До встречи с собой

Дернувшись от неожиданности, чуть не роняю Кэрри, тьфу Карину, на асфальт, успевая на последней секунде подкинуть немного вверх для удобного хвата «под руки», и оборачиваюсь через плечо.

– Что?! – бросаю гневно на ходу, продолжая свой путь с дамой на перевес. Хорошо, что собачку дома оставила. Не хотела бы я повторения истории Шапокляк.

– Может Вам нужна помощь? – Едва сдерживая позывы к хохоту, незнакомец продвигается вслед за мной. В свете фонаря видно лишь нимб над его головой, лицо же, будто смешивается с глубиной ночи, превращаясь в однотонное темное пятно. Я то и дело поглядываю за спину, чтобы в случае угрозы успеть убежать.

– Нет. – Запыхавшись на очередном повороте, одной рукой протираю потный лоб, второй удерживаю Кэрри. А, ну и мысленно проклинаю водителей, припарковавшихся на пешеходных дорожках.

Кряхтя и вздыхая, маленькими шагами тяну Кэрри в сторону подъезда. Господи, Боже, хоть бы не перепутать, иначе будем валяться под лестничной клеткой вместе, одна от усталости, вторая от… усталости тоже. По моим подсчетам дотащить надо до третьего. Как нарочно, ни в начале, ни в конце, ровно посередке. Но вдруг мой запотевший мозг окончательно потерял связь с расчетами.

– Девушка, давайте я все-таки помогу! – словно из ниоткуда доносится мужской бархатный голос, сопровождаемый скрежетом веток о подъездный навес. Тело непроизвольно дергается, одержимое мнительностью и страхом.

– Я сказала «нет», что Вам еще не ясно! – Топнув от досады ногой, продолжаю путь.

Почти добираюсь до поворота к дому, как до меня доносится:

– А это можно считать за похищение? – Снова мужской голос разрезает тишину, на этот раз елейно-ехидный.

– Вам заняться больше нечем? – едва сдерживая раздражение, чтобы не уронить Кэрри, отвечаю незнакомцу.

Притаившись около очередного фонарного столба, он надоедливо наседает:

– А Вам?

– Вы глухой или по-русски ни бельмеса не понимаете?! – перестав ограничивать себя, опираюсь спиной на стену дома и слишком громко для ночи отвечаю. – Может мне по-китайски объяснить?! Завидев приближающуюся тень, инстинктивно сжимаюсь от страха и пытаюсь спешно наполнить легкие кислородом. Не знаю, каким чудом мне удается удержать Кэрри, ведь в следующую секунду весь запас живительной силы уходит на крик. Я не успеваю услышать его, а лишь чувствую, как связки в горле сжимаются в напряжении, когда худощавая мужская ладонь накрывает мой рот, заглушая любые издаваемые мной звуки. Жалобно мычу, пытаясь вырваться из стального захвата, который становится все крепче. В этот момент паника внутри уступает желанию выжить любой ценой.

– Тише! Ты своими криками людей разбудишь! – звучит со спины нежный голос, наполняющий пространство свежестью. Лёгкий как ветер, его шепот обволакивает разум, вызывая на шее предательские мурашки и инстинктивное желание прислушаться. Тембр, интонация, скрытая в отчаянной мольбе сила вынуждают меня поверить в то, что незнакомец не желает нам зла. Затихая, прекращаю свои попытки освободиться. Приняв мое спокойствие за повиновение, он убирает руку с лица.

– Что…что… – Заикаясь от приступа сильной тревоги, мотаю головой из стороны в сторону. В этот момент до меня доносятся истошные женские крики. Я слышу жалобные стоны и неразборчивую брань грубых прокуренных голосов из окна первого этажа.

– Ублюдки малорослые! Ух, чтобы Вас черви съели! – причитает женщина, вытаскивая сочные формы из деревянной створки. – Я сейчас полицию вызову! – Появившись в оконном проеме во всей домашней красоте, для пущей убедительности еще и тапком замахивается, который по чистой случайности отлетает от карниза и летит прямо мне в лоб. Рефлекторно хватаюсь рукой за ушибленное место, потирая образовавшуюся шишку, позабыв о Кэрри, едва не приземлившуюся пятой точкой на асфальт. Будь неладен тот, кто до сих пор производит толстенные тяжелые подошвы для тапок. От грузного падения Бренди спасает незнакомец, еле слышно поинтересовавшись:– Куда тащить-то? – сообразив, что незнакомец обращается ко мне, прекращаю причитать.

– Третий подъезд. – Оглядываю нашу троицу будто со стороны, и до меня, наконец, доходит вся нелепость сложившейся ситуации.

Я ощущаю невероятное облегчение, избавившись от груза, и пару раз наклоняю голову, потирая затекшую шею, а также ищу взглядом незнакомца, который почти скрылся за поворотом дома, успев поднять Кэрри на руки.

– Постой! – кричу шепотом и на всякий случай прикрываю голову обеими руками от возможного тапочного дождя. Но незнакомец не останавливается, молча продолжает путь к заветному подъезду. Я как та назойливая мошка суечусь за спиной рослого русого паренька, в свете фонаря, волосы которого немного отливали медью, и причитаю:

– Аккуратней, веткой же в глаз попадешь! Ой, там бордюр, кажется, отвалился. Смотри, не споткнись!

Последняя фраза оказывается пророческой. Парень оступается, совсем чуть-чуть задев отвалившуюся часть бордюра кроссовком, и летит вперед. В этот чудесный момент Кэрри открывает глаза.

– Что за черт! – Успев подставив руки, она максимально мягко, на сколько это может быть в ее ситуации, приземляется на свежий асфальт, а незнакомец пикирует за ней. Буквально. Распластывается поперек, зацепив ногой идущую чуть позади меня. И по закону жанра я лечу следом.

Нашему нелепому трио требуется достаточно много времени, чтобы отпустить в небо слишком звучные для ситуации эпитеты, выбраться из сложившегося бутерброда и принять уверенное вертикальное положение.

Но когда Кэрри сжимается в припадке, наши шутки с незнакомцем сходят на нет. Бренди начинает неестественно выгибаться, выкрикивая что-то нечленораздельное. Женские руки обхватывают грязное тело, ногти впиваются в кожу, оставляя кровавые отметины. Баритон выходит из шока гораздо быстрей меня, с силой сжимая запястья девушки за спиной.

Мой пространственный взгляд, направленный в темноту, резкие телесные проявления незнакомца сливаются в единое пятно.

– Ай! – Хватаюсь за ушибленное место, возвращаясь в громкую реальность.

Баритон, не зная, как до меня достучаться, пару раз ощутимо бьет локтем в плечо, а когда я отгораживаюсь, сыплет ругательства под нос, не забыв перед этим указать мне на дверь.

Я остаюсь на месте, когда Баритон продвигается к подъезду. Бахнув для прочего еще пару ругательств, незнакомец резко поворачивается ко мне лицом и уже вслух произносит:

– Открой дверь!

И тут то до меня доходит.

– Ой, да! Секундочку! – сдергиваю портфель со спины, опирая его на согнутую в колене ногу, и на последних секундах удержания баланса, выуживаю белую крохотную сумочку. Чудом из нее ничего не вываливается. Я роюсь в поисках ключей, но раз за разом натыкаюсь то на билет, то на паспорт.

Открываю страницу с регистрацией.

Улица Нестерова, дом три. Квартира сорок семь.

Пока я судорожно пытаюсь запихнуть кое-как вещи в портфель, Баритон сходит с ума от неестественных телодвижений Бренди. Ее неустанно потряхивает, будто ломает, а конечности то и дело сводят судороги.

Подбежав в шоковом состоянии к двери, нажимаю на автомате кнопки домофон, нервно дожидаясь ответа. Но по ту сторону не происходит ровным счетом ничего. Я звоню еще и еще, неустанно поглядывая за конвульсиями девушки в руках незнакомца.

Смахнув вместе с влажными волосами паутину парализующего страха, набираю комбинацию цифр соседней квартиры одной за другой, пока по ту сторону домофона не раздается звук.

– Откройте, пожалуйста! Девушке нужна помощь!

– Вы кто?

– Соседка из сорок седьмой.

– Нет там никого.

– В паспорте прописка стоит. Улица Нестерова, дом три, квартира сорок семь.

– Заходите! – Услышав, что дверь открывается, женщина бросает трубку, а мы с незнакомцем принимаемся за Бренди. Оказывается, поднимать по темной лестнице на четвертый этаж хрупкую, но постоянно дергающуюся девушку, очень тяжелое занятие.

Надеюсь, когда она очнется, не захочет написать на горе-спасателей заявление о побоях. Как минимум, дважды мы с незнакомцем на повороте не справились с управлением, слегка приложив голову девушки к поручню.

Наши муки заканчиваются, когда на одном из этажей открывается дверь, впуская немного света в темное бетонное пространство.

Не успеваю сказать ни слова, как, сорвавшись, словно тряпка для белья, тучная женщина в атласном халате с розовыми огромными бигуди на волосах подбегает к Бренди.

Заглянув в лицо, женщина синхронно с Барби содрогается, а после полушепотом произносит:

– Карина, девочка. – Убрав со лба мокрые пряди, соседка закатывает рукава халата, как будто это вообще возможно, и намеренно сильно колотит в противоположную от своей дверь.

– Таня, открывай! Срочно! Это я – Нина! Сейчас дверь выломаю! Дочь приехала, а вы спите! Таня! Петр!

Спустя несколько угроз и стуков кулаком, по ту сторону доносятся шуршащие по полу шаги. Лязгает древний, судя по звукам засов. Звякает тяжелая цепочка. Медленно поворачивается ключ. И отворяется местами ржавая цельнометаллическая дверь, впуская наш квартет в чужую обитель.

– Нина, ты с ума сошла? – произносит мать Бренди, держась за сердце. За ней, безмолвной подвижной тенью стоит отец.

– А ты глянь поди.

Медленно и неспешно, боясь расстаться с иллюзией, Пётр и Татьяна продвигаются к молчаливому Баритону, а я неотрывно слежу за чужими передвижениями, слегка сжимая пальцы в кулаки. Моя глупость может стоить человеку жизни. И тогда… тогда еще один человек напрасно погибнет. Никто снова не окажет ему помощь. А я… не найду силы, чтобы принять эту раздирающую истину.

Неуправляемый брезгливый страх овладевает мной, и я не в силах ему противостоять. Так давно и просто отдалась ему в сопливые объятия, превратившись в рабыню.

– Пе-е-е-е-тя. – В изумленном завывании женщина прикладывает пальцы к своим губам, моля их замолкнуть, а другой рукой касается лица Бренди, будто что-то убирая. – Звони в скорую, Петя! – Собрав мысли в холщовый мешок, мать превращается в трактирный чайник, расплескивая по пространству лестничной клетки команды всем свидетелям.

За десять минут ожидания чайник успевает перекипеть. Излишняя жидкость выливается на измотанную меня, шокированного, но при этом не подающего никакого вида, Баритона и ни в чем не повинную, но изрядно говорливую соседку. Поэтому к моменту приезда скорой наша разрозненная троица оказывается за пределами квартиры.

Молчаливое прощание заканчивается быстро. Кивок. Один. Другой. И вот уже каждый расходится по своим сторонам. Только мне идти некуда.

Оставаться посреди этажа чужого дома затея, конечно, хорошая, но, как оказалось, провальная. Перепуганная и взволнованная состоянием дочери Татьяна изрядно переусердствовала в своем эмоциональном танце, доведя до белого каления бригаду врачей и меня заодно. Поэтому, когда входная дверь сорок седьмой квартиры захлопывается, я с порцией пышущего удовлетворения опираюсь на перила и медленно выдыхаю.

***

В предрассветном тумане многоэтажка, в которой прожила несколько не самых счастливых, зато довольно теплых и уютных лет, кажется мне еще угрюмей. Я, наконец, прихожу к пониманию, что это место – никогда не было моим и никогда бы им не стало. Отгородившись от неприятных мыслей, то и дело скользящих вдоль полосок памяти, поднимаю голову наверх к окну на третьем этаже в надежде увидеть, как мой муж открывает, проснувшись, как обычно, без будильника, плотные холщовые шторы, пуская в комнату редкий в это время солнечный свет. Но к глубокому сожалению, моему взору доступны только грязные оконные рамы, через которые видны лишь бетонные стены. Совсем недавно я с усердием натирала эти стекла внутри и снаружи, поддавшись влиянию свекрови, словно метелка убирала, сдерживаясь от очередного чиха, пыль. А теперь… я чужая. Подавив внутри себя крик отчаяния, делаю один шаг за другим, продолжая двигаться в неизвестном направлении.

В конце концов, ноги приводят меня к единственному теплому и «душевному» месту города – железнодорожному вокзалу. Минуя толпу вечно опаздывающих пассажиров, я поднимаюсь по лестнице в зону ожидания. Пытаясь отыскать укромное место вдали от ненужных глаз, натыкаюсь на парочку неадекватных лиц, что в принципе неудивительно.

За время, проведенное в клинике, я выработала следующую позицию – ни при каких обстоятельствах не показывать свою беспомощность. И потому сначала с умным видом слежу за частотой смен позиций в табло, затем пересчитываю мраморные плиты по всей площади второго этажа, изображая мученика, а потом засыпаю, не позволяя звуку урчащего живота свести меня окончательно с ума.

Из сна меня вырывает знакомый голос.

– У тебя чуть не украли портфель! – восклицает он, протягивая мне вещи.

– Где? Что? Какого? – сонно бормочу я, пытаясь понять, что на самом деле случилось. Вырываю свою сумку из чужих рук и прижимаю к себе. Из нее тут же вылетает все содержимое.

– Пожалуйста, – улыбается обладатель Баритона, присаживаясь рядом. Его же дымчато-серая дорожная сумка располагается по соседству.

– Спасибо тебе. Но что ты здесь делаешь? – любопытствую, присаживаясь на корточки за разбросанными вещами.

– Жду поезда, а ты? – интересуется длинноволосый Аполлон, одетый в кипельно-белое поло и голубые потертые джинсы.

Сдерживая волнение и страх от непрошеного соседства, протягиваю:

– И я, – пытаюсь придумать ответ, – тоже жду поезда… в другую жизнь, – заявляю, проглатывая последнюю фразу. От стыда опускаю взгляд на свои руки, держащие крохотную белую сумочку от именитого, по всей видимости, бренда. Закольцованные птицы как символ заточения устремляются навстречу друг другу, чтобы закончить последний танец.

– Куда, если не секрет, конечно? – спрашивает мистер «глубокие ямочки», рассматривая меня кристально чистыми, как озера, глазами.

– М-м-м… – мычу, не зная, что ответить. Переплетаю пальцы, с обгрызанными в край ногтями, с посеребренной нитью цепочки, пытаясь скрыть свою неуверенность. Судорожно смотрю на табло, вниз, стараясь, отыскать самое неприметное направление. Но на глаза попадается лишь Махачкала, Дербент. Затем взгляд улавливает распечатанный талон РЖД, который так кстати выпал из сумочки Бренди. – Геленджик! – произношу настолько громко, что засыпающие в ожидании своих поездов пассажиры, начинают гневно на меня коситься.

– О, как. Интересно. А какой у тебя вагон?

– К-к-к…какой вагон? – уточняю вопрос, надеясь выделить себе еще пару минут на обдумывание новой порции лжи. В полной растерянности начинаю поиски несуществующего билета в своем рюкзаке левой рукой, правой вытягивая лист из чужой сумочки.

– Стой! Ты сейчас все потеряешь окончательно, – просит незнакомец, касаясь своей прохладной рукой моего плеча.

– Ах, да, – мямлю я, вздрагивая.

Мои руки роняют рюкзак, а тело накрывает сильная дрожь. Я судорожно опускаюсь на колени, пытаясь трясущимися руками собрать свои пожитки. Баритон помогает, устраиваясь через мгновение рядом.

– Не можешь найти билет? – спрашивает он, поднимая на меня свой пронзительный, но ласковый взгляд. Я поднимаю глаза и тут же опускаю их, бормоча под нос:

– Куда-то засунула с утра, – и в смущении добавляю, – бывает.

Голова утопает в плечах, а я сгораю от стыда из-за вранья, сдерживая из последних сил рвущиеся наружу слезы. Меня трясет.

– Так он же у тебя в руке! – восклицает неожиданно Баритон, резко вытащив у меня листок из рук. Повернувшись на коленках, теряю равновесие, но умудряюсь приземлиться руками в пол, ничего себе не разбив. Вырываю билет у незнакомца, чтобы проверить информацию. Мало ли что бывает в этой жизни. Дрожащими руками поправляю смятую бумагу и старательно ее изучаю. «Проездной документ на имя Кондрашевой Карины Юрьевны город N – Геленджик. Отправление 13 мая в 23:30 ».

– Боже мой! – вырывается изо рта, когда глаза в третий раз пробегаются по строчкам. Неужели бывают такие совпадения. У нас не просто похожие, а одинаковые фамилии. А цифры в паспорте, как и даты рождения практически идентичны. За одной лишь разницей, она Карина, а я Катя.

И не могу же я воспользоваться этим призрачным шансом, даже когда реальность увела меня с белой тропы в черную глушь? Или могу? От безысходности? Или в качестве благодарности за спасение чужой жизни? Может ночной поступок сделал меня осязаемой для них? Или кто-то свыше решил мне на что-то намекнуть? Иначе как объяснить эту досадное недоразумение?

***

По громкоговорителю объявляют посадку на скорый поезд, но я не разбираю слов, растворяясь в понимании случившегося.

– С тобой все в порядке? – интересуется незнакомец, поглядывая на меня.

– Ой, да. Извини, что? – лепечу невпопад, приходя в себя. – Я задумалась.

– О чем-то серьезном, должно быть, – усмехаясь, произносит он.

– Почему ты так решил? – спрашиваю, удивляясь мужской реакции.

– Нашу посадку объявили двадцать минут назад. А ты ни сном ни духом, – произносит Баритон, подхватывая на плечо сумку.

– Что?! —вскрикиваю я, подпрыгивая от неожиданности с места. Рюкзак падает к ногам. Челюсть устремляется за ним, в тот момент, когда я перевожу внимание на ожидающих рейс людей, которых и след простыл. – Ты с ума сошел! – восклицаю, злостно поглядывая на непрошенного соседа. Мои ноздри раздуваются в такт его смеху. – Почему ничего не сказал?! – лепечу я, когда он подхватывает мой рюкзак и направляется к выходу на перрон. – Черт! Мы же опаздываем! – произношу, задыхаясь от внезапного чувства тревоги.

К выходу мы продвигаемся с большим трудом. Люди вокруг орут друг на друга. Никто не уступает. Я начинаю ощущать сильную нехватку воздуха в толпе, но изо всех сил держусь, чтобы не упасть. Хватаюсь за руку незнакомца, а он, приобнимая за плечо, шепчет:

– Тише! У нас еще минут десять в запасе.

Его голос, как ни странно, действует на меня успокаивающе.

В поезд залетаем последними. Поезд трогается, когда влажная и взволнованная я протягиваю чужие билет и паспорт проводнику.

– Второй вагон, третье купе, – произносит с усталостью женщина, указывая в конец вагона. Лавирование между спешащими на разные поезда пассажирами сменяется бегом с препятствиями в виде бесчисленных открывающихся и закрывающихся дверей. Всю дорогу к нужному вагону незнакомец игнорирует мои попытки забрать портфель и продолжить путешествие в одиночку. Открыв дверь моего купе, незнакомец кладет мой рюкзак на нижнюю полку и располагается напротив.

– Эм… спасибо… за помощь, – переминаясь с ноги на ногу на входе, произношу я, – уже поздно. Тебе, наверное, тоже хочется поскорее занять свое место.

– Так я на месте, – отвечает он, по-хозяйски раскладывая на одной из полок вещи из своей сумки.

– Прости, что? – спрашиваю, переваривая только что услышанное. Кажется, незнакомцу не только видно, но и слышно, как шестеренки в моей голове двигаются.

– Мы соседи, – произносит Баритон, слегка посмеиваясь над моей реакцией.

– Нет, – шепчу, отрицательно качая головой. – И давно?

Мельком взглянув на наручные часы, невозмутимо отвечает:

– Пять минут. – Мои глаза округляются еще больше. Я хлопаю ресницами, в надежде понять, что происходит. – Я бы на твоем месте радовался. Хотя бы не потеряешься до Геленджика. – Посмеиваясь, незнакомец достает полотенце из пакета с постельным бельем и, прихватив сумку, выходит, прикрывая за собой дверь в купе.

Я остаюсь одна в мрачном замкнутом пространстве. Тихонько присаживаюсь рядом с рюкзаком и поворачиваюсь к окну. Медленно вдыхаю и выдыхаю, наблюдая за частой сменой пейзажа. Время от времени мое отражение в окне меркнет, растворяясь во мгле, а по стенам расползаются огромные тени. Они так и норовят захватить меня в свой плен и не отпускать, пока не исчезнут силы. Свет от фонарей не загорается слишком долго, усиливая мои и без того яркие ощущения. Страх подкатывает к горлу, заполняя сердце тоской. Забирая с собой радужные воспоминания, тени оставляют неприглядную правду, припудренную огромным слоем вины. Они раздевают догола, заставляя погрузиться с головой в собственную агонию. От падения в бездну меня спасает луч света в проеме открывающейся двери.

– Я спросил у проводника о женском купе, – произносит незнакомец, включая прикроватный свет, – а у нас, оказывается – СВ, – заметив мое испуганное выражение, он прерывает свою речь и, неспешно присаживаясь напротив, интересуется. – Эй, с тобой все нормально? – Мужская рука едва касается моей коленки, но этого достаточно, чтобы тьма отступила.

– Д-д-да… Теперь, да, – заикаюсь я.

Вытирая рукавами кофты скопившуюся в уголках глаз влагу, поднимаю взгляд, растворяясь в голубой пучине умиротворения. Страх уступает место спокойствию. Я проживаю каждый свой новый вдох как первый. Свежий воздух неспешно наполняет мои легкие, заглушая пустоту внутри. Она кричит и рвется наружу, но под давлением кислорода сжимается до микроскопических размеров. Но я-то знаю, что в какой-нибудь момент пустота может взорвать все вокруг. Слезы высыхают, позволяя видеть окружающий мир яснее и четче. Я скольжу по лицу таинственного парня, пытаясь отыскать в нем хотя бы один изъян. Но не нахожу. Напротив, мое расфокусированное внимание привлекает влажная прядь волос, закрывающая частично обзор на его глаза. Я наблюдаю довольно долго за тем, как тянется капелька воды по длинной челке, норовя соскользнуть на подбородок.

– Принести воды? – сглатывая скопившееся напряжение, интересуется попутчик.

– Не нужно, спасибо! Все в порядке, – отвечаю я, прячась обратно в раковину.

Пока я боролась с тенью, незнакомец успел переодеться и застелить постель. Предусмотрительно оставив включенным прикроватный свет на верхней полке, он распластался на своем спальном месте и, подтянувшись, повернулся лицом к стене, сосредоточившись на изучении книги. Мне же только предстояло разобраться с постельным бельем. Минут десять я борюсь со встроенным механизмом превращения спинки в место для сна. Ровно столько же требуется мне, чтобы надеть пододеяльник на слишком широкое одеяло. Чуть меньше я застилаю простынь. Наволочка, к счастью, сдается без боя.

Устав от бесчисленных попыток закрепить концы простыни под матрац, решаю прилечь, прикрывая глаза. Сосед же, будто бы не замечая моих отчаянных охов, сосредоточенно продолжает что-то читать. Должно быть интересно. Гораздо интересней моих никудышных попыток, думаю я.

Через пять минут индивидуальный соседский свет гаснет, погружая нас обоих в полумрак. Я закрываю глаза и устраиваюсь поудобней. Сна ни в одном глазу. Уставившись в верхнюю полку, наблюдаю, как тени пробегают по кожаному покрытию, создавая при этом причудливые образы. Сейчас они не кажутся мне страшными, наоборот, напоминают постоянно прыгающих солнечных зайчиков.

Мой взгляд соскальзывает с полки и смещается левее, к зеркалу, в тот самый момент, когда голос со стороны едва слышно произносит:

– Ты спишь?

– Нет, – шепчу я, вздрогнув от неожиданности.

В вагоне повисает тишина. Она давит на мысли и тело. Так молчат люди, которым хочется много сказать.

– Могу у тебя кое-что узнать? – спрашивает сосед, прерывая затяжное молчание.

– Да, – отвечаю на автомате, медленно выдыхая скопившееся напряжение. В голове рой мыслей. И все они вертятся вокруг одного. Вдруг он спросит что-то, о чем я не хочу говорить. Или коснется оголенной части души. Я сгорю заживо прямо здесь, если он сделает это.

– Как тебя зовут? – интересуется, пытаясь спрятать улыбку при виде моей реакции на его вопрос. Я вижу в отражении, как ямочки на его щеках самопроизвольно поднимаются, как бы парень не хотел их скрыть.

– Катя, – произношу очень тихо, стараясь не спугнуть покой, который теперь мне кажется более реальным, чем вчера.

– Красивое. Имя, – прерывисто сообщает, раскатывая на языке мое имя, – Катя.

– Оно никогда мне не нравилось, – бормочу под нос, кусая губы.

– Почему? – любопытствует незнакомец, приподнимаясь на подушке.

– Не подходит мне по смыслу, – отрезаю, пожимая плечами.

– А ты веришь в смысл?

– Во мне нет чистоты и присущих имени черт, – негромко произношу, отворачиваясь от зеркала к стене.

– Например?

– Импульсивности, принципиальности, властолюбия, – перечисляю, загибая пальцы, – как у той же Екатерины Второй, – заканчиваю, прижимая руки к губам.

– Неужели она твой пример для подражания? – спрашивает сосед, продолжая исследовать мои реакции.

– Нет. Но насколько помню, ей удавалось успешно править целым государством, – отвечаю, глядя через зеркало в глаза незнакомцу.

– Правда умение строить отношения с противоположным полом и собственными детьми, в случае Екатерины, успешным не назовешь. О ее распутстве и безнравственности ходили легенды.

– А как зовут тебя? – неожиданно интересуюсь, поворачиваясь на бок.

– Коля.

– Как Николай Чудотворец?

– Неожиданное сравнение, конечно, – смеясь, соглашается, – но верное.