Пустота наверху

Он подковырнул обои ногтем. Под ними оказалась ещё одна трещина – уже в самой стене. А когда он нащупал её пальцами, стена поддалась.

За несколько минут работы он понял – это замаскированная ниша. Аккуратно вырезанный прямоугольник в стене, заделанный гипсом и заклеенный обоями.

Внутри ниши лежала тетрадь.

Знакомый почерк на обложке: "Дневник. М. Соколова."

Но это был другой дневник. Не тот, что показывала Клавдия Петровна. Более потрёпанный, с пятнами на страницах, которые могли быть слезами… или кровью.

Андрей открыл его на первой странице:

"Если кто-то читает это, значит, меня уже нет. Но я должна рассказать правду. О том, что случилось с нашей семьёй. О том, кто на самом деле убил маму и папу. И о том, что эта тварь теперь охотится на всех, кто может её разоблачить."

Руки Андрея дрожали, когда он перелистывал страницы. Записи велись в последние месяцы жизни Марины, но это был совсем другой человек – не та мечтательная девушка из первого дневника, а кто-то напуганный, отчаянный, борющийся за жизнь.

"15 сентября. Она снова звонила. Называет себя тётей Клавой, говорит, что хочет помочь. Но я помню её голос. Это та же женщина, что приходила к нам домой за день до… до того, что случилось. Мама тогда испугалась, когда увидела её. Сказала: 'Я думала, ты умерла двадцать лет назад'."

"20 сентября. Нашла в архиве старые газеты. В 2004 году в нашем доме был пожар. Сгорела квартира на втором этаже. Погибла женщина – Клавдия Петровна Морозова. Но если она мертва, кто тогда звонит мне?"

"25 сентября. Доктор Величко сказал, что я схожу с ума от горя. Но я не сумасшедшая! Я видела её возле дома. Она стояла и смотрела на мои окна. Когда я выбежала, её уже не было. Но на асфальте остались мокрые следы, хотя дождя не было."

"30 сентября. Она проникла в квартиру. Я знаю, что была дома одна, но когда вернулась из магазина, в воздухе висел запах её духов. Того же аромата, что был в доме в день смерти родителей. И на кухонном столе лежала фотография нашей семьи, разрезанная пополам. Моя половина была перечёркнута красным."

Последние записи становились всё более хаотичными, почерк – нервным и угловатым.

"5 октября. Узнала правду. Клавдия Петровна Морозова работала в том же банке, что и папа, двадцать лет назад. Её уволили за кражу. Она угрожала отомстить всем, кто её 'предал'. Папа был одним из свидетелей на суде."

"7 октября. Она не мертва. Не знаю, как это возможно, но она жива. И она убила моих родителей. А теперь охотится на меня. Прячу этот дневник в стене – возможно, кто-то найдёт его после…"

"9 октября. Больше не могу. Она везде. В зеркалах, в тенях, в звуках по ночам. Обещает, что если я покончу с собой, то хотя бы не буду мучиться. Но я знаю – она врёт. После смерти я стану такой же, как она. Привязанной к этому месту, к этой боли."

И последняя запись, сделанная дрожащей рукой:

"10 октября. Если ты нашёл это, Андрей (а я знаю, что найдёшь ты – она не остановится, пока не заманит тебя сюда), беги. Беги прямо сейчас и никогда не возвращайся в этот город. Она не остановится, пока не закончит то, что начала двадцать лет назад. Месть – это всё, что её держит в этом мире. И она убьёт каждого, кто связан с теми событиями. Каждого, кто может помешать ей или узнать правду."

"Не верь дневнику, который она тебе показала. Не верь её слезам и рассказам о том, как она любила меня. Она убила меня. Заставила выпить яд, а потом повесила моё тело, чтобы все поверили в самоубийство."

"Я люблю тебя, Андрей. Прости, что втянула тебя в это. Беги."

Андрей закрыл дневник и опустился на пол спиной к стене. В голове не было ни одной связной мысли – только хаос из страха, ярости и невероятного горя.

Марину убили. Его Марину убила какая-то безумная женщина, жаждущая мести за события двадцатилетней давности. И теперь эта же женщина охотилась на всех, кто мог быть связан с той историей.

Включая его самого.

Телефон зазвонил, заставив его подпрыгнуть. Незнакомый номер.

– Андрей? – нежный, знакомый голос. – Это Клавдия Петровна. Нам надо встретиться. Я знаю, что ты нашёл дневник.

Он молчал, не решаясь дышать.

– Не молчи, дорогой. Я же знаю, что ты там. И знаю, что ты всё прочитал. Но ты ведь понимаешь – мёртвые девочки иногда врут.

– Что вы хотите? – хрипло спросил он.

– Поговорить. Объяснить. Ты ведь заслуживаешь знать всю правду, а не только версию Марины. Приезжай в квартиру Соколовых. Сегодня в полночь.

– Нет.

– Тогда я сама приду к тебе. И, боюсь, наша беседа будет не такой… дружелюбной.

Связь оборвалась.

Андрей посмотрел на часы. Восемь вечера. У него было четыре часа, чтобы решить, что делать. Бежать, как советовала Марина в дневнике? Или встретиться лицом к лицу с убийцей той, которую он любил?

За окном начинался дождь, и капли по стеклу стекали словно слёзы.

Глава 6

Дождь барабанил по ветровому стеклу старого автомобиля Веры с монотонной настойчивостью, превращая уличные фонари в размытые жёлтые пятна, которые расплывались и дрожали, словно миражи в пустыне. Каждая капля, стекавшая по стеклу, оставляла свой извилистый след, создавая причудливую карту водяных дорожек. Дворники скрипели в такт ударам сердца Андрея, их резиновые лезвия размазывали воду, но не могли справиться с потоком, обрушившимся с тёмного октябрьского неба.

Андрей сжимал руки в кулаки так крепко, что костяшки пальцев побелели, чувствуя, как пот скапливается на ладонях, несмотря на прохладу октябрьского вечера. Его ногти впивались в кожу, оставляя полукруглые отпечатки – физическая боль помогала сосредоточиться, отвлекала от мыслей о том, что может произойти с Мариной в эти самые минуты. Воздух в салоне казался густым и вязким, пропитанным напряжением и запахом выветрившихся сигарет, который въелся в обивку за годы использования машины предыдущими владельцами. Каждый вдох давался с трудом, словно лёгкие отказывались принимать этот спёртый воздух.

– Дом на углу Садовой и Первомайской, – прошептала Вера, медленно поворачивая ключ зажигания и заглушая двигатель в тени старого клёна, чьи ветви, обнажённые осенними ветрами, простирались над ними как костлявые пальцы. Её голос дрожал едва заметно, но Андрей уловил эту дрожь – он научился замечать малейшие изменения в интонациях людей за эти мучительные дни поисков. Вера сглотнула, и он услышал этот звук в тишине машины. – Соседи говорят, что там никто не живёт уже полгода. Хозяин уехал в Германию к дочери, дом пустует.

Андрей кивнул, медленно и тяжело, не отрывая взгляда от двухэтажного особняка, который возвышался перед ними как тёмная громада, силуэт которой вырисовывался на фоне облачного неба. Дом казался мёртвым – его фасад потемнел от времени и влаги, штукатурка местами отслоилась, обнажая кирпичную кладку. Окна были зашторены плотными занавесками, но в одном из окон второго этажа мелькал слабый, почти незаметный свет – не яркий, как от электрической лампы, а тусклый, мерцающий, словно от свечи или старого фонаря.

"Кто-то там есть,"– подумал он, и холодок пробежал по позвоночнику, заставив мышцы на затылке напрячься. Инстинкт самосохранения кричал "беги", но образ Марины – её смеха, её тёплых рук, её доверчивых глаз – заглушал этот крик. Она где-то там, возможно, в этом самом доме, и каждая минута промедления могла стоить ей жизни.

Они выбрались из машины, стараясь не хлопать дверцами, каждое движение выверено и осторожно. Металл был холодным и влажным от дождя, который продолжал моросить, оставляя мелкие капли на куртках и волосах. Гравий под ногами хрустел предательски громко в ночной тишине, каждый шаг отдавался эхом, которое, казалось, разносилось по всей улице. Андрей останавливался после каждых двух-трёх шагов, замирал, прислушиваясь к звукам улицы – где-то вдалеке лаяла собака, её голос звучал протяжно и тоскливо, шумели листья под порывами ветра, который гнул ветви деревьев и заставлял скрипеть старые заборы, но человеческих голосов не было слышно. Даже окна соседних домов были тёмными – честные люди спали в это время.

Калитка поддалась с тихим, но пронзительным скрипом, который заставил обоих замереть и оглянуться. Петли явно давно не смазывались, и ржавчина въелась в металл. Вера шла впереди, её силуэт едва различим в темноте, и Андрей следовал за ней по узкой дорожке, выложенной потрескавшимся кирпичом, ощущая, как учащается сердцебиение с каждым шагом. Пульс стучал в висках, в горле, казалось, что его слышно на всю округу. Запах прелых листьев и сырой земли заполнял ноздри, смешиваясь с едва уловимым ароматом сирени из соседского сада и чем-то ещё – сладковатым, неприятным запахом, который он не мог определить.

По бокам дорожки росли заросшие кусты, которые цеплялись за одежду и шуршали при каждом прикосновении. Андрей чувствовал, как колючки царапают ткань брюк, как влажные ветки бьют его по лицу. Сад явно давно не обрабатывался – сорняки проросли сквозь дорожку, газон превратился в джунгли высокой травы, а клумбы заросли чертополохом и лопухами.

– Чёрный ход, – выдохнула Вера, указывая дрожащей рукой на небольшую дверь в задней части дома. Дверь была выкрашена тёмно-зелёной краской, которая облезла и потрескалась, обнажая серые доски. – Замок старый, должен поддаться. Я видела такие в деревне у бабушки.

Андрей кивнул и достал из кармана отвёртку и тонкую проволоку – навыки, приобретённые в студенческие годы, когда он часто забывал ключи от общежития и приходилось импровизировать. Тогда это казалось забавным приключением, способом произвести впечатление на девушек. Сейчас же руки дрожали, металл скользил в потных пальцах, и каждое движение давалось с трудом.

"Сосредоточься,"– приказал он себе, закрывая глаза и делая глубокий вдох. Холодный воздух обжёг лёгкие. – "Марина в опасности. Каждая секунда на счету."Он представил её лицо, её улыбку, и руки немного перестали дрожать.

Замок был действительно старым – советского производства, простой механизм, который он изучал ещё в техникуме. Проволока нащупала пружину, отвёртка мягко надавила, и…

Щёлчок. Замок поддался с тихим металлическим звуком.

Дверь открылась с протяжным скрипом, который эхом отразился в тёмной глубине дома, выдохнув в лицо волну застоявшегося воздуха, пропитанного запахом пыли, старой мебели и чем-то ещё – сладковатым, почти медицинским ароматом, который заставил Андрея поморщиться и инстинктивно отступить на шаг. Этот запах был знаком, но он не мог вспомнить, где встречал его раньше. Что-то связанное с больницами? С лекарствами? Или…

Они шагнули внутрь, и дверь за ними закрылась с глухим стуком. Внутри было ещё темнее, чем на улице, и первые несколько секунд они стояли неподвижно, позволяя глазам привыкнуть к темноте. Пол скрипнул под ногами, деревянные доски прогибались с тихим стоном, а где-то в глубине дома раздавался едва различимый звук – то ли капающая вода, то ли тиканье часов.

Вера включила маленький фонарик, который она достала из сумочки, и луч света заплясал по стенам, выхватывая из темноты обрывки обоев, покрытых разводами сырости и плесенью. Обои были когда-то светлыми, с мелким цветочным рисунком, но теперь потемнели и местами отклеились, свисая лоскутами. На полу валялись куски штукатурки, осыпавшейся с потолка, а в углах виднелась паутина, серебрившаяся в свете фонарика.

– Наверх, – прошептал Андрей, указывая на лестницу, которая терялась во тьме второго этажа. Интуиция, а может быть, просто отчаяние, подсказывали ему, что то, что они ищут, находится именно там. Мерцающий свет в окне второго этажа не давал покоя – кто-то или что-то ждало их наверху.

Лестница была узкой и крутой, её перила покрылись толстым слоем пыли. Каждая ступенька отзывалась скрипом, который эхом отражался в пустых комнатах дома. Андрей замирал после каждого шага, считая до десяти, вслушиваясь в тишину дома, но слышал только собственное дыхание, которое казалось оглушительно громким, и едва различимое сопение Веры за спиной. Её дыхание было прерывистым, нервным, и он чувствовал её страх, который передавался ему и усиливал его собственный ужас.

На втором этаже их встретил длинный коридор с несколькими дверями. Линолеум под ногами был потёртым и местами продавленным, а на стенах висели пустые рамки – фотографии давно сняли, оставив только светлые прямоугольники на выцветших обоях. Воздух здесь был ещё более спёртым, пропитанным запахом старости и запустения.

Первые две комнаты оказались пустыми – только пыль на полу, которая поднималась облачками при каждом шаге, и паутина в углах, в которой застряли мёртвые мухи и комары. В одной из комнат стоял старый шкаф с приоткрытыми дверцами, из которого торчали вешалки, а в другой – сломанный стул и куча старых газет, пожелтевших от времени.

Третья дверь была заперта.

– Здесь, – выдохнул Андрей, и его голос прозвучал громче, чем он рассчитывал, разорвав тишину коридора. Эхо отразилось от стен и потолка, многократно повторив его слова, прежде чем затихнуть. Он приложил ухо к двери и услышал что-то – тихое гудение, похожее на работу электрических приборов.

Замок этой двери оказался более современным, но Андрей справился и с ним, хотя пот уже струился по спине, оставляя мокрые следы на рубашке, а руки тряслись от напряжения так сильно, что проволока несколько раз выскальзывала из пальцев. Когда дверь наконец открылась, он отступил назад, ошеломлённый увиденным, и почувствовал, как Вера врезается в него сзади.

Комната была освещена несколькими настольными лампами разного размера и формы, подключёнными к удлинителям, которые змеились по полу, создавая причудливые узоры. Лампы были расставлены так, чтобы равномерно освещать все стены, не оставляя ни одного тёмного угла. Свет падал на стены, покрытые большими пробковыми досками, а доски… Доски были испещрены фотографиями, документами, схемами, картами, соединёнными красными нитками, словно гигантская паутина, сплетённая безумцем или гением.

Андрей узнал своё лицо на десятках фотографий, сделанных с разных ракурсов и в разное время – он идёт по улице, читая газету; выходит из подъезда, застёгивая куртку; сидит в кафе, размешивая сахар в кофе; стоит на остановке, ожидая автобус. Каждая фотография была подписана – время, место, обстоятельства. Его жизнь была разложена по полочкам с пугающей точностью.

Рядом располагались фотографии Марины, и от этого зрелища у него перехватило дыхание. Она смеётся, запрокинув голову назад – это было в парке, где они гуляли в прошлое воскресенье; разговаривает по телефону, прижимая трубку к уху – он помнил этот разговор, она говорила с подругой о планах на выходные; входит в магазин, держа в руке список покупок – даже этот обычный поход за продуктами был задокументирован. Каждое её движение, каждый жест, каждая улыбка – всё было здесь, разложено с тщательностью энтомолога, изучающего коллекцию бабочек.

– Боже мой, – прошептала Вера, поднося дрожащую руку к губам. Её лицо побледнело в свете ламп, глаза расширились от ужаса. – Кто мог… зачем…

Но были и другие лица – незнакомые мужчины и женщины разного возраста, каждый со своей секцией на доске. Некоторые лица казались знакомыми – возможно, он видел их на улице, в метро, в очередях. Под фотографиями висели записи, сделанные мелким, аккуратным почерком – даты, места, привычки, маршруты передвижения, любимые кафе, время прихода на работу и ухода домой. Словно кто-то составлял подробное досье на каждого из них, изучал их жизни до мельчайших подробностей.

Андрей подошёл ближе, чувствуя, как земля уходит из-под ног, как реальность расплывается и искажается. Среди бумаг он заметил пожелтевшую газетную вырезку, прикреплённую к доске красной кнопкой. Заголовок гласил: "Загадочная смерть учительницы начальных классов". Дата – двадцатилетней давности. На фотографии – молодая женщина с добрыми глазами и знакомыми чертами лица, которые он не мог забыть.

Мать Клавдии Петровны.

Руки его дрожали, когда он снял вырезку с доски и приблизил к лампе, чтобы лучше рассмотреть. Текст статьи был короткий, сухой, казённый: "Елена Соколова, 34 года, учительница начальных классов школы № 15, найдена мёртвой в своей квартире. Причина смерти – отравление неизвестным веществом. Полиция рассматривает версию самоубийства, хотя родственники настаивают на том, что покойная не подавала признаков депрессии…"

– Андрей, – голос Веры дрожал от ужаса и изумления. – Посмотри сюда.

Она стояла у старого деревянного комода в углу комнаты, держа в руках женскую кофточку из тонкого шёлка. Ткань была мягкой, явно дорогой, нежно-голубого цвета, а на бирке виднелась недавняя дата покупки – всего две недели назад. Кофточка была новой, но пахла духами – лёгким, цветочным ароматом, который показался Андрею знакомым.

Он подошёл к комоду и открыл верхний ящик. Внутри, словно в доме живой женщины, лежали косметика, крема, духи, заколки для волос, украшения. Всё было аккуратно разложено по отдельным секциям, как в дорогом магазине. На флаконе тонального крема он заметил отпечаток пальца – свежий, почти мокрый, словно кто-то пользовался им совсем недавно.

В следующем ящике обнаружились фотографии – не те, что висели на стенах, а личные, интимные снимки. Андрей и Марина в ресторане, он целует её в щёку, она смеётся. Они в кровати, она спит у него на плече. Фотографии, которые никто не мог сделать, кроме них самих. Но как они попали сюда?

– Кто-то живёт здесь, – прошептал он, чувствуя, как голос срывается. – Кто-то живёт здесь, наблюдает за нами, собирает информацию, и… и знает о нас всё.

В нижнем ящике лежали документы – копии их паспортов, справки о зарплате, медицинские карты, даже школьные табели Марины. Целая жизнь, разложенная по папкам и файлам. И в самом низу, завёрнутая в прозрачный пакет, лежала прядь тёмных волос – волосы Марины, которые он узнал бы среди тысяч других.

Звук сирен разорвал ночную тишину, заставив обоих подскочить.

Сирены завывали, приближаясь, их звук отражался от стен домов и становился всё громче. Андрей замер, чувствуя, как кровь отливает от лица, оставляя кожу холодной и липкой. Вера уронила кофточку, которая упала на пол мягким шелестом, схватила его за руку. Её пальцы были ледяными, но сжимали его запястье с отчаянной силой.

– Полиция, – выдохнула она, и в её голосе слышалась паника. – Нужно уходить. Сейчас же. Нас здесь не должно быть.

Сирены приближались с каждой секундой. Синие вспышки уже отражались в окнах соседних домов, создавая пляшущие тени на стенах комнаты. Андрей метнулся к доске, пытаясь запомнить как можно больше деталей – лица, имена, даты, схемы, – но Вера дёрнула его к двери с такой силой, что он чуть не упал.

– Нет времени! Если нас здесь найдут, мы ничем не сможем помочь Марине!

Они помчались по коридору, каждый шаг отдавался болью в груди от нехватки воздуха, спустились по лестнице, каждый скрип досок казался оглушительным сигналом, выдающим их местоположение. На первом этаже Андрей споткнулся о что-то в темноте, больно ударился коленом, но продолжал бежать, игнорируя боль.

В задней части дома Андрей остановился у окна, осторожно раздвинул занавеску и выглянул наружу. Три полицейские машины уже стояли перед домом, их мигалки освещали всю улицу синими вспышками. Офицеры в форме направлялись к главному входу, их рации потрескивали в ночной тишине. Один из полицейских обходил дом по периметру, освещая фонариком окна и двери.

– Через сад, – прошептал он, указывая на заросший участок за домом. – К забору, быстро.

Они выскользнули через чёрный ход, который они оставили приоткрытым, и побежали через заросший сад, спотыкаясь о корни деревьев и ветки кустарников. Андрей чувствовал, как колючки рвут ткань брюк, как острые ветки царапают лицо и руки, но продолжал бежать, таща за собой Веру, которая тяжело дышала и всхлипывала от страха.

Забор был высоким, почти два метра, но старым и местами прогнившим. Андрей помог Вере перелезть, подсадив её и придерживая, пока она перебиралась через верх. Колючая проволока, натянутая поверх забора, зацепила рукав его куртки, ткань треснула с тихим, но отчётливым звуком. Затем он перелез сам, больно ударившись животом о верхушку забора и оцарапав руки о проволоку.

Уже добравшись до машины и отъехав на безопасное расстояние, остановившись в тени других автомобилей на соседней улице, Андрей выключил фары и оглянулся назад. Дом, который они только что покинули, был залит светом прожекторов, полицейские обходили его по периметру с фонариками и собаками. Он мог различить их голоса, команды, лай овчарок, которые, видимо, взяли след.

И тут он увидел то, что заставило его сердце остановиться, а затем забиться с удвоенной силой.

Из одной из машин вышел человек в гражданском – высокий, широкоплечий, в тёмном пальто и шляпе. Даже на расстоянии, даже в темноте Андрей узнал его силуэт, походку – слегка прихрамывающую на левую ногу, манеру держать голову – слегка наклонённой вперёд, руки, засунутые глубоко в карманы пальто. Это был он – "доктор И.", человек, с которым он встречался в кафе "Старый город"несколько дней назад, который говорил, что хочет помочь найти Марину.

– Это невозможно, – прошептал Андрей, сжимая руль так крепко, что костяшки пальцев побелели, а кожа натянулась до предела. Пластик руля был холодным и влажным от его потных ладоней.

– Что? – Вера обернулась, проследила его взгляд, всматриваясь в полутьму улицы. – Ты его знаешь? Того мужчину у полицейских машин?

– Он… – Андрей сглотнул, пытаясь унять дрожь в голосе. – Он говорил, что хочет помочь. Что знает, где Марина. Что у него есть информация о её исчезновении.

Он вспомнил их встречу – тихий угловой столик в кафе, чашка остывшего кофе, этот человек напротив него, говорящий спокойным, уверенным голосом о том, что знает, кто похитил Марину. Как он поверил ему? Как мог быть таким наивным?

Тишина в машине стала осязаемой, давящей, словно вакуум. Вера медленно повернулась к нему, и в её глазах, освещённых далёкими вспышками полицейских мигалок, он прочитал тот же ужас, который чувствовал сам. Ужас понимания, что они попали в ловушку, что всё это время кто-то играл с ними, как кот с мышами.

– Андрей, – её голос был едва слышен, не громче шёпота. – А что если… что если это всё было спланировано? Что если он знал, что мы придём сюда?

Он не дал ей договорить, резко развернул машину и поехал домой, игнорируя ограничения скорости. Мысли путались в голове, сердце билось так громко, что, казалось, его слышно в соседних машинах. Каждый светофор, каждый поворот растягивались в вечность. Дворники продолжали скрипеть, размазывая дождь по стеклу, но теперь этот звук казался зловещим, угрожающим.

"Как они узнали, что мы там будем?"– мысль крутилась в голове, не давая покоя. – "Кто вызвал полицию? И почему он там был? Что это за игра?"

Подъезд встретил его привычной тишиной, но теперь эта тишина казалась подозрительной, угрожающей. В подъезде пахло свежей краской и чьим-то поздним ужином – запах жареного мяса смешивался с ароматом специй. На первом этаже играло радио – тихая мелодия доносилась из-за двери. Обычные звуки обычной жизни, но теперь они казались фальшивыми, наигранными.

Лифт поднимался медленно, останавливаясь на каждом этаже, словно специально затягивая агонию ожидания. На втором этаже в лифт зашла пожилая женщина с собачкой, поздоровалась с ним, как обычно, но он едва кивнул в ответ, не в силах выдавить из себя ни слова. На площадке пахло свежей краской и чьим-то ужином – борщом и жареной картошкой, домашними запахами, которые раньше успокаивали, а теперь только подчёркивали абсурдность ситуации.

Андрей вставил ключ в замок, повернул его медленно, прислушиваясь к каждому звуку. Дверь открылась легко, слишком легко – обычно замок заедал, и приходилось толкать дверь плечом. Он шагнул внутрь и остановился как вкопанный, не веря своим глазам.

Квартира была идеально чистой.

Не просто убранной – стерильно чистой, словно здесь поработала команда профессиональных уборщиков. Пол блестел, отражая свет люстры, словно его только что отполировали специальными средствами. На кухне не было ни одной грязной тарелки, ни крошки на столе, даже кофейные пятна, которые он утром не успел вытереть, исчезли. Воздух пах химическими моющими средствами – хлоркой, аммиаком, чем-то едким и неестественным, что заставляло глаза слезиться.

Но самое страшное ждало его в кабинете.

Андрей медленно прошёл по коридору, каждый шаг отдавался эхом в пугающей тишине квартиры. Паркет под ногами был отполирован до зеркального блеска, и он видел своё отражение в деревянных планках. Стены были вымыты, плинтусы протёрты, даже пыль с карнизов была удалена. Кто-то потратил часы на то, чтобы привести квартиру в такое состояние.

Дверь в кабинет была приоткрыта, и из щели пробивался слабый свет настольной лампы. Андрей толкнул дверь, и она бесшумно распахнулась, открывая вид на комнату, которая ещё утром была его рабочим местом, его крепостью, местом, где он пытался найти ответы.