Солнечный рубеж. Бином

– Нет, – с усилием прохрипел Эмин, подвешивая полукаменный снаряд на самодельную стойку, и добавил: – Текущий сол для рук. Я тебе говорил? Я уже побил рекорд планеты. Кстати, мировой тоже! На Земле эти кубики тоже никто не потянет.

– В том числе и ты, – ухмыльнувшись, парировал инженер.

– Ты не знаешь? – поднял брови Эмин. – У нас взрывчатка на исходе. Вчера профессор заявил, что если найдёт у кого лишний жирок, то пустит штрафника на нитроглицерин! – и, присев, потянулся, распрямляя затёкшую спину. – А как твои успехи в теоретической физике? Ты разобрался, почему этот объект не хочет покидать Солнечную систему?

– Почти, – коротко бросил Турал, всматриваясь за спиной кузена в полку со спортивным инвентарём. – Ты оказался прав, его удерживает гравитация. Можешь даже стать соавтором введения в науку нового определения «Гравитосфера».

– Как ты думаешь, они все погибли? – склонив голову, вздохнул Эмин.

– Не знаю, не хочу об этом думать, – произнёс Турал. – Вечером устрою пресс-конференцию, подготовил целую презентацию. Там и скажу, что думаю.

Затем Турал встал, обойдя кузена, взял с полки трёхдюймовый кожаный мяч.

– Ты уже научился подавать? – поинтересовался он, подбросив к куполу бейсбольный мяч.

– Хорошея идея! – усмехнулся Эмин. – Похоже, занятие умственным онанизмом тебя до конца не добило. Хочешь выйти на поле, побегать?

– Почему бы и нет.… Где бита?

– В гардеробной у шлюза, – надевая обувь, заявил штурман. – Пойдём, проверим, на что ты способен.

* * *

Вечером после ужина участники экспедиции собрались за столом кают-компании. Командир обратился к инженеру:

– Турал, мы тебя внимательно слушаем.

– Я подготовил подборку научных статей, из тех материалов, что были нам доступны, – заявил Турал. – Но в них уйма терминологии, в которой я сам еле разобрался. Наверное, будет правильнее отвечать на вопросы более простыми словами.

– Хорошо, для начала объясни, что этот объект собой представляет и из чего состоит.

– Мы имеем дело с плотным энергетическим сгустком. Этим объясняется его прозрачность. Его динамическое поле искривляет пространство. Оно взаимодействует с фотонами, не имеющими массу только полем тяготения, – заявил Турал, пояснив: – В нашем случае правильнее будет сказать – полем отталкивания.

– А чем объясняется нахождение этого объекта на орбите Земли, ведь, как ты говорил, гравитация у него отрицательная? – спросил Бенджамин. – Оно уже должно было удалиться от Солнца.

– Оно удаляется, незначительно сходя с орбиты. По одной из теорий, образование во вселенной таких объектов допускается. Они, расширяя пространство, должны со временем рассеиваться. Такой процесс называют инфляционным расширением вселенной. Что касается гравитации, то я ошибался насчёт однородности этого объекта. Гравитационные поля у него распределены неравномерно – асимметрично, наподобие магнитосферы Земли. Преломляя пространство, оно создаёт антигравитационное поле в одном полушарии. В другом полушарии имеет положительно узконаправленное гравитационное поле, которое взаимодействует с солнечной гравитацией. Вначале мы не могли зарегистрировать эту аномалию, так как оно было повёрнуто к нам и Солнцу только одним гравитационным полем. Мы наблюдали более сильное коллатеральное воздействие отрицательной гравитации. По мере движения по эллиптической орбите соответственному годичному параллаксу Земли положительное гравитационное поле у него осталось повёрнутым лицом к Солнцу. У нас же появилось возможность наблюдать неравномерное асимметричное гравитационное воздействие этих полушарий на электромагнитные лучи. В одном относительно полном описании вероятности существования такого объекта я нашёл ему определение. Там оно именуется как «Гую».

– «Гую» – это как? – спросил Эмин.

– Можно сказать, что это больше похоже на гравитационный колодец с искривлённым неевклидовым пространством, чем какая-либо известная нам модель материи. В целом этот объект состоит из частиц с отрицательной и положительной массой. Частицы с положительной массой отталкиваются от частиц отрицательных, но отрицательные в свою очередь притягиваются к положительным частицам. Внутри находится ядро, заполненное экзоматерией с отрицательной плотностью энергии, создающей сильное гравитационное отталкивание и препятствующей схлопыванию пространства.

– Это вроде кротовой норы в дальнем космосе? – вопросительно взглянул на кузена Эмин.

– Ну, можно и так сказать. Только эта нора не в дальнем космосе, а рядом с нами, и с каждым солом она становится всё ближе.

– Если это действительно то, что ты предполагаешь, как оно там могло образоваться? – задал вопрос Мартин.

– За несколько часов до обрыва связи с Землёй я скачал статью европейского космического агентства об исследованиях гравитационных волн посредством лазерной интерферометрии, но прочёл неделю спустя. Там пишется, что астрофизики зарегистрировали в границах Солнечной системы неизвестный источник гравитационных волн. Такие исследования обычно направлены на обнаружение слияний двух массивных черных дыр. Но ближайшая известная нам дыра находится в тысячах световых лет. Астрофизики предположили, что им удалось зарегистрировать сжатую гравитационную волну, исходящую от космической струны, движущуюся на огромной скорости.

– Я слышал об их существовании, – произнёс Эмин. – Но что представляют собой эти образования?

– Это гипотетические астрономические объекты, возможно, образовавшиеся вскоре после Большого взрыва. Струны – это не материя и не набор каких-либо частиц, это особый вид чистых энергетических полей. По сути, это тончайшие трещины в пространстве времени, протягивающиеся из одной точки вселенной в другую и обладающие колоссальной плотностью. Струны или их отдельные фрагменты, рассекая ткань пространства, передвигаются сквозь вселенную со скоростью, близкой к скорости света. Предполагается, что они сыграли определённую роль в образовании галактических кластеров. Они могут изгибаться, перехлёстываться и рваться. Оборванные струны могут соединяться, образуя замкнутые структуры. Косвенно их существование подтверждено наблюдениями за квазарами и эффектом гравитационных линз. Я не могу привести никаких фактов или аргументов, но у меня есть одно безумное предположение. Возможно, причиной всему была космическая струна. Перегибаясь на огромные расстояния, она прорвалась сквозь магнитное поле нашей галактики и в какой-то момент пересекла земную орбиту. Произошло столкновение с барионной материей планеты. Струна оборвалась, затем замкнулась. Земная материя подверглась имплозии30 с последующей деградации пространства. Вследствие чего был образован объект, который мы сейчас наблюдаем.

– У тебя нет подтверждений этой гипотезе? – спросил командир.

– Нет, – покачал головой инженер. – Я не специалист по гипотезам, и никаких научных подтверждений трансформации Земной материи, в это нечто у меня нет. Смоделировать такой процесс без точных данных мы не можем. Для расчёта массы этого объекта, нам нужны значения красного смешения и диапазон гравитационных волн на высоких частотах. Чтобы получить все эти данные, нам нужна аппаратура, которой у нас нет. В тот период, когда это произошло, мы были слепы, и только сейчас наблюдаем остаточные события этой катастрофической метаморфозы. – Поднявшись из-за стола, он добавил. – Я с вашего разрешения удалюсь, мне нужно в лабораторию.

* * *

Наутро следующего сола инженер постучал в дверь каюты командира. Услышав приглашение, он вошёл.

– Доброе утро, вы меня искали?

– Да, здравствуй, заходи, присаживайся, – Джордж, указал ему на стул, торопливо прикрыв дверцу сейфа.

– Вчера после твоего ухода появились вопросы, – произнёс профессор.

– Какие, конкретно?

– Я всю ночь думал и решил получить от тебя более подробную информацию. Ты ведь сказал нам не всё. В этом объекте «Гую» возможно, что там есть тоннель?

– Вам это Эмин сказал?

– После того как все разошлись, он мне объяснил. Он единственный из нас, кто понял, что ты имел в виду, когда назвал этот объект «Гую».

– Знаю, к чему вы клоните, – ответил инженер. – Там есть ядро с пространственно-временным искривлением. Возможно, тоннель тоже.

– Значит, кротовая нора?!

– Это, каких размеров должен быть крот? – усмехнулся инженер. – Ну, в общем, мой кузен прав. Он озвучил мои предположения, даже когда говорил о белой дыре. То, что мы наблюдаем, это вращающаяся червоточина, сцепляющая две точки пространства-времени. У астрофизиков есть гипотеза, что чёрные дыры – это сферические кротовые норы. Чёрная дыра – это вход в тоннель, а белая – это выход, но уже в другой точке пространства-времени.

– А если чисто гипотетически предположить, что мы попадём в этот тоннель, что нас ждёт?

– Гипотезы – не моя стихия. Если там и есть тоннель, то пространство скручено, и там может происходить что угодно. Нас может разорвать гравитация, а может и расплющить, потому что неизвестно, как искажено скалярное поле внутри тоннеля. Многое зависит от скорости и угла нашего входа.

– А если мы благополучно пройдём через этот тоннель, куда попадём?

– Есть уйма гипотез на эту тему, их можно строить сколько угодно. Возможно, нас выбросит в другую вселенную со своими пространственно-временными измерениями. Может, в зеркальную вселенную, или попадём в нашу, но в другом промежутке времени: замкнутые времени подобные кривые – такого события не исключают. В этом случае у нас есть шанс увидеть Землю. Есть ещё варианты с параллельными или альтернативными вселенными. Может вообще ничего не произойти: пролетим через тоннель и окажемся по другую сторону этого объекта. Этих «может» у меня в арсенале бесконечное количество. В нашей команде все технари. Мы исходим из того, что видим, полагаемся на свои навыки, знания и логику. Ну, ещё, может, на интуицию, но с теориями и уравнениями совсем не дружим. Коротко говоря, как говорил один физик, «пока ящик закрыт, вселенная не расщеплена. Жирный кот31 будет живым и мёртвым одновременно».

Джордж непроизвольно ухмыльнулся.

– Ну конечно, я и забыл, с кем говорю о теориях. Ты как знаток своего дела считаешь экспериментальную физику оплотом истины в последней инстанции.

– Если вопросов нет, я полетел.

– Куда летишь? – поинтересовался Джордж.

– На восток. Сегодня моя смена прогуляться. Датчик термобурового снаряда, на скважине подал сигнал. Похоже, лёд закончился, и бур достиг жидкого пласта под ледяным слоем. Сандра полагает, что если это несолёная вода, то вполне может оказаться водой, нагретой геотермальным источником, и может содержать живые микроорганизмы, питающиеся энергией сероводородного метаболизма, – заявил Турал. И, заметив в глазах командира проблеск интереса, предложил: – Хотите, махнём вместе? И, как в былые годы, примете участие в поисках активной жизни на дне замёрзшего озера!

После недолгого раздумья командир, сверля инженера взглядом, ответил: – На Восток, говоришь? Былые годы?

Инженер смущённое замялся, уразумев, что сболтнул лишнего.

Джордж кивнул и лишь с огорчением добавил:

– С удовольствием махнул бы с тобой, но сейчас не могу покидать базу. Ты летишь один?

– Один. Налегке короче и быстрее, смогу перебраться через хребты. За полсола заберу образцы и вернусь обратно.

– Это хорошо. В НАСА были заинтересованы в исследованиях локаций этого региона. Несмотря на неопределённость нашего будущего, нам не следует отказываться от программы исследований.

– Ну что ж, лети, удачи! – бросил он напоследок. – Только связь держи.

* * *

К вечеру Турал, погрузив контейнеры с образцами на айрокатер, пустился в обратный путь по направлению к станции. Пролетев несколько сотен метров, он решил сделать остановку и опустился у края глубокого кратера, находившегося между трёх холмов. Сойдя на поверхность, пешим ходом спустился на дно кратера. Случайно обнаружил под ногами пёстрый минерал радужных цветов. Затем, складным кайлом выбивая из грунта куски базальта, увлёкся поисками минералов. Потратив некоторое время, нашёл кусок оплавленного металла с прозрачной коричнево-жёлтой жилой. Спрятав в карман находки, поднялся вверх по склону. Находясь на краю кратера, он услышал тревожный сигнал: закреплённый на запястье руки детектор радиоактивного фона зашкаливал. Оранжевое зарево на северо-востоке у границы радиационного пояса, переливаясь зелёным свечением, играло лазурно-синим сиянием.

– Пора у… – сорвалось с уст уже бегущего к айрокатеру инженера.

Спустя полминуты, разметая красную пыль, айрокатер поднялся над долиной. Оставляя за собой клубы мутной пыли, взял курс к западным скалам, к ущелью, походившему на раскрытую пасть дракона.

* * *

– Связь есть? – вбежав в рубку, спросил командир.

– Пока нет, – переглянувшись с Эмином, ответил Мартин. – Есть обрывочные сигналы, но передачи данных нет, много помех. Я сейчас пробую с передатчика на станции, оттуда позиция лучше.

Спустя минуту был принят сигнал с айрокатера, послышался обрывающийся голос инженера:

– Я возвращаюсь, курс 240. Где все?

– У нас всё в порядке, – ответил Мартин. – По команде «Алерт32» инициирована стандартная процедура безопасности. Экипаж находятся в укрытии центрального отсека под защитой магнитного поля реактора.

– Понял, но слышно х… р…. х…. р.…

– Тебя тоже, – ответил Эмин, – Началась солнечная вспышка класса Х. Это пока магнитное излучение. Через пару минут коронарный выброс достигнет планеты, и тебя под прозрачным фонарём33 жарит заживо! Не снимай шлем, если даже жарко. Ты где? У нас нет данных с транспондера.

– Осталось 75 миль.

– Плохо! Ты миновал лавовые трубки34, они были отмечены на карте. Мог бы там укрыться.

– Ты имеешь в виду эти ромбики без названия? Поздно, они уже далеко, хотя по курсу есть одна.

– Нет, в эту не суйся: проход узкий. Спустишься – обратно не вылезешь.

– Понял. Хорошо, готовь парковку. Буду ско-гур-гур-гур… – голос исказился, затрещал цифровой шум, и связь оборвалась.

Через тридцать три минуты связь с айрокатером была восстановлена, но инженер не отвечал.

– Есть сигнал транспондера, 18 миль. Он летит на автопилоте, – доложил Мартин. – Биометрические данные – пульс учащённый.

– Потерял сознание, – предположил командир.

– Есть удалённый доступ. Управление айрокатером перехвачено! – доложил Эмин, поднимаясь с кресла. – Я в грузовой отсек.

– Когда приблизится, дам тебе знать, – заявил Мартин. – Попробую посадить на выдвижную платформу, а ты загонишь в шлюз.

– Да, постарайся, – бросил Эмин, покидая рубку.

* * *

– Как чувствуешь себя? – спросила она, снимая с его головы повязку с электродами электросна, и тёплой ладонью коснулась его лба. Этот жест на мгновение напомнил ему о матери. Открыв глаза, он обнаружил себя в медотсеке лежащим на кушетке под одеялом.

– С возвращением, турист, – рядом, улыбаясь, стоял кузен.

– Давно я здесь? – тихо просипел Турал.

– Три сола, – ответил кузен.

– Так долго спал?

– Мы тебя ввели в состояние искусственной комы, – пряча заплаканные глаза, промолвила Майя и, развернувшись к медицинскому столу, добавила: – Симптомы облучения незначительны, сейчас тебе нужен покой.

Турал сунул руку под одеяло. Обнаружил, что он в больничной пижаме, окутанный сетью датчиков и на него надет подгузник, и вопросительно взглянул на кузена.

– Что?! Ты ещё легко отделался, получил абсолютно смертельную дозу! Мы тебя чуть не закопали, даже место для могилы присмотрели. Никто не верил, что ты выкарабкаешься, только… – Кузен смолк, искоса взглянув на Майю.

– Я пока не собираюсь склеивать ласты, – прохрипел Турал, – дай воды.

Эмин протянул ему стакан с трубочкой и помог приподнять голову. Высасывая содержимое сосуда, инженер в перерывах между жадными глотками спросил: – На станции все норме?

– В норме, никто не пострадал, и всё работает в штатном режиме, – покивал Эмин.

Осушив содержимое стакана, Турал, собравшись с силами, скинул одеяло и только сейчас обнаружил, что пристёгнут фиксирующим ремнём.

– Ты много вертелся, пришлось тебя пристегнуть, – коротко бросил кузен.

Расстегнув ремень, Турал с трудом присел и, пока отдирал с себя датчики монитора пациента с прилепившимися клочками волос, всё время роптал. Затем осмотрел свои руки, покрасневшие и местами покрытые серыми пятнами.

– Это облучение, со временем пройдёт, – обнадёжила Майя. Её голос слегка дрожал, и, снова пряча взгляд, она подошла к нему со шприцем. Миловидные черты её лица были омрачены беспокойством, проявлявшимся в покрасневших от слёз глазах.

– Нет, это не загар, – ухмыльнулся Эмин. – Все потому что он вылакал двухлетний запас томатного концентрата. И ему ещё стыдно, вот и покраснел.

– Правда? – грустно улыбнулась Майя. – Откуда такая страсть к томатам?

– Отец приучил, – выдал Эмин. – Он где-то прочёл, что томаты предотвращают образование раковых клеток. А наш покойный дед скончался от рака. Ну, он и начал выращивать помидоры на заднем дворе. Помидоры продавать или раздавать соседям он не мог, потому, как за это полагается штраф, поэтому весь урожай пичкал в нас. Я со временем смог избавиться от зависимости, а Турал так и остался на томатной игле.

– В томатах действительно содержится антиоксидант ликопина, помогающий при некоторых формах рака, – заявила Майя, вкалывая шприц, – но цвет кожи изменился не поэтому. Это симптомы лучевой болезни.

– Здорово! – щурясь, прокряхтел Турал, когда ему в вену на руке вошла игла. – Значит, теперь я буду люминесцентный. И, как доктор Манхэттен, буду светиться в темноте.

– Будешь как лампочка в туалете! – с сарказмом бросил кузен. И, не выдержав вида вколотого в вену шприца, брезгливо отвернулся. Затем, собравшись уходить, добавил: – Отдыхай, я скоро вернусь, принесу что-нибудь поесть.

Уже наедине доктор Хогарт поинтересовалась:

– Турал, тебе что-нибудь нужно?

– Нет, спасибо, – растерянно пробормотал инженер.

– Я оставлю тебя, – произнесла она уходя. – Если что понадобится, твой ком на тумбочке, – и, одарив его мягкой утешающей улыбкой, добавила. – Все будет хорошо!

Спустя час на пороге медотсека появился капитан.

– Ну, здравствуй, с воскресением тебя! Как самочувствие, температура есть?

– Вроде нет. Только тело онемело и мутит немного.

– Ну, для тебя это нормально, – скривил улыбку командир. – Со временем пройдёт.

– Спасибо, что откачали.

– Мы здесь ни при чём. Мы смогли только купировать тяжёлые симптомы облучения и погрузили тебя в состояние искусственной комы. С остальным твой организм справился сам.

– Эмин сказал, что во мне смертельная доза радионуклидов. Почему я ещё жив?

– Ну, никто не надеялся, что ты выживешь, – признался Джордж. – Но ресурсы человеческого организма наукой до конца не изучены. Радиация сама по себе является ключевым фактором в процессе абиогенеза35 и эволюции всего живого. Благодаря ей мы такие, какие есть. Можешь считать меня безумным профессором, но я тебе открою секрет. Все в нашем отряде прошли строгий генетический отбор, основанный на особенностях, необходимых для выживания в экстремальной среде. Многие из нас обладают резервом мутированных генов. В основном эти гены находятся в спячке и проявляют себя, только когда в них появляется надобность. Будь у тебя слабая наследственность, ты бы в нашу команду не попал. Выжил ты благодаря набору генов, прошедших тысячелетний естественный отбор. Так что благодари своих предков. Они веками жили высоко в горах, в суровых условиях, под сильным радиационным излучением. Вдыхали разреженный воздух с низким содержанием кислорода. И умудрялись, переваливая столетний порог жизни, покидать этот мир глубокими старцами. У тебя их уникальная наследственность мутированного гена. Подобные генетические адаптации позволяют человеку обрабатывать кислород в разреженном горном воздухе и встречаются только у эфиопских и андских горцев и жителей Тибета.

– Я не могу вспомнить, как вернулся.

– Ты потерял сознание. Экипаж перехватил управление айрокатером, но завести его в отсек не удалось. Хорошо, что ты надел гермошлем. Эмин вышел на поверхность с пустым кислородным баллоном. Пока тебя вытаскивал из айрокатера, шесть минут дышал тем, что было в гермошлеме. Гипоксия на его состоянии почти не отразилась.

– Похоже, вы собрали в отряд всех мутантов, – усмехнулся пациент. – Это такой эксперимент? У Салли, например, длинные пальцы. Это потому что он из династии пианистов?

– Возможно. Естественный отбор сделал всех нас разными.

– А что с образцами, которые я вёз, что-нибудь интересное нашли?

– К сожалению, нет, – снисходительно скривил улыбку командир. – В основном это ядовитый рассол гидратированного перхлората, – и добавил: – Даже на опохмелку не годится! Но лёд в верхних слоях для переработки сойдёт. Из всех известных залежей льда это самый чистый. К тому же близко к экватору, что тоже большая редкость.

– Можно? – послышался голос кузена, показавшегося в дверном проёме.

– Заходи, – предложил Джордж.

Подойдя к столу, Эмин поставил поднос с тарелкой, над которой клубился лёгкий пар, и спросил у командира:

– Вы ему сказали?

– Нет, – переглянувшись с ним, бросил Джордж. – Я думал, ты скажешь.

– О чем речь? – недоумевая, спросил Турал.

– Пока ты был без сознания, совет команды обсуждал дальнейшие действия, – сказал командир.

– Мы сделали расчёты, – вставил Эмин, – ресурсов миссии не хватит, чтобы продержаться ещё два с половиной года до следующего сближения с объектом.

– Никто из команды не желает гнить здесь заживо в ожидании конца, – продолжил командир. – Лучше неизвестность или быстрая смерть, чем томительное ожидание неизбежной гибели. Команда единогласно решила пойти на рискованный шаг. Последнее слово осталось за тобой. Что скажешь – мы можем перебраться на ту сторону мироздания?

Хрустнув костяшками пальцев, Турал ухмыльнулся:

– Хотите смыться с рыжей планеты? Это рискованный шаг!

– Насколько? – поинтересовался командир. – Какой процент безопасного перехода?

– Никакой. Скорее всего, нас расщепит на элементарные частицы. И попасть туда можно только со стороны Солнца, оттуда, где действуют силы положительной гравитации. Но обратного пути уже не будет.

– Но шанс есть?

– Сможешь проложить курс? – размышляя, обратился к кузену Турал. – Это тебе не траекторию бейсбольного мяча рассчитать.

– Пока ты белыми ночами тусовался с Альбиной, я торчал на факультативе астродинамики, – обиженно нахмурился Эмин. – Я уже примерно рассчитал: нужно проделать крюк ближе к точке Лагранжа и на расстоянии миллиона километров от объекта подсесть на поток узконаправленной обратной джеты. Дальше доверимся деду Ньютону. Для более точных баллистических расчётов у нас нет полной магнитосферной и гравитационной карты объекта… – и, сверкнув зубами, добавил: – …гравитосферы. Но мы можем получить данные непосредственно перед входом в тоннель, предварительно запустив впереди нас модифицированный зонд связи с измерительной аппаратурой.

– Ага, разбежался, – парировал проснувшийся в пациенте инженер. – Зонд предназначен для обеспечения постоянной связи с Хьюстоном, и в начале миссии во время вращения корабля за бортом с трудом придерживался стабильной позиции к Земле. Без модернизации двигателей и блоков питания он не протянет, а напичканная на него аппаратура не выдержит излучения. Лучше запихнём магнитный детектор и остальное под купол айрокатера – там внутри тепличные условия. Мы же можем использовать айрокатер как независимый орбитальный модуль, только нужна будет небольшая кастомизация программного обеспечения для сбора информационных данных. На нём ведь предусмотрена система передвижения в открытом космосе с удалённым управлением?

– Да, есть режим аварийной эвакуации больных с орбиты, – подтвердил Эмин. – Как спасательная капсула, с использованием мощных струй азота для маневрирования. Но в этом режиме айрокатер ещё не испытывали.

– Турал, я так понял, ты эту вылазку давно спланировал и всё предусмотрел, – ухмыльнулся командир. – Хоть и утверждаешь, что полагаешься в основном на интуицию и везение, я догадываюсь, что в основе твоей логики лежит понимание фундаментальных процессов, выходящих за рамки системы, позволяющей заглянуть дальше горизонта событий.

– Ох, – воскликнул Эмин, тронутый похвалой командира. – Почему меня так никто не хвалит?

– Ну, так как, если нам нечего терять, можем рискнуть? – вздохнул командир.

– Естественно, куда же вы без меня, – ответил инженер.

– Значит, решено, – с облегчением произнёс Джордж. – Откроем ящик и посмотрим, кто там сидит! – и добавил: – Мы уходим, а ты отдыхай, набирайся сил.

– Я могу перебраться к себе в каюту?

– Если самочувствие нормальное, то вполне. Но с утра будь здесь, сдашь анализы.