Иллюзия вторая. Перелом

– Не можем, – вздохнул я, – конечно же, не можем. Значит, никакой личной награды у меня не было, и это, – я кивнул на сложенные лапы дракона, – скрывающие мою награду, – это мой первый приз. Можно ещё один вопрос?

– Пожалуйста.

– Чем определяются средства достижения человеком удовольствия, и значит – чем определяется сама его жизнь, которая, как мы определили – есть борьба за эти удовольствия?

– Хороший вопрос, – Артак посмотрел на Агафью Тихоновну, словно гордился мной и ответил:

– Средства достижения человеком удовольствия определяются только уровнем его развития, мерой и устройством его интеллекта.

– И только?

– Да.

Я ещё раз покосился на сжатые лапы дракона, но промолчал. Меня раздирали противоречивые чувства – мне одновременно было как любопытно, так и безразлично, и моё любопытство вызывало радость, а безразличие – лёгкую грусть.

Агафья Тихоновна, удобно усевшись на сложенной простыне, то есть, сев прямо на целый мир, держала в своих плавниках новую, чистую и, как мне показалось, накрахмаленную и отбеленную простынь.

Казалось, она была готова использовать её в любой момент, но я ещё не мог понять каким образом.

– Зачем вам новая простынь? – обратился я к моей верной спутнице.

– Затем же, зачем вам крылья, – загадочно ответила она, улыбаясь.

– Что вы хотите этим сказать?

– Ничего особенного, – она усмехнулась, – просто когда у вас появятся собственные крылья – вам будет необходимо своё собственное пространство, где бы вы могли их использовать.

– И это… – произнес я, чувствуя покалывание в лопатках от растущих там крыльев.

– Это оно и есть, – просто произнесла Агафья Тихоновна, и развернула бесконечно длинную ткань.

Жёлтый, словно солнечный, свет прикоснулся к торцу простыни, красиво окрасив её край. Жжение между лопатками становилось всё сильнее, но было терпимым.

– Я чувствую, – как завороженный, не в силах оторвать глаза от белой ткани, я посмотрел на Артака, и два наших взгляда, как два луча, схлестнулись в пустоте. Артак первый отвёл свой взгляд, предоставляя мне свободу и в действиях, и в мыслях.

– И это чувствуется именно так? – не в силах описать словами свои внутренние ощущения, я решил для себя возможным использовать такую словестную формулировку, – это чувствуется именно так? – я повторил свой вопрос, будучи уверен что мой дракон точно поймет что я имел в виду.

– Именно так, – он склонил голову и незаметно кивнул, – именно так.

– Но что это за чувство?

– Это чувство… Это чувство… – повторял мой дракон, давая мне время сформулировать самому.

– Оно странное.

– Оно новое, – поправил меня Артак, – а любое новое всегда поначалу бывает немного странным.

– Не могу определить точно…

– Пропало время, – подсказал Артак, – всего лишь пропало время.

– Но что значит – пропало время? Время – это энергия, значит пропала сама энергия?

– Да, – безучастно произнес дракон, – она вам больше не нужна. Вас питает энергия другого порядка, вас питает энергия вечности. Или вы питаете вечность собой. Тут уже нет никакой разницы.

– Прямо сейчас?

– Теперь навсегда. И прямо сейчас тоже. Вечность – это когда всё сразу, всё целиком и всё одновременно.

– Хм, – я продолжал прислушиваться к себе внутреннему, который каким-то непостижимым образом вдруг стал внешним, а став внешним – вознесся над старым миром, покинул свою простынь внешнего пространства, погрузившись в пространство внутреннее. И именно это внутреннее пространство внезапно для меня самого оказалось много больше всего внешнего и оно же, в конце концов, поглотило всё внешнее, сделав его сугубо внутренним. Глубоко внутренним.

– Ты родился. Ты жив. Ты стал неопределяем. То есть, ты стал самой жизнью. Остальное не важно. Каждый твой временной образ сгорел в печи твоего присутствия. Ты – существуешь, ты – рождён. И необходимость во времени, как в энергии – отпала сама собой, ибо замкнутая система была ещё в состоянии питать саму себя, не выпуская ничего вне себя – наружу, однако, вырвавшись из этого некогда замкнутого круга пространства и времени ты просто перестал нуждаться в питании. Ты сам стал этим питанием и сам же стал пожирающим его. Ты стал самой вечностью и твоё слабое временное тело уже не имеет никакого значения. Оно – всего лишь мгновение в тебе самом.

– Вечное?

– Что? – Артак переспросил, хотя услышал вопрос, – ах, ты про мгновение? Да, можно сказать что вечное. Пойми, разницы нет. Ноль встретился с бесконечностью и только сейчас стало понятно, что эти две, разнесенные в противоположные концы мироздания величины, оказывается, значат совершенно одно и то же. Более того, они находятся в одном и том же месте. И ноль, и бесконечность – пусты и безграничны, они и есть суть всей этой великой Иллюзии, они – суть игры. Без них игра была бы невозможна. Именно поэтому мне так сложно описать обыкновенными словами всё, что ты видишь и чувствуешь. Нет таких слов, просто нет, пока ещё не придуманы такие слова.

– Но я чувствую то, о чём ты говоришь. Я понимаю тебя.

– Это замечательно, – произнес дракон, – это замечательно, – но объяснить то, что ты чувствуешь и видишь, объяснить кому-нибудь другому, используя привычный всем язык, уже не получится…

– А если он видит и чувствует то же самое?

– Тогда тебе не понадобятся слова, – встряла в разговор Агафья Тихоновна, – хотя… – она посмотрела на меня внимательно и продолжила:

– Когда ты говоришь с собакой – она тебя понимает, она тебя слушает, она выполняет твои команды. Но всё же животное не в той же мере воспринимает человеческий язык, как сам человек. Их представление много урезаннее, оно достаточно сильно усечено. Такая же ситуация и сейчас, только в роли животного – любой человек, а в роли Человека – ты, истинно рождённый. Разница примерно одинакова.

– И их не отличить глазами, – задумчиво проговорил я про себя.

– Кого – их?

– Если животных я с легкостью могу отличить от людей, просто взглянув на них, то отличить простого человека от истинно рождённого – уже не получится.

– Но почему же не отличить? – недоумевала акула.

– Потому что выглядят они одинаково.

– Выглядеть они могут как угодно, но действуют по-разному, ведь поступки – это символы людей, – мягко поправил меня Артак, – бывает и так, что любая собака значит много больше чем некоторый человек.

– Но…

– Подумай. Рождённый в человеческом теле равновероятно может быть и лютым зверем и человеком – его определяют лишь его действия, и уж никак не внешность.

– Рождённый в человеческом теле может быть и мной?

– Да, может быть и тобой. Может быть человеком, победившим время. Человеком, осознавшем мир. Может быть человеком-богом, человеком-творцом, человеком-стрелой, молнией, человеком-мгновением и, конечно же – человеком-вечностью.

– И как их отличить внешне?

– Забудьте о внешности, забудьте о материи, забудьте об этом раз и навсегда. Материя и её видимость иллюзорна и нереальна, вам всё равно придётся к этому привыкнуть. И это не так сложно как кажется. Учитесь отличать одинаковое внешнее по различному внутреннему. И первым признаком того что зверь стал человеком является то, что его действия и, следовательно, его внутренние побуждения направлены уже не на благополучие данного мгновения, а на длительное благосостояние, то есть человек пытается захватить бОльший кусок времени, захватить настолько большой кусок, насколько это возможно, пусть даже этот кусок будет много больше его собственной жизни. И именно таким образом человек начинает побеждать само время – он его побеждает, используя его же, побеждает, существуя много дольше отведенного ему временем на жизнь куска. Человек становится полезным, я бы даже сказал – целесообразным и именно тогда, впервые в человеке, прорывается наружу свободное господство Разума.

– А потом?

– Потом человек выходит на новый уровень – постепенно его взгляд, а значит и его действия захватывают всё большее и большее пространство, поглощая в себя и, тем самым, контролируя всё больше и больше энергии, то есть, времени. И, в конце концов, его действия определяются уже не временем, но вечностью – это и есть признак истинно родившегося человека. Кстати, это единственный безошибочный признак…

– Но каким образом происходит этот скачок от времени, пусть и в огромных, но ограниченных количествах, к вечности, то есть, к времени в количествах неограниченных?

– Это происходит когда вся энергия всего материального мира может уместиться в вашем сознании. Это происходит, когда человек может представить всё существующее время на бесконечной простыне пространства. И когда это понимание приходит, когда оно крепко укореняется в нём – тогда человек и воспаряет над тремя известными людям измерениями, тогда он добавляет себе ещё одну координату и именно эта координата даёт ему решающее преимущество над всеми остальными, теперь уже плоскими, в понимании этого человека, людьми. Это дополнительное измерение возносит его даже над пространством, не говоря уже о времени. Ведь время – лишь СРЕДСТВО, время – лишь ИНСТРУМЕНТ, которым пользуется пространство, чтобы разместить в себе всё необходимое.

– Всё необходимое?

– Именно так. Всё необходимое, ну или просто всё сущее. Ведь необходимым является именно всё, без никакого исключения.

– И это необходимое диктует те самые НЕОБХОДИМОСТИ, которые и управляют миром?

– В данной ситуации – НЕОБХОДИМОСТЬЮ стал именно ты и твоя награда у твоих ног, – Артак наконец-то протянул ко мне свои сложенные лапы и раскрыл их в моих ладонях.

– Что значат все людские страхи и волнения, что значат их падения и взлёты, что значат человеческие смерти и рождения? Что все они значат по сравнению с тем, что у тебя в руках? – хитро произнес он, глядя в мои жёлтые драконьи глаза, – что?

Я непроизвольно взглянул на свои руки и не увидев в них ничего, опять поднял глаза на Артака.

Он улыбался, а Агафья Тихоновна расстилала на зеркальном полу новую, кристально чистую, белую простынь.

Отражение ткани в зеркале.

Само зеркало.

Ткань – первый слой.

Сверху ещё один.

Какой же слой был настоящим?

Не были ли все мы просто в зеркале?

Был ли у нас выбор?

Могли ли мы что-то изменить в реально существующем мире или были обязаны изменяться, как зеркальное отражение обязано повторять то, что происходит в реальности?

Были мы НА зеркале или ВНУТРИ него?

Или мы были самим зеркалом?

Или слоем на нём?

Или информацией в этом слое?

Артак хранил молчание и я ещё раз посмотрел на свои руки.

Еле заметная точка, чёрная точка-пылинка, витала прямо в воздухе на некотором расстоянии от моих ладоней.

– Что это? – у меня перехватило горло от волнения, ибо я уже догадался что это. Была эта точка очень похожа на ту, которую Артак размазал по простыне немного ранее.

– Это мир. Целый, цельный, неделимый мир, – ответила акула, – огромный, как твоё сознание мир, – повторила она, – и теперь этот мир и есть ты. Ты рождён.

– Что же мне теперь делать?

– Всё что угодно, – произнесла Агафья Тихоновна.

– Всё что захочешь, – добавил Артак.

Я недоверчиво поднял ладони и пульсирующая, невесомая, чёрная, сильно сжатая точка поднялась вслед за моими руками.

– Там…. – начал было я.

– Там всё! Вся существующая энергия – твоя энергия. Вся существующая материя – твоя материя. Всё существующее пространство – твоё пространство. Ты стал собой. Теперь ты сам.

– Сам?

– Да.

– Один?

– Единственный.

– И никого более нет?

– Нет ничего, что было бы не тобой, – уклончиво ответил дракон.

– И все существующие цивилизации, всё существующее «добро» и «зло», всё что я могу представить – всё там?

– Да, – кивнула Агафья Тихоновна, – всё там и всё одновременно. Теперь у тебя есть шанс понять извечную загадку пространства и времени, ибо ты вне его и ты им владеешь.

– И…

– Ты можешь начинать свою собственную игру, ибо ты – рождён, и следовательно, ты – самостоятелен в своих решениях.

Агафья Тихоновна обернулась к Артаку, словно приглашая его в дискуссию. И дракон улыбнулся.

– Когда ты смотришь на водопад, тебе кажется что в тех бесчисленных изгибах, в тех извивах и преломлениях волн видно присутствие свободы воли и даже некоторого произвола, – произнес Артак, – но на самом деле всё необходимо, и каждое движение каждой капли может быть математически вычислено. Точно так же обстоит дело с любыми поступками, человеческими или нет – неважно, и будь ты всеведущий, ты мог бы наперед вычислить каждое действие, каждый поступок, каждый успех и каждое заблуждение, каждое злое и каждое доброе дело, – Артак посмотрел на меня очень внимательно и продолжил:

– Сам действующий, правда, погружен в иллюзию произвола, но если бы колесо всего мира на одно мгновение вдруг застыло, остановилось, и если бы имелся всеведущий разум, – Артак постучал когтем по моему лбу, – так вот, если бы этот всеведущий разум захотел бы использовать эту остановку мира, то он с лёгкостью смог бы предсказать всю будущность каждого живого существа, вплоть до самых отдаленных эпох, он смог бы наметить каждую колею, по которой ещё только должно прокатиться это колесо…

– И я могу всё подсчитать?

– Ахаха, – Артак залился смехом, – подсчитать – это слишком долго, не забывай что самого времени для тебя уже нет и потратить даже самую его малую толику не удастся. Даже самую-самую малую толику, – дракон продолжал смеяться, но не насмехаясь, а как-то по доброму – ласково.

– А как же быть?

– Зачем что-либо считать, зачем что-то вычислять, зачем что-то предсказывать, если есть возможность просто глянуть, увидев всё мгновенно и не потратив при этом ни секунды времени? Весь мир перед тобой, – Артак кивнул на пульсирующую невесомую точку, – смотри…

– Но…

– Довольно уже оттягивать, – он повысил голос.

– Мне ничего не видно. Пульсирующая и глубокая чернота, к тому же без всяких признаков жизни.

– Возьмите холст, – Агафья Тихоновна кивнула на уже расстеленную снежно-белую простынь моего личного пространства, – с холстом вам будет сподручнее.

Подержав ещё немного мой собственный, только что рождённый мир на воздушной подушке прямо над своей ладонью я бросил его на простынь, и в то же самое мгновение за моей спиной появились два больших, драконьих крыла. Два неутомимых, вечных, два сильных, могущественных, непобедимых – два, самых что ни на есть настоящих драконьих крыла.

Невесомая точка послушно замерла в самом центре чистой белой ткани, словно ожидая команды. Я приоткрыл рот, готовясь задать интересующий меня вопрос, но совершенно непроизвольно, неожиданно для меня самого, из моего же рта вырвался какой-то животный рёв, какое-то волчье, нечеловеческое рычание. И, конечно же, пламя. Огонь был повсюду. Пульсирующая точка покачнулась, соприкоснувшись с пламенем, и совершенно вдруг её прорвало изнутри. В своих недрах, в своей глубине, где-то в самой что ни на есть своей середине, внутри всего мира её встряхнуло, затрясло и она раскрылась практически мгновенно, мгновенно же покрыв часть простыни всевозможными действиями и процессами, каждый из которых мне хорошо был виден.

Я мог наблюдать абсолютно всё и сразу, так как все эти действия и процессы покрывали простынь своей толщиной, равной единице – толщиной всего в одно событие, в один процесс, в одно действие, в одну мысль…

Здесь были все возможные варианты временного развития моего нового мира, все, даже самые невероятные варианты на все возможные времена. Здесь были самые разные события – как проявившиеся в материальном мире, так и другие – оставшиеся в зачаточном состоянии. Здесь было абсолютно всё – и всё, что могло бы произойти, но следуя каким-то необходимостям не произошло; было всё, что уже произошло и твёрдо зафиксировано во времени и в пространстве; было так же всё то, что пока ещё не произошло, но обязательно произойдёт позже; было и то что не может произойти ни при каких обстоятельствах. Да, да – то, что никогда не могло произойти – тоже было здесь. Это была полная картина мира, самая полная из всех существующих, ибо в ней были сосредоточены все варианты прошлого, настоящего и будущего, и варианты эти были расписаны для каждой точки ещё не оперившегося пространства.

Оно было ещё мертво, это пространство, ещё мертво – но судя по всему – уже полностью готово к рождению.

Я вопросительно глянул на дракона. Тот молчал. Я перевёл взгляд на Агафью Тихоновну. Она, видимо, пытаясь мне что-то подсказать, подавала какие-то знаки, показывая на меня, а потом на мой рот и изображая выдох.

– Энергия, – вдруг мысленно произнес дракон.

– Энергия? – так же мысленно переспросил я.

– Да. Этот мир пока еще мёртв. Ему нужна сила, и вы вполне можете её предоставить.

– Как же?

– Превращение завершено, – вдруг добавил Артак, глядя прямо в мои глаза, – и вы теперь – полноценный дракон. Чего же вы обращаетесь ко мне с этим вопросом? – он усмехнулся, – где взять энергию? Где? – Артак оглядывался по сторонам, словно искал источник энергии, – где? – повторял он снова и снова и внезапно ответил сам, – только в себе. Больше негде.

Я ещё раз посмотрел на Агафью Тихоновну. Та показывала плавником на свой рот, видимо, имея в виду всё-таки рот мой. Но что я мог сделать? Подуть? Плюнуть? Вырвать зуб?

И тут я понял…

Я набрал полные лёгкие воздуха и сильно выдохнул…

Пламя вырвалось из моего нутра, как из огнемета. Оно коснулось белой ткани точно в середине и осветило её ровным и мягким, тёплым, жёлтым светом. Огненное пятнышко посередине моего мира начала расширяться, равномерно распределяясь по бесконечной простыне и постепенно заполняло собой всё существующее пространство.

Ткань, при контакте с огнём вспучивалась, искривлялась и перед тем как вспыхнуть, меняла свою структуру – под воздействием времени ли, или температуры – неизвестно, однако, факт оставался фактом – ткань видоизменяла материю из которой состояла – она изменяла её на нечто другое.

Внешне белое становилось чёрным, а внутренне – прочное и твёрдое – хрупким и невесомо-мягким.

– Вот видите, – Артак кивнул на мой мир, – видите?

– Что я должен увидеть?

– Температура огня, вырвавшегося из вашей пасти, – дракон внезапно засмеялся, засмеялся искренне, словно по-родственному, и повторил, – да, да, из вашей пасти, – ему, видимо, доставляло удовольствие произношение этого слова, – ведь теперь у вас не человеческий рот, а огнедышащая драконья пасть, – Артак счастливо улыбался, – так вот, температура этого огня и породила эту непонятную человечеству структуру – время. Теперь и в вашем мире время начало свой бег, – он сделал ударение на притяжательном местоимении «вашем», – В ВАШЕМ МИРЕ, – ещё раз произнес Артак и довольно засмеялся.

Казалось, мой дракон был полностью, абсолютно счастлив.

– И только теперь ваше РОЖДЕНИЕ можно считать завершённым.

События на простыне, попавшие под волну только что образовавшегося времени, материализовались и воплощались в физическом мире, но лишь в качестве отражения мира реального. Каждое событие, каждое действие, каждая мысль и решение, каждое движение – во времени ли, в пространстве ли – всё было подвластно одному моему взгляду, всё было подчинено лишь одной силе – силе моей мысли, всё исполнялось по одной воле – моей собственной воле. Стоило мне подумать о чём-то конкретном, как я тут же оказывался в самой гуще подуманного, а стоило мне произнести лишь слово – и подуманное воплощалось в материи.

Вот оно – сначала было Слово!

А зачем же крылья? Зачем мне были даны крылья, если одна только мысль меня переносила через многие века и расстояния?

– Это ты узнаешь в своё время, – продолжая смеяться сказал мой дракон, – узнаешь обязательно. И в самое ближайшее время!

– Время? Но времени же нет! По крайней мере для меня, если я правильно понял, конечно.

– Правильно, правильно, – смех Артака не прекращался, – тогда скажу по другому – зачем вам крылья вы узнаете, когда в них будет НЕОБХОДИМОСТЬ.

– Они вам очень пригодятся, – добавила Агафья Тихоновна, завороженно наблюдая за течением времени по белой простыне пространства, – очень пригодятся, – повторила она, улыбаясь.

– Кто?

– Ваши крылья, – просто объяснила акула.

– Ваши крылья, – повторил дракон, – ведь они предоставлены вам по самой высокой НЕОБХОДИМОСТИ, и вам уже не избежать ни её проявления, ни её воплощения.

Время двигалось быстро, покрывая собой всё большую часть простыни, однако сама простыня была настолько огромна, можно даже сказать – бесконечна, что покрыть временем её всю казалось практически невозможным.

Однако…

– На всё необходимо лишь время, – подумалось мне, – лишь время.

– Да, – мысленно согласился со мной Артак.

– Оно распространяется так быстро, – продолжал думать я.

– Люди называют скорость распространения времени скоростью света, – добавил мой первый и самый любимый дракон, – но на самом деле свет не любит путешествовать, свет находится всегда и везде, и в каждой точке присутствует в своём полном объеме, а путешествует всего лишь время. Оно же всё и путает и в классической человеческой науке. Хотя, человек уже начал осознавать что это такое, – дракон кивнул на огонь, пожирающий часть простыни, – и человечество, в своих точных науках, уже начало мерять пространство и расстояния на нём именно временем. Потихоньку понимание прорывается в сознание людей. Не очень быстро, конечно, но зато – неотвратимо.

– Меряет пространство временем?

– Ну конечно, – подтвердил дракон, – временем. Если человек хочет определить для исследований хоть мало-мальски значимый кусок пространства – он просто обязан использовать время. Километрами тут уже не обойтись, километры тут бессильны, – Артак засмеялся.

– Вы имеете в виду световой год? – быстро догадался я.

– Да, конечно. Большие участки пространства можно измерить или определить только годом. Пусть даже световым.

– Ну да, – согласился я, – ведь световой год – это расстояние, которое проходит свет за один год.

– Я бы не был так категоричен, – усмехнулся дракон, – свет не совсем любит путешествовать, понимаете? Свет… – он запнулся, а Агафья Тихоновна негромко добавила:

– Ключевое слово в измерении расстояний – год. И, поверьте мне, – акула склонила голову набок, – во всей Вселенной не найти ничего что бы путешествовало и передвигалось, кроме самого времени.

– Вы хотите сказать…

– Я хочу сказать, что покрывая собой пространство, время просто предоставляет событиям, расположенным на этом пространстве энергию. И уже эта энергия позволяет им обрасти своей собственной материей, – Агафья Тихоновна охотно отвечала на мои вопросы.

– Им? Кому это – им?

– Событиям, – пояснил Артак.

– Ага, – я кивнул головой, – а на самом деле…

– На самом деле любое событие уже существует в реальности, и всегда будет существовать, независимо ни от чего; оно существует точно так же, как существует информация в письме у гонца – существует всегда, существует неизменно и независимо от местоположения последнего – ведь информация не изменяется, не искажается и не несёт иллюзий. Да и проявляется эта информация только тогда, когда волна времени накрывает её в том или ином месте. И точно таким же образом, как существует свет, показывающий нам картины далеких галактик, существует и информация – вечная, недвижимая и неизменная. Свет, кстати, тоже не несёт с собой никаких иллюзий – иллюзорно лишь восприятие света самим человеком. Но даже эта информация – которую несёт свет – становится доступной человеческим органам чувств только тогда, когда время накрывает ту или иную часть пространства. Информация существует точно так же, как существуешь ты сам, и, конечно же, исчезнет точно так же, как исчезнешь и ты. Когда я говорю ты – то подразумеваю твоё тело, разумеется – оно исчезнет в тот же самый час, когда эта волна времени пройдёт мимо него – ты окунешься, нырнешь в него и вынырнешь оттуда уже пеплом. И это правильно. Это так, как и должно быть – так, как задумано, как выполнено и как есть.

– Кем задумано?

– Кем? – Артак рассмеялся, – кем? – повторил он, – а разве есть кто-то кроме тебя? Всё есть ты сам и всё существует одновременно, точно так же, как существует этот только что рождённый и вечный мир и всё в нём…

– Который в своё время тоже исчезнет, не так ли?

– Так ли, – кивнул Артак, – как только эта замечательно быстро бегущая волна накроет его полностью.

– Но это значит что он не вечен?

– Есть непреложный закон, – пояснил Артак, – всё рожденное рано или поздно умирает. И пусть этот мир живёт сотни миллиардов человеческих лет, пусть по сравнению с человеком, он практически вечен, но, тем не менее, если была точка отсчёта, значит будет и точка конца.