подсказывает, что другого шанса не будет. Я быстро вытаскиваю Кедвезмень, приостанавливая движение несущей меня «птички» к Фетиткайра, и начинаю отстреливать кюстаршашагов по одному, стараясь не обращать внимания на безумную боль в спине. После второго попадания раздается бешеный, доводящий до исступления визг Фетиткайра, но черта с два меня это остановит. Последние двое кюстаршашагов, забыв про субординацию, уже пытаются сами меня прихлопнуть, но два быстрых метких выстрела заставляют их издать странные, булькающие звуки и рухнуть куда-то на проезжую часть рядом со зданием торгового центра.

Твою мать, лучше б я не смотрел вниз!

– Ну, вот и все, сучка! – глядя прямо на повернувшиеся ко мне мерзкие рожи этой гигантской курицы, выговариваю я и прижимаю Кедвезмень покрепче к пистолету.