
Полная версия:
Судьбы
Поприветствовав наблюдавшего за ними князя, он подал знак ожидавшему приказа молодого барина лакею. Тот вынес из кареты нарядную коробку и перевязанную атласными лентами картонку.
– Взгляни, – пригласил Ольгу поощряющий жест корнета открыть хранящуюся за шелками тайну.
Заинтригованная, она потянула ленту, сняла подбитую атласом крышку. Пальцы извлекли отделанный золотой нитью короткий приталенный камзол бирюзового цвета, длинную пышную юбку, батистовую сорочку с кружевным жабо. На дне покоились высокие сапожки с затейливыми пряжками и перчатки. Из открытой картонки глянула дымка повязанной на шляпке-цилиндре вуали.
– Амазонка, – восторженно выдохнула девочка, в мыслях которой, казалось, не укладывалось, что кокетливый туалет, непременный в модном гардеробе выезжающих на прогулку или охоту дам высшего света, для нее.
– Она твоя, – ободряюще вымолвил щедрый даритель. – Уверен, тебе уже не терпится ее примерить, – понимающе улыбнулся он.
В сопровождении двух слуг, подхвативших драгоценные для барышни коробки, девочка поспешила в свою комнату.
Камердинер корнета с поклоном принял его вещи и, выслушав короткий приказ, живо скрылся в доме. Исполняя желание молодого барина, на столе появился новый прибор. Наспех перехвативший что-то из закусок, Олег с видимым волнением ждал возвращения княжны.
И вот, облаченная в изысканный наряд, она появилась.
– Как тебе удалось угадать с размером? – поинтересовался вполголоса удивленный Михаил Александрович у любующегося застывшей перед ними в изящном реверансе девочкой Олега.
– Не поверите, – одаривший ее исполненной восхищения улыбкой, откликнулся тот. – Счастливый случай: в Пассаже я встретил князя Вяземского с дочерью – ровесницей Оленьки. Прослышав о нашей гостье, ее сиятельство живо предложила помощь с примеркой амазонки и изъявила намерение поскорее познакомиться со счастливой обладательницей наряда.
– Вяземский наверняка убедил дочь в невозможности этой встречи, – предположил взволнованный новостью князь.
– После смерти почившей два года тому жены Вяземский ни в чем не отказывает единственной дочери, – угадавший причину тревоги Михаила Александровича, возразил Олег. – Скрепя сердце князь согласился исполнить и это ее желание, – усмехнулся он ожившей в памяти сцене в Пассаже. – Во вторник они почтят наш дом визитом.
– Невероятно! – выговорил обескураженный слушатель.
Локтя Олега робко коснулась девичья рука.
– Теперь я смогу ездить верхом? – тихо напомнила о себе настороженная вдруг ставшими серьезными лицами деда и корнета княжна.
Тотчас позабыв обо всем ином, Олег наклонился к ней.
– Если ты согласна мне довериться, – обратился к девочке его испытующий взгляд, – я буду твоим наставником. И скоро ты станешь непревзойденной наездницей, – пообещал корнет тотчас кивнувшей ему Ольге.
Она приподнялась на цыпочки и коснулась губами уголка его губ. От этой ласки зашлось мужское сердце, неожиданно попробовавшее на вкус новое, непонятное, но притягательное чувство.
Глава 11
Отныне князь видел внучку лишь в столовой за трапезой или в разбуженной уже в сумерках огнями свечей гостиной за чаепитием, сопровождаемым восторженными впечатлениями девочки об еще одном прожитом по-новому дне.
Она с радостью вставала рано и, одетая в домашнее платьице, рука об руку с уже ожидавшим ее внизу постоянным в чувствах и намерениях кавалером отправлялась к конюшне.
Пока Олег совершал традиционный утренний променад верхом, она на извлеченном из принесенной с собой папки листе картона рисовала позирующего ей стригунка, с первого же дня привязавшегося к привечающей его девочке.
По окончании завтрака корнет и княжна какое-то время проводили на террасе в обществе князя, с подлинным интересом внимающего рассказывающей о своих желаниях и планах внучке.
Выразившие признательность снисходительному к ним князю извиняющими стремление остаться вдвоем улыбками, Олег и Ольга торопились на урок верховой езды. Сменив прежнее платье, они отправлялись на лужайку, где их ожидал конюх с отдохнувшим иноходцем уже под дамским седлом.
В чутких руках своего учителя, молодого, но обладавшего природным тактом, свойственным не всякому опытному мужу, великодушно не замечавшего промахов, но поощрявшего даже незначительные успехи юной подопечной, Ольга день за днем усердно осваивала мудреную науку.
Всегда подле нее, всегда начеку, предупреждая любое ее неверное движение, Олег с окрыляющим его удовольствием отмечал про себя, как с каждым разом становится увереннее рука его ученицы, ловко и даже дерзко укрощающей страхи и сомнения.
И когда несколько уроков спустя, без помощи ее впервые оставшегося в стороне наставника поднявшись в стременах, в грациозной позе устроившись в излучине седла, Ольга пустила послушного ей жеребца по беговой дорожке, в груди сторицей вознагражденного Олега дрожало восторжествовавшее над иными чувство – триумф творца, восторгавшегося созданием рук своих.
Во взаимной приязни всецело поглощенные друг другом, подчас забывая о времени, княжна и ее спутник возвращались в дом к обеду и, утолившие голод сытными блюдами, ничуть, казалось, не утомленные, исчезали в парке снова.
Блуждая в лабиринтах живых изгородей, заглядывая в уголки княжеской оранжереи, расположившись на отдых в деликатной к чужим разговорам по душам беседке, каждый из них старался с лихвой удовлетворить желание спутника как можно лучше узнать посланного ему друга, открыв потаенные уголки своей души.
Решительно презревшие разницу в возрасте, оба без обиняков и с удовольствием говорили обо всем: о сложившемся образе жизни, об увлечениях и привычках, о подстрекающих и питающих ум книгах, о рожденных их страницами суждениях, об искушающих душу желаниях и страстях.
В сердце девочки, чье немногочисленное до недавних пор общество составляли отец, гувернантка да пара бывающих в доме матрон почтенного возраста, царила смута. Познав лишь слепое родительское обожание, в каждом предупредительном жесте, в каждом взгляде, в каждой фразе шагнувшего в ее жизнь молодого мужчины она неожиданно для себя открыла неисчерпаемое богатство чувств, от которого дух захватывало.
Олег же безошибочно разглядел в ней преисполненную глубоких чувств душу, открытое сердце, чьим бескорыстным желанием было беззаветно любить и быть необходимой кому-то. Однажды осознавший, как претит его Оленьке фальшь, он ни разу не уронил себя в ее глазах лестью или притворством – недугами общества. В ней удивительным образом жили вместе детская чистота и житейская мудрость, и их редкая гармония будоражила сердце познавшего людей корнета.
Всячески поощряя ее откровенность, выказывая интерес к притягательно свежим, без налета презираемых ханжеских предрассудков мыслям и речам, Олег испытывал счастье, будучи вознагражденным самым дорогим – доверием девочки, находящей возможным и должным посвящать его в ее чувства.
Глава 12
Шла вторая неделя пребывания княжны Шаховской в имении деда. Наступил упомянутый корнетом вторник. В полуденную пору у парадного подъезда особняка остановился украшенный гербом уходящего корнями в древность рода экипаж. К встречающему именитых гостей хозяину поместья шагнул князь Вяземский.
– Благодарю ваше сиятельство за оказанную моему дому высокую честь, – приветствовал его Михаил Александрович.
Поклонившийся в ответ ему и корнету, тот обернулся к карете. На подножку ступила худенькая светловолосая девочка со следами усталости на блеклом лице. Опершись на поданную заботливым отцом руку, степенно сойдя наземь, она ответила любезным словам Михаила Александровича реверансом.
Поднявшая голову княжна встретилась со взглядом с интересом рассматривающей ее оставшейся в стороне Ольги Шаховской. С просиявшим радостью лицом девочка торопливо шагнула к той, ради знакомства с которой проделала долгий путь из самой Москвы.
Князья переглянулись. В повисшем молчании на лицах обоих явственно читались неловкость и напряжение.
– Оленька, – поспешил разрядить обстановку корнет, – позволь рекомендовать тебе ее сиятельство Софью Вяземскую, дочь старинного знакомого твоего деда, наследницу славной в свете фамилии.
Девочки раскланялись с взаимной приязнью.
– В голове не укладывается, – выговорил наблюдавший за ними Вяземский. – Постоянный в своем слове и принципах, вы таки переменились к Игорю Шаховскому, – намеренно не глядя на Михаила Александровича, продолжал он, – приняли его в доме, приветили в своем сердце эту девочку, – кивнул он на увлеченно заговорившую о чем-то с его дочерью княжну.
– Для встречи с Игорем у меня была веская причина, – с достоинством парировал Михаил Александрович, – которая хорошо известна вашему сиятельству.
– Смею надеяться, – кивнул ему Вяземский, – ваш внук пребывает в неведении о последних событиях. В противном случае мне было бы досадно и больно видеть его удрученным и разочарованным.
– Княжна – его сестра, также имеющая право на мое участие в ее судьбе, – возразил Михаил Александрович. – Да, я не решился сообщить внуку о ее пребывании здесь, – развеял он опасения Вяземского, – но у Сергея нет повода видеть в ней неприязненного ему изгоя, как и у вашего сиятельства, не погнушавшегося удостоить княжну Шаховскую знакомством с дочерью, – взирает князь на стушевавшегося под тяжестью его справедливых доводов гостя.
– Простите мне предосудительный тон, – с надеждой на снисходительность собеседника спешил последний выразить раскаяние в оскорбивших Михаила Александровича речах. – Я не вправе обсуждать ваши достойные уважения решения и поступки.
– Искренне рад, что недоразумение меж нами счастливо разрешилось, – миролюбиво произнес остывший Михаил Шаховской. – Милости прошу в дом.
Он благодарно кивнул Олегу, на время их с Вяземским перепалки завладевшему вниманием девочек. Тронутый его безмолвной похвалой корнет раскланялся с внимающими ему слушательницами и, подхватив обеих под хрупкие локотки, увлек в просторный холл.
После обеда Олег занимал сблизившихся девочек в библиотеке. Обе с удовольствием играли в шарады, поражая корнета неистощимой фантазией.
– Как жаль, что уже завтра утром ты уедешь, Соня, – уронила по окончании очередной забавы удрученная досадной данностью Ольга. – Когда еще увидимся? – сетовала она.
– Я стану тебе писать, – утешив новоявленную подругу улыбкой, пообещала княжна Вяземская.
– А мне известен весьма занятный способ разнообразить этот пресловутый эпистолярный жанр, – нашелся корнет.
– Какой же? – немедленно оживились девочки.
– Криптограмма, – выговорил Олег загадочное для обеих слово. – Воспитанники Пажеского корпуса, будущие офицеры, представляющие себя доблестными героями в стане врага, мы с товарищами часто забавлялись этой тайнописью.
– И ты теперь же обучишь нас, – произнесла Ольга.
– Разве я могу тебе отказать? – улыбнулся ей корнет. – Идемте к столу, – пригласил ожидающих новой игры девочек.
Вооружившийся пером и бумагой, оставивший подружек до поры до времени теряться в догадках, в чем подвох, Олег начертал на веленевом листе несколько строк.
– Прошу, – предложил он разгадать скрытую в них тайну.
Взгляды обеих обратились к бумаге, губы выговаривали написанные слова:
«В моей жизни появилась Оленька. Вот уже который день я наслаждаюсь удовольствием дружбы, которой она меня подарила. Судьба благоволит мне. В моей душе творится что-то небывалое. Со мной такого не случалось прежде. Наверное, это настоящее счастье.»
Софья Вяземская, скользнув взглядом по смущенному лицу Ольги, обескураженная, смотрела на позволившего быть предельно откровенным корнета.
– Какое же иносказание в строках вашего благородия? – выговорила она в недоумении.
– Я поняла, – ответил вместо него срывающийся шепот прильнувшей взглядом к посланию Ольги.
Она подчеркнула карандашом последнее слово каждой фразы и, пряча хлынувшие в сердце чувства, уткнулась лицом в плечо удовлетворенного ее проницательностью Олега, чутко обнявшего трепещущую от волнения девочку.
Ошеломленная Софья Вяземская прочла следующие друг за другом подчеркнутые ею слова: «Оленька подарила мне небывалое прежде счастье».
Глава 13
Неразлучные до глухой ночи, не потревоженные весь срок снисходительными взрослыми, девочки с видимой неохотой расстались утром, обменявшись заверениями во что бы то ни стало не забывать друг о друге и часто писать.
Почувствовавший настроение Оленьки корнет, надеясь отвлечь удрученную девочку от завладевших ею горьких мыслей, звал компаньонку на прогулку. Благодарная ему, та приняла приглашение и, прихватившая папку для рисования, отправилась с вознагражденным ее обществом спутником в парк.
За разговором миновав живые изгороди, беседку, частую свидетельницу их откровений, нынче оставленную в забвении, просторную поляну для уроков верховой езды, корнет и княжна пробрались на уединившуюся в тени дубов лужайку.
С удовольствием опустившаяся в мураву, улыбнувшаяся расположившемуся напротив Олегу, девочка раскрыла папку и вынула чистый лист картона.
– Сегодня я буду рисовать твой портрет, – сообщила она.
– Любопытно будет глянуть на себя твоими глазами, – не сразу отозвался задумавшийся о чем-то Олег. – Ты подаришь мне рисунок? – поинтересовался он.
– Нет, – тихо отказала, опустив взгляд, Ольга. – Я оставлю его себе на память.
– Ты будто прощаешься со мной, – взволнованный нотками ее дрогнувшего голоса, заметил корнет.
– Нет! – тотчас возразила девочка. – Только не с тобой! – замер на ее устах горячий протест.
Уже улыбнувшаяся взбудораженному порывом ее души Олегу, Ольга принялась за работу. Точно впервые вглядываясь в черты его лица, она выписывала высокий лоб, мужественные скулы, волевой подбородок, губы, приютившуюся чуть ниже от их правого уголка родинку и живой взгляд, увлекающий в бездонные глубины.
Спустя час окинув рисунок удовлетворенным взглядом, Ольга бережно уложила картон в папку и, предупредившая справедливое желание корнета увидеть портрет, пояснила ему, удивленному, с лукавой улыбкой:
– Я закончу его в следующий раз. У нас с тобой будет повод для еще одной такой необычной встречи.
– Чьи еще портреты хранятся в твоей галерее? – кивнув на папку, поинтересовался согласившийся с нею Олег.
– Моя галерея здесь, – коснулась девочка рукой груди. – Образы дорогих мне людей я бережно храню в сердце. Там живут чувства к ним: к появившейся в моей жизни первой подруге, к дедушке, о чьем существовании недавно я даже не подозревала, к тебе, – счастливая, с нежностью улыбнулась она Олегу, – и, конечно же, к papa.
Ольга осеклась: вздрогнувший на последнем слове корнет с изменившимся лицом смотрел мимо нее, недоумевающей о причине внезапной в нем перемены.
– Олег, – робко окликнула его девочка. – Я хочу спросить тебя о чем-то, – голос звучал смелее, – но никак не решусь.
– Ты можешь спрашивать меня обо всем, Оленька, – вернулся к ней оттаявшим взглядом опомнившийся корнет.
– Скажи, отчего всякий раз, когда речь заходит о papa, –замявшись, все же выговорила она, – на твоем лице начертана предвзятая неприязнь к нему? Вот и сейчас, – заметила Ольга в отчаянии. – Почему? Ведь ты совсем не знаешь моего отца, – с трепетом ждала она объяснений.
– Я, пожалуй, не буду разуверять тебя в этом убеждении,– ушел от ответа хмурый корнет.
– Есть что-то, чего не знаю я? – настойчиво ищет его она, заглядывая в молчащие сейчас глаза всегда искреннего Олега.
– Если твоя судьба до сих пор имела от тебя тайны, – с тяжелым вздохом заговорил он снова, вынужденный отвечать ей, – я не смею вмешиваться в ее благие, должен признать, намерения.
– Я была уверена, что завоевала твою откровенность, а ты говоришь смущающими мысли и самое сердце загадками, – разочарованно вымолвила поникшая девочка.
– Оленька! – порывисто сжавший хрупкие девичьи плечи Олег заставил ее посмотреть ему в глаза. – Поверь, не всегда откровенность – благо для любящего сердца. Ради тебя самой оставим этот разговор, – взывал он к подавленному чувством рассудку. – Я не хочу, – выдохнул уже обессиленный корнет, – уступив тебе, потерять тебя!
Глава 14
Раскаленный главенствующим в ультрамариновом небе солнцем, стоял необычный для свежего в здешних местах мая жаркий день. С отъездом гостей оставшегося в одиночестве в библиотеке Михаила Александровича потревожил стук в дверь. На пороге – благодарный за приглашение войти Олег.
– Проходи, мой мальчик.
Следуя радушному жесту, корнет расположился в кресле.
– Ты один, без Оленьки? – вопросительно глянул князь.
– Она наверху. Отдыхает, – найдено слово, оправдавшее желание княжны побыть наедине с мыслями.
– За столько дней пребывания девочки здесь нам с тобой не представилось случая поговорить о ней, – с сожалением заметил Михаил Александрович.
– Это моя вина, – опустил взгляд смущенный попенявшим князем Олег. – Увлеченный, всецело занятый ею, я беспечно забыл о моем долге по отношению к вам, отец, – с раскаянием и почтением молвил он слово, именующее человека, ставшего осиротевшему юноше опорой и примером.
– Не казни себя попусту, – утешила его снисходительная улыбка. – Не ты один невольный пленник добродетелей нашей гостьи. Кто знает, – задумчиво продолжал князь, обращаясь не то к Олегу, не то к себе, – быть может, именно ей суждено невинностью своей души искупить грехи порочного отца.
Князь встретил заинтригованный взгляд корнета.
– Что вы хотите этим сказать?
– Ты знаешь: минуло уже двенадцать лет, как я лишился моей любимой дочери, отрекся от сына, разуверился в божьей справедливости, – с ожившей скорбью выговаривал князь. – Столько времени прошло, а раны утрат так свежи, словно это было вчера. Оставшийся один на один с горем, я посвятил себя воспитанию внука. Позже в опустошенной жизни появился ты, мой мальчик, – с отеческой любовью улыбнулся растроганному корнету. – В вас двоих я старался воплотить надежды, не оправданные сыном. Слишком поздно, – с сожалением, тяжело вздохнул он, – но я обрел прозрение: я сам создал его таким, изо дня в день потакающий взбалмошным капризам. В моих молитвах я просил бога об исцелении погрязшего в грехах сына. Господь услышал меня, – осенено благодатью его лицо. – Две недели назад он даровал мне возможность увидеть в Игоре иного человека. Богом данная ему девочка изменила ее отца беззаветной любовью, какой тот не знал прежде. Это дитя научило меня многому, – затеплилась благодарная улыбка на губах князя. – Оленьке я обязан выстраданным решением: Игорь заслуживает прощения и любви. Я намерен убедить его вернуться с дочерью в родной ему дом и завещать ему третью часть своего состояния.
Царившее в широко раскрытых глазах ошеломленного его словами слушателя недоумение сменилось негодованием.
– Вы не можете так поступить! – воскликнул Олег. – Обманываясь невозможными мечтами, вы разобьете сердце себе и причините жестокую боль внуку. Вам ли не знать, что для него одно только имя Игоря Шаховского? – напомнил он князю о чувствах своего побратима. – Вам мнится, такие люди способны меняться? – вопрошал корнет усыпленную совесть князя. – Вздор! Их погрязшие в пороках души уже не внемлют голосу свыше, проповедующему покаяние, искупление грехов. Их слух ласкает только восторженная лесть самолюбию, – яростно полыхал обличающий взгляд Олега. – Чувства князя к дочери отравлены, – торопился предостеречь он мягкое сердце названого отца. – В ниспосланном ему богом ангеле он нашел неистощимый источник чистой любви, чьи воды двенадцать лет утоляют жажду его эгоизма. Князю должно денно и нощно благодарить провидение за то, что в слепом обожании девочка не подозревает, какой негодяй скрывается за благодетельной маской ее papa, – с воскресшей неприязнью выдавил он слово, которым Ольга именовала самого дорогого ей человека. – Упаси ее господь, – горячо выговорил Олег с надеждой, – узнать, что самозабвенной любовью она наградила убийцу ее матери!
Отчаянный протест оборвал его речь. Вздрогнув, князь и корнет стремглав обернулись к двери. Ухватившаяся рукой за косяк, широко распахнутыми от ужаса и боли глазами на них смотрела мгновением ранее без стука вошедшая в комнату девочка.
– Боже правый, только не это! Оленька! – сорвался с места Олег.
Ее побелевшие губы что-то беззвучно выговорили. Она пошатнулась и в обмороке сникла в руках подхватившего ее Олега.
Глава 15
Днем позже в неприветных от мелкого дождя сумерках вернувшегося со службы в опустевший без дочери дом Игоря Шаховского встретила его девочка, бледная, осунувшаяся, непривычно сдержанная.
Шагнув к ошеломленному этим зрелищем отцу, княжна уткнулась безжизненным лицом в его плечо, чтобы тот не видел ее взгляда, исполненного обрушенной вчера чудовищной боли, чтобы этой болью не ранить смертельно его.
– Что-то случилось? – настороженный взгляд и оглохший голос последнего нетерпеливо требовали ответа от привезшего девочку назад в отчий дом Михаила Александровича.
– Нет, – предупреждая слова деда, встрепенулась Ольга. –Ничего не случилось, – выговаривала она горячим шепотом. – Я истосковалась по тебе, оттого вернулась. Вернулась, – она прильнула к вздымающейся груди взволнованного отца, – чтоб больше никогда не оставить.
Воскресший спустя годы замок в охотничьих угодьях славной дворянской фамилии дремал в лучах полуденного августовского солнца. Неделю назад, уступив просьбам в один день переменившейся и не ставшей прежней дочери, Игорь Шаховской привез ее сюда, в отписанный Ольге после раздела наследства дом матери.
Всегда счастливая вниманием и поздравлениями в день ее рождения, в этот раз сдержанно, с сухой благодарностью приняв отцовский подарок, девочка выразила удовлетворение тем, что вдали от столицы немногие вхожие в княжеский дом знакомые не станут докучать ей визитами.
Уединившись в облюбованной некогда матерью комнате, княжна достала из комода неказистый ларчик черного цвета, вынула из конверта и бережно разгладила лист пожелтевшей, должно быть, от времени бумаги. Она смотрела на него, хотя знала наизусть каждое начертанное на нем слово.
С трепетом уложенное ею на дно шкатулки, письмо снова скрыло известную лишь им с девочкой тайну от чужих глаз.
Загадочный ларец сменили извлеченные из ниши бюро лист картона и внушительная пачка писем с золотым вензелем «ОЗ» в правом нижнем уголке. Дрожащие пальцы с нежностью провели по штрихам выполненного карандашом мужского портрета.
Сколько-то мгновений задержавшись взглядом на нем, Ольга медленно разворачивала письмо за письмом. Сейчас никто не видел дрожащих на ее ресницах слез, не знал, каких усилий стоило закушенным чуть не до крови губам сдерживать рвущиеся из однажды раненной груди всхлипы. Изможденная болью, она с ожесточением рванула равнодушную к ее горю бумагу.
Раздался стук в дверь. Не вздрогнув, оставшись глухой к происходящему за спиной, она не обернулась к вошедшему без приглашения и оставшемуся на пороге посетителю.
Она сидела на полу, глядя перед собой остановившимся взглядом, истово рвала убористо исписанные листы бумаги.
– Оленька! – все же решившись, окликнул ее исполненный непреодолимого волнения голос.
– Вы? – выдавила безошибочно узнавшая его княжна. – Здесь? Зачем вы здесь? – почти простонала она и, медленно поворотившись к двери, встретила исполненный чувств взгляд Олега Золотницкого.
– Вы, – с горькой усмешкой повторил он, удрученный ее тоном и словами. – Ты не оставляешь права на жизнь моей едва теплящейся надежде встретиться с моим прежним другом, – выговорил корнет неровным голосом, – с которым я несколько раз тщетно искал встречи в столице, которому уже два месяца пишу о непреходящих чувствах, – кивнул Олег на белеющие на полу останки посланий, – раз за разом умоляя о снисхождении к измученной неизвестностью душе, что желает одного – узнать причину нашего внезапного разрыва, – настойчиво взывал он к былой искренности vis-à-vis. – Я приехал к любимой девочке, без которой в сердце – пустота, – прошептал он сокровенное.
– Вашей девочки более нет, – бесцветным тоном ответила Ольга. – Страшно подумать, как рано этот наивный ребенок повзрослел по вашей вине, – глотнула она вставший в горле ком. – Его сердце и прежняя жизнь разбиты святотатственной ложью, произнесенной вашими устами.
– Мои уста никогда не оскверняла ложь тебе, Оленька, –решительно возразил задетый ее словами корнет. – И в твоем отказе принять годами утаиваемую от тебя правду нет моей вины.
– Рожденные заразившими сердце завистью и ревностью к любимому мною человеку слова не могут быть правдой, – упрямо противилась его доводам девочка.
– Итак, отныне в твоих глазах я – презренный негодяй, в нечестной борьбе за выбор твоего сердца покусившийся на честное имя твоего отца? Таков мой портрет, Оленька? – указал Олег воспаленным взглядом на лист картона.