Иллюзия вторая. Перелом

– И нет ничего вечного?

Артак внимательно посмотрел на меня и произнёс:

– Ты был человеком, был бунтарём, а теперь ты превращаешься в целый бунтарский мир, – он засмеялся и потрепал меня по голове, – не надо забегать вперед, не надо. Когда-нибудь ты сможешь познать и вечность, а пока, – он кивнул на белую ткань, лишь немного поддёрнутую течением времени, – а пока наслаждайся тем, что есть, ведь по сравнению со ста годами человеческого тела, – Артак задумался на мгновение, – пусть, скажем, триллион миллиардов лет существования отдельного мира – это уже почти что вечность.

– Теперь я понял окончательно, – еще раз кивнув головой я, вдруг озарённый внезапной догадкой, повернулся к Артаку.

Наши взгляды перекрестились.

– Но получается…

– Тсссс, – произнес мой дракон, – об этом позже. Ты должен сначала рассмотреть хорошенько работу времени. А все вопросы потом…

Я кивнул головой и всецело погрузился в созерцание нового мира, однако, посетившая меня идея не давала покоя моему пытливому, неспокойному уму. И настолько мне было важно разряжение этого напряжения, что только для того чтобы его сбросить, я, несмотря на предупреждение дракона, продолжил разговор.

И Артак меня понял. Он понял и принял мои мысленные объяснения.

Человек подчас испытывает такое невыносимое чувство напряжения, что для того чтобы просто сбросить его, без всякой высшей цели, он иногда способен схватить руками копья своих врагов и погрузить их в свою собственную грудь.

Мои потребности были много ниже – всего лишь слово, сказать слово. Однако, жажда этого слова была так же велика, как жажда копья, когда всё вокруг кажется нестерпимым.

– Время движется очень быстро, – рассматривая простынь пространства издалека начал я.

– Да, – произнес Артак, – как мы уже говорили – люди называют эту скорость скоростью света.

– Значит ли это… – я внимательно посмотрел на своих зверей, и увидев лишь искреннюю заинтересованность, продолжил:

– Значит ли то, что человек, научившись передавать информацию со скоростью света, ну или, как мы теперь знаем, со скоростью времени; так вот, значит ли то, что человек, научившись передавать информацию посредством радиоволн… Ведь они движутся именно со скоростью света… Значит ли это, что он – человек… Что человек стал…

– Стал подобен тому, кого он – человек, называет богом? – продолжил за меня Артак.

– Ну можно сказать и так, – согласился я с драконом.

– Возможно, возможно, – Артак рассуждал вслух, – человечество пошло по техногенному пути развития, а могло пойти по пути духовному, но от этого никак не изменится та конечная точка, в которой эти два пути пересекутся и встретятся. Понимаете? Техногенный путь приводит к развитию науки и техники, возможности которой, как вы справедливо заметили, уже соперничают с возможностями самой природы. Духовный путь развивал бы философствование и размышление, этот путь был бы более мягок и не так жесток, но, в конце концов, он точно так же привел бы человечество к тем же самым результатам – к пониманию природы вещей. И если техногенный путь развития проходит через законы квантовой физики, доступные и понятые только малой толике учёных мужей, то гуманитарный – через законы души, доступные каждому человеку, независимо от образования и условий существования. Законы души лежат на поверхности каждого человека – они составляют суть каждого живущего, и стоит только копнуть немного вглубь себя – как они появляются на свет во всей своей красе. Это именно этот путь, это именно эта дорога познания, которую имеют в виду некоторые, такие же редкие как и учёные-физики, мудрые люди, и когда они говорят – ничто в мире не сокрыто, когда они настаивают на том, что всё лежит на поверхности, и что единственное реально необходимое человеку – это учиться и познавать – они имеют в виду – познавать себя и учиться, используя эти знания. Ведь чтобы познать внешний мир – достаточно познать мир внутренний. Достаточно просто познать самого себя. И это каждому по силам.

– Я понимаю.

– И хотя эти два пути – техногенный и гуманитарный – хоть и ведут к одной цели, но совершенно разные, разница между ними лишь в том, что один – более жесток и воинственен, другой же – мягок и дружелюбен. Однако, эта разница присутствует только в человеческом понимании. В понимании же самого мира никакой разницы нет.

– Та скорость с какой человечество передает информацию и определяет скорость развития самой цивилизации? – я внимательно смотрел прямо в глаза своего дракона и опять почувствовал как наши взгляды схлестнулись, как рапиры.

– Так будет происходить постоянно, – улыбаясь, произнёс Артак.

– Как? – я не понял что он имел в виду.

– Когда ты будешь близок к истине – ты будешь чувствовать свой взгляд именно так, как чувствуешь его сейчас, ты будешь чувствовать его материю, которая словно схлестнулась с видимой, иллюзорной реальностью. Даже твой взгляд будет бороться за истину и стремиться к ней. Поэтому ты его ощущаешь именно так. Как рапиру. Как шпагу. Как острое оружие.

– Тебе известно даже то, что я чувствую? – меня вдруг осенило, – ты знаешь не только мои мысли, но и мои чувства?

– Ха, – ответил Артак, – тоже мне тайна. Твои ощущения, твои чувства определяют то, что ты подумаешь в следующий момент, а зная твои мысли, я почти со стопроцентной вероятностью могу определить то чувство, которое их вызвало, – он продолжал улыбаться.

Немного подумав, я вынужден был согласиться.

– Но и мысли точно так же определяют мои чувства, разве нет?

– Лишь в самой незначительной степени, – пояснил Артак, – в самой незначительной степени, да и то – только в некоторых случаях. Далеко не всегда…

Опять задумавшись на мгновение, я полностью согласился с драконом.

– Хорошо. Но мой вопрос остался не отвечен. Определяет ли скорость, с которой человечество передаёт информацию, скорость развития самой цивилизации? Я поясню, – быстро проговорил я и прислушался к ощущениям внутри себя, – вот что я имею в виду: в те далекие времена, когда информация передавалась со скоростью лошади, на которой скакал гонец – сама цивилизация развивалась с той же скоростью, скажем так – не очень быстро, правильно?

– Артак и Агафья Тихоновна кивнули, но промолчали. Я продолжил:

– Тогда как сейчас, когда посредством радио и видео связи человечество отправляет своих гонцов со скоростью самого времени – цивилизация стала развиваться стремительнее, правильно? За последние несколько лет наука и техника шагнули вперед примерно настолько же, насколько за предыдущие пятьдесят, а то и сто лет. А за последнее столетие люди открыли столько нового, сколько они не открыли за предыдущие несколько тысяч лет. То есть, скорость развития самой цивилизации убыстряется и убыстряется по экспоненте – чем дальше – тем быстрее. Правильно? – мой взгляд опять обрёл материальность и стал осязаем.

– Правильно, – улыбаясь, кивнул Артак, – совершенно верно, – подтвердила Агафья Тихоновна.

– Но тогда… – я замешкался лишь на мгновение, и быстро выпалил:

– Если человечество уже способно передавать информацию со скоростью света, как думает само человечество, или со скоростью самого времени, как знаем мы, – я опять немного помолчал, наблюдая за реакцией моих зверей и пытаясь поточнее сформулировать то, что я намеревался сказать, – то возможно ли нам, человечеству, когда-нибудь обогнать само время в его беге по этой простыне пространства? – я перевёл дух и замолчал, а мой взгляд обрёл твердость легированной стали.

Агафья Тихоновна быстро глянула на Артака и отвела взгляд, а Артак подняв голову, посмотрел мне в глаза и тихо проговорил:

– Можно ли обогнать само время? – повторил он мой вопрос, – и попасть прямиком в ещё не проявленное на этой простыне будущее? – он кивнул на белую ткань, по которой во все стороны распространялось время, пожирая белоснежную материю пространства.

– Ну можно сказать и так, – я медленно, в ожидании ответа, кивнул головой.

– Как можно попасть в то, что ещё не существует в реальности? – так же медленно произнёс дракон, выдержав твердую сталь моего взгляда, – как?

– Но ведь оно же существует! Всё существует прямо сейчас!

– Существует, – мягко согласился со мной Артак, конечно, существует, – он приподнял часть простыни к моим глазам, и я мог рассмотреть тонкое, толщиной всего в одно событие, напыление этих самых событий и самых различных действий, которые только могли произойти, но которых ещё не коснулось время, – существует абсолютно всё, – ещё раз согласился дракон, – и то, что будет воплощено в материи, и то, что воплощено никогда не будет…

– Постойте, как это?

– Ты только что задал вопрос, – вместо ответа произнёс дракон, – а мог и не задать, не так ли? Твой вопрос обрёл материальность, а мог и не обрести, понимаешь? Но от того, что ты его не задал бы – сам вопрос не перестал бы существовать, ибо он продолжал бы жить в твоих мыслях – и поверь, от этого он не стал бы менее реальным. Но твой вопрос обрёл материальность ровно в тот момент, когда ты его произнёс. Понимаешь?

– Понимаю. Произнес – значит материализовал во времени. А не произнёс бы – ничего бы не поменялось, он продолжал бы жить в моих мыслях, и это уже достаточный критерий реальности, да?

– Именно так, – согласился Артак, – существует абсолютно всё и даже то, что никогда не произойдет… То, что никогда не обретёт материю… Но, тем не менее, оно всё равно существует вот здесь, – дракон ткнул когтем в девственно белую простынь, – вот здесь, – повторил он, – в этих местах пространства, не тронутых временем.

– Я понимаю…

– И ты хотел знать, – Артак опять улыбался, – можно ли обогнать время и попасть в те участки пространства, которые ещё не материализованы?

– Да.

– Можно.

– Но как?

– Ну конечно же, материализовать их, тоже мне бином Ньютона, – рассмеялся мой любимый дракон, – как же иначе?

– Но как?

– Вы сами знаете ответ, – дракон был очень терпелив, – ведь для того чтобы материализовать то, что время обошло своим бегом, необходимо это просто создать. И здесь человек и бог – это одно и то же, – он рассмеялся.

– Но всё что я могу создать руками – уже создано, не так ли? Просто не проявлено временем?

– Да, конечно.

– И как мне его проявить? – я растерянно смотрел прямо в глаза дракону, – как?

– Станьте быстрее времени, – спокойно произнёс Артак, – просто станьте быстрее времени. Дотянитесь до пока ещё несуществующего. Это вам по силам.

– Но как? Как? – не мог понять я.

– Хорошо, – спокойно произнес дракон, – я постараюсь ещё раз объяснить, – вы не можете материализовать ничего из того, чего время ещё не коснулось своим бегом, потому как это всё это находится на участках пространства, пока ещё не существующих в материи, понимаете? Именно время даёт вещам ту энергию, которая им необходима чтоб материализоваться, именно время несёт в своих волнах ВОЗМОЖНОСТЬ проявиться.

– Я понимаю.

– И для того, чтобы дотронуться до тех событий, которые время обошло своим бегом, вам просто необходимо стать быстрее времени, верно?

– Да.

– Добавим исходные данные. Человечество считает скорость времени скоростью света и утверждает что свет, а значит и само время обогнать невозможно, правильно?

– Да, – кивнул я.

– Потому что при приближении к скорости света любой предмет начинает увеличиваться в массе, верно? Это один из основных принципов теории относительности. Чем ближе скорость вашего движения к скорости света, читай – к скорости самого времени – тем тяжелее становится сам предмет, который движется с этой скоростью, и для дальнейшего увеличения его скорости требуется всё больше и больше энергии, вплоть до бесконечного её количества, что, по определению, невозможно… На этих простых основаниях Эйнштейн сделал вывод что достичь скорости света невозможно ничему, имеющему хоть один атом материи.

– Верно, – подтвердил я.

– Но мы-то с вами знаем что превысить скорость света нельзя по другим причинам, – Артак рассмеялся, – превысить скорость света нельзя потому что превысив её, то есть, обогнав время, мы прямиком попадём в ещё непроявленный мир, то есть попадём в мир, который ещё не существует, не так ли? Не существует, но уже есть!

– Да, именно, – я улыбнулся, так как мне очень понравилась эта изящная формулировка.

– Но попасть туда всё-таки можно, – заключил дракон.

– Но как?

– Всей энергии материального мира недостаточно чтобы обогнать время, и это правильно, ибо само время и породило этот мир, а никогда ещё ничто порождённое не было больше его рождающего. Значит…

– Значит надо стать нематериальным, – быстро закончил я и мой взгляд прижал Артака к зеркальному полу.

– Да, – подтвердил он, сдаваясь, – да, надо стать нематериальным.

– И это нематериальное – моя мысль! – быстро закончил я.

– Именно так, – Артак был побеждён, раздавлен, но это, казалось его не заботило – он был счастлив и рад, – именно так, это оружие – ваша мысль, которая с лёгкостью может путешествовать по частям этого прекрасного пространства – по частям, не затронутых и не повреждённых временем, – он подбросил простынь в своих лапах.

– Не повреждённых? – встревожился я.

– Конечно, – кивнул Артак, – ведь время сжигает всё на своём пути, – да вам ли этого не знать, – он замолчал и расправил простынь на зеркальном полу.

Зеркало.

Белая простынь не нём.

События на простыне пространства, толщиной всего лишь в одну единицу.

Время, сжирающее всё на своём пути по этой простыне.

И наше понимание, шапкой покрывающее весь этот четырехслойный пирог.

Вишенка на торте – человеческая Мысль.

– Значит, по сути, время – ещё одно измерение пространства? Такое же как длина, высота или ширина?

– Именно, – подтвердил дракон, – именно так. Только не неподвижное, а чертовски вертлявое и быстро перемещающееся, – он засмеялся, – оно-то и вносит всю эту путаницу в человеческое понимание мира.

– Но позвольте…

– Не позволю! – продолжал смеяться дракон, – время – это ещё одно пространственное, но не статичное, а движущееся измерение, и это объясняет то, что когда мы стоим на одном и том же пространственном месте – то всё равно продолжаем двигаться – пусть уже не в пространстве, но во времени. А если быть немного точнее, то само время пробегает мимо нас, создавая иллюзию нашего собственного движения. И движение это, заметьте – уже не во времени – оно именно в пространстве. Потому что пространство вокруг нас изменяется с каждым мгновением, даже если мы находимся на одном и том же месте.

– А почему же мы стареем?

– Разве? – Артак внимательно посмотрел на своё отражение в зеркальный пол, – разве стареем? Не замечал…

– Люди стареют.

– Люди стареют от незнания, – негромко изрёк мой любимый дракон, – ибо как только человек погружается в знание – старость исчезает как миф и отправляется на полку с легендами, где ей, собственно, самое место.

– Но люди умирают от старости.

– От старости умирают их тела, – добавила Агафья Тихоновна, – всего лишь тела, и по сути, это действие – умирать – ничем не отличается от того действия, в котором вы стрижете волосы или ногти, – акула кивнула головой в подтверждение сказанного, – когда прошло их время – волосы и ногти умирают. Причём по вашей собственной воле – вы их просто-напросто состригаете. Но вы-то сами остаётесь! Вы-то остаётесь! И с вашим телом происходит примерно то же самое, только в более внушительном масштабе. Когда приходит его время – его просто-напросто состригают.

– И уже не по моей воле, – добавил я.

– По вашей! – исправил меня Артак! – По вашей воле! Конечно, если вы – это действительно вы. То есть, если вам удалось отыскать себя под миллионами слоёв той чепухи, которой покрыта личность человека; если вам удалось добраться до своей сути, если вы смогли определить свой центр. По сути – именно для этого и даётся человеку этот ребус – всезнающее, но молчаливое тело. Ребус, который необходимо разгадать пока сам ребус жив, то есть, в течение жизни этого самого тела. Иначе, без этой необходимости, оно было бы просто-напросто невостребованным, – рассмеялся опять дракон, – потому что мало кто любит решать ребусы. Особенно, когда не только их разгадка, но и сам факт существования этого ребуса скрыт под толстым слоем иллюзий, которые с радостью предоставляют человеку его мозг и его чувства, по своему трактуемые этим самым мозгом.

– Значит, ответ всегда внутри?

– Конечно, – почти хором ответили мои звери, – любой ответ внутри вас. И путь к нему – неспешное размышление.

– А если…

– Не надо «если»… – перебил меня Артак, – для того, чтобы познать себя, для того чтобы познать весь мир – совсем не обязательно становиться учёным мужем и хранить в голове миллионы формул и накапливать всё то, что человечество зовёт интеллектом. Для того чтобы познать весь мир – необходимо просто познать самого себя – слой за слоем, напыление за напылением, качество за качеством. Ваши чувства будут вашими маяками, а ваши действия станут служить вам вёслами. И потихоньку добравшись до своей самой центральной точки – вы будете поражены тем бесконечно правильным и абсолютно логичным, тем математически точным видом, который откроется вам оттуда. Видом на самого себя, ибо вы внутри. И тогда вы сами начнёте понимать что весь мир – не более чем вы сами. Опять-таки, ибо вы внутри мира, как и внутри тела. И ваше тело – всего лишь маленькая загадка, по сравнению с загадкой большой. Но загадка, имеющая точно такую же отгадку, точно такой же ответ. И изучить мир возможно, но лишь изучив себя. И интеллект человеческий – это не просто набор формул и энциклопедических знаний – это прежде всего возможность формулировать своё, опираясь на энциклопедические знания; это оперировать абстракциями, а если быть ещё точнее – то это возможность производить синтез, соединять эти абстракции; это способность соединять совершенно противоположные вещи, каждый раз создавая при этом новые реальности. Вот что значит человеческий интеллект, и вот его основное различие от интеллекта животного, инстинктивного. Человек способен творить, а животное – нет. И в процессе этого творения человек создает нечто абсолютно новое, но такое новое, которое он знает уже изнутри, и в котором он знает каждую пылинку, каждый нюанс. Знает целиком, знает полностью. Тогда и только тогда, через это своё новое и цельное творение человек в состоянии познать всё остальное, ибо суть у всех творений одна и сделаны они одинаково. И если вы разобрались со своим – можно с лёгкостью разобраться и с чужим, потому что и одно и другое – абсолютно тождественно.

Я пораженно молчал, не в силах вымолвить ни единого слова. Мои мысли бегали туда-сюда – то обгоняли время, то отставали от него, то бежали нога в ногу. Мои мысли вели свой собственный отсчёт, уже независимый от времени, ибо мысль человеческая – это такой вид материи, который не замечает бег этого запутаннейшего из измерений и, следовательно, мысли не подвластны ни временным хитростям и уловкам, ни их действиям и влиянию.

– Да, да, – согласился с моими мысленными доводами Артак, – вы совершенно правы, мысль человека способна как обогнать это непоседливое время, так и законсервировать его. Мысль – субстанция иного порядка. Мысль – совершенна. А для времени – убийственно-совершенна.

Агафья Тихоновна с любопытством разглядывала меня. Наверное, её интересовал мой новый драконий облик. А может быть и что-то ещё, пока мне не известное.

– Скажите, а что вы испытали когда дыхнули пламенем?

– Ничего особенного, – ответил я быстро, не задумываясь, – просто мне казалось что это произойдёт как-то… Как-то… – я не мог подобрать нужного слова.

– Что произойдёт? Ваше превращение?

– Да, – согласился я, – я думал что оно произойдёт как-то заметнее, как-то внушительнее и более впечатляюще. Как-то врежется в память.

– Память необходима только там, где есть время, – глубокомысленно изрекла Агафья Тихоновна, – сейчас в ней нет необходимости, – акула кивнула на белую материю пожираемого пространства, – сейчас всё происходит сразу, в одно мгновение, в один миг. И помнить тут совершенно нечего.

– И правда, – я не переставал изумляться пока ещё новой для меня реальности, которая была новой абсолютно во всём, новой даже в моих привычных ощущениях…

Память потеряла свою актуальность. Не было больше прошлого, не было будущего, а был лишь один необъятный миг настоящего – миг, огромный как мир.

– А поняли ли вы, что это за пламя? – спросила Агафья Тихоновна, и уточнила, – пламя, которым вы дыхнули на ткань.

– Не знаю, – я показательно равнодушно пожал плечами, – пламя как пламя. Разве огонь может быть чем-то ещё?

– Ха-ха-ха, – засмеялась акула, – люди называют это пламя точкой отсчёта.

– Что? – не понял я.

– Пламя. – Теперь уже равнодушной старалась казаться акула.

– Точкой отсчёта? – я задумался. – Постойте, постойте…

– Да, да, да, – подытожил Артак, – да. Это и было то, что люди называют Большой Взрыв.

Я ахнул.

– Не правда ли, просто? – добавил Артак и громко засмеялся, приподнимая голову вверх.

Я засмеялся в ответ и обнаружил что такова анатомическая особенность драконьего тела – смеяться, запрокидывая голову высоко вверх. Так было много легче смеяться, можно даже сказать, что смеяться дОлжно лишь запрокинув голову вверх и полностью отдавшись всепоглощающей радости. Тогда и смех выходит искренним и лёгким.

– И это верно, – Артак кивнул головой, – абсолютно верно. Смеяться, глядя в небеса, смеяться над всем тем что под ногами – это высший пилотаж. И он заложен в анатомии драконьего тела. Когда древние люди смогли оторвать свой взгляд от земли и взглянуть поверх окружавшей их травы вдаль – они стали видеть дальше и, по сути, в этот момент они и стали людьми. Произошло волшебное превращение приматов в людей. И вот теперь наступил следующий за человеком этап – теперь ты будешь смеяться, запрокидывая голову в небеса, – Артак ещё раз громко и показательно засмеялся, – потому что произошло ещё одно превращение и ты никогда уже не сможешь быть прежним. Ты никогда уже не сможешь быть просто человеком. Отныне ты Человек, породивший Вселенную. Человек, открывший в себе сверх возможности, Человек-Бог, Человек-Создатель. Точно так же, как паук плетёт свою паутину используя тот строительный материал, который заключён в нём самом, так и ты породил свой мир, породил его из своих чувств и переживаний, породил его из своих действий, а главное – ты породил его из своего знания. Ведь паук должен прежде всего ЗНАТЬ как плести паутину, но он знает это лишь на инстинктивном уровне, не утруждая себя разобраться что к чему. Паук знает не зная, а следовательно – его создания и не создания вовсе, а лишь копия чего-то уже созданного и уже существующего. Человеческое же знание – это знание, способное перечеркнуть заложенные природой инстинкты, превозмочь их – и значит – это знание, способное превзойти саму природу, способное создать нечто совершенно новое, доселе не существующее. Знание, способное творить.

Артак облегчённо вздохнул.

– Итак, твой мир рождён. Твой личный мир создан, и этот мир – собственно и есть ты. Для того, чтобы хорошенько его рассмотреть, ты должен стать много выше этого мира – ты должен стать много выше самого себя. Только тогда тебе удастся увидеть себя как на ладони и, кто знает, возможно, когда-нибудь тебе удастся подняться настолько высоко, что станет возможным узреть какие-то границы – мне это неизвестно. Но мне известно что твой путь отныне – путь в небо. И только туда.

– Смеясь, – добавил я, отлично зная что дракон меня поймёт.

– Да, именно так – смеясь, – подтвердил Артак, – ибо смех – это единственное, что можно делать исключительно с удовольствием. Ведь невозможно смеяться не наслаждаясь самим процессом, не так ли? И если говорить о творении чего бы то ни было – то именно удовольствие составляет из частей самого себя нечто новое в себе же самом, и это новое – незыблемая сила этого творения. Используя УДОВОЛЬСТВИЕ внутри человека природа даже заставляет людей размножаться, приказывает им продолжать свой род. Природа использует удовольствие как приманку для человека, но использует его сугубо в своих собственных интересах.

– Удовольствие получает человек, а природа выгоду?

– Именно так, – Артак кивнул головой, – Природа даёт человеку то, что необходимо человеческому телу и именно на том уровне, на котором данное тело существует – и удовольствие полностью удовлетворяет это тело. Взамен же природа получает возможность видеть себя глазами этого тела, слышать себя ушами этого тела, щупать себя его пальцами. Природе, как единому организму необходимы эти тела и прежде всего они необходимы для познания ею самой себя.

– Но, в таком случае, если природа имеет своей целью самопознание – она должна создать нечто ОТЛИЧНОЕ от себя самой, не так ли?