Дневник из преисподней

Мне стало казаться, что рано или поздно, но окружающий мир заплатит мне забвением, ибо время проходит мимо меня. Оно проходит слишком быстро для того, чтобы успеть понять, для чего человек приходит в этот мир, и почему он так быстро уходит. Я словно погрузилась в сумеречные сны, которые угнетали мое сознание и гнали к его поверхности лишь самые темные желания моей души.

Алекс словно понимал мое состояние и почти не вмешивался в него, но во время ночных привалов он рассказывал мне о своем детстве и о своем отце. Он рассказывал о себе и его жизнь показалась мне серой и скучной. Я ловила себя на мысли, что никак не могу понять, откуда в нем горит яркий свет, освещающий сумрак внутри меня. И я не могла ответить себе, почему в своем выборе он предпочел орлам людей. Только одно я поняла в нем очень хорошо – его молодость и безграничная любовь к жизни дополняли этот свет, горевший неиссякаемым пламенем.

Моя душа тянулась к Алексу с самой первой нашей встречи, словно знала и чувствовала, что только он способен ее излечить. В нем жил источник ее потерянной и забытой радости, и мой разум начал это понимать.

Ночью я закрывала глаза и засыпала под шепот листвы и музыку ветра. Мой сон не прерывали крики ночных птиц и громкие переклички насекомых в траве. На границе сна и бодрствования я думала о том, что рядом с Алексом из сердца уходит боль, и горькие события вчерашнего дня вдруг становятся очень далекими. Такими же далекими, как звезды над головой, смотревшие прямо на меня.

Мой разум стремился к ним, а душа воспаряла над телом, когда оно засыпало, но звезды не снились мне. Они никогда не снились мне, словно небо отрицало мое существование. Иногда мне казалось, что оно не замечало меня, не видело меня, словно я была далека, а небеса – недоступны. И небесам были неведомы мои мысли, желания и надежды. Но спустя какое-то время мне стало казаться, что я ошибаюсь, и надежда увидеть звезды в своих грезах возродилась вновь, словно именно Алекс был связующей нитью между мной и небесами. Я думала о нем и о звездах, когда засыпала…

Когда мы вернулись в столицу Эльдарии, я отчетливо поняла, что вернулась другим человеком. Город уже не вызывал того восхищения, что раньше, а долгие объятия Мастера не доставили радости. И все же я почувствовала невыразимое облегчение от одной только мысли, что он боялся за меня и беспокоился о нас. Это растрогало меня до глубины души, хотя, коснувшись собственных мыслей и чувств, я даже удивилась себе, не понимая, как сентиментальность и сумрак умудрялись уживаться друг с другом.

Алекс рассказал Мастеру все, что с нами произошло, передав краткую версию последних событий, и Мастер ни словом, ни даже взглядом не осудил моих действий. Напротив, он произнес в ответ фразу на древнем языке, означавшую нечто вроде: «Все, что ни делается, делается к лучшему и во славу Небес», и я окончательно успокоилась.

Вечер, всю ночь и следующий день я провела в постели. Пережитые испытания не прошли бесследно. Переломы зажили, но ощущение боли осталось в памяти, и мозг хранил эти воспоминания, по-прежнему, не позволяя твердо стоять на ногах. Казалось, он не верил в возможность быстрого выздоровления, и я не могла осуждать его за это. Как можно обижаться на собственный разум, если внушение самой себе мысли о полном выздоровлении не находило отклика даже в моей душе, не говоря уж о подсознании, которое никак не желало избавить меня от фантомной боли в ногах.

Выспавшись и отдохнув, проголодавшись так, словно не ела несколько дней, я наконец-то покинула свою комнату и спустилась в столовую, где в это время разжигали огонь в камине и подавали ужин. Мастер и Алекс уютно устроились в креслах за столом, и при моем появлении Алекс отсалютовал бокалом, полным вина. Судя по его состоянию, бокал вина был не первым, и я позавидовала Алексу. На меня легкие алкогольные напитки этого мира почти не действовали. Более привычный к другим напиткам, мой организм даже расслабиться не мог. Иногда это сильно раздражало.

Судя по состоянию стола, ужин подходил к концу, но для меня оставалось нетронутое блюдо с рыбой, еще теплой и пахнущей так ароматно, что шансов остаться на тарелке у нее не было вообще. Мастер улыбался, глядя на то, как я расправляюсь со своим ужином, а затем поближе пододвинул тарелку с фруктами и сыром, налил чаю и положил мне на блюдце большой кусок фруктового пирога.

Пока я расправлясь со всем, что еще оставалось, Алекс подошел к камину, и облокотившись на его каменный фасад, положил еще несколько поленьев. Когда он посмотрел на меня, огонь танцевал в его глазах свой странный и завораживающий танец, и совершенно неожиданно Алекс произнес, ни к кому не обращаясь:

– Мы горечь топили в холодном вине, и образ таинственный таял в огне. Хотелось, казалось и верилось мне – опять небеса на моей стороне…

Он вздохнул, а Мастер пересел поближе к камину в огромное старое кресло и ответил ему:

– Возможно, так оно и есть, но за время вашего отсутствия Магистр дважды просил Лиину нанести ему официальный визит. Его приглашения лежат в кабинете Дэниэля. Боюсь, милорд ищет повода для ссоры с братом, которому вряд ли понравится такая настойчивость! – Посмотрев на меня, Мастер слегка кивнул, а затем вернулся к обычной манере изложения, – Возможно, ссоры не избежать, поскольку наши надежды на мир тесно связаны с твоей жизнью, Лиина. Люди верят в пророчество и в то, что ты исполнишь его.

Мастер приподнялся с кресла и достал упавший на пол шерстяной плед, затем подтянул его к коленям. Зябко поежился, несмотря на огонь в камине, и продолжил:

– Рано или поздно мы все умрем, но я хочу встретить собственную смерть, зная, что вы живы и счастливы. Я больше не хочу никого хоронить, дети мои…

Мастер замолчал. Скрестив руки поверх теплого покрывала, он долго смотрел на огонь, словно сжигал в нем свои горькие думы и мысли. Потом продолжил, не замечая, как комнату окутывает ночная тьма:

– Ты вправе сама выбирать свой путь, Лиина, и я уже не уверен в правильности своих наставлений. Правда многолика и зачастую истина скрыта от нас. Моя правда заключается в том, что смерть Магистра принесет мир этой стране. Твоя правда отрицает его убийство, даже во имя нашего блага. Истина заключается в том, что все мы зависим от твоего выбора. Ты можешь победить милорда, если захочешь, но он сделает все, чтобы ты никогда не захотела этого. И ты не сможешь вечно сохранять существующее положение, жертвуя фигурами, как в твоей игре под названием шахматы.

– А если обмен равноценный? – Я прошептала эти слова и столкнулась с глазами Алекса, явно не пытавшимися поддержать меня.

Но Мастер отмел мои возражения:

– Единственным и равноценным обменом на твою жизнь будет полное и несомненное признание Магистром своего поражения в соглашении с Дэниэлем. Слово, данное милордом, словно клятва, которую ты даешь своему Богу, Лиина, и бессмертие твоей души является залогом ее исполнения. Но залогом исполнения слова милорда являются наши души и жизни, возможно, жизни всех, кто предан принцу Дэниэлю. Твоей жертвы будет недостаточно и милорд не примет ее. Он начал эту войну и закончит ее любой ценой, даже ценой жизни своего брата и народа принца Дэниэля. Если ты встретишься с милордом и останешься с ним, он найдет способ и возможность привлечь тебя на свою сторону. Поверь мне, Лиина, люди не оценят твоей жертвы, но легко пойдут за победителем.

В камине щелкнул уголек, и треск горящей древесины прозвучал в комнате, словно выстрел, но Мастер не заметил этого в отличие от меня. Бокал Алекса давно опустел, а его голова все ниже склонялась к огню. Казалось, его мысли были далеко и заглядывали в будущее, которое рисовал Учитель, и Алекс не выдержал и встрял в разговор:

– Насколько я понимаю, присутствие Лиины в нашем мире – это возможность разрешения затянувшегося военного конфликта между Дэниэлем и его братом. Ее выбор может закончить спор. Почему Магистр торопит ее? Люди воевали годами, почему не пожить в мире еще пару десятилетий? – Алекс озвучил свой вопрос, наконец-то оторвавшись от огня и его замысловатых плясок.

Вопрос повис в комнате, словно живое воплощение родившегося недоумения, и я почти физически ощутила сомнения Мастера в наших умственных способностях:

– Ты не видишь дальше собственного крыла, Алекс. У Магистра есть годы и он может провести их рядом с ней. Подумай! Годы, которые они проведут вместе, и только милорд будет решать, каким она увидит наш мир и каким станет он сам в ее глазах. Уже сейчас, понимая, что милорд – зло, Лиина не может решить для себя, как ей поступить. Он привлекает ее своей силой и красотой. И мы не можем отказать ему в благородстве, Алекс. Что же будет с ее мнением через годы, проведенные рядом с ним? В чем он сможет убедить ее? Вот почему я говорю, что война может стать неизбежной. Если Лиина забудет, кем мы являемся для нее, или усомниться в нас, нам придется бороться за свои жизни! – Мастер вдруг закашлялся, и я подала ему собственную кружку с чаем, еще не остывшим, к которому так и не притронулась.

Мастер благодарно кивнул и отпил несколько глотков, а затем почти прошептал, обращаясь только ко мне:

– Я вижу смерть за твоей спиной. Ты победишь, Лиина, или мы все умрем…

На этой зловещей ноте Мастер закончил разговор, и пожелав нам доброго сна, удалился неспешно и с тяжким вздохом, оставив меня с моими мыслями и с Алексом.

– Что ты решишь? – После своего вопроса Алекс пересел в кресло Мастера, а я выбралась из-за стола и устроилась на его место.

Уставившись на огонь, я попыталась сообразить, чего вообще хотел от меня Мастер, но поняла, что в данный момент я не могу даже внятно ответить на вопрос Алекса. И уж тем более не смогу сидеть здесь возле камина и вместе с Алексом хладнокровно обдумывать план убийства милорда.

Однако Алекс считал по другому:

– Милорд не может заставить тебя, а я могу помешать его планам и убить его! В мире людей слишком много бессмысленных пророчеств и верить в них – не лучший выбор. В конце концов, есть и другие способы умереть! Магистр может заболеть или упасть с коня и сломать себе шею. И войне конец!

Помню, я улыбнулась, выслушав его, а затем скептически пожала плечами:

– Значит, не упадет и не свернет себе шею. Но ты должен знать, Алекс, что я никогда не открою милорду ворота Даэрата. Единственное, что пугает меня – это тьма в душе милорда, и мне кажется, что такая же тьма живет и во мне. Даже Мастер видит ее. Он предлагает отнять жизнь Магистра и полагает, что я способна на это. Отсюда же вытекают и все его сомнения и неуверенность в моей преданности Дэниэлю. А что, если Мастер прав? Милорд был откровенен со мною – зло, не скрывающее своей сущности; ненависть, рождающая угрозы и обещания смерти. Он притягивает меня к себе, но я ненавижу страдать и сомневаться. Я всего лишь человек, Алекс, но одному человеку не дано изменять миры…

– Значит, ты принимаешь приглашение Магистра? – Алекс просто спросил, одновременно понимая, что решение уже принято, но не было в его голосе ни осуждения, ни разочарования.

Почему-то именно его одобрение или деланное равнодушие затронули меня больше, чем открытое несогласие. Находясь в этой комнате, за многие мили от милорда, я незримо ощущала его присутствие и откуда-то знала, что в данный момент он думает обо мне, словно подслушивает наш разговор или читает отголоски моих мыслей. Я не сказала Мастеру и Алексу одного – я уже не была простым человеком из другого мира. Я стала названной сестрой принца Дэниэля и получила реальную власть, невозможную без знаний о фактическом финансовом положении страны, в одночасье ставшей и моей. Дэниэль несколько дней посвящал меня в свои последние решения и государственные планы. Мы не были готовы к войне!

Я несколько раз повторила эту фразу про себя, оценивая ее смысл, и осознала себя частью этого мира, лишь произнеся ее вслух. Мы не были готовы к войне, и отклоняя приглашение милорда, я отклоняла не простое предложение гостеприимного хозяина, а официальное приглашение правителя другой страны. Любые союзы заключались в этом мире лично правителями, и если я хотела мира – в чем бы он ни заключался, начинать с игнорирования милорда было не лучшим вариантом.

Мастер мог сомневаться во мне, даже считать ребенком, и я могла сомневаться в правильности своих решений и поступков, имея на это полное право. И не только сомневаться, но и подолгу обдумывать возможные варианты решения очередной проблемы, прежде чем действовать.

С другой стороны, я была способна на поступки рискованные и неожиданные для всех, кто знал меня очень хорошо, или предполагал, что знал. Риск одновременно был и не был свойством моего характера. Я не была совершенством в отличие от Дэниэля, чьи решения всегда были правильными, рациональными и компетентными с любой стороны. Его риск был оптимальным, последствия предсказуемы, решения логичны, а результаты желаемы и достижимы. Мои же поступки зачастую обладали чем угодно, только не логикой. Но рационализм и здравый смысл тоже диктовали мне свои условия, благодаря чему в моей жизни не было места фантазиям.

При нашей первой беседе с Мастером я подвергла сомнениям его доводы и посчитала, что затеянная Дэниэлем и его братом шахматная игра – всего лишь авантюра, призванная сохранить временное перемирие. Куда проще играть судьбой одного человека, чем продолжать убивать сотни людей во имя цели, ставшей недостижимой. Но, поразмыслив над словами Мастера о выборе между Дэниэлем и Магистром, я поняла, что ошибалась. Если это и была шахматная игра, то фигуры в ней являлись живыми людьми, и они вот-вот могли начать умирать по-настоящему.

Я ответила Алексу, что приму предложение милорда вовсе не потому, что опасаюсь последствий другого решения, и не потому, что желаю мира. Я сказала, что милорд заслуживает уважения к себе, для меня же – это возможность узнать его поближе. Какую бы тень не увидел Учитель за моей спиной, тогда я искренне верила в то, что до смерти было еще очень далеко, и она показалась мне призрачной и нереальной в ту ночь.

Глава пятая

ДЕНЬ ПЯТЫЙ: «И окунулся я в ту ночь, что всех длинней. В себе искал я зло и думал лишь о ней – о той болезни, что наполнила меня. И гневом преисполнилась душа».

Когда-то я думала, что самой длинной в моей жизни была ночь, проведенная возле тела моей мамы. Но на самом деле самых длинных ночей в нашей жизни бывает несколько. Такие ночи не только меняют нас, но и определяют дальнейшую судьбу. Только они не способны привести нас к правильным выводам или верным решениям.

Сгорая или застывая в бесконечной ночи боли и ожидания, наши души умирают и возрождаются единожды или несколько раз. И каждое возрождение, словно рождение маленького ребенка, исполнено муки и одновременного облегчения и даже радости. Но этот ребенок, как и наша душа, слаб и беспомощен, и нуждается в опеке более мудрого. Мы же принимаем решения с новорожденной и искалеченной болью душой, и наши дальнейшие поступки не отличаются мудростью.

В чем же тогда смысл?

Только на краю гибели я понимаю, что возможный ответ на этот вопрос достаточно прост – нам дается еще один шанс все изменить или даже начать заново, и неважно, как мы жили до этого, но важно, как мы будем жить дальше.

И если хорошенько оглядеться по сторонам на рассвете рождения новой души, то можно увидеть того мудреца, которого послали нам небеса. Оттолкнете вы его или приблизите – зависит от вас, но если вам дороги ваша собственная жизнь и ваша душа, хотя бы выслушайте его…

Мое решение принять предложение милорда на самом деле далось мне непросто. После «приключения» в Стране Орлов я желала лишь одного – покоя и невмешательства. И милорд не был тем человеком, которого я хотела бы видеть возле себя. Но я не могла не попрощаться с Дэниэлем и не спросить его мнения.

Ранним утром я и Алекс отправились в замок Дэниэля – его официальную резиденцию. Мы выехали за ворота и ветер с холмов, веками стоявших вокруг города, принес запах свежести и надвигающегося дождя. Огромные иссиня-черные тучи надвигались на нас, и я невольно остановила коня и оглянулась назад. Огонек заплясал подо мною, недовольный моей сентиментальностью, но он хотя бы понимал меня.

Мой конь, гарцующий на холмах, встряхивал гривой, и его ржание стоном отозвалось в моем сердце. Город был прекрасен и одновременно беззащитен перед огромной дождевой тучей, грозившей поглотить солнце, еще не успевшее засиять в своей первозданной красоте. На город надвигалась тьма, и тьма поглощала и меня. Я не просто покидала столицу, я пыталась унести в своем сердце любовь к обретенному дому, но где-то в глубине души понимала, что не только не забираю ее с собой, но и оставляю часть себя в покинутом мною краю. Мне хотелось плакать и только Огонек понимал почему.

Мы не успели добраться до замка Дэниэля до начала дождя и здорово промокли, а последствия холодного душа потом сполна сказались на моем здоровье. Тем не менее, встреча с Дэниэлем обрадовала не только меня, но и Алекса, да и самого принца тоже. Его одобрительная реакция на рассказ о произошедших событиях и моем решении встретиться с милордом не только успокоила меня, но и навела на мысль, что мне предоставлена если не абсолютная, то вполне неограниченная свобода действий. Дэниэль отчетливо дал понять, что благодарен за спасение жизни Алекса, и тот факт, что я рисковала жизнью, стоил его переживаний, но никак не осуждения.

Единственное, на чем он настоял – на необходимости взять с собой Грэма. Дэниэль сказал, что вряд ли я буду нуждаться в друзьях рядом с милордом, но я определенно буду нуждаться в верном мне и только мне человеке.

На следующий день с небольшим, но довольно почетным эскортом меня проводили до реки, по которой я и Грэм спустились до самой Элидии – страны, где правил милорд. За время пути какое-то легкое, но очень навязчивое и потому неприятное чувство тревоги не покидало меня. Однако присутствие Грэма успокаивало, хотя и не до конца. Я не чувствовала себя в безопасности с момента, как ступила на палубу корабля, и незримая связь с Магистром проявилась словно бы ниоткуда. Внутренняя дрожь пробирала меня каждый раз, когда ночной ветер или утренний бриз обдували плечи и шевелили волосы, и прогулки на свежем воздухе вдруг перестали мне нравиться. Порой приходилось стискивать зубы, не позволяя им стучать, и в какой-то момент я поняла, что вовсе не боюсь, а скорее заболеваю. Меня лихорадило от высокой температуры, и разум не мог противостоять воле милорда, старательно вторгающегося в мои сны и мысли. Он ждал меня и в его ожидании было что-то от паука, способного неподвижно высиживать целые часы, подкарауливая свою добычу. Я злилась на себя, злилась на болезнь и злилась на милорда. К концу пути я почти пожалела, что не осталась с Дэниэлем еще на несколько дней, но кто же знал, что холодный дождь уничтожит последние защитные силы моего организма. Хотя это и было предсказуемым после непростого путешествия по Ранта Энарэ.

Через четыре дня, показавшихся мне вечностью, мы прибыли в Элидию – прекрасную жемчужину в окружении сотен озер, сверкающих, как огромные драгоценные алмазы, и высоких гор, черных, как антрацит. Замок Магистра вплотную примыкал к величественным горам, чьи вершины терялись где-то в небесах. С другой его стороны в долине цветов и садов под лучами солнца алмазными россыпями сияли десятки озер, окруженных деревьями, чьи ветки гнулись к земле под тяжестью ягод и плодов. А дальше начинались бесконечные леса, которые разделяла река. И будь я проклята, если Магистр не знал, что я буду в его стране здесь и сейчас именно в этот день.

Когда Грэм выводил коней с корабля, я выискивала в толпе знакомую фигуру, потому что ощущала на себе пристальный взгляд, от которого пробирало холодом, пробегавшим морозными струйками по затылку. Мне даже полегчало на минуту и голова перестала болеть. И все же, чтобы спуститься на пристань на своих ногах, я приложила немало дополнительных усилий. Пытаясь убедить себя в том, что взмокшая спина и пересохшее горло – следствие болезни, а не страха, я с трудом вскарабкалась на спину Огонька и последовала вслед за Грэмом через огромную толпу гомонящих и занятых работой людей.

Мы не успели окончательно выехать с пристани, когда увидели милорда и его сопровождение. Перед ним и его людьми толпа расступилась просто с ошеломляющей быстротой и за считанные минуты вокруг нас не осталось никого. В целом мире остались только двое – я и милорд, и глаза последнего вдруг приблизились ко мне, хотя сам милорд не приблизился ни на шаг. Я как будто посмотрела на экран, где шел художественный фильм, и в ту же секунду фильм стал реальностью. Только не я заглянула в него, а он пришел ко мне, заглядывая в мое сердце, и стал реальнее самой жизни.

Я выдавила из себя приветственную улыбку, хотя подозреваю, что попытка выглядела жалкой и вряд ли удалась. Но милорд был слишком хорошо воспитан и его ответная улыбка, как и приветствие, были безупречны. Даже его взгляд потеплел, когда я приблизилась к нему на расстояние вытянутой руки.

– Я ждал от вас письма, Лиина, но вижу, что вы не приветствуете длительные переговоры, – он кивнул мне и протянул свою руку. – Слышал, что в вашей стране пожимают руки в знак особого расположения.

Я пожала его руку в ответ и ответила, что не умею писать официальные письма, но моя задержка с ответом на приглашение вызвана уважительными причинами.

Обмен любезностями закончился, и мы покинули пристань, но я не смогла удержаться от вопроса, заметив, как мало воинов его сопровождает:

– Неужели вы не опасаетесь появляться здесь со столь малочисленной охраной? Принц Дэниэль говорил, что вы пережили не одно покушение на свою жизнь, а гибель королевской четы от вашей руки призывает к отмщению уцелевших воинов, не отказавшихся от своих клятв.

В конце концов, историю Элидии и ее завоевания рассказывали мне все, кто только мог, и я знала, что прежние король и королева были убиты Магистром, а тело их сына так и не нашли, что породило слухи о его чудесном спасении.

Милорд похлопал своего коня по шее и тот увеличил свою скорость, а мой Огонек последовал за ним. Только выехав за пределы жилых домов и ступив на дорогу, ведущую прямо к его замку, милорд остановился и ответил мне:

– Когда я взял замок и вошел в королевские покои, они были мертвы! И не я приложил руку к их смерти! – Его тело напряглось, но сразу же расслабилось, а по лицу прошла серая тень явного неудовольствия, адресованная мне. – Уцелел лишь молодой наследник. Мои воины ранили его и привели ко мне. И вы задаете мне вопросы, принцесса, на которые должны знать ответы.

Я почувствовала себя неуютно после этих слов и довольно холодного тона, и уже пожалела, что задала свой вопрос, но милорд продолжил рассказ:

– В этой стране, Лиина, – легкий взмах руки очертил окружавшее нас пространство, – я слыву безжалостным убийцей и жестоким правителем, и поверьте мне, подарив Рэймонду жизнь, я без сожаления отниму ее в свое время.

Тронув коня, он снова увлек всех нас за собой, и мои мысли галопом помчались вместе с моим конем. Господи! Это Рэймонд был наследником и будущим правителем Элидии!

Я даже не осознала, что почувствовала после откровенных слов милорда, но я хорошо помнила, как тяжело выздоравливал Рэй и сколько боли он перенес. Его раны не пытались лечить, и количество старых шрамов на его теле превышало по площади не затронутую ими кожу. Я поняла, откуда они появились, как поняла, кем они были нанесены, и я разозлилась! Но никакие предчувствия не посетили меня в тот момент, хотя милорд прямо пообещал мне убить Рэймонда. Может быть, я была слишком загружена мыслями о самой себе, чтобы рассуждать о ком-то еще? Или в глубине души поняла, что лично мои проблемы только начинаются.

Да и что такое проблемы вообще, тем более, чужие? Можно ли назвать их задачей, которую необходимо решить, или препятствием, которое мы вынуждены преодолевать? А может, проблема – всего лишь неуютное событие, которое нужно просто переждать, ни во что не вмешиваясь?

Должны ли мы решать чужие проблемы? И нужно ли что-то делать, если в наших силах помочь, но никто не просит об этом?

Впервые за всю свою жизнь я задумалась над тем, почему никогда не просила о помощи. При столкновении с любой проблемой моим первым побуждением всегда было действие – и действие автономное и самостоятельное. Я искренне считала, что только я должна и могу справиться с тем, что мне угрожало.

Справляться со своими проблемами самой – было для меня абсолютно естественным и, более того, единственно правильным решением. Но теперь я думаю, что причиной этому являлось мое одиночество. Я не просила о помощи не потому, что некого было просить, а потому, что никогда и никого не пускала в свое сердце до конца, оставляя для себя и только для себя хотя бы одну потайную комнату в нем. Я была одинокой на самом деле, возможно, не осознавая этого до конца. И лишь мое сердце знало, насколько оно одиноко, и потому понимало, какая судьба была мне уготована.