Гонки на маршрутных такси

– Прости, Миша, я погорячился, – Алик подошёл к Михаилу и взял его за плечо. – Просто мне непонятно, почему городские власти настаивают именно на моём присутствии…

– Просто они забыли, Алик, что у нас работает сам Михаил Шахов! – простёрла руки к своему сменщику Ира.

– И сама Ирина Монахова! – ответил ей тем же примирительным жестом Миша.

– Ну и славно! – успокоенно вздохнул Алик.

Он взял брошенную на стол смятую сигарету, смахнул крошки табака себе в ладонь, и аккуратно выбросил сор в пепельницу.

– Я рад, что мы пришли к взаимопониманию. Прямой репортаж будешь вести ты, Миша. А сейчас, друзья, за работу!

И чтобы поскорее выпроводить подчинённых, Алик закурил.

                        ***

– Свинячить только не надо, – спокойно попросил Штатский, когда Аннушка захотела прилепить использованную жвачку к ножке стула.

– Да я не свинячу! – Килькина быстро отковырнула прилепленную резинку. – Просто у вас в кабинете даже мусорной корзины нет. У меня вот, у ларька, всегда урна стояла, и покупатели чеки никогда мимо не кидали…

– А ты и чеки выдавала? – удивился Штатский.

– Вы чего? – обиделась Аннушка. – Я с кассовым аппаратом реально работала. Как положено. Ни одна проверка нарушений не выявила. И хозяин у нас как бы строгий…

– С вами без строгости нельзя, – следователь затянулся сигаретой и взял трубку настольного телефона. – Следователь Штатский. Кассету из универсама уже привезли?.. Отлично! Принесите её мне. Сейчас мы с тобой интересное кино посмотрим! – подмигнул он Аннушке, глазеющей на оштукатуренные стены кабинета.

– Какое ещё кино? – недоверчиво покосилась на него Килькина.

– Сейчас увидишь, – Семён Борисович внимательно посмотрел на девицу и положил горящую сигарету на край пепельницы.

В кабинет вошла молодая женщина в милицейской форме и молча передала следователю видеокассету.

– Благодарю Вас, – Штатский взял кассету и шагнул к видеодвойке, стоявшей на угловой тумбе.

Женщина, не удостоив Аннушку взглядом, тут же покинула кабинет.

– Говоришь, Ферзь водителем электрокара работает?.. – Штатский снова взял сигарету и, щурясь от дыма, начал настраивать аппаратуру.

– Это Ферзь так говорил, а я ничего не знаю, – Аннушка уверенно откинулась на спинке стула, выставив на обозрение мужчине своё округлое колено.

Однако Семён Борисович на её сексуальную позу внимания не обратил. Его взгляд был прикован к экрану. Чутьё подсказывало Штатскому: сейчас он увидит того самого чёрного кота, маскирующегося под мышь.

– Миха!! – Аннушка взвизгнула так, что присевший на краешек стола Семён Борисович невольно стряхнул пепел себе на брюки.

– Да не ори ты! – беззлобно одёрнул он на Килькину, отряхивая штанину.

Интуиция Семёна Борисовича, похоже, не подвела: во всех этих делах замешан именно Ферзь. Вот только в каком месте универсама этот Миха сел за руль погрузчика… Но Семён Борисович решил не отматывать плёнку назад, а досмотреть запись до конца.

– Да он же в умат укуренный! – глядя на фортели своего дружка, Аннушка всплеснула руками с почти материнским умилением.

– Ферзь – наркоман? – не отрывая взгляд от экрана, быстро спросил следователь.

– Да какой наркоман? – смутилась Аннушка. – Забивает иногда косячок как бы для настроения…

Семён Борисович пропустил её ответ мимо ушей.

– Ни хера себе он баб клеит! – Аня вскочила со стула. – Он же раздевает её по ходу!

На экране Миша Ферзь раскатывал на штабелёре уже с продавщицей-«заложницей». «Заложница» снимала халат. Через секунду штабелёр исчез из поля зрения видеокамер.

– Всё! Трахаться поехали! – со слезами на глазах воскликнула Аннушка.

По всему было видно, что ревнует она Ферзя не на шутку.

Штабелёр появился на экране вновь, но управлял им уже совершенно другой мужчина. И лицо этого мужчины, в отличие от наглой самоуверенности Ферзя, выражало крайнюю степень растерянности.

– Стоп! Не понял… – Штатский остановил воспроизведение. – А где Ферзь?

– Я же говорю Вам, – всхлипнула Аннушка, закрывая лицо руками и обессилено падая на стул. – Он с той сучкой трахается!

– Да отстань ты со своим траханием! – Семён Борисович отмотал кассету назад.

Он попытался найти место, где Ферзь садится на погрузчик, снова просмотрел фрагмент с «заложницей», но, увы, эти два важных момента система видеонаблюдения универсама не зафиксировала.

– Дайте закурить… – простонала Аннушка, открывая ставшее красным лицо.

– Бери, – следователь машинально достал из кармана и бросил на стол пачку.

Аннушка притянула её к себе, вынула пальцами сигарету и, не закуривая, в глубокой печали, опустила голову.

Поняв, что на видеозаписи нет ни момента захвата Ферзём штабелёра, ни места исчезновения злоумышленника, Штатский поставил видеомагнитофон на «паузу» и воткнул окурок в пепельницу.

– А ты чего? – он нащупал в кармане зажигалку и поднёс огонь к сигарете Аннушки.

– Я?.. – Аннушка, борясь с дрожью пальцев, прикурила. – Кобелюга вонючий! Я всё расскажу! – вдруг закричала она. – А та сучка – дура: он же её оттрахает и универсам разбомбит! Он и меня… И ларёк мой разнеё-ёс! – Килькина зашлась в рыданиях.

– Аня, успокойся, – следователь подошёл к окну и налил из стоящего на подоконнике электрочайника воды в фарфоровую кружку. – На вот, попей…

Продолжая всхлипывать, Аннушка взяла кружку и сделала несколько больших глотков.

– Записывайте, я всё расскажу! Я все протоколы подпишу! Я… – она истерически затянулась.

– Записываю, записываю, – Семён Борисович сел за стол и достал чистый бланк протокола. – Фамилия, имя, отчество?

– Килькина, Анна…

– Фамилия Ферзя! – грубо перебил её Штатский.

– Я не знаю, – Аннушка вытерла рукой слёзы, размазав тушь. – Миха Ферзь, он так себя называл.

– Как Вы познакомились? Где встречались?

– Он в ларьке у меня пиво покупал, «Забота Крепкое Похмельное».

– На свидания куда приглашал?

– Да он, жлобина, никуда не приглашал! Он, Вы видели, – Аннушка злобно указала в экран телевизора сигаретой. – Он же всех на работе прямо трахает!

– И тебя прямо в ларьке трахал? – без тени эмоций спросил Штатский.

– Да нет… Да Вы что?! Да… – начала возмущённо заикаться Аннушка.

– Так в ларьке или в другом месте? – сухо перебил следователь.

– Ну, было пару раз… В ларьке, – с выражением детской обиды на лице Аннушка отвернулась.

– Особые приметы Ферзя? – продолжил допрос Семён Борисович.

– Приметы? – Аннушка глубоко затянулась, выдохнула дым в потолок и похотливо улыбнулась. – «Примета» у него большая и крепкая! – скабрёзно захохотала она.

– Я тебя спрашиваю о родимых пятнах, шрамах, татуировках…

– Шрам на щеке! – с гордостью за приятеля произнесла Аннушка. – Говорил, что пером где-то в кабаке пописали. Но Вы же сами смотрели… – она указала на видеодвойку. – А вот родимых пятен я как бы не заметила. И татуировок типа… Во всяком случае, на тех местах, которые я видела. А видела я практически всё, – с достоинством завершила Килькина интимное описание Ферзя.

– Ферзь что о себе рассказывал?

– Рассказывал, что типа водителем как его… ну вот этой хреновины, – она снова указал сигаретой в экран, – на складе где-то работает… Работа сменная, два через два… А в выходные два он бухал реально. Так что ко мне в основном похмеляться приходил… Перегаром от него всегда шмонило – жесть! – лицо Аннушки брезгливо скривилось. – Но пёр меня, зараза, как жеребец! – она восхищённо цокнула языком.

– И анашой угощал, – тихо дополнил её повествование Семён Борисович.

– Какой анашой?! – чуть не подпрыгнула на стуле Аннушка. – Да я и обычные сигареты курю только на нервяке! – она тут же расплющила свою сигарету в пепельнице.

– А откуда знаешь, что Ферзь косячки забивал, как ты выражаешься, для настроения?

– Он иногда и после работы ко мне заходил, – нехотя призналась продавщица. – Когда я в ночь работала. У нас палатка как бы круглосуточная… После работы Миша мог дунуть. Мне, по ходу, предлагал, но я всегда в отказ шла.

– Какая правильная девушка! – саркастически покачал головой Штатский.

– А чего? – не поняла его сарказма Аннушка. – Я не наркоманка какая-нибудь, я курсы продавцов на «отлично» окончила. С деньгами работать умею. Да и в людях, короче, разбираюсь.

– Это точно! – не сдержал смеха Штатский. – С Ферзём так разобралась, что он тебе весь ларёк разнёс!

– А пусть не держит меня за шалаву! – сквозь зубы процедила продавщица. – Захотел трахаться и припёрся. А я чего? Всем, по ходу, давать должна?

– Ты для начала не должна была его пускать внутрь павильона, – нравоучительно проговорил Штатский. – И не устраивать альков на своём рабочем месте!

– Чего-чего не устраивать? – вызывающе протянула Аннушка.

– Ладно, – махнул рукой следователь. – Кого-либо из своих знакомых Ферзь во время свиданий с тобой упоминал?

– Пускай бы только попробовал! – побагровела Аннушка. – Я бы ему за этих шалав…

– Да при чём тут шалавы? – Семён Борисович бросил авторучку на стол. – Про дружков своих он что-нибудь рассказывал? Может, приходил вместе с ними?

– Что?!.. – Килькина на секунду потеряла дар речи. – Чтоб я на групповуху подписалась?!

«Вот озабоченная!» Штатский закатил глаза к потолку.

– Почему ты все разговоры к сексу сводишь? – с миролюбивой улыбкой спросил он у девушки. – Я тебя спрашиваю, видела ли ты собственными глазами кого-либо из приятелей Ферзя, знаешь ли их имена, можешь ли описать внешность…

– Миша всегда один приходил… – Аннушка ностальгически посмотрела куда-то в бесконечность. – Ни о ком не базарил, а только красивые слова говорил, нежные… Рассказывал, какая я типа клёвая, сексуальная… Он, вообще, временами очень складно так бухтел… Прям, как писатель.

– Как писатель? – удивлённо вскинул брови Штатский.

– Да, – кивнула Аннушка, возвращаясь из нирваны. – Заумное что-то гнал. Я слушала, хоть и не врубалась в эти темы. Только разок сказала: «Ты, Мишаня реально академик».

– Академик… – машинально повторил Семён Борисович.

– А он, – грустно усмехнулась Аннушка, – обиделся и отматерил меня. Говорит: «Может, ты на ботанов западаешь? Так я отвалю!» Ну, я, конечно, его успокоила, говорю: «Нет, Миха, настоящий мужик – это, типа, ты»…

– Настоящий мужик и академик… – прищурив глаза, Штатский постучал авторучкой по столу.

– Да, настоящий! – Аннушка снова эротично закинула ногу на ногу. – Не то, что вот этот… – она кивнула на экран телевизора.

Штатский обернулся вслед за её взглядом и увидел на экране… Михаила Шахова! Журналист Шахов с испуганным выражением лица наклонился к своей универсамовской тележке.

– И опять он тут как тут! – Семён Борисович повернулся к телевизору и снял видеомагнитофон с «паузы».

Экранный Шахов поднял опрокинутую тележку и начал собирать с пола покупки.

– Да типичный ботан! – Аннушка с презрением сложила руки на груди. – Приссал, наверное, когда Ферзь там такого шухера наделал.

– Вот что, гражданка Килькина… – Штатский снова поставил видеомагнитофон на «паузу». – Читай протокол, подписывай… «С моих слов записано верно» и подпись с расшифровкой – он повернул ей заполненный лист и положил сверху ручку. – А я пока подпишу тебе повестку, и мы распрощаемся.

– Типа, всё что ли? – по выражению лица Аннушки было непонятно, рада она или огорчена окончанию допроса.

– А тебе понравилось? – глянул на неё Штатский, делая росчерк в повестке. – Так у нас это не последняя встреча.

– Не последняя?

– Ты читай и подписывай! – ткнул пальцем в текст протокола Штатский.

Аннушка взяла лист в руки и, помахивая закинутой на ногу ногой, приступила к знакомству с протоколом. Через минуту она его подписала.

Штатский отдал Килькиной повестку, но та уходить не торопилась.

– Семён Борисович… – в нерешительности затеребила молнию куртки Аннушка. – А можно, короче, спросить?

– Спрашивай, – следователь подошёл к видеодвойке, горя желанием ещё раз просмотреть запись.

– А Михе большой срок за палатку мою светит?

– А сама как думаешь? – усмехнулся Штатский.

– Я просто, короче, сказать хотела… – Аннушка потупила взор. – Я ведь как бы в том, что случилось, тоже виновата, по ходу…

– Так это ты ларёк разнесла, а после ящики с пивом оттуда метала? – следователь сделал большие глаза. – Сильна, мать, сильна! Ты не культуристка случайно?

– Фигуристка! – огрызнулась Килькина. – Просто Ферзь в тот день пустой был и с бодуна… Короче, я ему в долг не дала, – добавила она тихо.

– А он что, тебе деньги платил? – Штатский окинул Аннушку высокомерным взглядом. – А я-то, наивный, полагал, у вас всё по любви происходило…

– Да Вы чё? – лицо Аннушки окрасилось праведным гневом. – Озабоченный что ли, в натуре? Я ему пива в долг не дала!

– Пива? – почесал затылок Семён Борисович. – Ну, тогда, извини. А что касается твоей вины, то, насколько мне известно, в кредит вы не торговали, так что отпускать в долг, как я понимаю, продавцам было запрещено.

– Запрещено-то запрещено… – Килькина вздохнула. – Только я, короче, раньше отоваривала Миху в долг, а тут реально в отказ пошла…

– И по причине отказа в бутылке пива некто Миха Ферзь разгромил торговую палатку, уничтожил находящийся в ней товар и угрожал продавцу физической расправой. Да ты представь, что будет, если все вокруг так реагировать начнут? – следователь посмотрел на девушку, как на ненормальную.

– Почему все? – не смутилась Аннушки. – Все – это одно, а Миха – совсем другое.

– Вот это «другое» за свои дела и сядет на скамью подсудимых. Ты свободна. Пока, – Семён Борисович нажал на пульте кнопку воспроизведения.

С почти скорбной печалью на лице Анна Килькина вышла из кабинета Штатского.

Следователь ещё несколько раз просмотрел видеокассету. Он увидел, как один из грузчиков случайно сбил тележку Михаила Шахова, но самого Шахова в тот момент рядом не было. Куда он, интересно, делся? Неужели спрятался? Нет, профессиональное любопытство этого «ботана», как назвала его Килькина, наверняка взяло верх, и Шахов следил за перемещениями Ферзя. Он должен быть недалеко от своего тёзки… Но видеокамеры, запечатлевшие рядом с хулиганом многих покупателей, Михаила Шахова поблизости от него не зафиксировали.

                        ***

– Вы?.. Ты?!… – от неожиданности Штрих уронил кисти на ламинатный пол коридора «Радио Фокс».

– Я, – спокойно улыбнулся Алик. – Здравствуй, Григорий.

– Здравствуй…те, – продолжая глядеть на Лунца широкими глазами, пролепетал художник.

– Я стал таким страшным? – усмехнулся Алик.

– Да не… Просто… Вы же это самое…

– Я уже давно ушёл из музея и работаю на радиостанции, – спокойно пояснил Алик.

– А, – кивнул Штрих и, наконец, обратил внимание на упавшие кисти.

– Давай-ка я тебе помогу, – Лунц присел на корточки и начал собирать валявшиеся кисточки. – Надо бы тряпку принести, а то Маргарита Павловна увидит запачканный пол…

– Да-да-да, – Штрих наклонился и начал испуганно помогать Алику.

– А ты-то как здесь оказался? – спросил Алик, когда сбор упавших принадлежностей закончился.

– Я… – Гриша боязливо оглянулся на дверь главбуха. – Я портрет Маргариты Павловны пишу, – со значением прошептал он. – Три недели уже работаю.

– Маргариты Павловны? Три недели? – Алик задумчиво достал из кармана пиджака пачку сигарет.

– Для художественной галереи. «1000 лучших людей современной России». Времени у неё позировать нет, так что решили, как говорится, без отрыва от производства… – художник повторил внушённую ему Васнецовым легенду. – Её производства, – на всякий случай уточнил Штрих.

– Вот как! – лицо Алика выразило удивление. – Кстати, ты куришь?

– Курю, когда перерывы делаю… – Штрих снова покосился на открытую дверь кабинета Нечетовой.

– Так может, выйдем на лестницу? – Лунц показал сигаретой в направлении лестничной площадки.

– Нет-нет! – художник вновь понизил голос. – Маргарита Павловна меня только кисти помыть отпустила, а перекур позже разрешит.

– Да, с ней лучше не спорить, – Алик улыбнулся. – Ну, тогда, как получишь разрешение, подходи на перекур ко мне, – он показал рукой на дверь информационного отдела. – Я шеф-редактор новостей.

– А мне Маргарита Павловна курить у себя разрешает, – как об особой заслуге, сообщил Штрих. – Она сама дама курящая, так что мы вместе иногда дымим.

Он явно не желал предаваться воспоминаниям в компании бывшего музейного знакомого.

– Большая честь! – с едва уловимой иронией заметил Алик. – Ладно, – Лунц посмотрел на испачканный краской ламинат. – Пойдём, покажу тебе, где лежит половая тряпка. А то Маргарита Павловна так прикурить даст, что мигом бросишь.

Он двинулся в направлении туалета. Штрих, стараясь ступать неслышно, молча последовал за ним.

– Ты что же пакостишь-то, а?! – Алик уже сидел в своём кабинете, когда до него из коридора донеслись раскаты гнева госпожи Нечетовой. – Тебя зачем сюда звали? Портреты писать или новый ламинат краской гадить? Какой ты портретист, к чёртовой матери?! Маляр ты дешёвый! Кисточку в руках удержать не способен, пьянчуга! Принтер новый принёс, так теперь пол новый нам сделаешь?!..

Оправданий художника Лунц не слышал: то ли Штрих не осмелился нарушать грозный монолог Маргариты Павловны, то ли вставлял свои реплики слишком тихо. Впрочем, тихо на радиостанции он делал всё: приходил, передвигался, здоровался с сотрудниками, на глаза которым старался не попадаться, помешивал ложкой кофе, ну а процесс курения само собой никакого шума вызвать не мог.

«Не хочешь, значит, со мной разговаривать? – мысленно обратился к портретисту дымящий сигаретой Алик. – Ну и не надо! Обойдёмся без задушевных бесед. Дел и без того по горло! Соревнования маршрутных такси на носу. К ним надо подготовиться так, чтобы эта самая подготовка никак не чувствовалась».

Лунц вспомнил старое актёрское правило: трудность роли, изматывающие репетиции не должны быть видны зрителю. Зритель смотрит результат, лёгкий, непринуждённый, на первый взгляд, простой. Вот и прославленный гонщик, Михаэль Шумандер, ничего заметить не должен. Пусть гоняет в своё удовольствие, пусть выигрывает шуточную для него гонку. На самом деле, Шумандер здесь даже не актёр. Он всего лишь зритель спектакля, режиссёры которого останутся за кулисами.

«И почему они предложили вести прямые репортажи именно мне? – в очередной раз задумался Лунц. – Странно это, если не сказать – подозрительно». Он прикурил вторую сигарету и углубился в чтение пресс-релизов.

                        ***

Заметив в предвечерних сумерках три мужских силуэта, Аннушка решила перейти на другую сторону, но другого тротуара на улице, по которой она шла, просто не было. Вместо территории для пешеходов там были трамвайные пути. Не идти же на каблуках по мощёным булыжником трамвайным рельсам! Да и чего она испугалась? Мужики эти, скорее всего, кумекают, где бы вечерок провести, пивка попить, тёлок снять… Правда, такой классной тёлки, как она, они нигде не снимут. И чего бояться? Ну, окликнут, кобелиться начнут… Лапать вряд ли решаться. А она гордо мимо пройдёт, бёдрами покачивая. В первый раз что ли? Кстати, ведь именно так с Аннушкой познакомился Миша Ферзь. Пристал в парке, когда Аня на работу в свой, теперь уже бывший, ларёк шла, и склеил. Аннушка тогда открытие торговли на целый час задержала: уединилась с практически незнакомым мужчиной среди продуктовых материальных ценностей. Нет, конечно, интим с первого взгляда случался в её жизни и до этого, но чтобы допускать посторонних к кассовому аппарату! Такое произошло с ней впервые. В тот день Мишка из её ларька ничего не спёр, да он, вообще, у неё не воровал. Он просто в один непрекрасный, хотя и солнечный день, разнёс её ларёк, уничтожив и товар, и рабочее место девушки, которая нежно и бескорыстно дарила ему свою любовь. Гад он!

После допроса Килькина испытывала к Ферзю смешанное чувство. С одной стороны, убить его мало, а с другой – перспектива попадания Михи на срок Аннушку тоже не радовала. Если бы не эта чувиха универсамовская, хрен бы чего Килькина следаку сказала. А так Мишаня сам виноват: довёл Аннушку до припадка ревности, вот и делай ноги, чтоб не закрыли.

Размышляя таким образом, Анна Килькина приблизилась к трём подозрительным мужчинам. Однако при ближайшем рассмотрении, которое Аннушка теперь могла осуществлять, опасность представляли только двое из трёх. Именно от этих двух личностей быковатой внешности исходило угроза, адресованная третьему, «ботанику» в очках.

Несмотря на то, что среди Аннушкиных приятелей «ботанов» не водилось, лицо очкарика показалось ей реально знакомым. Так бы выразилась Аннушка, если бы в тот момент говорила. Но она молча замедлила шаг и остановилась.

– Те чё, в натуре? Пацанам на пиво отстегнуть западло? – один из «быков» взял «ботаника» за ворот куртки.

Очки последнего при этом съехали на нос, и Аннушке стали видны его затравленно хлопающие глаза. От испуга «ботаник» даже выронил свой портфель.

– Да чё с ним базарить? – второй грабитель, по-видимому сильно пьяный, качнулся в направлении жертвы. – Вдарь ему в бубен, чтоб, б…, не возбухал, сука!

Первый, собираясь последовать совету товарища, уже замахнулся кулаком, как вдруг жалкий интеллигент отточенным спортивным движением перехватил руку нападавшего и нанёс ему резкий удар сначала под дых, а потом, схватив за уши, приложил лицо обидчика к своему правому колену. Левой ногой он в ту же секунду ударил между ног пьяного. Пьяный, завопив от боли, согнулся и упал на асфальт. Очкарик, словно герой боевика, подпрыгнул, крутанулся в воздухе, и каблуком в челюсть нокаутировал пришедшего в себя «просителя» пятихатки. Через мгновение силу ног интеллигента ощутил на себе лежащий на асфальте пьяный: очкарик стал пинать его методично и безжалостно. Избиваемый попытался прикрыть свой бритый череп, но вскоре, видимо, потеряв сознание, обмяк. «Ботан» остановился, смачно сплюнул на окровавленную голову жертвы, и поправил очки. Его взгляд встретился со взглядом Аннушки, и девушка заметила в глазах отважного лоха некое подобие удивления. Правда, назвать лохом и «ботаником» этого человека теперь было невозможно. Лицо интеллигента преобразилось, приобрело свинцовое, бандитское выражение, и оттого показалось Аннушке ещё более знакомым.

Их визуальный контакт нарушил вой милицейской сирены. «Когда менты реально нужны – их нет, а как человек проблему сам разрулил – они тут же рисуются», – подумала Килькина, продолжая стоять на своём месте.

А победитель уличных грабителей повёл себя и вовсе странно. Он быстро наклонился к одному из поверженных и сунул ему что-то под одежду. Затем несостоявшаяся жертва «быков» сдвинула очки на переносицу, взъерошила курчавые волосы, и, приспустив куртку, неуклюже засеменила навстречу патрульному уазику.

«Это же снова «ботан»! А где?..» Аннушка помотала головой, стремясь сбросить с глаз пелену наваждения

– Помогите, помогите! – жалостливым голосом завопил очкарик. – Меня ограбили! Вот! Эти двое! – повернувшись лицом к автомобилю ППС, он махал рукой в сторону лежащих на тротуаре «быков». – Ограбили, отняли портфель и передрались из-за моего кошелька!

Милицейский уазик остановился с включённой мигалкой, и оттуда неспешно вылезли двое милиционеров, большой и маленький. Без особого энтузиазма они направились в сторону, указанную очкариком.

– Моя зарплата!.. – продолжал причитать «ботаник». – Вырвали кошелёк из внутреннего кармана куртки!.. Посмотрите – одежду разорвали!.. – он вывернул наизнанку подкладку куртки, пытаясь привлечь внимание милиционеров. – И украли портфель.

«У меня сейчас крыша поедет! – Аннушка интенсивно потёрла виски. – А, может, у «ботана» крутой брат-близнец?.. Куда же он тогда слился?»

– Так я не понял: кто на кого напал? – кивая на бесчувственные тела, спросил большой. – А портфель – вот он, – милиционер поднял «украденное» имущество. – Ваше?

– Моё! Моё! – радостно запрыгал на месте ограбленный, судорожно протягивая к портфелю вытянутые руки.

– Девушка! Вы что-нибудь видели? – обратился к Аннушке маленький.

– Я? – Килькина, находясь под впечатлением увиденного, не сразу поняла, что обращаются к ней.

– Видела! Вы ведь видели? – внезапно подскочил к ней с портфелем «ботан». – Вы видели, как они требовали с меня деньги, ругались матом, а потом начали мутузить друг друга из-за моего кошелька?

Их взгляды снова встретились, и Аннушка узнала… Она могла поклясться самой себе, что знает этого человека и знает очень хорошо. Только не ботана, а того… Куда же делся тот?

– Да тут «скорая» нужна! – большой скорым шагом отправился обратно к патрульному уазику.

– У кого-то из них мои деньги!.. Моя зарплата за месяц!.. – «ботаник» начал нервно приплясывать вокруг лежащих грабителей. – Обыщите их! – крикнул он маленькому. – Пожалуйста, – добавил очкарик, застеснявшись собственного приказного тона.