Полет курицы

– Слушай, я попал в неприятную ситуацию.

Это было отличным началом издалека. Даже чересчур издалека. Но я, улучив момент уединения, в меру подробно рассказываю все Вике, и она меня понимает. С этого момента для меня идет обратный отсчет. Если я не уложусь в одну попытку, второй точно не будет. Хазан сейчас как раз в отъезде, решает какие-то проблемы в области, и лучше момента не представить. Я подбираю день, когда меня водит не вездесущая Алена, а довольно расслабленный Махмуд, лицо которого уже давно зажило, и назначаю время, в течение которого я буду один на станции. Вике придется играть от моих планов, несмотря на рабочее время.

Ожидание у эскалатора кажется бесконечным. Я ощущаю под задницей пистолет, будто он уже раскален добела. Вика должна подойти через пару минут, но как эти минуты пережить, я просто не знаю. Даже первый побег в Новгород в полном одиночестве и с пустым карманом не вызывал у меня столько отчаянной дрожи, сколько это ожидание у эскалатора.

Совершенно некстати, ко мне подходит сотрудник этой станции метро – доброжелательного вида парень, намерения которого мне совершенно неизвестны. Пистолет закипает и начинает плавиться прямо у меня под задом.

– Вы в порядке? Помочь подняться?

– Да, все в порядке, я просто жду сопровождающего. Жду родственника, – неловко отвечаю я, внутренне матерясь на себя за каждое сказанное с запинкой слово.

– Ну, хорошо. Если что – вы обращайтесь, – нахмурившись, парень недолго осматривает мою коляску и ретируется к будке, чтобы что-то сообщить Тетеньке с Трубкой.

Я же судорожно гадаю, проплачен ли этот метрошник, явно положивший глаз на мое одинокое бдение, моими рабовладельцами. Возможно. И это только удлиняет каждую секунду здесь, у эскалатора. Парень заканчивает разговор с диспетчером, оглядывается на меня, достает мобильник и уходит на эскалатор наверх, параллельно набирая чей-то номер и прикладывая телефон к уху.

Чертов ублюдок может позвонить хоть самому Хазану или Алене, и тогда мне крышка. Ну, где ты, Вика, твою-то мать?

Ответом на это, на ближайшем ко мне эскалаторе появляется та, чью мать я про себя поношу. Она молча, без долгих размышлений берет мою коляску, и мы идем на подъем.

– Как же долго я тебя ждал, – вырывается у меня глупая романтичная фраза.

– Да не, я просто не смогла раньше. Только вовремя.

– Ты вовремя.

– Хорошо. Машина рядом.

– Все взяла?

– Конечно.

Я предупредил ее еще вчера, что все это крайне опасно, и времени у нас будет мало. Что за ней могут погнаться, и ей нужно иметь с собой что-нибудь легальное для самообороны – перцовый баллон, нож, что-то такое. Наверняка, что-то такое легальное у нее да есть, но сейчас я сам при нелегальном, и я буду готов убить за нее. Просто выстрелить в морду любой твари, что к ней приблизится. Например, вот этому пареньку из метро, который с подозрением смотрит на меня наверху, и даже вроде как делает шаг в мою сторону, заставляя меня напрячься больше обычного. Но мы выходим из метро, и она погружает меня на заднее сиденье, а коляску складывает и кидает в просторный багажник своего красного универсала «вольво».

– Коробка автомат? – тихонько спрашиваю Вику, когда мы уже отъезжаем; .

– Ага. Сто семьдесят лошадок, – дрожащим голосом, лишь пытаясь изобразить спокойствие, отвечает она.

Я хочу пошутить на тему того, что могу теперь гонять только на автомате, но вспоминаю, что и второй ноги для газа и тормоза у меня тоже нет. Я ломаю и выбрасываю на ходу мобильник и симки. Через десять минут мы паркуемся в сквозном дворе, чтобы отстояться и проверить наличие хвоста. Но хвоста нет. Мы победили. Мы лучшие.

На полпути к цели. В качестве послесловия

Здесь удивительно тепло и уютно. Я нигде себя не чувствовал так комфортно, как здесь, вот уже больше года. Или больше шести лет. Или больше десяти. Возможно, в последний раз покой и комфорт для меня были достижимы именно там, где я лежал на большом советском диване, убаюканный тем, как нежно гладила мою еще маленькую, но уже бестолковую голову мать. Все это осталось тем прошлым, в котором мне больше не за что зацепиться, и больше не является моей собственностью. Еще недавно в моей собственности были костыли, мобильник и потерянная сумка. Теперь нет и этого. Есть только снедающая пустота внутри, в которой не осталось ни одного островка спасения. Ни алкоголь, ни ампутация, ни беспросветные унижения не смогли сами по себе привести к этому. Привело к этому просто осознание того, что выхода больше нет, да и будь он – выходить было бы некуда.

Я рассказываю Вике обо всем, что произошло со мной – коротко, емко, без лишних подробностей. Она сразу предлагает варианты дальнейшей жизни для меня, придумывает схемы, по которым можно восстановить мне документы, изобретает угол, куда меня можно пристроить. Она уже помогла мне помыться и привести себя в порядок, и за одно это я ей должен по гроб жизни – не всякая девушка сможет выдержать процесс помощи такому вонючему уродливому животному, каким являюсь я сейчас.

Время проходит незаметно, и уже час ночи, а мы все еще обсуждаем то одно, то другое, и вот наступает очередная минута тишины, и она затягивается, и я сижу и смотрю в окно. На город упала легкая, невесомая ночь, и сейчас все пережитые ужасы, необходимость каждый день возвращаться на корпоративную квартиру и состояние зависимости от системы кажутся далекими и нематериальными. Вот только мне приходится вспоминать о том, что все это иллюзорно, потому что найти меня хазановским шавкам не составит труда, и на этот случай нужен еще один план, пока точно не продуманный Викой.

– Знаешь, ты мне помог многое понять, – говорит она, потерянно глядя на свой опустевший стакан из-под виски. – За один день. Я никогда не задумывалась о том, как легко упасть раз и навсегда. Но ты еще и выжил. И ты еще остался собой. Ты молодец. Я бы не смогла.

– Как сказать, – пожимаю плечами и осторожно отпиваю еще пару капель из своего стакана; спиртное едва лезет в глотку.

Вика смотрит на меня, и я стараюсь избегать ее взгляда, потому что она может понять, что я хотел бы сказать сейчас; может прочесть те мои мысли, которые я хотел бы открыть, дай я волю собственной слабости.

– Мы имеем так много, у нас каждый день есть все, что нужно для счастья, а у многих – даже больше, но мы все придумываем, как ужалить ближнего, как сделать больнее, – продолжает Вика. – Но мы не знаем, что такое боль. После расставания с тем козлом, Данилой – ну, ты помнишь, – я говорила, что мне больно, говорила, что я страдаю, что не хочу жить, что устала. А сейчас я смотрю на тебя и понимаю, что во мне никогда не было настоящей боли, настоящего горя. Просто безмозглая овца с претензиями на высокую духовность.

– Не надо. Ты классная, – сижу и смотрю в окно. – Ты знаешь все, что стоит знать. Ты одна из лучших людей, что я знал.

– Правда?

– Да. Лучшая. Просто я тебя упустил.

Она ушла на двое суток на работу, оставиви мне все необходимое и даже более того. А я уселся за ее ноутбук, накачался кофе и стал писать. Я старался не терять ни секунды, и сейчас мне уже трудно вспоминать и дописывать еще что-то. За двое суток я пережил столько моментов прошлого, без которого можно было бы жить, что больше не могу продолжать. Надеюсь, этого достаточно.

Я часто вспоминал этот момент в разговоре с Викой за последние два дня. Часы, минуты, секунды. Я хотел бы оценить все это в другом времени и совершенно иначе, я должен был тогда давно дать ей войти в свою жизнь и позволить поменять ее, пока было не поздно. Я должен был дать ей заставить меня выйти из того животного состояния, в котором я жил. А что сделал я? Загнал себя в тупик и заодно добавил горя и душевных терзаний ей. Но теперь возврата нет.

Я оставлю собственноручно составленное рукописное признание, чтобы не создать проблем с моралью и законом моей спасительнице. Вообще – все, что написано здесь, станет отличным подтверждением моих слов, ведь все можно проверить, при большом желании. Отдельно я приложу уже подготовленные описания тех, с кем я познакомился в системе за время служения ей, и схемы работы в привязке к участкам, где я работал. Вряд ли это поможет хотя бы отчасти навредить бизнесу Бахи и прочих, но вдруг найдется еще хотя бы один не купленный, молодой еще полицейский или пристыженный СМИ сотрудник прокуратуры, которому захочется попытаться поработать, а не смотреть на то, как получают откаты чистенькие ублюдки в костюмах с серьезными лицами, званиями и чинами, как происходит в этой стране везде, а не только в нашем нелегком «бизнесе». Лишь бы только его не грохнули за это слишком рано.

Нужны ли выводы с моей стороны? Наверное, нужны. Я подобью мысли специально для вас. Хотя, конечно, усложнять сказанное выводами – значит просто пытаться хотя бы немного отдалиться от правды. И попытка эта неудачная и бессмысленная. Выхода нет. Ни для меня. Ни для вас. Ни для кого. В это суть любой системы. Политической, экономической, бандитской – разницы никакой. Ее строят годами и оттачивают до совершенства люди, которые не оставляют места чувству вины, сострадания или справедливости. Разрушить ее одним тычком невозможно, даже силами сотен и тысяч храбрецов. Точить ее долго и систематично – занудный и не дающий быстрого удовлетворения процесс. А большинству окружающих людей это вовсе не нужно. Им нужны быстрые, простые и дешевые решения. Мастурбация или съем проститутки – это быстрее, чем близкие отношения и секс с любимыми. Вермишель быстрого приготовления – это проще, чем паста болоньезе. С этим-то уж вы не поспорите. И поэтому просто существовать без какого-либо желания что-то изменить или даже задуматься об этом и найти то, что можно поменять в себе – та же мастурбация. Тот же бесцельный онанизм с переходом в глубокий и безмятежный сон, съедающий треть жизни. То же не приносящее настоящего удовлетворения и несущее только разочарование дрочево. Я прошел этот путь простых решений. И он оказался ведущим в никуда. Только понимаешь это гораздо позже, чем следовало бы. Но поверьте мне – это действительно понимаешь, даже будучи таким конченым бараном, как я. И чувство бессилия от невозможности что-либо поменять – это гораздо хуже, чем осознание того, что у тебя нет обеих ног. Это лишение рук, ног и способности двигаться навсегда. Это больше не жизнь, а просто растительное бытие. Так что теряю я немного.

Несмотря на то, что система поимела меня, я не хочу ее клясть и вешать на нее саму все грехи мира. За ее авторством стоят не такие люди, как Хазан, как я, как проститутка Кристина. Мы просто тупые исполнители своих задач. За ней стоят те, кто подают нищим, покупают «спайсы» и «черный», снимают безнадежных проституток. Те, кто получают свои услуги, считая, что делают правильное дело в той или иной форме. Тупой скот, который уверен в своей правоте и получает то, что ему нужно, ценой чужой жизни – пусть и запущенной. Моя жизнь была разрушена не благодаря переехавшей мне вторую ногу машине, не благодаря хозяйке моей квартиры и не благодаря Хазану. Мое позорное, ублюдочное существование, на которое я молча согласился, было спонсировано теми, кто считал, что поможет мне своими подачками, в возможность которых я изначально вовсе не верил. Если б не ваши, дорогие мои друзья с чистой совестью, старания, возможно, меня просто списали бы на помойку, оставили подыхать на улице, и уже оттуда мне пришлось бы начать все заново. Или просто умереть по-тихому, что было бы более достойно, чем дойти до того момента, который наступит через несколько строк. Но вы помогли мне выбрать путь слабого, уродливого слизня, отсасывающего за тарелку супа по вечерам. За это вам отдельное спасибо.

Насчет того, что надо мной, над моим дедом и над всеми нами – я так и не разобрался. Я не хочу жаловаться на высшую несправедливость. Да, помимо моих собственных глупости и слабости, я далеко не святой. Возможно, мне зачлось то, что в шестнадцать лет я вынудил одну девочку сделать аборт после залета от меня – во всяком случае, она так сказала, я не проверял, – а лет в тринадцать сильно отмолотил одного одноклассника – он целую ногу вывихнул в этой драке. Возможно, я потоптался по жизни этих и еще каких-то людей. Но если все это было достойно того, чтобы принести мне такие подарки судьбы, и это вы считаете справедливостью, то посмотрите на свою жизнь. Каждый ли из вас сделал в жизни больше моего – за вычетом элементарного везения и помощи близких, – и не висит ли на вас самих немало таких же грешков, как на мне? Даже если бы я мог слышать ваши ответы – я бы не стал их слушать. Большая их часть была бы разноцветной ложью.

Кстати, чуть не забыл. В начале я говорил о выводах. Так вот – я всегда мог все поменять. На каждом этапе. Даже сейчас это кажется возможным. Кому-то со стороны. Но на самом деле, именно сейчас я не могу воспользоваться своим шансом. Всегда мог. А когда решился – оказалось, что меня больше нет. Что я просто сдох от усталости. А мертвецам шансы не нужны.

Пистолет уже в моей руке, а свободной я дописываю эти слова. Здорово, что я сохранил две руки. Внутри коробки, в которую меня скоро закинут, я буду смотреться лучше, чем без них вообще или даже чем без одной. Ведь нижнюю часть на похоронах прикроют, как обычно прикрывают все свои грешки и недочеты все вокруг. А похороны должны быть. Настоящие, с приличным гробом и фотографией на памятнике, а не просто закидывание трупа в безымянную могилу. Я бы этого хотел. Просто хотел бы, и все. Причины я не буду объяснять. Деньги – часть отложенных под полу копеек, замененных по-тихому на банкноты и не потраченных на покупку оружия, – я оставил как раз на погребение и те мелкие расходы, что понесла из-за меня Вика. Пусть будут. Она увидит как раз эти слова на экране и поймет, что нужно сделать. Без моего прошлого я мог бы жить, но теперь оно даже записано на этих страницах. Поэтому отступать некуда.

Все. Fine della commedia.

Откладывать нельзя, ведь стоит промелькнуть желанию жить, стоит дождаться Вики – и снова вокруг начнет вращаться мучительный водоворот боли и ненависти к себе и этому миру. А мне этого не нужно. Пора нажимать Shift-F12.

А затем на курок.

Контакты автора: vk.com/solntsev_official, instagram.com/solntsev.beats/

Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора.