Читать книгу Конец Игры (Иван Сергеевич Красавин) онлайн бесплатно на Bookz (6-ая страница книги)
bannerbanner
Конец Игры
Конец ИгрыПолная версия
Оценить:
Конец Игры

3

Полная версия:

Конец Игры

Затишье перед бурей длилось достаточно долго, чтобы усыпить мою бдительность. Ария почти ничего не писала, Эдди постоянно проводил время наедине с Софи. Я был оставлен самому себе и вполне наслаждался своим одиночеством. Иногда я заходил в анонимный чат, чтобы поговорить по душам с незнакомцами, безразличными по большей части ко всему. Ничего хорошего из этого не получалось, потому что я постоянно искал Лену, её близнеца. Но это было лишь отчаянным безумием, попытками ухватиться за призрака. Парадокс: чем больше я старался не думать о ней, тем больше думал о ней, а чем чаще убегал, тем быстрее крепчало моё желание быть с ней вновь. До самого гроба.

Этой чехарде положил конец Эдди. Случайно, всё произошло неожиданно. Иногда, вспоминая тот вечер, я думаю: почему я не мог просто остаться в своей комнате, как я это делал всегда? Зачем я поддался на его уговоры и согласился посидеть вместе на кухне за чашкой крепкого чая? Что со мной тогда было? Интроверт внутри меня дал слабину и потянулся к единственному человеку, которому было на меня не наплевать? Я не знаю, но что было, то было. Пусть меня судит жизнь. А Эдди всё равно спасибо. Он, сам того не понимая, очень вовремя убил остатки моей любви.

Мы сидели с ним за столом. Он корпел над конспектами, постоянно прерываясь на то, чтобы рассказать мне какую-нибудь новую историю. Я, сидя напротив, листал туда сюда плейлист с музыкой в телефоне. Идиллия нашей совместной жизни, типичный вечер, будто сошедший с экрана телевизора: идеальная сцена из какого-нибудь дешёвого ситкома.

Я уж не помню, о чём таком говорил Эдди, пока я делал вид, что слушаю его, но вскоре он задал вопрос, заставивший меня резко прекратить листать список песен:

– А Лена была сегодня на занятиях?

Сначала я не понял, о ком это он говорит. Имя казалось таким знакомым, но и таким забытым. Только потом до меня дошло.

Проглотив сгусток слюны, я выдавил из себя:

– Угу. А что?

Зачем я это спросил? Зачем? Кто меня только за язык дёрнул?

– Да я думал она с Тедом тусит. Они же встречаются. Знал бы ты, как долго их сводили, господи…

После этих слов мои внутренности, ещё недавно согретые горячим чаем, превратились в глыбы льда. Холод, он сковал меня целиком. Хуже всего пришлось сердцу, этому бедному, чувствительному органу. Оно начало биться медленно, громко ухая при соприкосновение с ребрами. В глазах стало темно, на несколько секунд я позабыл, что нужно дышать. Слюна, которой мой рот был, казалось, переполнен, ещё никогда не казалась мне такой омерзительной на вкус. Слабость и холод – вот и всё, что я чувствовал. Сидел, пялился в пустоту, будто видел себя смертельно бледного со стороны. Телефон неожиданно показался мне налитым свинцом, я еле держал его в руке. Да и всё тело стало походить на гипсовый ящик, переполненный ледяной водой, в которой плавали кости. Хотелось упасть, а лучше сразу умереть. Губы пересохли, превратились в две обескровленные ниточки, а голова пошла кругом. Меня затошнило, а из остекленевших глаз потекли слёзы. Они всё лились и лились против моей воли. А я не мог ничего с собой поделать, потому что был парализован.

– Спэнсер, что с тобой?

Голос Эдди донёсся до меня будто из-под земли. Глухой такой и далёкий, что я не сразу узнал его.

Я взглянул на него, но увидел лишь смазанное пятно – слёзы ослепили меня окончательно. Я шмыгнул носом и сказал:

– Всё хорошо…

– Чёрт возьми, да у тебя кровь!

Я сморгнул слезы, провёл рукой под носом и ошарашенно уставился на свои пальцы, выпачканные кровью. Это что, правда моя кровь? Мне тогда казалось, что у меня по венам циркулируют кубики льда, потому я никак не ожидал, что наружу вместе со слезами прорвется и что-то теплое.

Вид собственной крови взбодрил и разозлил меня. Голова начала пульсировать, в глазах потемнело ещё сильнее. Я почувствовал, что начал падать назад.

Чьи-то руки подхватили меня под руки, рывком заставив встать на ноги. Эдди, конечно, кто ещё это мог быть?

– Я в порядке, всё хорошо… – бубнил я, пока он тащил меня в ванную. Там я облокотился об раковину, будто это был алтарь. Тварь, сидящая в голове, всё ещё кусала мой воспалённый мозг, рвала его клыками на части. Кровь продолжала струиться из лопнувших под давлением сосудов и капать вниз, заливая собой раковину и мои руки.

– Вот, умойся, – обеспокоенно сказал Эдди, включая холодную воду.

Я подставил руки под струю воды. Стерев кровь с лица, я со злобы ударил раза четыре по раковине сжатым до хруста в костяшках кулаком. Кровь из носа хлынула с новой силой.

– В мире нет справедливости, – прошептал я, стараясь не смотреть в зеркало, боясь увидеть своё лицо, выпачканное слезами и кровью.

– Тоже мне, сделал открытие! До тебя это только сейчас дошло?

Я молча плеснул водой себе в лицо. Где-то в груди у меня продолжал стучать отбойный молоток – сердце, разгонявшее по венам холодную воду.

– Что с тобой, чувак? Это из-за девушки?

– Угу.

Я продолжал мыть лицо, но кровь всё текла и текла.

– Может, ты расскажешь, что с тобой всё-таки происходит?

– Неужели ты действительно ничего не понимаешь?

– Нет, вот и объясни мне.

– Но это же ясно как день!

Я искренне недоумевал, почему Эдди не может сам себе всё объяснить. Казалось бы, у тебя есть два слагаемых и ответ – так в чём же проблема? Я подумал, что этой странной болезнью, видимо, страдают все подряд, ведь Лена тоже не могла сложить два и два, чтобы получить четыре. Людям тяжело понимать друг друга, когда перед ними высится стена из туманных намёков и абстрактных понятий. Но без них жизнь скучна.

– Да это она, Эдди, – сказал я, сплевывая в раковину. – Лена…

– Лена?

Кажется, до него не сразу дошло. А когда дошло, то он схватился за голову и сказал:

– Ты серьёзно, чувак? Лена? Я-то думал, что ты так убиваешься из-за какой-то мега офигенной бабы, мне даже интересно стало, а это всего лишь она? Ты спятил!

– Да, знаю, я спятил.

– Подумать только! Лена! Нет, это правда? Господи, ха-ха! Она ведь не знает совершенно, что ей от жизни нужно. Зачем она тебе?.. Зачем она тебе?

– Я не знаю, Эдди. Я просто влюбился в неё…

– Почему в неё? Она ведь не твоего уровня, понимаешь? Совершенно не твоего! В мире так много достойных тебя девушек, а ты слезы льешь из-за неё, хотя у вас даже ничего не было.

Он вышел из ванной, держась руками за голову. Сказал, что ему нужно подумать, что мне сказать. На самом деле, мне ничего не нужно было говорить. Мне нужна была тишина, покой, одиночество, куча времени и чистые полотенца. Стоило ему выйти, как меня захлестнула волна адреналина. Крепко стиснув зубы, я закрыл глаза и представил: Лена, моя некогда любимая и тайно обожаемая Лена, возможно, прямо сейчас находится вместе с каким-то выродком. Он смеет прикасаться к ней. Он смеет говорить с ней. Когда-то я делал всё это, старался быть для неё всем, а теперь стою здесь, сдерживая кровотечение из носа, пока слёзы злобы льются мне в рот, а он проводит время с ней. А она… Она радуется! Она счастлива! Она так легко всё забыла, так легко нашла замену. Или она искала её всё то время, пока мы общались? Как давно она с ним?

Из меня вырвался дикий рык. Не контролируя себя, я ударил со всей силы кулаком по зеркалу. Стекло треснуло. Второй удар разбил его вдребезги. Осколки разлетелись в разные стороны, засыпав собой всё вокруг. Несколько из них впились мне в руку, остальные упали в раковину и моментально оказались залиты водой и кровью.

На звук разбитого зеркала прибежал Эдди и тут же выбежал с руганью, когда увидел меня, сползшего по стене на пол и теперь сидящего на полу среди осколков, прислонившись спиной к стене. Кажется, я кричал или ревел, прижимая к груди окровавленную руку. Боль, отчаяние, злость, обида, ненависть – внутри меня всё это смешалось в один омерзительный коктейль, который начал питать мои внутренности.

Всё ещё ругаясь, Эдди вбежал в ванную и попытался поднять меня.

– Скорая, я сейчас вызову скорую… – повторял он, силясь поставить меня на ноги, но я всё время сползал обратно к мокрому полу. Господи, не будь тогда со мной Эдди, я бы точно откинулся. Испустил бы дух прямо там, в ванной, лёжа в горе осколков.

– Я уничтожу её, – как больной повторял я, пока Эдди старался не дать мне потерять сознание. – Живьём закопаю, клянусь… Почему, Эдди? Разве я не… разве я…

– Да, да, чувак, это всё очень интересно, но давай мы поговорим по душам только тогда, когда ты успокоишься, хорошо? У тебя шок, а кровь хлещет непонятно откуда.

– Я просто хочу сказать ей, как я её ненавижу… И пусть я сгорю за это а аду, но сделаю это, заставлю испытать тоже самое… Я создам ненависть в чистом виде и донесу до неё. Я дам волю своей маниакальной части и дам ей наслаждаться своей жестокостью… Понимаешь?.. Я ведь теперь ненавижу её так же сильно, как когда-то любил. Я тоже умею ненавидеть, ты знал?.. Я не ангел воплоти…

– Так что ты там бубнил? – спросил уставший Эдди, когда всё-таки занёс меня в прохладную комнату и перебинтовал мне поврежденную руку. Выглядел он не лучше меня. Будто мы валялись с ним в груде осколков вместе.

– Я её уничтожу, – тупо повторил я.

– Гениально. Это всё?

– Нет. Знаешь, если б у нас в стране было легализировано убийство, то я бы убил её.

– Ты в своём уме?

По-моему, это был риторический вопрос.

– Она не обязана тебя любить, Спэнсер, – серьезно сказал Эдди. – Не получилось с ней – что ж, прими это, забей и отпусти. Найдешь ещё лучше…

Он уже собрался уходить, как вдруг обернулся, окинул меня взглядом и спросил:

– Тебе точно не нужна медицинская помощь? Я не врач, ты же знаешь. Мало ли что ты ещё можешь учудить в таком состоянии.

Я оторвал взгляд от своей перебинтованной руки и посмотрел Эдди в глаза.

– Хуже, чем понять, что тебя не любят, это доказать человеку, что его ненавидит тот, кому он верил, – промолвил я наконец. – Это я и сделаю. Настал мой черёд причинять боль. Проклинаю тот день, когда я впервые написал ей. Я был идиотом. Если б я мог, если б я только мог, Эдди, я бы вернул всё назад, забрал обратно каждое доброе слово, которое сказал ей.

– Ты спятил, – бросил он и вышел из комнаты.

Я поспешно запер за ним дверь, но перед этим крикнул вдогонку:

– Я буду копить эту ненависть до самых экзаменов! А потом наброшу ей эту колючую проволоку на горло, заставлю почувствовать то, что чувствую сейчас я! Заживо закопаю её! Будь я проклят, если не сделаю это!

Я действительно в тот момент был полон решительности сделать то, о чём кричал. Сердце, столь преданно любившее, оказалось переполнено ослепляющей ненавистью. Хотелось творить только зло, причинять людям только боль. Хотелось стать врагом номер один для всего мира и наслаждаться этим статусом. Эдди был прав – это ненормально, но будь он в тот момент на моем месте, то посчитал бы такую реакцию вполне логичной. Это не была какая-то вспышка бешенства, я вот к чему веду. В подобной ситуации каждый повёл бы себя похожим образом. Мне ещё повезло, некоторые люди не ограничились бы разбитой рукой, о нет, они бы зашли дальше. Угрозы, которыми я так щедро раскидывался в тот вечер, по большей мере были голословными, пустыми и даже безобидными, хотя, вырываясь из моих уст, они действительно звучали жутко.

Стоило мне остаться один на один со своей головной болью, как злоба, преодолевая всякий здравый смысл, ринулась наружу. Хотелось кричать, крушить всё вокруг, морально и физически изводить себя. Но ещё больше хотелось, чтобы рядом была она и видела мою пытку, наблюдала за тем, как я медленно насилую свой рассудок. Лена, Лена, Лена… Это некогда любимое имя пульсировало где-то в моей зачумленной голове, а откликом на него была острая боль в руке. Вот во что я превратился, вот до чего был низведён одной лишь случайной фразой Эдди. Остатки любви, если они и были, моментально испарились и держаться за них было равносильно попыткам ухватить дым.

Тогда вечером я встретил закат сидя в той же позе, в которой меня оставил Эдди. Стена нагрелась от моего тяжёлого взгляда. В груди, казалось, зияла дыра.

Я её ненавидел. Всей душой. Каждая моя клетка, уничтожив всякие теплые воспоминания о наших беседах, дрожала, стоило мне подумать о ней. А думал я о ней всё время, все эти два грёбаных месяца! Но если раньше меня охватывало приятное волнение при одном лишь упоминание её имени, то теперь к горлу подступала тошнота. Я чувствовал себя опустошенным, почему-то преданным и разбитым. Уверен, если бог всё-таки существует, то он ненавидел меня за все те грязные мысли, что копошились в моей голове.

И снова знакомый вопрос: почему? Как всё могло так закончиться? Моя ли это вина? Моя ли это ошибка? Если так, то эти слезы и эта кровь – заслуженная расплата за мою наглость. Но если моей вины не было, то… почему? Почему, стараясь делать для человека столько хорошего изо дня в день, лежащим в слезах оказываешься ты? Разве ей плохо? О нет, она-то вполне хорошо проводит время с этим придурком, не помню даже, как его там зовут. Не сомневался я лишь в том, что ему на неё наплевать. Не наплевать было мне. И пока она радуется жизни, я сижу, как дурак, лью слезы, позволяя боли сжирать себя изнутри. Равноценный обмен, думал я, сидя за столом в своей комнате. Мне – слезы и кровь. Ей – новый парнишка, удовлетворяющий любые прихоти. Я сам себя довёл? Ну да, можно всё оправдать и так, но легче мне от этого тогда не стало. Потому что когда ты зол, тебе нужна лишь жертва. Ты не разбираешься в причинах, тебе, собственно, наплевать на то, почему всё так случилось. Тебе главное найти козла отпущения, человека, на котором можно отыграться, обвинить во всём и избить как следует, мысленно расчленить. И только Лена для этого подходила. Хотя, стоило мне тогда подумать о ней, как внутри тут же смешивались как горькие, так и сладкие воспоминания, из-за чего сердце давало сбой, не зная, как именно откликаться: любить или ненавидеть? Ненависть в итоге побеждала, но прежде внутри меня происходила настоящая бойня прошлого и настоящего: счастливые воспоминания о временах отчаянной влюбленности старались одолеть факты и заставить меня успокоиться. Но я не мог. Я весь был составлен из шрамов.

Но что я мог сделать ей плохого? Как моя ненависть могла превратиться в грозное оружие? Господи, раньше я сидел с такими же мыслями и думал, как я могу порадовать её, а теперь лишь мечтал причинить ей как можно больше боли.

Ответ пришёл почти сразу же. Ранить сильнее всего может только слово. А разве слова не моя стихия? Неужели я не смогу подобрать такие слова, чтобы заставить её плакать? Или даже сделать с собой что-нибудь… Она ведь такая ранимая, такая чувствительная, я очень легко смогу довести её до слёз. Нужно было лишь от чистого сердца высказать ей всё, что я думаю о ней, вложить в свои жестокие слова всю ту ярость, которая только копошилась под бледной кожей. А перед этим признаться, рассказать наконец, что именно я чувствовал всё это время. Заставить её понять, что она обрела худшего врага в лице единственного человека, который любил её больше жизни. Вот что я решил сделать.

Дрожа от предвкушения, я закатал рукава, будто собирался выпачкаться в грязи, придвинул к себе тетрадь и принялся сочинять отравленное письмо – своё самое большое и самое жестокое послание за всю жизнь. Мои глаза горели, рука болела, сердце не билось, а слова лились буйным потоком прямо на бумагу, превращаясь в жуткий текст, излучающий всю ту ярость и обиду, что сидели в глубине меня в тот момент.

Я провозился с письмом до глубокой ночи, а уснул прямо за столом от изнеможения. Проснувшись, я продолжил писать, окончательно забыв жить. У меня была только одна цель, и я шёл к ней. Я изливал свои чувства на бумагу на занятиях, дома, ночью и днём, не зная усталости. Стоило мне лишь подумать о ней, как нужные слова приходили сами собой. Когда я видел её, то трясся всем телом, но умудрялся всё равно равнодушно проходить мимо. А сам ждал и не мог дождаться того дня, когда я наконец отправлю ей своё письмо, обнажив тот кошмар, тот ад, что пылал в моём сердце.

Я писал его очень долго. Но чем дольше делал это, тем меньше злобы во мне оставалось. Бумага высасывала всё, постепенно подменяя истинную ярость равнодушием. Злоба оставалась на бумаге, запечатленная в чернилах.

Наконец настал тот день, когда я откинул ручку в сторону и, вздохнув полной грудью, взглянул на своё творение. Я боялся его перечитывать тогда, но теперь, спустя столько времени, наконец могу привести его здесь почти целиком. По крайней мере, ту большую часть ужаса, которую я создал во тьме своей комнаты, движимый невыносимой сердечной болью:

"Здравствуй, Лена.

Я пишу это с двумя намерениями. Во-первых, раскрыть то, что я, возможно, несправедливо скрывал от тебя. Да, я помню, что пообещал ничего не рассказывать, но со временем я изменили свое мнение и посчитал правильным все рассказать. А во-вторых, я хочу вернуть тебе должок. И на твоём месте я бы не радовался: я пишу это не с целью порадовать тебя, как обычно. Сегодня говорит моя самая худшая половина. А она врать не умеет, поэтому каждое последующее слово – это искренняя правда. Правда о том, почему я вообще решился начать с тобой общение.

Я влюбился в тебя. Сначала я сам этого не осознавал и долго отказывался в это верить, потому что не хотел любить. Но время шло, ты продолжала оставаться моим наваждением и тайным желанием. Я не смог сопротивляться и стал искать малейший предлог заговорить с тобой. Я решил, что рассказы – это самый лучший предлог начать общение. Мне просто нужен был предлог, чтобы написать тебе, и я его нашел, поэтому в феврале всё-таки осмелился написать тебе.

Не знаю, насколько это приятно – осознавать, что тебя любил такой человек, как я. Возможно, это признание не вызовет в тебе ни единого отклика, потому что я прекрасно понимаю, что в глубине души тебе все равно, как было все равно и другим. Да, я любил тебя. И ты можешь не верить мне, хотя раньше я был готов умереть, чтобы доказать это любому, кто посмеет сомневаться в моих чувствах к тебе. Начиная с февраля, когда мы начали общение, я уже не мог перестать думать о тебе. Я просыпался утром и в голове было лишь твое имя. Это сейчас оно вызывает боль в груди, а тогда я был готов вырезать его на руке, потому что полюбил его. Засыпая, я думал о тебе, доводя себя до слез печальными мыслями о том, что снова влюбился безнадежно и недостойно. Как наивный глупец мечтал каждую минуту посвятить тебе, быть с тобой, помогать тебе, защищать от всего, что только может причинить боль. Я любил тебя просто за то, что ты существуешь, за то, какая ты. Из-за любви к тебе я по ночам обнимал одеяло и прижимал его к себе так, будто это была не гора тряпок, а ты. Будто бы действительно была рядом, а все мои наивные мечты стали наконец реальностью. Но, просыпаясь, я снова и снова сталкивался с реальностью: для тебя я никто, всего лишь друг, отправляющий какие-то там рассказы, и мне никогда не стать кем-то больше, как бы я не старался. Я честно старался, не сдавался и не опускал руки до самого конца, не прекращая штурм крепости, но в результате сначала признал поражение, а затем тут же получил удар в спину. Как же меня тошнит от этой надежды… Она причина того, почему я так долго не мог отказаться от любви к тебе. Она заставляла меня при любой возможности приходить в "Старбакс", чтобы написать тебе вновь в надежде, что что-то изменится. Только надеждой на ответные чувства я и жил все эти месяцы общения, не понимая, что лишь убиваю себя все сильнее. Я изводил себя мыслями о тебе и, когда эмоции переполняли меня, а от отчаяния хотелось кричать, начинал рассказывать всем подряд о тебе. Я делился со всеми, рассказывал как сильно люблю тебя, вымаливал совета, просил помочь мне. Я ждал с нетерпением любой возможности поговорить с тобой или просто побыть рядом, а простые слова "я тебя люблю" так и рвались наружу каждый день, стоило мне увидеть тебя. Но я говорил их другим людям, а не тебе, выпускал в пустоту, лишь бы они не сидели во мне. И каждый раз, когда ты уходила, я терял часть себя, а в твоём присутствии оживал и был счастлив. Слепой, глухой я так сильно привязался к тебе, что, когда пришло время вырывать лески, чуть не лишился рассудка от горя. Я радовался как ребенок, когда получал твои сообщения или слышал твой голос, а друзья смотрели на меня с удивлением, но всё-таки тоже радовались за меня. Впервые за долгое время я почувствовал себя кому-то нужным, позволил себе вновь размечтаться. Я ожил и вновь ощутил любовь, хотя долгое время сопротивлялся и боялся полюбить тебя, надеясь, что ошибаюсь. Ты внесла в мою жизнь смысл, благодаря чему я прожил два своих лучших месяца в постоянных беседах с тобой, поскольку ты была моим кислородом. А любовь к тебе заполнила снова мои лёгкие водой, из-за чего, находясь рядом с тобой, я начинал захлёбываться. И тогда я был готов пройти весь ад с закрытыми глазами, если у меня хватит сил держать твою руку. И долгое время именно ты была моим пульсом в венах, и когда кто-то мешал мне общению с тобой я злился и был готов убивать, потому что продал душу ради возможности хоть изредка радовать тебя.

<…>

Если ты считала, что именно так я и закончу, то ты очень сильно ошиблась. Оставляют любимого человека просто так те, кто никогда и не любил. На секунду, прошу, заглуши свою гордость или чувство обиды, оглянись назад, вспомни все мои слова и все то, что я делал! МОЖЕТ ТОГДА ТЫ ПОЙМЕШЬ, ЧТО СО МНОЙ СЛУЧИЛОСЬ САМОЕ СТРАШНОЕ – Я ВЛЮБИЛСЯ В ТЕБЯ ПО-НАСТОЯЩЕМУ, И СТАРАЛСЯ ДАВАТЬ ТЕБЕ ТО, О ЧЕМ МЕЧТАЕТ КАЖДЫЙ! А в результате в моих объятиях оказались мертвые дни.

Но как же давно это было… Теперь в моем черном сердце больше нет никакой любви к тебе. Теперь я ненавижу тебя, Лена. Я ненавижу тебя так искренне и так сильно, потому что когда-то (может, вспомнишь) я тебя точно так же любил и был готов на все. Любил так сильно, как не сможет любить ни один ублюдок. Я сейчас не ссорюсь с тобой. Я вычеркиваю тебя из существующих в моём мире людей. И если ты не сделала тоже самое со мной ранее, то это было твоей ошибкой.

Я прошел все стадии предсмертной агонии любви. В третий раз. И не скажу, что я был счастлив, такое не хочется никому желать. Настоящие чувства, умирая, причиняют настоящую боль, выжигая имя ранее любимого человека на сердце. И пока ты продолжала жить счастливо, забыв меня окончательно при первой же возможности, я чувствовал лишь, как миллион иголок пронзают меня изнутри. Лежал целыми днями в апатии, поскольку все мои мысли были о тебе. Ничего не мог делать, тратил время зря, мучаясь от знакомого вопроса: почему?

Да, сначала я скучал по тебе. Скучал по нашему общению и желал всё вернуть не один раз. Мне тебя очень не хватало, потому что вместе с тобой я лишил себя возможности говорить, высказываться, слушать. Помню, мы довольно много говорили об идеалах для каждого человека… Правда в том, что ТЫ И БЫЛА МОИМ ИДЕАЛОМ, НАЧИНАЯ ВНЕШНОСТЬЮ И ЗАКАНЧИВАЯ ДУХОВНЫМ МИРОМ! Моей войной, которую я вёл зачем-то, будучи заранее обречённым на поражение. Моим героином, избавиться от которого раньше у меня не хватило духу, из-за чего теперь у этой истории именно такая концовка. Теперь я совершенно не скучаю по тебе, поскольку никто не становится настолько чужим человеком, как тот, кого ты любил. Я счастлив, что теперь я не боготворю тебя, говоря всем, что ты ангел воплоти. И хоть мне и говорили, утешая, что ты не стоишь того, чтобы у меня лопались сосуды и кровь шла носом; что ты не стоишь того, чтобы так убиваться, но я все равно никого не слушал и упрямо продолжал заряжать пистолет.

Я сегодня не твой друг, не твой враг, не человек, который любил тебя. Сегодня я твой худший ночной кошмар, желающий заставить тебя проклинать тот день, когда я впервые написал тебе. Лично я уже давно это сделал, пока разбивал руку в кровь со злости, очередь за тобой.

Я рассказывал о чувствах к тебе всем подряд, кроме тебя. Незнакомец, друг, прохожий – каждому, кто желал слушать, я рассказывал все то, что говорю теперь. После любой нашей беседы, после единственной прогулки я немедленно писал полноценный отчёт-рассказ и отправлял всем, кто знал о происходящем, прося помощи и интересуясь, правильно ли я поступил, все ли так сказал тебе. Никто никогда не отворачивался от меня, абсолютно все без исключения выслушивали мой бессвязный бред, понимали и поддерживали, за что я всем им благодарен.

Люди вокруг с интересом наблюдали за моими действиями, мотивация у которых была лишь одна – любовь к тебе. Я просто хотел дарить её из-за переизбытка. Когда я что-то делал, писал тебе новое сообщение – всё это было продуктами моих чувств к тебе. Для других я это просто так делать не буду. Мне было наплевать на всех, на весь мир вокруг, особенно на других девушек. Зачем мне все это, если была ты? Ты и стала третьей по счету девушкой, от любви к которой я медленно сошел с ума, пока не дошёл до данной стадии. А теперь ты для меня ничего не значишь. Если б я мог, о если б я только мог, я бы забрал назад все свои слова, стёр все свои воспоминания о тебе, чтобы они не причиняли мне боль. Я бы отмотал время назад, чтобы остановиться и не писать тебе самое первое сообщение.

bannerbanner