Дневник из преисподней

– Измена карается смертью. Тот, кто напал на вас, умрет сегодня на ваших глазах, Лиина. Но, как я и сказал, судьбу Анжея вы определите сами…

И я вдруг пожалела, что обморок не укладывает человека в постель на пару деньков. Меня охватило необъяснимое чувство беспомощности после его слов, словно ужасное будущее уже наступило. Человек с камнем в руках остался во вчерашнем дне и капли крови на серой мостовой, как и чувство запоздалого страха, никак не ассоциировались с бунтом или изменой. Милорд говорил о казни, как о чем-то обыденном, и я все еще не могла представить себе весь ужас происходящего.

Когда милорд направился к выходу, я почти физически ощутила нити, связывающие меня и его, и все равно медлила, пока Анжей не положил свою руку на мое плечо. Его взгляд был достаточно красноречив, и я отдалась влечению этих нитей, осознавая бесполезность сопротивления, словно понимая, что обречена следовать за ним до самой смерти. Я шла за милордом именно с этим чувством, вот только смерть была предназначена не мне.

Ступени подземелья, холод черных камней и шорох шагов впереди и позади меня болезненно напомнили события, связанные с Рэем. Я прикусила губу, но не почувствовала боли, пока не ощутила солоноватый привкус крови.

Мы вошли в небольшой зал с черными колоннами и серыми стенами из холодного камня, рождающими ощущение дежавю. Я уже видела эти стены и мысли мои остановились вместе с биением сердца, замершим на мгновение, прежде чем исторгнуть свою панику прямо мне в уши. Его стук, словно крик, вместе с потоком крови бился в моих висках и горле, и кончики пальцев рук мгновенно заледенели…

К стене был прикован человек. Он показался мне слишком молодым в сером сумраке подземелья и очень спокойным. И воины милорда тоже были очень спокойны и лица их были непроницаемы.

Цепи на ногах пленника показались мне совершенно излишними, но они усилили тот эффект, которого добивался милорд, и мое восприятие реальности происходящего привело мою волю к краю безумия. Мое тело поддалось панике, и я не могла вызвать в себе ни гнева, ни желания действовать. Вид пленника заморозил меня…

Почему-то я знала, что этот человек не осуждает меня, и не чувствует ни сожаления, ни прощения. Он кивнул мне – простое приветствие, но адресованное только мне, и я снова это поняла. И тогда я потянулась к нему, как тянулась когда-то к Алексу в своих мыслях, пытаясь в чем-то оправдаться, словно можно было заслужить прощение пленного лишь своей искренностью, но слова милорда остановили меня:

– Я не могу пощадить вас, потому что жизнь моих друзей ценится мною выше, чем собственная!

Милорд подошел так близко к пленнику, что коснулся ногами цепей, и я вздрогнула от их звука. Слова были лицемерны, но почему-то прозвучали очень искренне. И я почти поверила в то, что моя жизнь имеет для него ценность. Милорд же продолжал:

– Принцесса Лиина вверила мне свою жизнь и свою безопасность, и я обещал брату, что со мной ей ничего не угрожает. Из-за ваших действий я едва не нарушил слово. Ваше неуважение к моим законам и пренебрежение интересами моего народа заслуживает смерти.

Это был самый короткий в моей жизни приговор. Только потерпевшей я себя не считала, скорее наоборот. И ничего нельзя было сделать: ни просить, ни умолять, ни оправдаться. Можно было только смотреть и Анжей стоял за моей спиной, не давая уйти.

Я никогда не узнаю, о чем думал тот юноша перед смертью, как не знаю, о чем буду думать я в последние минуты жизни, но во всем этом не было никакого смысла. В смерти вообще нет никакого смысла. И я почему-то подумала: кто же будет убийцей – тот, кто вынес приговор, или тот, кто его исполнил? И в чем тогда разница между судьей, убийцей и палачом? Словно это были самые важные вопросы для меня. И мне иногда снится то, что произошло потом, когда милорд совершенно неожиданно обернулся и подошел ко мне. И взгляд его был взглядом мертвого человека…

Он вынул из моих ножен подаренный Дэниэлем кинжал и прежде, чем я успела ответить хоть чем-то, мои руки сковали крепкие руки Анжея, а движение руки милорда я даже не увидела – только серебристая вспышка в воздухе и звук, который ни с чем невозможно сравнить. Кинжал вошел точно в сердце: я стала понимать в этом толк после учебных боев с милордом, и я не кричала «нет». Я даже имени этого юноши не могла прошептать, потому что не знала его. И не было слез – лишь широко открытые глаза пленника и его молчание…

Я не молилась, не плакала и уже не боялась. Я не слышала, что говорил милорд, потому что уши мои заложило, но я видела, как шевелились его губы. Я могла дышать, но, казалось, забыла, как это делается и время остановило свой бег. Я парила в пространстве этого зала, и черные колонны зловещими тенями окружали меня. И я думала, как хорошо, что Дэниэль не знает, чья кровь на его кинжале.

Когда восприятие окружающей действительности возвратилось ко мне, мои руки были уже свободны, а милорд вложил в ножны мое оружие, заботливо кем-то очищенное и возвращенное убийце, чьи глаза вновь обрели жизнь. Было странно видеть жизнь в глазах милорда после того, как он отнял ее у другого. Он отнял ее легко, и я не могла не задуматься, с чем я столкнулась, и кем является милорд на самом деле. Только тогда клятва верности, данная мне народом принца Дэниэля, окончательно обрела свой истинный смысл.

Я отчетливо поняла, что могу стать такой же, как и милорд, и тогда наши цели совпадут. Но рядом с ним буду уже не я, а кто-то иной, потому что достижение общей цели означает убийство многих и многих людей, и моих друзей тоже. Именно я стану их судьей и их палачом, даже если убивать будет кто-то другой. Ни одна душа не сможет выжить после этого, как не сможет выжить и моя. И я призналась самой себе, что не смогу предать смерти принца Дэниэля ради спасения собственной жизни.

Никто не пытался задержать меня, когда я уходила, но Анжей меня проводил. Я добралась до своей комнаты и свалилась на постель в полнейшем изнеможении, и сознание мое выключилось прежде, чем голова достигла подушки.

Я проснулась глубокой ночью. Очнулась от забытья и долго лежала, устремив свой взгляд в распахнутое окно, пропускавшее звездный свет через прозрачные шторы. Это была не первая смерть, с которой мне пришлось столкнуться, но предчувствие, что она будет не последней, вызывало спазмы в желудке, и я ощущала во рту резкий привкус желудочного сока. Я не могла оставаться в замке, ибо сами стены давили на меня, мешая дышать.

Горе и боль заставили меня покинуть свою комнату, и эту ночь я уже не хотела и не могла провести в замке, как не хотела провести и все последующие ночи. И тогда я осторожно спустилась по стене, используя прочные лианы, опутавшие стены замка, и тайно прокралась в конюшни через восточную дверь, которой пользовались рабочие и служащие замка.

Предчувствуя ночную прогулку, Огонек обрадовался мне. Ожидание ночного глотка свободы заставляло его безупречное тело вздрагивать и пританцовывать, пока я накидывала седло. Я провела Огонька через сад и вышла с ним у ворот, расположенных возле хозяйственных построек, используемых для повседневных перемещений повозок с продуктами. Здесь не было постоянной охраны, а только ее пост неподалеку, периодически проверяющий целостность замков и ворот. У меня не было проблем с тем, чтобы сбежать, но погоня за мной была неминуемой.

Огонек обрадовался ночной прохладе и возможности прогуляться, словно вечность до этого простоял в стойле. Он уходил от замка на скорости, и я лишь поощряла его. Он не скакал, а летел, и ветер сушил слезы на моих глазах, не давая им пролиться.

Мы остановились у небольшого озера – далеко от замка, города и людей. Под звездным небом, отражавшимся в воде, мною владели странные чувства, похожие на горечь, беспомощность, злость, усталость и смятение. Я чувствовала себя марионеткой, с которой играли в игру без правил и чести.

Для милорда цель всегда оправдывала средства, и я знала, как далеко он может зайти в своем стремлении к власти, но ощущать собственную беспомощность я не хотела и не могла. Даже вынужденная подчиняться обстоятельствам, я воспринимала мир милорда, как свой собственный дом, но эти чувства меня обманули.

Я поняла, что заблуждаюсь, и этот мир никогда не станет моим. Я всегда буду чужой, несмотря на любое решение, – остаться с милордом или выбрать Дэниэля. Проклятая и обреченная в будущем на одиночество и смерть, – вот какой я увидела себя со стороны, и я безумно захотела исчезнуть. Я захотела уйти навсегда, вернуться к себе домой, где никто не замечал моего присутствия, где меня не обременял груз ответственности и страдания незнакомых мне людей.

Я так сильно захотела вернуться, что ощутила, как окружающий меня мир расползается, словно разорванный ветром туман. Пространство вокруг меня и ночные звезды сжались до одной единственной звезды, горевшей на небе, а затем все вокруг меня превратилось в огромную ревущую воронку, захватившую мое тело. Моя душа полетела к звезде – огромному и знакомому солнцу в конце бесконечного туннеля, вращавшегося вокруг меня с огромной скоростью. Где-то позади я услышала встревоженное ржание Огонька, но уже не могла остановиться. Всепоглощающая жажда побега и желание покинуть мир Дэниэля и милорда, поглотили даже мои чувства к Алексу. Но я не добралась до конца.

Сильный удар выбросил меня из объятий воронки, и я очутилась на земле, не в силах даже вздохнуть, словно словила оплеуху в солнечное сплетение. Я каталась по траве, сжавшись от невыносимой боли, пытаясь заполучить в свои легкие хоть немного кислорода. Жуткое ощущение тела, лишенного костей и опоры под ногами, владело мною, и я глотала свои слезы, пока не смогла дышать. Вслед за болью накатилась слабость, и я так и осталась лежать на земле, упираясь носом в чьи-то сапоги.

– Лиина! – Голос Анжея облегчения не принес.

– Как я устала от тебя, Анжей… – В те минуты я почти ненавидела его, хотя и понимала, что была не права. – Как же я устала от всех вас! – Поднявшись на ноги с трудом, я все же отвергла протянутую руку, предлагавшую помощь.

Чье-либо человеческое прикосновение было сейчас просто невыносимым для меня. С меня и так словно кожу содрали, и я ненавидела всех людей этого мира за их способность и готовность убивать. К тому же меня не покидало чувство собственной вины, а еще желания переложить всю ответственность за происходящее на Анжея.

Зато желанию обнять Огонька я не противилась, и прижавшись щекой к его шее, терпеливо ожидала, когда остатки боли исчезнут из моего тела. Огонек вопросительно косился на меня своим большим иссиня-черным глазом, а у меня не было сил даже подняться в седло: так слабы были руки и ноги. В довершение всего в висках зародилась новая боль, которая пульсировала, как живой организм, порождая невыносимое желание окунуть голову в ледяную воду.

Минуты ожидания тянулись бесконечно долго, а силы возвращались с трудом. И присутствие Анжея раздражало меня все сильнее. Но потом Огонек затоптался на месте, выражая явное неудовольствие, и потянул меня за собой.

С третьей попытки я забралась на него, и мы отправились обратно к замку. Ночная прохлада остудила жар моего тела, хотя и не могла заменить ледяной душ, но в голове потихоньку прояснилось, а ноющая боль окончательно ушла. Я не оглядывалась назад и всю дорогу молчала, как и Анжей, следовавший за мной.

Обратный путь показался мне намного длиннее, чем все прежние возвращения после дальних прогулок с Анжеем или милордом. И мне совершенно не хотелось возвращаться. К тому же меня посетили мысли о том, чтобы покинуть милорда и вернуться к принцу Дэниэлю. Это были мысли труса, но от них становилось легче…

В ту ночь я снова вернулась в кровать, а Анжей остался спать в моей комнате до утра – думаю ему, как и мне, было не до репутации.

На следующий день милорд в полной мере проявил все свое любопытство после доклада Анжея и фактически допросил меня о ночных событиях. Как и Анжей, он понял, что моя попытка вернуться в родной мир почти удалась, и его это почему-то поразило.

– Вы не говорили мне, что способны на это, Лиина! – Его голос был возмущенным, словно я солгала ему.

Мы оба посмотрели друг на друга обвиняющим взглядом – я за то, что он был возмущен и в чем-то меня безосновательно обвинял, а он – потому что был возмущен и даже расстроен. В конце концов, мы были чем-то похожи с ним или что-то было в нашей крови, что позволяло нам хорошо понимать друг друга.

Я пожала плечами, понимая, что вопрос по своей сути не требовал от меня ответа, ибо я в подробностях рассказала ему о своих ощущениях и желаниях, породивших ураган, почти вернувший меня домой.

– Чем же еще вы способны меня удивить? – На этот раз он спрашивал серьезно, и я поняла, что милорд ожидает ответа.

Но в меня уже вселился упрямый чертенок, который вместе с моим ослиным упрямством составлял непобедимый тандем. Я вовсе не собиралась рассказывать милорду о своих снах, где Дэниэль погибал, или о снах, преследовавших меня после встречи с покойным Королем Орлов. Я просто пожала плечами – жест недоверия и равнодушия.

И тогда милорду изменили его обычные спокойствие и терпение. Ему вообще никогда не нравился мой молчаливый, и собственно говоря, ничего особо не означающий жест, но только пожатие плечами и последующее мое молчание были способны его разозлить.

Милорд мог вытерпеть любые мои слова – обидные и жестокие, заслуженные и незаслуженные, но мое молчаливое: «отстаньте от меня и не приставайте» всегда раздражало его, словно я отрицала при этом само существование милорда, делая его неважным и незначительным. Для него это было нестерпимым, как стало невыносимым и в этот раз. Он ударил кулаком по столу и почти закричал:

– Довольно, миледи! Закончим вести себя словно непримиримые враги. Я убил того, кто пытался убить вас, и сделаю это снова, если понадобится. Ваша жизнь принадлежит только мне. Как и когда вы умрете, решать буду я и никто другой!

Лепестки цветов, стоявших в вазе на столе, задрожали от удара, и я вскочила с кресла, в котором сидела, намереваясь уйти. Мой порыв заставил милорда подняться, и он удержал меня за руку, не причиняя при этом боли. Затем сделал глубокий вздох и смягчил интонации:

– Есть люди, нетерпимые к любой власти, Лиина. Они бунтуют и нарушают спокойствие всего общества. Долг любого правителя – пресекать подобное, используя любые методы и способы. Мальчишка хотел вашей смерти и не мог оставаться безнаказанным!

Он осторожно тронул мое лицо и приподнял подбородок, вынуждая смотреть прямо в его глаза. Пальцы рук показались мне холодными, но взгляд милорда выразил сочувствие.

– Вы хорошо держались, моя леди. В моей стране смерти много и будет еще больше. Возможно, вам придется научиться убивать, чтобы выжить, и я помогу вам, даже если вы этого не хотите.

Затем он отпустил меня и повернулся спиной, направляясь к двери. У самого выхода обернулся и почти приказал:

– Я хочу навестить в городе Са Арэте одного человека и прошу вас сопровождать меня!

И я последовала за ним, как собачонка на привязи, приструнив на этот раз собственное упрямство, ибо с таким тоном лучше было не спорить.

Дорога в Са Арэт вела через тот злополучный город Саэрли, где меня пытались убить. Саэрли на самом деле был чем-то вроде отдельного населенного пункта, территория которого фактически входила в границы Са Арэта.

Тем утром мы проследовали через основную улицу Саэрли и через знакомую площадь города на большой скорости, распугивая и разгоняя первых появившихся прохожих. И количество воинов милорда, сопровождавших нас, увеличилось по сравнению с обычным числом вдвое.

Рядом с милордом на этот раз следовал сэр То Ан Лис, в полной мере оправдывающий свое имя. Молчаливый и абсолютно незаметный, он был на редкость внимателен к мелочам, ускользавшим от обычных людей. Его талант дополняли сильно развитая интуиция и способность предчувствовать опасность. Он нередко призывался милордом, а во время войны не покидал свиту Магистра, и насколько мне было известно, сэр Лис дважды спасал жизнь своего господина. Мне в подробностях рассказал об этом дядюшка Кэнт.

Жизнь в городе уже успела пробудиться и к моменту нашего прибытия бурлила вовсю. Люди куда-то спешили или не спешили, но все направлялись по каким-то делам с видом занятым и целеустремленным. Кто-то усердно отвешивал поклоны при виде милорда и его сопровождения, кто-то спешил убраться с нашей дороги, кто-то делал вид, что его наши дела не касаются, но сам милорд совершенно не обращал внимания на окружающих людей.

Мы прошлись по торговым рядам и остановились возле неприметной лавки господина Ли Таэра. Милорд говорил мне, что это лучшая ювелирная лавка во всей стране, одновременно торгующая оружием столько лет, сколько было самому городу. Владельцем оказался очень почтенный и абсолютно седой человек, однако назвать его стариком просто язык не поворачивался, и судя по его добродушной реакции, милорд нередко посещал его дом и явно не уходил с пустыми руками.

– Ваш заказ готов, милорд. Сейчас его принесут! – Господин Таэр произнес это с чувством собственного достоинства, слегка склонив голову перед милордом.

Я почувствовала тревогу и постаралась стать еще незаметнее, ретировавшись к маленькому столику для гостей, находившемуся в самом дальнем и почти неосвещенном углу лавки. Анжей заметил мой маневр и покачал головой, полагая его излишним, но я оставалась в своем убежище все то время, пока милорд внимательно изучал содержимое длинной коробки, врученной ему. По всей видимости, он остался доволен и даже улыбнулся, когда мы выходили.

В городе мы больше не задерживались, не считая небольшой остановки на перекрестке двух улиц, где пытались разъехаться и неудачно задели друг друга повозки с товаром.

Заминка была недолгой, но вынужденная остановка заставила меня более внимательно вглядеться в лица людей, останавливающихся на тротуарах, а также глазевших на нас и на произошедшее дорожное происшествие.

Я даже не поняла сначала, почему взгляды некоторых из них были прикованы именно ко мне, а не к милорду, пока не осознала их значение. В глазах людей я увидела презрение и на меня словно откровение снизошло. Меня не только презирали, но и ненавидели, и это не было моим воображением или фантазией. Я как будто их мысли читала, прикасаясь к чувствам и эмоциям, следуя тенью за их желаниями.

Мне стало совсем нехорошо, когда мелькнула определенно здравая мысль: я не способна любить ненавидящих меня людей. Мысль последующая была следствием предыдущей – милорд это понимал и именно в этом состоял его замысел. Иначе зачем тащить меня за собой в Са Арэт, да еще и сэра Лиса прихватив? И кому из нас, интересно, грозила опасность?

Когда мы выбрались из Са Арэта и свернули на западную дорогу, чтобы снова не проезжать Саэрли, милорд заговорил:

– Жители Са Арэта не отличаются любезностью. Не следует обращать на них внимания, Лиина.

Я пыталась сдержаться, но не смогла:

– Им сказали правду или намекнули на что-то вроде: «Она требовала смерти мальчишки, и милорд согласился с нею!»?

Наши взгляды пересеклись, и милорд улыбнулся в ответ на мой сарказм:

– Вы думаете, что народу Элидии нужна правда? Они знают о неудачном покушении на вас и вряд ли для них имеет значение, кто убил, если убили из-за вас.

Я почти ненавидела его в эти мгновения, а затем вдруг резко остыла и сказала то, что, действительно, думала:

– Юношу звали Альмэон. Он хотел меня убить и был честен до конца в своем стремлении. И он не боялся смерти. Вы же, милорд, используете меня, зная, сколь безразлична мне моя репутация. Мое знание о себе и мнение народа Элидии разнятся благодаря вашим действиям, но вы должны понимать, что ненависть к врагам и любовь к друзьям определяет не репутация человека, а его выбор.

До самого замка никто не проронил больше ни слова, но пообедали мы вместе. Несмотря на наши разногласия, милорд был очень милым за обедом и развлекал меня, снова став самым обаятельным и привлекательным мужчиной в моей жизни, способным увлечь любую женщину в этом мире, да и во всех остальных мирах тоже. Самое поразительное, – если милорд и играл, то никогда не переигрывал, не фальшивил и не драматизировал. Более того, он был настолько романтичен и увлечен своей игрой, что вслед за собой увлекал и меня.

За обедом он рассказал мне о своем детстве, по крайней мере, то, что он помнил о своей настоящей матери, которую, как и я, потерял слишком рано. Таким я его не боялась, не считая известного чувства тревожной бдительности, затаившегося где-то глубоко. И милорд удивил меня в тот день, потому что преподнес подарок – оружие, за которым мы ездили в город Са Арэт.

Длинная коробка скрывала в себе изумительную в своей смертоносной красоте шпагу. Это было не просто оружие, а очень дорогая смерть, на изготовление которой понадобилось время и мастерство. Милорд подарил мне не украшение, а холодное оружие, во все времена и всегда выступающее символом смерти, и я оценила значение его подарка. Такой же подарок преподнес мне и Дэниэль, но его кинжал был символом защиты. Подарок милорда намекал на другое…

Каждый, кто хоть раз прикасался к холодному боевому оружию, испытал определенные чувства. И я не могу утверждать, что они подлежат разделению на хорошие или плохие, правильные или неправильные. Все они – естественные для человека, взявшего в руки смертоносную сталь.

Оружие раскрывает человеку истину о самом себе. Стоит только прикоснуться к боевому оружию и желание применить его силу возникает независимо от целей, сформулировать которые, возможно, еще только предстоит. И кто воспротивится этому?

Ощущение силы пьянит, желание разрушения таится в подсознании, а чувство благоговения сродни дружеской привязанности к этим смертоносным игрушкам. Никогда в своей жизни я не встречала человека, способного отбросить оружие, как горячий уголек, нестерпимо жалящий руки. Человечество никогда не сможет жить в мире, ибо, чтобы добиться мира, надо уничтожить все человечество. И кому, как ни человечеству сыграть самую главную роль убийцы, будучи палачом и жертвой одновременно. И я не исключение из правила, ибо оружие вызывает во мне те же самые эмоции. Оно притягивает меня и рука, ощущающая его холод, никогда не дрожит.

Пусть я не оружейный мастер, но понять, сколько сил было вложено в создание этой шпаги, я могла. Легче обычной, она была приспособлена для моих не слишком широких ладоней и не слишком сильных пальцев. Смертельная сила, изящная красота, безумно дорогой подарок. Хорошее оружие ценилось в этом мире больше, чем человеческая жизнь, и за него отдавали не только деньги. Оружие дарили в знак преданности, особого расположения, покровительства и привязанности. Оно скрепляло клятвы и обещания, являлось символом власти, смерти, дружбы и даже любви.

Я приняла дар с благодарностью, однако проглотила рвущийся наружу вопрос. Что бы я стала делать, скажи вдруг милорд правду о смысле этого подарка?

Обед завершился в исключительно приятной атмосфере. И задним числом я понимаю, какое сильное воздействие оказал на меня подарок милорда. Неискушенная в любви, дружбе и ненависти, моя душа не могла не подчиниться милорду, и он увлек ее за собой на все последующие бесконечные дни и недели.

Мы снова вернулись к занятиям, но милорд изменил их содержание. Он не только учил меня сам, но и привлекал к обучению сторонних учителей. Он добавил к моему боевому арсеналу еще несколько видов холодного боевого оружия и увеличил физические нагрузки.

Я немного похудела, но взамен приобрела мускулы, гибкость, быстроту и что-то похожее на выносливость и силу. И еще я очень уставала. Даже природа вокруг казалась мне совсем иной, пока однажды до меня не дошло, что лето уходит, и вместе с ним умирают цветы в саду и листья на деревьях. По ночам стало намного холоднее, а днем приходили долгие, нудные и серые дожди.

Однажды милорд предложил сделать перерыв в наших занятиях, и я с радостью согласилась. Я почему-то всегда с радостью соглашалась на любое предложение ничего не делать. Пытаясь оправдаться перед собой, я убедила себя в том, что в глубине каждого человека прячется заросшая паутиной и мхом Ее Величество Лень. Для нее не имеют значения возраст и воспитание. Она непобедимая, вечная и бессмертная. И я иногда позволяла ей всецело завладевать моим телом.

Не знаю почему, но лень обладала способностью отключать меня от разрушающего воздействия внешнего мира, окружающих людей, собственной работы. И тогда я переставала что-либо делать, куда-то торопиться, даже говорить с людьми. Я могла часами просиживать в кресле с книжкой в руках или смотреть на облака; лежать на диване в обнимку с подушкой и грезить о неведомых мирах; смотреть на ночные звезды, пока не закроются глаза или просто глядеть в потолок, не думая ни о чем. Меня не мучала совесть и я ощущала приятное безразличие ко всем текущим делам, и мне было все равно, что происходит за пределами моего собственного «я».