В Одессу на майские. Некурортный роман

Ирина Буторина

В Одессу на майские. Некурортный роман

© Ирина Буторина, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

* * *

Оппозиционер

Познакомились они случайно. Она училась на первом курсе, а он – на втором, она была коренная питерская, а он – из Якутии, она получала специальность экономиста, он – инженера-механика. Дороги таких студентов редко пересекаются. И всё же они встретились. Она пришла на консультацию по математике, но в указанной в расписании аудитории сидели одни парни, столь редкие среди экономистов. Она, смутившись, захлопнула дверь, но та вдруг распахнулась, и из аудитории выглянул незнакомый молодой человек, который предложил:

– Девушка, ну что же вы? Заходите, не стесняйтесь, здесь все свои! Я, например, Пётр, и я хороший. Скажи, Пашка, – обратился за поддержкой к сидящему на первой парте парню.

Хороший парень был симпатичным и весёлым. В нынешний обособленный век такая вольность в общении её удивила, но понравилась. Когда после консультации она вышла из светлой аудитории в полутёмный коридор, ей навстречу кинулся тёмный силуэт:

– Жизнь или поцелуй! – зарычал он.

Конечно, это был он, Петя. Конечно, она перепугалась. И, безусловно, обрадовалась.

– Я специально тебя дожидаюсь, вдруг, думаю, младший товарищ чего-то не поймёт на консультации, и надо его взять на буксир. Как тебя зовут?

– Ира, – тихо ответила девушка.

– А, Ириска! – воскликнул Пётр.

– Почему Ириска?

– Потому, что такая же сладкая и няшная, как ириска, к тому же ещё и Ира! Так что отныне ты Ириска.

– А если мне не нравится такое имя?

– Нравится – не нравится, скоро привыкнешь. Тебя же так будет называть любимый человек!

– А с чего ты взял, что я буду тебя любить?

– По глазам вижу, что ты уже влюбилась в меня с первого взгляда, как и я в тебя, – уверенно ответил Петька, увлекая её вслед за собой под дождливое ноябрьское небо Питера.

– А я тебя тогда буду звать Пека, – вдруг сказала Ирина, решительно взяв парня под руку.

– Как-как? – удивился Петька и всем корпусом развернулся к Ирине.

– Пека. Так в Финляндии называют Петек. Я там в языковом лагере летом после девятого класса была.

– Пекой звали твоего финского дружка?

– Нет, так звали нашего учителя английского, немолодого финна с большой лысой головой, но он был таким милым и добрым, что и мне захотелось так назвать тебя.

– Ну, тогда лады, ты – Ириска, я – Пека, – быстро согласился Петька. – В этом даже что-то есть. Зови, разрешаю. – Тебе куда? На метро? Я тебя до него провожу, дальше не могу, мне на работу.

– А кем ты работаешь? – поинтересовалась Ира.

– О, я менчердайзер в супермаркете, то есть главный по раскладке товара на полках, – сказал парень и, проводив девушку до дверей метро и взяв её телефон, скрылся в сумерках осеннего Питера.

Он позвонил вечером и долго смешил её, на следующий день нашёл в универе и утащил на концерт группы «Суббота». В фойе киноконцертного зала «Октябрьский», где должен был состояться концерт, Пётр представил Иру своим друзьям-сокурсникам.

– Вот она, замечательная девочка Ириска, которая поразила недавно воображение нашего дружного мужского коллектива, но выбрала из нас самого достойного – Шкодина Петра Андреевича!

– Ну, это она погорячилась, – хмыкнул стоявший рядом с Петькой его приятель Пашка, – она ещё не знает, на что подписалась. Ей бы лучше на Терминаторе своё внимание сосредоточить, – кивнул он на невысокого, подтянутого паренька, стоявшего с ним рядом. – Строг, но справедлив, никаких глупостей.

– Я не Терминатор, я – Рома, – представился парень Ирине. – К сожалению, у меня девушка есть. Она сегодня на репетиции в балетной школе и прийти не смогла.

– Ну вот, когда всё открылось, что же ты молчал? – удивился Пашка и продолжил подбирать подходящую кандидатуру из своих друзей. – Матроса я не предлагаю, – кивнул он в сторону стоявшего поодаль статного парня с аккуратной стрижкой-канадкой на голове, занятого беседой с яркой девицей в свитере, усеянном блёстками, и в сиреневых легинсах, обтягивающих широкие бедра. – Матрос у нас тоже человек практически женатый.

– А почему Терминатор и Матрос? – улыбнулась Ира.

– Ты сама скоро поймёшь, если будешь с нами общаться, – ответил за друга Пётр. – У нашего Ромы стальной характер, одним словом – терминаторский, он утром зарядку делает, на все занятия ходит и не опаздывает, в проруби купается, шуток не любит. А Глеба зовут Матросом, потому что всегда в тельняшке, даже сегодня.

– Эй, ты чего там моё честное имя склоняешь? – повернулся к друзьям Глеб, демонстрируя ту самую тельняшку, выглядывающую из отворотов белой рубашки.

– Да вот, девушка интересуется, почему ты всегда в тельняшке ходишь? – засмеялся Петька.

– А что, ты ещё не успел ей растрепать, что я коммунист? Понимаете, на кожанку у меня денег пока не хватает, так что пока тельняшка, – как символ революции.

– Паша, а чего ты себя не предлагаешь моей девушке? – спросил Петька у Павла.

– Я вне игры, так как в любовь не верю. Увы, Ириша, из этого следует, что остаётся из нас только этот баламут – Петька, но ты должна знать, что он человек-сюрприз. Мой святой долг, как лучшего его соседа по парте, предупредить об этом.

– Ну вот, а я считал тебя настоящим другом, – прикинулся обиженным Петя, – а теперь вижу, что не друг ты мне. Прощаю, но только за то, что себя Ириске не предложил. Ириша, он у нас человек уникальный. Я его вначале Ломоносовым звал. Представляешь, он троечник из какой-то Тмутаракани, пришёл, как Ломоносов, в Питер пешком, стал тут отличником и бизнесменом. Даже тачку купил!

– Во-первых, не из Тмутаракани, а из Сараево, – достойно ответил Паша. – И не пешком, а на перекладных, а, во-вторых, учился я на тройки, но по ЕГЭ получил 250 баллов. И не бизнесмен я вовсе, а помогаю одному земляку на рынке. Меня содержать в Питере некому, у меня одна матушка, учительница младших классов.

– Из Сараево? – удивилась Ира. – Это же в Боснии, я там была на экскурсии, когда в прошлом году с родителями ездили отдыхать в Хорватию.

– Да нет, – смутился Павел, – Сараево – это наше село в Вологодской области. Чтобы к нам попасть из Питера, надо вначале почти сутки ехать поездом до Вологды, потом на электричке часа четыре до Кич-Городка, а потом ещё полчаса лететь на кукурузнике. Места, надо сказать, глухие, но село большое и школа нормальная.

На протяжении всего концерта компания друзей Петра зажигала по-полной: подпевали, прыгали, танцевали и дурачились. Даже строгий Терминатор изображал на своём лице отвязное настроение, даже степенный Глеб размахивал над головой снятым с плеч джемпером, даже не знающий слов Павел широко открывал рот и что-то мычал, подпевая. То, что творил Петька, передать было невозможно: он скакал, кричал и непрерывно тормошил подружку.

– Ну что, целоваться будем? – заглянул он ей в лицо, когда вышли после концерта на холодный Лиговский проспект и двинулись в сторону станции «Площадь Восстания».

– А что, надо? – улыбнулась Ира.

– Надо, Ириска, надо, – ответил Петька и припал к её губам своими, горячими и влажными.

Ира целовалась с парнем впервые, если не считать неумелых поцелуев с соседом по даче, пареньком, который был младше её на год. Тогда она вообще ничего не ощутила, только неудобство, от того, что к тебе прикасается совсем другой человек. Сейчас она буквально утонула в этом новом ощущении, стараясь продлить его как можно дольше. Они целовались всю дорогу до её дома, расположенного в одном из спальных районов города, целовались в подъезде, пока она не услыхала, что где-то наверху хлопнула дверь, и мамин перепуганный голос сказал, по всей видимости, отцу:

– Иди, ищи, уже первый час, а её нет!

Через неделю Пётр нашёл её в университете и как-то очень торжественно заявил:

– В воскресенье пойдём на Дворцовую, надо белоленточников поддержать. По всей стране митинги!

– Каких белоленточников? – удивилась Ириша. И она, и родители были людьми аполитичными, а подруги тем более.

– Ты не знаешь? Ну, темнота! Ладно, по дороге расскажу, идёшь или нет? – строго посмотрел он на неё, и Ира поняла, что он отказа не примет.

– Так, придётся проводить с тобой политзанятия, – обнял он девушку. – Я, например, с детства человек политизированный. Меня папа к этому приучил, постоянно дома политинформации устраивал. Правда, теперь наши взгляды разошлись, он красный и критикует власть слева, а я либерал и критикую власть справа. Папан, понятно, по Союзу скучает.

– А моя бабушка говорит, что в Союзе хорошо жили, все были одинаковые и никаких олигархов.

– В чём-то твоя бабушка и права. Олигархи в нашей стране – большая беда, а президенты им служат. Вот поэтому мы и идём с тобой на митинг. Ты голосовала на выборах в парламент?

– Нет, мне только через месяц восемнадцать будет, – засмущалась Ира.

– А понятно, ты ещё и малыш. Малыш-Ириска – здорово! А я в этом году уже голосовал. Представляешь, как клёво, когда тебе доверяют определить будущее страны? Я, например, за партию «Яблоко» свой голос отдал. Это самая путёвая партия у нас. Правда, я в их программе толком ничего не понял. Предлагают землю народу раздать по сорок соток, типа пусть строятся и экономику поднимают. Я, может быть, тоже бы взял сорок соток и построил нам с тобой дом, детишек бы завели, курочек, – болтал без умолку Петька, – но зачем эти сотки тем, у кого дача есть или квартира? Ты как считаешь, Ириска? Ах, да, ты у нас вне политики. Так вот, по моим сведениям, все в Питере голосовали за «Яблоко», а они в Думу не прошли.

Ире было стыдно, что она ничего не понимает, но она верила другу на слово и слушала его с удовольствием. До Невского проспекта добрались на метро, потом быстрым шагом дошли до Арки Главного штаба на Дворцовой площади и в нерешительности остановились. Вся Большая Морская вплоть до входа на Дворцовую была заставлена большими крытыми машинами.

– Пека, извини, а зачем тут эти машины? Они очень похожи на те, что нам на дачу продукты привозят, – спросила Ира у приятеля, – только нет надписи «Продукты».

– Это не хлебовозки, это автозаки. Я в прошлом году их уже видел, когда участвовал в «Марше Несогласных». Они служат для перевозки преступников и этих самых несогласных. Наловит полиция кучку – и в автозак.

– Зачем? – удивилась перепуганная девушка.

– Как зачем? Чтобы очистить улицы от либеральной слизи, как говорят единороссы в Думе. Я в этом транспорте побывал, – беспечно болтал Петька. – Ударили пару раз дубинкой по спине, взяли под руки и повели в автозак.

– И что?

– Да ничего, привезли в участок, рассказали, как надо любить Родину. Я задавал много вопросов, и меня, как политически грамотного, отпустили. Ещё и руку на прощание пожали. Приходите к нам ещё, говорят, товарищ Шкодин, больно вы понятливый. Может быть, и другим подадите положительный пример.

– Врёшь ты все, – взволнованно и неуверенно сказала Ира. – Сознайся, врёшь или нет?

– Конечно! Или нет, – ответил Петька, когда они уже поворачивали на Дворцовую. – Ты что, мне не веришь? – посмотрел он на неё большими круглыми глазами. – Или, может быть, трусишь?

– Нет, не трушу. Просто ты так говоришь, что не знаешь, верить тебе или нет. Как-то несерьёзно.

– А глаза какие в этот момент?

– Большие и глупые, – рассмеялась девушка и пошла в сторону стоявшей на площади толпы.

– А вот грубить старшим по званию нельзя! – догнал, обняв за плечи, привлёк к себе и, запрокинув её головку, поцеловал.

– Нашли, придурки, где целоваться! Другого места нет? – услыхали они голос, доносившийся из шеренги омоновцев, стоящих вдоль стен здания Генерального штаба. – Если на митинг, то проходите дальше, а лучше идите, целуйтесь вон, возле Петра, там все молодожёны целуются.

Строгий дядька в полном облачении омоновца, похожий на офицера, махнул резиновой дубинкой в сторону Исаакиевского собора.

– Тут одни педерасты собрались, нечего вам – малькам – возле них делать, – решил растолковать он свою рекомендацию.

– А можно, мы всё же посмотрим, что там такое? – невинным голосом произнёс Петька.

– Иди, если тебе жизнь не дорога, но девчонку оставь. Ребёнок она совсем, вон какие глазищи, чуть чего, и слезы польют.

– Ничего и не польют, – дёрнула плечом Ириша и потянула друга за собой, – мы пойдём, хорошо?

– Идите-идите, раз мозгов нет, но потом не обижайтесь! – буркнул вслед омоновец.

Митингующих у Александрийского столпа собралось довольно много. Люди стояли с просветлёнными лицами, сжимая в руках кто белые флаги, кто бечёвки с привязанными на них белыми шариками. Некоторые были с самодельными транспарантами, на которых корявыми буквами было выведено: «За честные выборы», «Долой ЕР!», «Чуров – обманщик», «Путина долой!» Почти у всех на груди были приколоты бантики из белых лент.

– Почему всё белое? – поинтересовалась Ирина.

– Это цвет чистоты. Намёк на то, чтобы выборы были честными. Понимаешь?

– Понимаю, только пошли отсюда побыстрее, – сказала девушка и потащила парня за рукав к выходу с площади.

– Пошли, конечно. Мне рядом с тобой даже митинг не интересен. Был с друзьями, внимал, а теперь только о тебе думаю.

– И что же ты думаешь?

– А то, что очень хочется целоваться.

Они целовались у памятника Петру, на ступенях Исаакиевского собора и в метро, и в подъезде Ирининого дома. Целовались до тех пор, пока за спиной не прозвучали грозные слова отца:

– Это ещё что такое, Ирина? Заходите лучше в дом.

С этого момента Петька все свободное время проводил у Иры дома. Родители вначале ворчали, а потом привыкли. Правда, мама сказала как-то:

– Ты уверена, что именно этот человек тебе нужен? Провинциал, ни кола, ни двора. Ты – красивая девочка, могла бы себе олигарха найти.

– Мать, что ты мелешь, какой олигарх? – заступился за дочку отец. – Петька ещё молодой, но глаз у него горит, я вижу. Он сам олигархом станет, дай только срок. Провинциалы, они шустрые, не то что наши питерские. Одним словом, мне Петруха нравится. Только смотрите, глупостей не наделайте, – погрозил он пальцем дочери.

До «глупостей» дело не доходило, как ни пытался Петька. Но чему быть, того не миновать.

– Ириска, есть отличная идея, – заявил как-то Петя. – В воскресенье мы с друзьями идём на митинг протеста против инаугурации президента. Многие наши собираются. Помитингуем, а потом поедем всей компанией кататься по Неве.

В воскресенье Петька заехал за нею домой.

– Поторапливайся, нас роскошная тачка ждёт!

Роскошной тачкой оказался приткнувшийся возле мусорных контейнеров видавший виды «жигулёнок», за рулём которого гордо восседал Пашка, а на заднем сиденье пристроился Матрос со своей подружкой, одетой по случаю праздника в яркую зелёную куртку.

– Вы едете на митинг? – удивилась Ира. – Это же белоленточный митинг, а коммунисты только красный цвет признают.

– Мы против олигархической власти, поэтому сейчас мы с вами! – с достоинством заявил Глеб.

– Ну, ты строг, – повернулся к нему Петька, – ты мне Ириску не пугай.

– Я не боюсь, – улыбнулась та, – а где же Рома-Терминатор?

– Он же нашего великого Владимира прочит на должность царя, зачем же он поедет на митинг? – рассмеялся Павел. – Он со своей Ольгой, наверное, сейчас гимн «Боже, царя храни» репетирует. Я у него на тумбочке текст видел. Мы с ним в одной комнате живём.

– Ну и как он? – поинтересовалась Ира. – Тебя за монархию агитирует?

– Пытался на первом курсе, но теперь отстал, видит, бесполезно, но своей офицерской дисциплиной просто забодал. Встаёт в шесть часов, в любой мороз открывает форточку и делает зарядку, потом идёт в душ, обливаться холодной водой, а потом долго отфыркивается, не давая спать.

– Я бы его урыл, – беззлобно сказал Петька.

– Мы с дружком как-то хотели сделать ему тёмную, но он, собака, хоть на вид и хилый, но оказал отчаянное сопротивление. Терминатор, одним словом. Плюнули, стараемся не замечать этого чокнутого, – сказал Пашка и, нажав на газ, стал проводить своего боевого коня по узким просветам между стоящими во дворе машинами.

– Ириска, ты не обращай внимания на важный вид Матроса, – опять влез с замечанием Петька, – знаешь, как он ржёт, когда его щекочешь, вся общага содрогается. А так ничего, тихий, по утрам зарядку не делает. Оно и понятно, коммунисты они все лентяи, чего он себя утомлять будет?

– Почему это лентяи? – не меняя важного тона, спросил Глеб.

– Это только от лени могла прийти в голову идея о коммунизме, – засмеялся Петька. – Коммунизм – это общество, где кто хочет, тот работает, а кому влом – нет. Я понимаю, как мог стать коммунистом Глеб. А вот как Терминатора занесло в монархисты, ума не приложу!

– Его один мужик, преподаватель философии, завлёк, – ответил ему Паша. – Они же у нас в универе все даже не из прошлой, а из позапрошлой эпохи. Песок сыпется, а дух горяч. Ромка-Терминатор – человек честный, патриотичный, вопросы ему задавал, потом согласился водный зачёт сдать, вот и стал монархистом.

– Как это, водный зачёт? – удивилась Ира.

– А этот гриб, не смотри, что древний, а морж. Он студентов в Крещение водит на Неву в прорубь окунаться. Кто окунулся, тому зачёт или даже экзамен по философии. А наш идейный Терминатор, даже получив законную пятёрку, попёрся окунаться. Ну, понятное дело, его этот морж сразу в ряды монархистов зачислил. Недавно поручил ему сделать доклад на тему: «Алкоголизм – грозное оружие против России». Терми сидит, пыхтит и описывает эту сугубо национальную проблему.

– Боже, как интересно у вас! – воскликнула Ира. – А у нас в девчачьих группах ничего такого нет.

Так с шутками и прибаутками они добрались до центра и, петляя по улицам старого города, стали приближаться к Пушкинской площади, где должен был начаться митинг «За честные выборы». Город в этот воскресный майский день практически вымер. Питерцы, измученные долгой зимой, уехали на дачи, просушить свои загородные дома, а заодно проветрить лёгкие чистым лесным воздухом, вытеснив оттуда накопленные за зиму выхлопные газы. Улицы были практически пустыми, и ехать по ним было приятно даже на нещадно чадящем «жигулёнке». Через пять минут Павел уже парковал свою машину на стоянке Витебского вокзала. К Пушкинской площади пришлось пробираться через шеренгу омоновцев.

– А митинг разрешён? – опасливо поинтересовалась Ира.

– Митинг разрешён, а вот шествие – нет, – ответил уверенно Петя, – в инете читал. А зачем нам шествовать? Постоим, покричим – и всё.

На площади уже собралось значительное количество митингующих. В основной массе это была питерская интеллигенция: утончённые питерские старушки и старички с бледными от старости лицами, хорошо одетые молодые люди со всеми признаками офисного благополучия, студенты всех мастей, среди которых выделялись хипстеры – так называли обеспеченную городскую молодёжь, исповедующую западную культуру и образ жизни.

– А, и детсад здесь, – усмехнулся Глеб, – как без него!

– Какой детсад? – свысока поинтересовалась его спутница Татьяна, покачиваясь на высоченных каблуках, верной примете провинциалки.

– А вот эти парни в детских одеждах и с подгузниками, – ответил с откровенным презрением Глеб.

Хипстеры, действительно, отличались от остальных парней и полудетской одеждой с обязательными вязаными шапочками с помпонами, огромными шарфами на шее, и школьными рюкзачками за спиной.

– Они что, реально с памперсами? – продолжала расспрашивать Татьяна.

– А с чем же ещё? Видишь, у них мотня висит сзади на джинсах. Это чтобы там подгузник умещался. У нас один такой чмошник есть. Только ленивый не прикалывается к нему с вопросом: «А ты подгузник давно менял, а то запах какой-то…»

– Да, есть у нас такой чувак, мы его Хипстрёнычем зовем, – поддакнул Пётр приятелю. – В принципе, он парень ничего, но какой-то заторможенный. На занятия ходит от случая к случаю, но каким-то образом умудряется сдавать экзамены. Зачем пошёл в машиностроители, не знает, техникой не интересуется и всем своим видом показывает, что в группе человек случайный. Говорит, что хотел стать музыкантом, но папаша, имеющий небольшой заводик, заставил его идти в технический универ, учиться на инженера, чтобы продолжить семейный бизнес. Вот этот страдалец и мучится. Как по мне, так он дурак, что может быть лучше профессии инженера-механика?

– Петька, уймись, дай послушать, что люди говорят, – одёрнул друга Павел.

– Да что там слушать, все твердят, что выборы президента прошли с большими нарушениями.

В речи, звучащие с трибуны, ребята особенно не вслушивались, а потому пропустили слова организаторов о том, что митинг закончился. Когда толпа зашевелилась и двинулась в сторону метро, увлекаемые потоком друзья присоединились к ней, чтобы выйти к автостоянке у вокзала, где был припаркован Пашин автомобиль. Пройти надо было всего метров сто по довольно широкой улице, но что-то вдруг застопорилось в этом движении, и к тому времени, когда компания практически поравнялась со входом в метро, навстречу им стали активно протискиваться молодые люди со словами:

– Валите, там ОМОН!

– Ну и что, мы же ничего не нарушили, – смело заявил Петька, продолжая двигаться вперёд, крепко держа за руку подружку. – Сейчас из толпы выйдем, а там уже и машина. Не бойся!

Людским потоком от них отнесло Глеба с Татьяной и Пашку, а потом какой-то непонятно откуда взявшейся турбулентностью прибило к железным щитам ОМОНа. Ира даже не успела перепугаться, как мимо неё пролетело что-то тёмное и обрушилось на плечо Петьки с криком:

– Сказано, шествия нельзя! Нарушение!

Петька, присев от боли, пытался объяснить, что они не шествуют, а идут к своей машине, за что опять получил по спине и в последний момент успел подставить руку под резиновую дубинку, которая вот-вот должна была обрушиться на спину его девушки.

– Ирина, беги, – последнее, что услыхала она перед тем, как голова Петра мелькнула уже за касками омоновцев, окруживших несколько парней и оттеснивших их к стоящим на улице автозакам.

Её, лишённую поддержки друга, закружило в толпе и втолкнуло в вестибюль метро, растрёпанную и помятую, с надорванным рукавом куртки. В любом другом случае она бы зарыдала, но сейчас слёз не было, а была какая-то странная собранность, давшая ей возможность протиснуться на эскалатор метро, а потом добраться до дома, скрывая от прохожих порванную одежду и насмерть перепуганные глаза. Только очутившись дома, в своей уютной комнатке, она зарыдала, смывая слезами пережитый стресс.

– Что с тобой? – влетела в комнату мама. – Петя обидел?

Однако дочка отчаянно покрутила головой, чтобы дать понять, что нет, не он.

– Что с тобой? – зашёл в комнату отец. – Что за слёзы? Этот паршивец обидел? Да я его…

– Нет, не он! Не трогайте меня, оставьте в покое, – сумела выдавить из себя Ирина и опять зашлась в рыданиях.

Под вечер, уже напившись валерьянки, она начала что-то соображать, и первая мысль, которая заставила её опять разрыдаться, была: «Петя в тюрьме!» Судорожно нащупав телефон, она набрала его номер и услыхала казённый голос: «Телефон находится вне зоны доступа. Позвоните позже или оставьте сообщение». Ира набрала номер Павла и услышала те же самые слова. Ответил ей только Глеб, номер телефона которого она когда-то записала под диктовку Петьки на случай, если его надо будет немедленно найти, а телефон будет или разряжен или не оплачен.

– Алло! – услыхала она густой баритон Глеба. – Я слушаю.

Ира была счастлива. Петька где-то рядом, может быть, вышел на кухню или принимает душ. Даже успела обидеться на невнимание друга, что тот не перезвонил ей сразу, как пришёл домой.

– Глеб, позови Петю, пожалуйста, – попросила она.

– А его нет!

– А где он? – спросила Ира и почувствовала, как холодок пробежал по всему телу.

– Его забрали и посадили в автозак. Ты что, не видела?

– Видела, – эхом отозвалась Ирина, – но я думала, что его уже отпустили.

– Если и отпустят, то не раньше, чем завтра утром, да и то, если повезёт.

– А ты дома? – зачем-то спросила девушка.

– Дома, в общаге, ужин готовлю. Пашка поехал к родне за город. А что?

– Я просто так спросила, – ответила Ира и поняла, что её что-то задело в ответе Глеба, то ли раздражённый тон, то ли тот факт, что они в общаге, а Петька где-то там, в холодной и страшной тюрьме.

Тюрьмы она боялась панически. Ужасы этого заведения постоянно демонстрировали в заполнивших телеэкраны детективных сериалах, где главный герой или героиня обязательно должны были пройти через жестокие испытания казематом.

– Как ты думаешь, где его искать? – спросила она, набравшись сил.

– Где-где, в полиции, куда повезли. Я не знаю, да и тебе не советую узнавать. Все равно не скажут, только проблем себе наживёшь. Отпустят, в прошлый раз же отпустили.