И день прошёл, и день грядёт

Таможня, её посты – золотое дно для прохиндеев во все времена. В девяностые здесь не только придумывались хитроумные схемы, но нередко бывало, что крепкие парни в спортивных костюмах совершали грубые экспроприации, на манер румынских погранцов, жестоко обошедшихся с Остапом Бендером.

Вообщем, жизнь у Головчина удалась. Женился тридцатилетний красавец майор в 1994 году на двадцати пятилетней яркой, полногубой брюнетке с восточным разрезом обворожительных глаз. Познакомился он с ней на свадьбе друга. Тот женился на преподавательнице ЛГУ, а её подруга Тамара, тоже была преподавателем этого учебного заведения, без пяти минут кандидат литературоведенья. Когда же Головчин узнал, что она дочь одной весьма влиятельной и не бедной женщины, то приложил титанические усилия для покорения южанки.

Плечистый, стройный и голубоглазый красавец смог очаровать девушку, дошло до смотрин в её доме. Послушная и любящая дочь всегда советовалась со своей строгой приёмной матерью, сухонькой старушкой, чьё слово было для неё законом. Смотрины и были устроены Клавдией Дмитриевной, чтобы вынести свой вердикт. Предварительно она навела справки о семье Головчиных и посчитала, что родители жениха люди достойные. Претендент на руку дочери не опростоволосился на смотринах под её пристальными взглядами и хитрыми вопросами: был прекрасно одет, умел пользоваться столовыми приборами, хорошо говорил и острил. Тянуть не стали. Клавдия Дмитриевна постановила: «Завянешь, Тамара, ты у меня домоседка, будешь в девках куковать, просидишь жизнь со своими книжками, а я внуков хочу понянчить».

После пышной свадьбы молодые поселились в трёхкомнатной квартире Клавдии Дмитриевны на Бульваре Профсоюзов. Её покойный муж получил в своё время здесь двухкомнатную, но вскоре купил соседнюю с его квартирой комнату и объединил в одну. Крутую тёщу, резавшую правду-матку в лицо невзирая на лица, Иван Панкратович невзлюбил, побаивался, но жить, увы, пришлось с ней, он лелеял надежду, что старуха недолго проживёт, но тёща в лучший мир не спешила.

Тамара забеременела сразу и уже на следующий год родила дочку Веру. В новом веке, как на конвейере, Иван Панкратович сработал с перерывами ешё двух дочек – Надежду и Любовь, а Тамара любовно погрузилась в их воспитание. Это вполне устраивало Ивана Панкратовича: оставляло время на тайные шалости, с которыми он не в силах был расстаться – шалил, соблюдая строгую конспирацию. Была у него компашка таких же он хитроумных коллег-сластолюбцев, с которыми он поигрывал в картишки, не чуждаясь плотских утех. Не пропала страсть к шалостям у него по мере старения, но он держал себя в форме, молодился, бегал, следил за здоровьем. Приходилось вертеться, как угрю на сковороде. С тёщей у него отношения быстро ухудшались, она ему не верила, не любила, по всему, раскусила. Жена, привязанная к старой матери и дочерям, смирилась со своим положением, по крайней мере, так казалось внешне.

* * *

Когда Сафрон, ощущая себя лилипутом, ошеломлённо задрав голову стоял у Исаакиевского Собора, зазвонил телефон. Машинально приложив его к уху, стоя с задранной головой, он автоматически бросил: «Слушаю», узнав молодой и приятный, с неким заметным услужливым клерковским тоном голос человека, звонившего ему в Кисловодск.

– Сафрон Игоревич? Клавдия Дмитриевна волнуется, вы уже должны быть в Питере.

– Уже давно, брожу по вашему прекрасному городу, извините, как мне вас звать?

–Матвей Сергеевич. Вы можете прямо сейчас приехать? Клавдия Дмитриевна вас с нетерпением ожидает.

–Как-то неудобно, Матвей Сергеевич, ночь уже.

–Только вечер. Зимой у нас ранние вечера и поздние рассветы. Высылаю вам СМС с адресом. Вы где сейчас?

–У Исаакиевского Собора.

–Недалеко, наймите такси. Полюбуетесь нашими мостами, замёрзшей Невой. Ждём, да, у нас видеодомофон, нажмёте кнопку, вам откроют.

Сафрону ничего не оставалось, как поблагодарить звонившего и удивиться его настойчивости.

Таксист оказался неразговорчивым. По пути встречались заторы, но Сафрон так заинтересованно и жадно впитывал проносящиеся за окном завораживающие пейзажи, многочисленные набережные с замёрзшими реками, что забыл о существовании водителя. Он крутил головой, радостно узнавая знакомые ему по фотографиям, рисункам и фильмам, уникальные места Великого города: мост через Неву, названия которого он не помнил, Сфинксов, Стрелку Васильевского острова с Ростральными колоннами, остро ощущая, что фотографии не показывают и малой доли мощи и красоты этих сооружений.

Когда въехали в жилые кварталы со стандартной застройкой, он ещё острее ощутил разницу между частью старого города, отстроенную великими зодчими, и бетонной геометричностью, скученностью жилых домов-новоделов.

Машина остановились в тихом месте у длинного ряда двухэтажных коттеджей одинаковой архитектуры. С правой стороны узкой двухколейной дороги, ниже неё, в ложбине, блеснул под луной замёрзший пруд. Он рассчитался с водителем и тот, наконец, весело рассмеялся.

–Я думал, брат, ты голову себе свернёшь пока ехали. Первый раз в Питере?

–Первый, брат, – рассмеялся и Сафрон, пожимая руку водителю, – красота!

Знакомый голос в домофоне приветствовал его. Он прошёл под сварной арочной конструкцией, покрытой зелёным пластиком к входной двери, которая предупредительно распахнулась. В просторном холле с зеркалом, шкафом-купе во всю стену и туей в керамической кадке его ожидал красивый молодой человек в костюме с прекрасной густой шевелюрой, большими голубыми глазами, придающими лицу детскость. Он протянул Сафрону руку, вяло ответив на рукопожатие.

–Добро пожаловать, вас ждут не дождутся, Сафрон Игоревич. Куртку и рюкзак в шкаф, пожалуйста, – отодвинул он дверь шкафа в сторону.

Когда Сафрон повесил куртку и рюкзачок и повернулся к нему, то заметил, что он с недоумением разглядывает его кроссовки. Сафрон смущённо затоптался, но неловкую паузу разрядил солидного вида мужчина с седоватой гривой волос и холёным лицом, высунувший из двери.

–Зайди-ка, Мотя, ко мне… – начал он, но увидев гостя, вышел в холл, окинул гостя цепким взглядом, как портные клиента, перед тем, как снимать мерки, и протянул руку. Быстро потирая ладони, будто удаляет рукопожатие, он продолжил, разглядывая гостя:

– Хе-хе, наконец-то! – С приездом, Сафрон…Игоревич, будем знакомы, Иван Панкратович Головчин, внештатный, так сказать, хозяин семейства. Официальный, хе-хе, наша дражайшая вечно юная фея, ожидает вас со всей женской дружиной наверху. Дождались-таки исполнения её всемилостивейшего указа. Все вас с горячим нетерпением ожидают, как некое, г-мм, явление. Входите, – приглашающим жестом он указал на дверь, – познакомимся ближе.

Матвей Сергеевич, которого Головчин по-домашнему назвал Мотей, мялся, не сводя с него глаз.

– Мотя, и ты заходи, – махнул ему рукой Иван Панкратович.

В просторной комнате с рабочим столом и компьютером, книжными полками с толстыми томами, по всему справочниками и небольшим овальным столом, он усадил молодых людей на диван, сам же удобно расположился в кресле. Пожёвывая губами, он несколько секунд рассматривал Сафрона, бросив взгляд на Матвея, сказал:

– Ну, с приездом в культурную столицу, Сафрон Игоревич. В Питере впервые?

Сафрон кивнул, невольно анализируя ситуацию. Вначале он решил, что Матвей Сергеевич родственник этого солидного начальственного вида мужчины, но чрезмерно показное и почтительное, совсем не родственное его отношение к этому важному господину, заставило его засомневаться в этом.

Иван Панкратович переглянувшись с Матвеем Сергеевичем, продолжил:

–Так вы из Баку?

Сафрон опять кивнул, чувствовал он себя не совсем уютно почему-то.

– И как Баку, ликует? – усмехнулся Иван Панкратович, – Ваш Президент поднял, наверное, свой рейтинг до небес после победы в быстрой и победоносной войне в Нагорном Карабахе?

Сафрон улыбнулся.

–Да, после победы народ воспрял духом, этого ждали тридцать лет и слава Богу, обошлось без больших жертв.

Головчин хмыкнул.

–Да, Алиеву полегче, чем нашему. Легитимненько, легитимненько, провернул дельце Ильхам Гейдарович, вернув Карабах, признал мир победу. А мы взяли калач, да оказался он горяч, м-да, горяч.

Сафрон прекрасно понял, что Головчин имеет в виду Крым, но не нашёлся, что сказать.

–А вы, молодой человек, так сказать, налегке в наши холодные края? Есть где остановиться? —Головчин пытливо разглядывал гостя. На миг, его взгляд замер на его кроссовках, недоумение отразилось на лице, закончившись короткой усмешкой.

Сафрон это заметил, ему стало смешно. Быстрая дурашливая мысль мелькнула в голове: «В Питере встречают по обуви, а по чему провожают ещё придётся разобраться. Бабушка говорила, не суди человека, пока не прошёл с ним две луны в его мокасинах. Не глупые были люди американские индейцы. И, кстати, опс! Такой же момент есть в «Идиоте» Фёдора Михайловича в первой главе, где краснобай Лебедев потешается над штиблетами князя Мышкина. Это Питер, детка, здесь те же и там же».

–Так внезапно всё случилось. А остановиться… что ж, двадцать первый век, в большом городе всегда можно найти приют, – ответил он.

Головчин удовлетворённо кивнул.

–Аксиома, были б купюры. А на какой ниве трудитесь?

–По профессии преподаватель истории, но сейчас, можно сказать фрилансер.

–Вот как, а есть ещё кого учить-то, я имею в виду, школы-то русские остались, не все уехали?

–Есть, Иван Пакратович, есть и факультеты русскоязычные, филиалы российских ВУЗов, и русских немало.

– А вы язык знаете?

–Азербайджанский, турецкий, разговорный английский.

Головчин повернулся к Матвею Сергеевичу.

–Мотя, у тебя сейчас торгаш, турок этот в деле, как его… хе-хе, Углу, ты нашёл переводчика?

–Ищем, Иван Пакратович.

–Так вот тебе конкретный, хе-хе, драгоман с Востока, носитель, хе-хе, языка, – оскалил крупные зубы Иван Панкратович, показывая рукой на Сафрона, – Сафрон Игоревич, подсобите? Труды оплатим.

–Конечно, конечно, с удовольствием, – улыбнулся Сафрон, отмечая, как ловко щегольнул эрудицией этим «драгоман» Иван Панкратович. Он прекрасно знал, что так в старину называли переводчиков при европейских посольствах в других странах, но слово это давно вышло из употребления. «Образованный и деловой человек нового века. Такие никогда и нигде не упустят своего шанса», —подумалось невольно.

–Вот и чудненько, – Головчин встал, что, наверное, означало конец аудиенции. Встали и Сафрон с Матвеем Сергеевичем.

–Мотя, у меня деловая встреча, я вызвал такси. Гостя проводи наверх, представь, скажи, что одобряю. Тамара знает, что я сегодня допоздна.

Матвей Сергеевич понимающе склонил голову. Новые знакомцы пошли к двери, Головчин остановил их, обратившись к Матвею Сергеевичу с каким-то особым подъездом, речь, видимо, шла о каком-то общем деле:

–Ты приглашён?

На белых щеках Матвея Сергеевича зарделись красные пятна, он стушевался, глухо ответив:

–Удивлён, но приглашён.

–Хорошо, до завтра. Наверх я не буду подниматься. Да, ты папочку на компьютерном столе разбери, а после просвети гостя, где в Питере можно поселиться бюджетно. Да и отвёз бы восточного гостя, что б ни плутал по ночи, шпаны развелось в городе.

Сафрон с Матвеем Сергеевичем вышли из кабинета. Сафрон стало не по себе от общения с Головчиным. Тягостное чувство жило в нём, будто он общался с человеком, перед которым в чём-то провинился, неудобно было и за Матвея Сергеевича. Ему показалось, что он подавлен волей этого человека, а тот вёл себя с ним при посторонних людях довольно фамильярно.

По лестнице, параллельно с которой был установлен пандус, Сафрон и Матвей Сергеевич поднялись на второй этаж.

3

.

Они остановились перед дверью. За ней слышался гомон женских голосов, весёлый смех, звонкие выкрики, Матвей Сергеевич постучал, на стук никто не ответил и он тихо открыл дверь.

В просторной гостиной шла азартная игра в русское лото. В центре стола высилась пухлая кучка бумажных денег разного достоинств. Женская дружина, о которой говорил Головчин, была поглощена игрой, видимо, близок был момент, когда решится судьба банка.

Накал был такой, что женщины не заметили вошедших. И только когда Матвей Сергеевич негромко кашлянул в кулак, шум, как по отмашке дирижёрской палочки оборвался, а игроки с нескрываемым любопытством уставились на гостя.

За столом расположились пять женщин разного возраста. За одной короткой стороной стола восседала в инвалидном кресле короткостриженая, под мальчишку, сухая седая старуха с острыми живыми глазами в тёплом шерстяном халате, в иссохших старческих руках она держала мешочек с бочонками. Напротив неё, на другой стороне стола, сидела красивая статная и ухоженная женщина в летах с пышной причёской и тёмном строгом платье, Сафрон сразу отметил в ней восточную кровь. В двух молодых женщинах ярко сквозило зримое родство и сходство с женщиной в возрасте, третья, юная девушка, явно была слеплена из другого теста.

Яркая брюнетка в очках с карими умными глазами и бледным лицом, по всему, старшая в молодой троице, сидела с накинутым на плечи шерстяным платком, словно зябнет или немного приболела. Хрупкая девушка с длинными русыми волосами, – притягивала взгляд миловидностью лица, нежными карими глазами с пушистыми ресницами, собольими ухоженными бровями над ними и сочными полными губами. Она немного перебарщивала с показательно глубоким декольте модной обтягивающей блузки. У девушки в белой майке с эмблемой клуба «Зенит», была модная молодёжная стрижка. Её густые светлые волосы на затылке мастер сильно укоротил, спереди же оставил более длинные пряди. Одна прядь волос падала на правую сторону лица и она часто и смешно отбрасывала её назад, в её озорных зелёных глазах застряла смешинка. Юность и энергия так и рвалась наружу из этого очаровательного, милого, немного угловатого подростка с тонким подвижным станом, маленькой грудью, ярким детским ртом и ямочками на щеках.

Сафрон мысленно сразу прозвал её птичкой-щебетуньей. Вот она-то и разрядила возникшую паузу. Откинув прядь волос со лба, она звонко расхохоталась, произнеся с ленинской картавинкой:

–Товагищи! Первым делом бегём почту и телеграф, после Зимний! К нам на подмогу прибыл собственной персоной воскресший Че Гевара!

–Цыц, озорница, – незлобиво шикнула на неё старуха, бросая на стол мешок с бочонками, – собери-ка, Любаня, всё со стола, Тамарочка, сядь рядом с Верочкой и Надеждой, пусть гость сядет напротив меня я близко плохо вижу.

Тут только Сафрон сообразил, что вошёл в берете. Краснея, сдёрнул его с головы и затоптался, комкая в руке. Произошло движение, перестановки за столом, собирая со стола карты и бочонки, Люба периодически бросала любопытные взгляды на гостя. Тушуясь, Сафрон прошёл к столу и сел, Матвей Сергеевич стеснительно мялся у двери.

Когда Люба собралась сгрести деньги в центре стола, тоном не допускающим возражений, старуха, как отрубила:

– Стоп, Любаня, деньги, стрекоза, мои. У меня, если вы помните, сеньоры и сеньориты, на последней линии была «квартира». Последний бочонок как раз оказался фартовым.

– Бабушка, – чуть не подпрыгнула Люба, – ты шулер! Ты же не оглашала номер, а быстренько бросила бочонок в мешок!

Компания разразилась смехом, а старуха со смеющимися глазами деланно строгим голосом проворчала:

– Я никогда не вру, милочка, пора запомнить.

–Да, да, да, ты не врёшь, только обманываешь, бабушка. У меня, между прочим, тоже была «квартира» на средней линии, – с детской непосредственностью выкрикнула девушка и стремительно убежала с принадлежностями для игры.

Сафрону нравилась непринуждённая атмосфера в этой красивой женской компании с тёплой семейственностью, царящей за столом. За время, пока происходила эта короткая и весёлая прелюдия к знакомству с новыми людьми, он улыбался, жадно разглядывая лица женщин.

Старуха пронзительно глянув на него, хмыкнула:

–Че Гевара! А ведь похож, похож, вот же озорница.

Про Матвея Сергеевича забыли, он всё ещё стеснительно мялся у двери. Сафрон растеряно посмотрел на него, старуха обернулась.

–Мотя, спасибо тебе за работу, сынок. Выпьешь с нами чайку?

Матвей Сергеевич довольно улыбнулся.

– Спасибо, я внизу буду. Мне Иван Пакратович поручил с документами поработать.

– Хорошо. Иди с Богом, сынок.

От Сафрона не ускользнуло то, что Матвей Сергеевич опять был назван по-родственному Мотей и то, что уходя, вздохнул, или скорее как-то натужно выдохнул, задержав долгий взгляд на девушке с сочными губами, которая раздражённо повела плечами, поймав этот взгляд.

Старуха смотрела на него светлыми, словно выцветшими глазами.

– Меня зовут Клавдия Дмитриевна, я сводная сестра твоей бабушки Тамары. Думаю, что Мотя тебе коротко объяснил, почему я хотела тебя видеть, но об этом не сегодня, позже и подробно. Это моя дочь Тамара Мурадовна, мать моих трёх внучек. Это её старшая дочь Верочка, рядом с ней средняя – Надежда, а болтливая стрекоза Любаша, младшенькая. Ты не голоден?

– Я перекусил в Макдоналдсе, – с удовольствием принимая это ты старухи, сказал Сафрон.

–Мясо мёртвых животных, – фыркнула Люба, не сводя с него озорных глаз.

–Люба …огорчённо качнула головой её мать.

Клавдия Дмитриевна усмехнулась.

–Стрекоза, лишу тебя финансовой опеки.

–Подумаешь? – рассмеялась та. – Это можно пережить.

–Тогда может быть чай или кофе, Сафрон? – спросила Клавдия Дмитриевна.

– Чай, Клавдия Дмитриевна, всегда и с удовольствием.

– И правильно, наш родной бакинский напиток. Тамарочка, – повернулась она к дочери, – завари-ка нам чайничек настоящего азербайджанского, девки наши так и не научились правильно чай заваривать, пьют эту дрянь в пакетиках… да, и стаканы армуды принеси, доченька.

Дочь встала и ушла, поцеловав мать в голову, а Люба сподобилась и здесь вставить:

– Бабушка, как вы пьёте эту горечь? Сёстры тоже гурманы, пьют чай в пакетиках. Это ж пыль с индийских тропинок и химия.

«Бабушка», она произносила так, как часто говорят дети, – проглатывая часть букв, выходило у неё – башка. На это её замечание старшая сестра заметила:

– Какая назидательность, Любаня, а в твоих любимых энергетиках и чипсах, наверное божественная амброзия?

– Ну, хватит о вкусах, – не дала ответить Любе, открывшей было рот, Клавдия Дмитриевна. – Сафрон, сегодня мы поговорим, так сказать, вообще, думаю, ты устал с дороги, а завтра уже побеседуем обстоятельно. Расскажи нам немного о себе.

Сафрон посмотрел на состроившую рожицу Любу, не выдержав, рассмеялся.

– Иван Пакратович назвал ваше сообщество женской дружиной, вы и в самом деле похожи на дружину, кого-то из вас он комплиментарно назвал вечно юной феей и официальной хозяйкой дома. Я догадался, что говорил он о ком-то старшем, уважаемом человеке в вашей великолепной пятёрке, и мне очень приятно, что по-кавказским обычаям ваше собрание возглавляет старейшина.

В этом месте он запнулся, приложил руки к груди и горячо произнёс:

– И мне, правда, удивительно уютно и хорошо в вашей дружине, такое чувство, будто я знаю вас давно, давно и такими, как сейчас, словно уже виделся с вами когда-то. Вы все такие красивые! Честное слово!

Девушки быстро переглянулись. Люба прыснула в кулак, а Клавдия Дмитриевна, пожевав губами, раздражённо бросила:

– Комплиментарно назвал? Ах, ах, успел-таки выговориться, фразёр-саркастёр! Человеку, которого видит первый раз в жизни, успел брякнуть свою очередную глупость. Ты не совсем понял комплимент моего зятя, Сафрон. Ну да ладно… дела семейные. Спасибо за комплименты дружине, но давай всё же о себе.

– Не кажется ли вам, сеньоры и сеньориты, что наш восточный гость, ко всему, дамский угодник? – хмыкнула Люба с усмешкой.

– А ты невоспитанная негодница, прикалываешься на манер своего отца. Дай высказаться гостю, – строго проговорила Клавдия Дмитриевна, – если тебе скучно, иди к себе и поиграй в свои компьютерные игрушки.

В этот раз Люба смутилась и замолчала. Сафрон ласково посмотрел на девушку и продолжил.

–Да рассказывать и нечего, собственно. Мне скоро тридцать три года. Родился и живу в Баку с тётей Даной, отец, мать, дядя и бабушка умерли. Преподавал историю в школе, подрабатываю переводами с русского на азербайджанский, редактирую переводы, иногда меня приглашают играть в оркестры на всякие мероприятия и записи. Ну, что ещё? Живу, как все молодые люди, книги, кино, музыка, общение в сети и с друзьями…

– Выглядишь ты моложе, – вставила Клавдия Дмитриевна, а старшая сестра с интересом спросила:

–И что вы читаете, какую музыку слушаете?

– Невредные книги. В дорогу я взял с собой три книги: Евангелие, «Идиот» любимого Фёдора Михайловича и «Кола Брюньон» Ромена Роллана в великолепном переводе Лозинского, перечитал в третий раз – это высокая поэтика и классный перевод. У нас дома хорошая библиотека, много музыки, джаз, классика. Перечитываю Достоевского, люблю Диккенса, Толстого, Клайва Льюиса, поэзию, читаю и современных авторов…

–Мне тоже нравится перевод Лозинского. Отличный выбор книг для нашего запутавшегося в сетевой паутине века, – Вера повернулась к Любе.

– Про названных гостем писателей промолчу. Жду не дождусь, когда ты «Гарри Поттера» осилишь.

– Скучная книга. Фильм смотрела, этого достаточно, Верочка, – буркнула Люба.

– «Гарри Поттер» не худшая книга последнего времени, я прочёл с удовольствием, – сказал Сафрон.

Вера внимательно глянула на него.

– А слушаете что? Я обожаю классический джаз, Эллу Фицджеральд, Френка Синатру, могу слушать кое-что из лирического рока, но не металл.

– Я рос в музыкальной семье, отец был музыкантом. Дома собирались его коллеги, я рос среди них в их музыке и разговорах. Они были передовыми ребятами, слушали много чего классного и играли. Слушаю джаз, слежу за новыми течениями в нём, люблю битлов – любимая группа, но и новенькое слушаю. Недавно открыл для себя «Аранхуэ́сский концерт» испанского композитора Хоакина Родриго со знаменитым адажио. Запоем слушаю пианиста Чика Кориа – фантастическая музыка! Кстати, Чик Кориа, цыплёнок, как его зовут музыканты, использовал начало этого адажио в качестве вступления к своему знаменитому сочинению «Spain». Да много чего слушаю, обожаю Баха, Стравинского, Моцарта, музыку Балкан, этническую музыку, люблю Джорджа Бенсона, мастодонтов классического джаза. Любимой музыки не меньше, чем любимых книг, слушаю всё новое и стоящее в инете.

– О да, адажио замечательное, – переглянулась с матерью Вера, – мы с мамой недавно слушала концерт, где солировал великолепный Пако Де Лусиа.

– Пако Де Лусия прекрасен! Но отыщите в сети исполнение этого концерта с китаянкой Менг Су – феноменальная гитаристка! – сказал Сафрон, – знаете, когда я слушаю адажио, я иногда думаю, что под такую музыку и умирать было бы не страшно.

В гостиной стало тихо, все смотрели на него, но не выдержала Любаша, откинув упавшую прядь, глянула на бабушку.

–Странно, дорогой гость, что в вашем списке нет нашей российской мега-звезды Бузовой, – с хитрыми глазами сказала Люба, под укоризненном взглядом матери, – она у нас мега популярна.

Сафрон задорно рассмеялся.

– Слушать эту звезду жестокое наказание для ушей. Такого рода женское пение я зову «бузовщиной», а мужское «шнуровщиной», с похабным хитом всех времён и народов «В Питере пить» вашего Шнурова, бесфамильного Шнура в народе. Мой список того, что я не слушаю, гораздо больше списка моих предпочтений. Не хочу никого обидеть, но и ваш питерский БГ-бог – Гребенщиков занимает одно из почётных мест в моём антисписке. Это не мой гуру, особенно сейчас, когда он выдаёт какие-то сатирически-политические частушки с претензией на мудрость. Мне кажется, что и его стихотворный талант сильно преувеличен, он наворован с западных лекал, эстетика сомнительна, а голос…на любителя. И вообще… это музыкальное мошенничество, красование собой любимым. Вот вашего Виктора Цоя люблю. Моя бабушка говорила, что в простоте, часто больше ума и сердца, чем в красивой заумности. Если бы мне предложили сделать выбор между Гребенщиковым, Шнуровым, пардон, Шнуром, вашей звездой Бузовой и, скажем, Леонидом Утёсовым, Владимиром Высоцким, Муслимом Магомаевым или Олегом Митяевым, я бы выбрал вторых.

–Круто! – чуть не подпрыгнула на стуле Люба, – каков критик с Востока, а? «Бузовщина», видите ли, «шнуровщина»!

– Ты прикалываешься, – укоризненно произнесла Вера. – Ты же терпеть этих псевдо звёзд не можешь.

Клавдия Дмитриевна, шикнув на Любу, достала платок и промокнула глаза.

–Бакинцы! – подняла она палец вверх, – Какая там прекрасная и талантливая была у нас молодёжь, какой был интернациональный город! Ну, а сам-то ты, Сафрон, как живёшь в этом новом Баку, доволен жизнью?

–О, я замечательно живу. У меня много друзей, проводим время, как, наверное, его проводит молодёжь всего мира. С друзьями сколотили группу, играем битлов, сочиняем песни, ходим в кино, кафе, чаще в чайхану, там всё как раньше – самовар, колотый сахар, стаканы армуды, летом гуляем по бульвару, ездим на моей машине на пляжи в Пиршаги́ или в Бузовны́…