Гонки на маршрутных такси

– Девушка, будете понятой, – тоном, не допускающим возражений, сообщил милиционер Аннушке. – Подойдите ближе.

– Я боюсь… – прижав сумочку к груди, прошептала Килькина.

Лица избитых гоп-стопорщиков действительно являли собой тяжёлое зрелище.

– У кого кошелёк? – маленький строго посмотрел на «ботаника».

– Не знаю! – с придыханием воскликнул «ботан». – Вырвал у меня вот этот, – он ткнул пальцем в «просителя» пятихатки. – А потом тот, – лох перевёл палец на пьяного, – у него отнял… Долю, говорит, мою гони… А этот ему, что потом располовиним… А тот его, как ударит ногой… Я думал они убьют меня! – «ботаник» всхлипнул и схватился за голову, прикрыв лицо портфелем.

Милиционер присел и принялся обыскивать карманы человека, на которого указал очкарик.

– Здесь ещё один был, – вдруг твёрдо произнесла Аннушка. – Он их и вырубил.

«Ботаник» с вопросительным испугом посмотрел на девушку.

– Ещё один? – милиционер внимательно посмотрел на свидетельницу.

– Да… – неуверенно повторила Аннушка. – Но он свалил куда-то… Прямо, как невидимка испарился.

– Точно! Был третий! – лихорадочно затряс портфелем «ботаник». – Неужели он деньги мои унёс?

– Невидимка? Испарился? – милиционер приостановил обыск.

– Да, неизвестно откуда появился и неизвестно куда делся, – хлопая глазами, повторил ботаник. – А, может, кошелёк всё-таки здесь? – попытался вернуть он милиционера к процедуре обыска.

– Вот этот? – милиционер показал «ограбленному» только что изъятый бумажник. –

– Да! Да! – снова запрыгал «ботаник», застенчиво протягивая к бумажнику «беспортфельную» руку.

– Прямо под курткой лежал, – маленький вернул потерпевшему кошелёк. – Деньги пересчитайте.

«Ботаник» зажал портфель между коленей и, расстегнув бумажник дрожащими пальцами, тщательно промусолил каждую из трёх тысячных купюр.

– Вроде всё в порядке, – пожал он плечами, застёгивая кошелёк. – Да они и открыть его не успели, как сразу драться начали…

– Ну что у тебя здесь? – большой милиционер, вызвав по рации «скорую», вернулся к месту происшествия. – Можно раскрытие на нашу группу писать?

– Подожди… – маленький посмотрел в темноту улицы, как будто мог увидеть там скрывшегося невидимку. – Похоже, здесь опять этот призрак замешан… Помнишь, нам ориентировку давали? Позвони-ка в управление, пускай подъедут.

– Вот так всегда! – крякнул большой. – ППС преступление раскрыло, а запишут на тех, кто в кабинетах сидит. А мы им готовых обвиняемых подали, свидетелей нашли… А! – махнул он рукой и нехотя отправился обратно к уазику.

– Сейчас за Вами подъедут, – начав обыск второго тела, сообщил маленький.

– А это надолго? – нервозно поинтересовалась Аннушка.

– Девушка! – взгляд маленького милиционера выразил сомнение в умственных способностях собеседницы. – Речь идёт о поимке особо опасного преступника. На нём трупов не счесть! С Вами будут разговаривать очень серьёзные люди.

– Он убийца?! – очки потерпевшего чуть не взлетели на макушку головы.

– Вот вляпалась! – Аннушка достала из сумочки пачку сигарет. – Сходила в клуб, называется! – она несколько раз чиркнула зажигалкой, но та не срабатывала. – Прикурить дай? – обратилась девица к «ботанику».

– Я не курю, – сухо ответил потерпевший.

– Тогда что ты, вообще, здесь делал?! – сорвала на нём закипавшую злобу Аннушка.

– Вы оба здесь в живых остались, – маленький закончил обыск второго преступника и, встав, дал Аннушке прикурить. – Если б не мы – лежать вам в морге рядышком.

– Я с таким даже в морге не хочу, – Аннушка покосилась на «ботаника» и презрительно фыркнула дымом.

Очкарик поморщился и повернулся к ней спиной.

За годы службы в милиции следователь Штатский не привык удивляться ничему, но, увидев Анну Килькину и Михаила Шахова вместе, он на секунду оторопел.

– Похоже, у меня появились штатные свидетели…

– Штатные свидетели следователя Штатского, – натянуто улыбнулся Миша. – Хороший заголовок для статьи.

– Эта статья в Уголовном Кодексе по-другому именуется, – парировал его каламбур Семён Борисович. – Пройдите в мою машину, я сейчас.

Следователь начал осмотр места происшествия, где уже работали бригады скорой помощи.

– Пожалуйста, побыстрее, – попросила его немолодая врач. – Травмы очень тяжёлые, и больных надо срочно доставить в реанимацию.

Штатский глянул на пострадавших, сделал разрешительный жест врачу, и стал смотреть по сторонам, вероятно, прикидывая, куда мог смыться Ферзь. В том, что два полуживых тела – результат работы Ферзя, следователь не сомневался.

– Прошерстите квартал, – тихо приказал он милиционерам ППС. – Только без особого шума. Он не мог далеко уйти.

В досягаемость Ферзя Семён Борисович, правда, не верил. Он осветил фонариком каждый квадратный сантиметр асфальта, где ещё минуту назад лежали два тела, и, не найдя ничего интересного, вернулся к своей машине.

Аннушка восседала на переднем сидении, а Миша примостился сзади справа.

– Только не слишком быстро, пожалуйста, – попросил Шахов следователя. – Меня в автомобиле укачивает.

Лицо Аннушки при этих словах выразило очередной оттенок презрения.

Через полчаса они уже входили в хорошо известный им кабинет Штатского. Конечно, следователь должен был допрашивать свидетельницу и потерпевшего отдельно друг от друга, но Семен Борисович решил провести своеобразную очную ставку.

– Говорить будем по очереди, – объявил он, садясь за стол, и доставая бланк протокола. – И начнём с тебя, Аня.

– С меня?! – изумилась Аннушка.

Лицо Миши тоже выразило удивление.

– Да я там не всю дорогу была. Короче, мимо шла и как бы увидела.

– Вот как бы и расскажи, что ты увидела, – улыбнулся Штатский. – Ты ведь со стороны происходящее наблюдала, а со стороны – оно виднее. А Михаил, – следователь столь же дружелюбно глянул на Шахова, – потом дополнит и уточнит твой рассказ.

Миша аристократично промолчал.

– Ну, короче, – приступила к повествованию Аннушка. – Я сегодня в клубешник, в «Дегенерат» подорвалась, там девушкам до десяти вход бесплатный. Иду, смотрю, короче, два быка одного лоха обувают…

– Я бы попросил! – не поворачивая головы, перебил её Миша.

– Да успокойся, ты! – махнула на него Аннушка. – Тебе без всяких просьб в хавальник чуть не дали…

– Семён Борисович! – Миша встал с места и прижал к груди портфель. – Я требую, чтобы эта… особа, – слово «особа» он произнёс с нарочитым пренебрежением, – не использовала оскорбительных выражений в отношении моей персоны.

– Ой-ой-ой! Какие мы нежные! – презрительно протянула Килькина.

Она достала из сумки пластик жевательной резинки и сунула себе в рот.

– Аня, Михаил прав, – холодно заметил следователь. – Следи за своим языком.

– А чего мне за ним следить? Вот он! – она на секунду вытащила жевачку и показала Шахову язык.

Тот брезгливо отвернулся.

– Аня! – одёрнул её Штатский. – Если ты не прекратишь, я буду допрашивать вас отдельно. Сначала – Михаила, потом – тебя. Так что уйдёшь ты отсюда нескоро!

– Ладно, – снисходительно зажевала Аннушка. – В общем, два мужика пристали к одному культурному челу. Один мужик говорит, короче: «Отстегни бабла на пиво!» А этот… – она кивнула на Шахова.

– Михаил, – подсказал следователь.

– Да, Михаил очками хлопает…

– Семён Борисович! – с укоризной воскликнул Шахов.

– Извините, извините! – выставила вперёд ладони Аннушка. – Михаил, по ходу, растерялся, а второй – он, по-моему, в хламину бухой был – стал подначивать кента своего, чтобы тот Михаилу, это самое, в табло… Ну, короче, в лицо ударил, потому что Михаил, как бы, не очень отбашлять торопился. Тот реально замахнулся, я, думала, пипец «ботану», а тут… – Аня остановилась и напряжённо потёрла лоб. – Я до сих пор не врубилась, откуда этот Бэтмен нарисовался…

– Бэтмен? – переспросил Штатский.

– Да, во время драки этот человек просто летал, размахивая ногами, – подтвердил слова Аннушки Михаил.

– Ну, и я, короче, говорю, – неуверенно поддержала потерпевшего свидетельница. – Бэтмен.

– А Вы, Михаил, видели, откуда появился этот, так называемый, Бэтмен? – обратился следователь к Шахову.

– Нет, – грустно вздохнул Шахов. – Я и так находился в состоянии сильнейшего стресса: их двое, они физически сильнее, я один… Но вдруг, откуда ни возьмись… – журналист воздел руки к потолку.

– А куда исчез этот… Бэтмен?

Миша пожал плечами.

– А Вы свидетельница, что скажете?

– Да я, короче, как сирену ментовскую, ой извините, милицейскую услышала, обернулась… А потом его как бы не стало, – Аннушка недоумённо скривила губы.

– Это был Ферзь? – глядя ей в глаза, спросил следователь.

– Д-да… – внезапно осенило Аннушку. – Это ведь Миха был… – она посмотрела на Семёна Борисовича, словно ища у него подтверждения своих слов. – Я в темноте не разглядела… Но теперь, как Вы сказали… Это же Миха! Реально Миха!

Аннушка протёрла лицо рукой, снимая остатки недавнего наваждения. Было видно, что догадка следователя потрясла её до глубины души.

– Простите, какой Ферзь? – журналист повернул голову к потрясённой Аннушке и, не найдя ответа, перевёл взгляд на следователя.

– Тот самый Ферзь, которого Вы видели в универсаме «Стольник», господин Шахов, – официальным тоном заявил Семён Борисович. – Ферзь – кличка человека, который гонял по торговому залу на штабелёре. И который ранее разгромил торговую палатку, свидетелем чего Вы также стали. Аня Килькина, – Штатский кивнул на погружённую в свои мысли Аннушку, – работала в той палатке продавцом.

– Ах, вот оно что… – Михаил медленно поправил очки. – Кстати, а Вы откуда знаете, что я в тот момент находился в универсаме? – удивился он.

– Камеры видеонаблюдения зафиксировали Вас среди покупателей, – просто ответил следователь.

– Ах, да, конечно, – приложил ладонь ко лбу Миша. – Сейчас же везде осуществляется видеомониторинг… А я этого самого Ферзя сегодня не узнал. Всё так быстро произошло…

– Возможно-возможно… – подумал о чём-то своём Штатский. – Однако о происшествии в супермаркете мы с Вами, Михаил Юрьевич, поговорим в другой раз. Вы свободны. А вот с госпожой… свидетельницей, – он сделал нарочитое ударение на последнем слове, – нам предстоит отдельный разговор.

Килькина вопрошающе посмотрела на следователя.

– Но Вы же меня ещё не выслушали! – почти возмутился Шахов.

– Михаил Юрьевич… – голос Штатского стал по-отечески мягким. – Вы пережили сегодня серьёзный стресс, подверглись невероятной опасности. Я полагаю, будет лучше, если Вы через несколько дней напишите обо всём в спокойной обстановке и принесёте мне. Ваши показания очень важны, но сейчас Вам надо отдохнуть.

– Да, конечно, Вы правы, – Миша встал со стула и взял обеими руками портфель. – Я даже чувствую, как у меня давление скакнуло… И тахикардия, похоже, даёт себя знать, – Шахов приложил ладонь к области сердца.

– Может, врача? – забеспокоился Штатский.

– Нет, спасибо, на воздухе пройдёт.

Михаил кивнул и слабыми, почти стариковскими, шагами покинул кабинет.

– Лошара… Ну и лошара! – брезгливо скривилась Аннушка, когда дверь за журналистом закрылась.

– Может быть, Вы и правы, гражданка Килькина, – враждебно посмотрел на неё следователь, – в отношении психологического портрета гражданина Шахова. Но я бы на Вашем месте сейчас не радовался.

– А я как бы не радуюсь, – Аннушка скрестила руки на груди.

– Правильно делаете, – тон Штатского сделался ледяным. – Ведь у Вас появился реальный шанс пойти соучастницей по делу о разбое и нанесении тяжких телесных повреждений.

– Чё? – округлила глаза Килькина.

– Где Ферзь? – взгляд следователя вошёл в Анну, словно сверло.

– Да откуда я…

– Хватит дурочку изображать! – ударил ладонью по столу Штатский. – Ты кому-нибудь другому рассказывай, что случайно там оказалась.

– Да я… – Аннушка едва не поперхнулась жевачкой. – По ходу, в клубешник рвала. И, вообще, не в курсе, откуда Миха там нарисовался. Я не видела его с того самого дня, как он мой ларёк разбомбил. И видеть, по ходу, не желаю! Я реальной работы из-за него, мудака, лишилась!

– Ай-ай-ай! – Семён Борисович изобразил на лице жалость. – Бедная безработная! Денег разве что на клубную жизнь хватает… А к ларьку мы ещё вернёмся, – угрожающе пообещал он. – Твоя роль в этом погроме ещё прояснится.

– Да какая роль?!.. – челюсти Килькиной остановились.

– Такая, – мрачно изрёк следователь. – Посидишь в камере – вспомнишь. А пока сиди здесь. Спокойно.

– Хорошо, вспомню, – согласилась Аннушка, возобновляя жевательные движения с утроенной интенсивностью. – Я всё вспомню! – с вызовом повторила она. – Только и Вы, гражданин следователь, тоже кое-что вспомнить должны!

– Интересно… – усмехнулся Штатский, доставая из кармана пачку сигарет. – Расскажи-ка мне, что я вспомнить должен.

Он взял сигарету и зажал её зубами.

– Дайте и мне закурить что ли, – с обидой в голосе попросила Аннушка.

– Кури, – Штатский двинул пачку по столу в направлении допрашиваемой.

– А мне холявных не надо! – вдруг ощетинилась Аннушка. – Меня за понюшку табака не купишь! – она быстро раскрыла свою сумку и начала рыться в ней. – Вот! – извлекая сигарету из сумочки, торжествующе произнесла Килькина. – Свои курить буду! – она чиркнула зажигалкой, и с силой выдохнув дым, нахохлилась.

– Как хочешь, – Семён Борисович тоже закурил. – Ты мне вроде что-то рассказать хотела.

– Вот именно! – указала на него сигаретой Аннушка. – Я, короче, рядом с Ферзём при скольких его делюгах была?

– Это определит следствие, – Штатский выпустил дым через нос.

– Вот и определите, – Килькина нервно затянулась, – что я, по ходу, всего два раза рядом стояла…

– А суду и двух эпизодов будет достаточно, – коварно улыбнулся следователь.

– А вот Ваш «ботан»… – Аннушка показала на стул, который недавно покинул Шахов. – При самом скромном раскладе, ошивался с Ферзём три раза.

– Это ты про потерпевшего, про Михаила Шахова?

– Потерпевшего! – с ненавистью повторила Аннушка. – Это он сегодня терпилой заделался, а, когда мой ларёк подламывали, когда Ферзь в универсаме девок дуплил, этот Ваш «ботаник» никаким потерпевшим, по ходу, не был. Интересная картинка получается: «ботан» – у ларька, и Ферзь – в ларьке, ботан, типа, покупатель, и Ферзь девок там же трахает, Ферзь как бы гоп-стоп делает, «ботан» – терпила! Чего бы Вам не расколоть и его по этой теме? – Килькина сузила глаза и торжествующе затянулась сигаретой.

– Михаил Шахов – радиожурналист, – не внял её доводам Штатский. – Некоторые журналисты специально ищут приключений на свою задницу. Шахов из их числа. А кого колоть или не колоть – решаю здесь я.

– Значит, решили меня крайней сделать?.. – укоризненно покачала головой Аннушка. – Конечно, я ведь о Вас по радио не расскажу. А на «ботана»-журналиста Вам гнать стрёмно! – она обдала Штатского уничижительным взглядом.

– Где вы сегодня встретились с Ферзём и куда собирались? – проигнорировал её рассуждения следователь.

– Мы сегодня с Ферзём не встречались, и лично я с ним, по ходу, встречаться не собираюсь.

– Но ведь встретились?

– Так же, как и Ваш «ботан», – не сдавалась Аннушка. – Да и вообще… – вдруг сообразила она. – С чего Вы взяли, что это реально был Ферзь?

– С твоих слов.

– Попутала я, – Килькина ткнула сигарету в пепельницу, отодвинулась от стола и положила ногу на ногу. – Не Ферзь это был, по ходу. Похож как бы, но не он. Да и, короче, не разглядела я того в темноте, – она скрестила руки на груди и стала покачивать ногой.

– Ах, ты попутала? – прищурился от табачного дыма Штатский. – Ничего страшного: Ферзя вспомнит и опознает потерпевший.

– Да у «ботана», вообще, память отшибло, по ходу, – Аннушка усмехнулась, но без прежнего апломба. – Он ведь чуть не обосрался со страха.

– Память к нему вернётся, – вкрадчиво объяснил Семён Борисович. – И я даже скажу тебе, когда. Михаил Шахов вспомнит всё после просмотра видеозаписи из универсама… Той самой, по которой опознала Ферзя ты. Опознала и подписала протокол. Предупредить тебя об ответственности за дачу ложных показаний? – следователь загасил свой окурок и самодовольно откинулся в кресле.

– Может, и вспомнит… – Аннушка потупила взор. – Только по-любому не грабил его Ферзь. Лопатник-то «ботанский» у этих двоих изъяли. Что Миха, по-Вашему, лох последний, чтобы с гоп-стопа пустым уходить? Я даже не врубилась, по ходу, чего он быков гасил…

– Пустым ушёл, потому что, во-первых, не успел кошелёк забрать, – выдвинул свою версию следователь. – Во-вторых, чтобы не взяли его с поличным в случае чего. А в-третьих, – взгляд Штатского буквально вдавил Аннушку в стул, – уйти сумел, потому что ты его предупредила. На стрёме ты стояла, Килькина, на стрёме, и пойдёшь, как соучастница ограбления.

– Да как… – растерялась Аннушка. – Какой стрём?.. Сирена ментовская его предупредила! – нашлась она. – Менты с сиреной и мигалкой ехали! Издалека было, короче, видно и слышно.

– А кто кроме тебя слышал сирену?

– Да все!

– А вот потерпевший сирены не слышал, – Штатский играл с Килькиной, как кот с мышкой. – И сотрудники патрульно-постовой службы, задержавшие грабителей, скажут, что никакой сирены не включали. Тихонько подъехали и увидели, как ты Ферзю знак подала.

Аннушка сникла.

– Видишь, к чему ведёт твоё упрямство? – более миролюбиво продолжил Семён Борисович. – Но ситуация может выглядеть совсем иначе. Ты сообщаешь мне местонахождение Ферзя и становишься случайной прохожей, законопослушной свидетельницей.

Девушка подняла на следователя полные скорби глаза.

– Я, правда, не знаю, где он… Я же Вам всегда всё рассказывала. И на видео в универсаме сказала, что это он… На кой мне сейчас в отказ идти?

– Вот и я этого не понимаю, – пожал плечами Штатский. – Сказала «А», говори «Б». Может, запугал тебя Ферзь, а может… – взгляд Семёна Борисовича вдруг потеплел. – Любишь ты его.

Аннушка вздрогнула и посмотрела на следователя широко раскрытыми влажными глазами. Тот встал и медленно подошёл к ней сзади.

– Обидел он тебя сильно, вот ты поначалу и решила отомстить, – Семён Борисович положил руки на плечи девушки. – А потом одумалась, и вот теперь хочешь его выгородить, себя подставляешь. Не стоит он этого, Аня, не стоит…

Аннушка подняла голову. Её наполненные слезами глаза встретились с глазами умудрённого жизнью мужчины.

– Я отпущу тебя… – проговорил Семён Борисович. – Отпущу под подписку о невыезде.

Аннушка закрыла лицо и разрыдалась.

«И ты, влюблённая девочка, сама приведёшь меня к Михе Ферзю, – подумал Штатский, нежно гладя Аннушку по рыжим волосам. – Или к нему приведёт…»

Чудесная догадка, словно луч прожектора, вспыхнула в мозгу Семёна Борисовича Штатского. Он хлопнул в ладоши, заставив Аннушку от неожиданности пригнуться.

– Не бойся, не бойся, Аня! – приободрил следователь девушку, подходя к подоконнику и включая электрический чайник. – Найдём мы твоего Ферзя. Может, чайку на дорожку?

– Н-нет… – робко пролепетала Аннушка, следя за движениями Штатского. – Я пойду… Если можно.

– Конечно, иди, – легко разрешил Семён Борисович.

– А подписка о невыезде?

– Да не надо никакой подписки! – махнул рукой Штатский. – Всё равно ты от меня никуда не денешься, – хитро подмигнул он.

Аннушка, схватив сумочку, быстро выбежала из кабинета.

                        ***

– Молодец…

По тону Маргариты Павловны нельзя было понять, одобряет она или осуждает свой портрет, а потому Григорий Штрих на всякий случай вжал голову в плечи. Присутствующий рядом следователь Васнецов вряд ли успел бы, а точнее говоря – посмел бы вмешаться, а потому положение Штриха являлось крайне опасным. Понимал это и Васнецов. Он стоял позади Нечетовой, затаив дыхание.

– Молодец! – повторила главбух с интонацией явно положительной оценки. – Верно меня изобразил.

Голова художника приподнялась над плечами, а следователь задышал.

– Маргарита Павловна… – осмелел Григорий. – Я должен заметить, что портрет ещё не готов.

– Что? – повернулась к нему Императрица.

– Над портретом ещё работать и работать… – выдавил из себя Штрих. – На взгляд дилетанта, конечно, всё кажется законченным…

Глаза Васнецова округлились от ужаса.

– Значит, ты, Гриша, смерти моей хочешь? – внешне спокойно проговорила Нечетова. – Месяц меня терзал, так ещё незнамо сколько продолжать своё палачество собрался.

– Вы поймите, – умоляюще посмотрел на неё Штрих. – Это же не китч, это же портрет на международную выставку «1000 лучших людей России»! И картина, Ваше изображение, там должна быть тоже лучшей.

– Да-да, Маргарита Павловна… – набрался храбрости следователь Васнецов.

– Помолчи! – бросила ему через плечо Нечетова. – Сколько времени тебе ещё надо? – строго посмотрела она на художника.

– Мне нужно ещё… Э-э… – нервно зажевал губами Штрих.

– Бэ-э! – передразнила его главбух. – Сначала ты мой кабинет в хлев превратил, а теперь, как баран, блеять будешь? Говори по-человечески!

– Неделю, Маргарита Павловна, – собрался с духом Григорий. – Десять дней! – он сделал неловкую попытку улыбнуться.

– Ты сколько классов-то окончил? – без тени сарказма поинтересовалась Нечетова.

– Я? – удивился Штрих. – Да у меня Академия художеств за плечами! – самолюбие на мгновение победило в нём страх. – Почти, – добавил он, скромно сложив пальцы домиком.

– Вот именно – «почти»! – беззлобно усмехнулась Маргарита Павловна. – Выгнали тебя оттуда за пьянство, а потому ты усвоить не успел, что в неделе семь дней, а никак не десять.

Она с укоризной посмотрела на живописца.

– Не, я не то имел в виду… – смутился Григорий. – Я хотел сказать, что, может, семь дней, а не успею – так десять.

– Легко Вам в Ваших художествах! – Маргарита Павловна отошла от собственного портрета и направилась к своему столу. – Вот если б мне так отчётность составлять: хочешь – семь пиши, а хочешь – десять!

Художник и следователь, как на приёме у товарища Сталина, повернулись вслед за её движением.

– Неделю, Маргарита Павловна, – решился вмешаться в разговор Васнецов. – Григорий закончит Ваш портрет ровно за неделю.

– За неделю он меня прикончит, – буркнула Нечетова, усаживаясь в кресло. – А ты на него не дави! – грозно глянула она на Васнецова. – Привык там с преступниками по фене ботать, так и творческому человеку норовишь судьбу сломать. Он, может, через мой портрет в люди выйдет.

– Да я и так, Маргарита Павловна… – самолюбие Штриха вновь подавило в нём инстинкт самосохранения. – Мои работы, между прочим, в Российском Национальном музее выставляются, в галерее современного искусства…

– Вот я тебя сейчас из кабинета выставлю… Вместе с твоим покровителем, – взгляд Нечетовой заставил присутствующих замереть. – И пошлю куда подальше… В музей!

– Простите, – в кабинет главбуха заглянул шеф-редактор Алик Лунц. – Добрый день, Маргарита Павловна. Добрый день, господа, – кивнул он стоящим по стойке «смирно» Васнецову и Штриху.

– Для кого – добрый, а для кого и сумасшедший, – ответила Нечетова.

Художник и следователь на приветствие Лунца не отреагировали.

– Я, Маргарита Павловна, принёс Вам часы работы информведущих за прошлый месяц, – Алик приблизился к столу главбуха и положил перед ней распечатанный лист.

– Принёс – клади, – спокойно разрешила Нечетова, – Только я теперь не знаю, когда вы зарплату получите, – она посмотрела куда-то в окно.

– А что случилось? – обеспокоился шеф-редактор.

– Да уж месяц, как случилось, – недовольно сообщила Маргарита Павловна, продолжая созерцать городской пейзаж. – Завалились ко мне эти двое, – она указала рукой на «виновных», – И работать с тех пор нормально не дают.

– Какая красота! – тихо воскликнул Алик, заметив портрет. – Насколько я понимаю, копия «Портрета купчихи Нечетовой»… Господи, как Вы похожи! Маргарита Павловна, это останется в веках! – он всплеснул руками.

– От меня скоро ничего не останется, – проворчала Нечетова, разбирая бумаги на столе.

Но по лицу Маргариты Павловны было видно, что оценка портрета Аликом ей польстила.

– Несомненно, шедевр, – Алик, приложив палец к губам, любовался работой Штриха. – Ты очень талантлив, Григорий, – не сводя глаз с картины, обратился он к художнику.

– Вы что, знакомы? – Васнецов изобразил удивление.

О знакомстве художника с бывшим заведующим музейным отделом он прекрасно знал из досье Алика Лунца.

– Да, встречались среди картин… – высокопарно промолвил Алик, оборачиваясь к следователю. – Я раньше в Российском Национальном музее работал. А Вы, простите, кто будете?

– Я занимаюсь организацией выставок, – уклончиво ответил Михаил Викторович, глянув краем глаза на Маргариту Павловну.