Высокий огонь

– Генрих, позволь я ещё раз уточню. Нам нужно… «уловить дух жертвы»? Так?

– Суть жертвы. Точнее – сущность. Чтобы препарат, раскрывающий механизм родовой памяти, работал, нужно непременно, чтобы в нем присутствовала энергия жертвоприношения.

– Потому-то и свидетели нужны.

– Конечно. Если мы просто расстреляем этих жидов, их жизненная сила выветрится в космос, а когда они умрут в специальном ритуале, тогда в эпифеномене всеобщего сознания останется нечто вроде записи: «жертва принесена».

– Как если «галочку» поставить.

– Вроде этого. Черт, сколько мы  уже это обсуждали. Надеюсь, ты готов.

– Готов. Просто на этот раз мы совсем близко подошли, так близко, что даже страшновато. Вдруг получится.

– Сомнения – удел слабых и неполноценных! Выбрось их из головы и растопчи сапогом!

– Слушаюсь, герр президент!

Гиммлер повернулся к собравшимся и приподнял руку вверх. Все тут же замолчали и повернулись к нему. Он кивнул гауптштурмфюреру из охраны, тот, козырнув, подошёл к висевшему на стене щиту управления и дернул несколько рычагов, расположенных на нем. Дальняя стена зала внезапно начала разъезжаться в стороны. Для многих это было полнейшей неожиданностью, они пугались и вздрагивали. Гауптштурмфюрер дернул ещё один рычаг и освещение в зале погасло. Все сотрудники завороженно всматривались в разраставшуюся в стене щель, из которой шёл слабый свет.

Гиммлер и Вюст переглянулись, на лицах обоих были самодовольные ухмылки.

Стена окончательно разъехалась и перед собравшимися возник длинный коридор, метров в пятнадцать длиной, и на пару метров уже чем сам зал.

Рубильник щелкнул, в коридоре зажегся яркий свет. Сам зал оставался неосвещенным.

– Господа, – громко сказал Гиммлер, – прошу вас, разбирайте наушники, будет громко.

После слов о наушниках все насторожились. На лицах многих можно было прочитать не то испуг, не то вожделение.

Унтер-офицеры из охраны начали открывать ящики и раздавать эбонитовые наушники. Гиммлер подошёл к другому, третьему ящику, открыл его сам и достал оттуда пистолет-пулемёт МП-40.

Оружие было новым, автоматы специально привезли со склада. Рейхсфюрер вытащил магазин и отдал гауптштурмфюреру, который, в свою очередь, передал его своим подчиненным, и они быстро снарядили его патронами. Гиммлер вставил магазин и взвёл затвор.

– Ну что, господа, фюрер никогда не забывает заслуг подданных Германии. Вы хорошо работали, добились многих успехов, и вот вам благодарность от властей. Вам предоставлена возможность лично поучаствовать в очищении Германии от жидовской скверны, а заодно – и просто поразвлечься. Итак, перед вами настоящий тир с движущимися мишенями!

После последних слов в дальнем конце коридора, который оказался огневым рубежом, послышались какие-то звуки. Там что-то открылось и у стенки оказалось несколько голых тощих фигур. На головах у несчастных были маски животных из папье-маше: зайцы, медведи, волки и лисы. Было очевидно, что благодаря этим маскам они ничего не могли видеть. Руки у живых мишеней были связаны за спиной.

Сотрудники Аненербе немного замешкались. Для некоторых, в основном для руководителей отделов, все это было не в новинку, и они, подтрунивая друг над другом, стали подходить к унтер-офицерам охраны, чтобы взять у них оружие, наушники и запасные магазины, которые те спешно снаряжали патронами.

Привезённые из концлагеря узники неуверенно перетаптывались, стараясь хоть как-то сориентироваться в пространстве. Их было семеро: пять мужчин (или подростков), и две женщины (тоже неопределенного возраста).

Рудольф Левин, бывалый в таких делах, уверенной рукой взвёл затвор и стал выбирать себе возможную мишень. Он заметил, что ещё и ноги узников были спутаны веревками, дабы у них не появилось шанса проворно двигаться.

Как только все сотрудники экипировались и встали в шеренгу, директор Вюст сказал что-то на ухо Гиммлеру и обратился к своим подчинённым.

– Друзья! Не побоюсь этого слова, братья по оружию! Сегодня мы не просто развлекаемся, не просто уничтожаем недочеловеков, это, как известно – не совсем наша работа. Нет, друзья, сегодня мы должны уничтожить эти особи в качестве приношения жертвы Великой Германии! Пусть их жизненная энергия послужит процветанию Рейха!

Директор окончил речь, сотрудники невпопад закричали «хайль Гитлер!», и увидели на столе откуда-то взявшийся ворох непонятных вещей.

– Надевайте, – сказал директор, – Это важная часть ритуала.

Сотрудники разобрали вещи и начали их примерять. Это оказались искусно сделанные явно большими знатоками дела маски орлов, вроде тех, что носили ацтекские войны или жрецы.

– Вот теперь все готово, – сказал Гиммлер, стоя у переборки. – Господин директор, оставляю вас ответственным за проведение ритуала, мне пора. До встречи господа.

Господа снова невпопад крикнули «хайль Гитлер». Гиммлер вышел вместе с охраной и запер дверь. Директор Вюст надел маску, вскинул свой МП, прицелился в узников и сказал: «Не беспокойтесь, друзья, материала нам привезли много, хватит на всех. Этих кончим, других впустят». После этих слов он сразу же нажал на спусковой крючок…

Нажал, но выстрела не последовало. И вообще, не последовало ничего. Все замерло, поблекло и исчезло. После ничтожно малой паузы абсолютного небытия мир начал возникать вновь, обнажив, как бы невзначай, на мгновение свою истинную сущность. Свет возник посреди тьмы или тьма окружила свет, что было первым, что – вторым, осталось неясным.

Все возникало и менялось столь стремительно, что Артуру было непонятно: видит он все это или уже вспоминает. Его протащило сквозь время и пространство, словно вагон скоростного поезда через туннель.

Он видел древние страны: Египет, Карфаген, Грецию, Персию и Рим. Он побывал в средневековой Японии, в Золотой орде, в Турции, чуть не во всех землях Европы разных времён. Занесло его и в древние царства северной и южной Америк, и ещё черт знает куда. Время работало совсем неравномерно, и Артуру казалось, что одним мгновеньем пролетели не то часы, то не недели, то не целые годы.

Но вот, слава богу, всё кончилось. Артур проснулся в кровати, на своей двухэтажной правительственной даче. Почему-то его душа была не на месте, что-то терзало его изнутри, как бывает, когда после бурной ночной пьянки наутро вспоминаются фрагменты срамных подробностей кутежа. Только Артур пока ничего толком припомнить не мог. Чем-то он был недоволен, что-то забыл сделать или… Да, вчерашнее совещание у товарища Сталина осадочек, конечно, оставило, и не только у него, но и у остальных министров…

Артур Соломонович стоял на балконе, глядел чужими глазами на утренний осенний пролесок, скромно притаившийся промеж огромных загородных дач, курил, и не мог понять – что же с ним не так.

Серое ноябрьское небо не давало никаких обещаний, никаких надежд. Но вдруг каким-то чудом сквозь непобедимую пелену туч пробился-таки луч солнца. Амон передал привет путешественнику по хитросплетениям миров.

Артур выронил папиросу, и глаза его округлились. Он вспомнил, что он совсем не Артур сейчас, а должен ведь быть Артуром! Он вспомнил про друзей, с которыми они начали жечь в камине деньги. Где же они?! Почему-то он был уверен, что именно на нем зацикливается их магический опыт, и именно от него зависит – когда этот опыт кончится. Артур чувствовал себя во всём этом трипе неким модератором. Боже, а сколько же времени они уже вот так… блуждают по чертовой родовой памяти…

Он вдруг понял что делать. Вернувшись в спальню, Артур накрылся одеялом и натурально начал прилагать усилия, чтобы заснуть. Заснуть и вновь найти тех остальных троих, с которыми он отправился в путешествие…

Как ни странно, уснул он довольно быстро и сразу же нашёл Виктора Ибрагимыча.

В сырости, в холоде и темноте, на нижних нарах под ватником лежало изможденное тело. И такими телами, спящими в ночи, был заполнен весь средних размеров лагерный барак.  Отапливалось помещение сие кое-как – печурка, стоявшая посредине его, едва помогала спастись обитателям от суровых дальневосточных холодов; ветры, к тому же, преимущественно северные, продували эту несчастную обитель страданий нещадно.

Артуру стало ясно, что сам он невидим, неосязаем, и вообще его в принципе нет, а есть только некая сама в себе способность видеть, слышать и перемещать своё восприятие, словно бы он был призраком.

Тело захрипело и заворочалось во сне. Было очевидно, что Ибрагимыч завяз в сознании и памяти какого-то крупного расхитителя соц. собственности, отбывающего в ГУЛАГе уже много лет свой непомерный срок. Также Артур откуда-то знал, что этот бедолага болен туберкулёзом и имеет обморожение ног, и что долго он теперь не протянет…

«С этим все ясно, где другие?», – подумал Артур, сделал некое ментальное усилие, и тут же переместился в кабинет следователя госбезопасности.

Кабинет был плохо освещён, но Артур сумел разглядеть большой портрет Дзержинского, сурово глядящего со стены на большой стол, за которым сидел человек в форме и, озлобленно морщась, видимо от боли, держался за запястье. «Да, – подумал Артур, – раз этот на стенке висит, значит ничего хорошего не светит».

Напротив стола стоял стул, на котором сидел обмякший, немного тучный человек. Артур не узнавал его, но понимал, что в нем сейчас «залип» Дмитрий Дмитриевич. Лицо последнего было сильно избито, а безразличный взгляд – устремлён в пол. Следователь встряхнул рукой, ненавистно посмотрел на подследственного и набрал на телефоне номер.

«Федосеича мне дай, – рявкнул он в трубку, – Ага, Илюха, я. Ты занят там? Давай, ко мне шуруй, поможешь с допросом, а то я себе, кажись, запястье вывихнул. Давай, жду».

Следователь положил трубку и оскалил зубы на полуживого несчастного. «Ну, сука, сейчас мы тебя все равно дожмём. Ты сейчас всё вспомнишь: и про то, как на немцев работал, и про то, как в Ленинграде склады поджигал, и как потом продавал ворованные продукты. Ишь, чугунная харя, всю руку об тебя разбил!».

Дверь открылась, и Артур увидел, как в кабинет зашёл другой офицер с непроницаемым лицом. Подследственный только слабо поднял голову и сплюнул кровью на пол.

Артур понял, что надо торопиться и искать третьего.

Через секунду он был уже рядом с ним. Человек сильно сутулился, шагая по темному коридору, руки человека были за спиной в наручниках. В сознании и памяти его застрял Сергей Петрович.

Коридор почти не освещался, но Артур увидел двоих людей в военной форме,  что неотступно следовали за сутулым на расстоянии пары метров. Передвигался он медленно, будто боясь наступить на что-то. Одет человек был в нечто очень дряхлое, тюремное. Артур заметил, что этого горемыку бьёт сильный озноб, и почему-то решил, что это дрожит не он сам, а Сергей Петрович в его теле.

Один из следовавших за арестантом офицеров вдруг подал второму знак, и они оба остановились. Затем первый достал из кобуры револьвер, и, прицелившись, выстрелил человеку в затылок. Бездыханное тело мешком картошки повалилось на пол. Тут же откуда-то из мглы нарисовался врач в белом халате и стал щупать казнённому пульс, чтобы констатировать смерть.

Артур так перепугался, что попытался закричать, но у него ничего не вышло. Тогда он напряг изо всех сил всю свою призрачную сущность и проснулся в каминном зале Виктора Ибрагимовича.

Его друзья еще спали, и было видно, что сон у них неспокойный, болезненный. Артур подскочил и начал будить сначала Сергея Петровича, у которого лицо было мокрым от пота, затем самого хозяина дома, бледного как покойник, но как он их не расталкивал, они не просыпались. Лёня, сидевший боком к спящим, старательно разглядывал что-то в своем смартфоне через стекла противогаза, и процесс этот до того ослабил его бдительность, что он даже не сразу заметил пробуждение Артура Соломоновича.

«Лёня! – вспомнил о нём Артур, – Чего ты сидишь, врача зови, нашатырь нужен!». Лёня пулей выбежал за дверь, привел доктора и спешно стал тушить не особо и горящий камин.

Где-то наверху, в черноте ночи, горели звёзды. Где-то еще дальше, невероятно далеко, бог Солнца вновь бился с непобедимым вечным злом. В подвале же Виктора Ибрагимыча битва со злом была окончена. Доктор с помощью нашатыря привел всех троих в чувства, а после осмотра констатировал у них шоковое состояние и сильный абстинентный синдром.

Прошло около получаса, прежде чем шок прошел, и Виктор Ибрагимович устроил разбор полётов, предварительно вежливо выдворив доктора из каминного зала.

– Суки! – заорал Ибрагимыч, закрыв дверь, – Замочу в натуре! Кто? Кто, блядь? Какая гнида подсунула советские бабки?

– Охереть! Ибрагимыч, чтоб я ещё хоть раз с тобой связался… – сидя в кресле и держа стакан дрожащей рукой, сетовал Сергей Петрович. – Меня там… расстреляли нахер. Как суку последнюю!

– Да не ной ты! Думаешь мне там Ленинскую премию дали!? Пизды мне дали за воровство и за пособничество фашистам, прикинь! – заявил сидящий на полу Дмитрий Дмитриевич, на голове которого явно прибавилось седых волос.

– А я в лагере с отмороженными ногами и «тубиком» очутился. Пиздец, мужики! Хищение социалистической собственности, блядь! В особо крупных…. Я даже в курсе был чего и сколько спиздил. Сейчас только вот не помню. Ужас!

– А самое страшное, – наливая себе еще из огромной бутыли, констатировал Сергей Петрович, – что всё таким реальным казалось, как будто здесь сейчас все сон какой-то хуёвый, а там – настоящий мир.

– И я не знаю как у вас, а мне показалось, что я там несколько лет прожил, – осторожно добавил Артур, – а Лёня сказал, что мы всего минут на пятнадцать притихли, что он даже деньги все не успел сжечь.

Лёня еле заметно кивнул.

– Лёня! Какого хуя, а!? – злобно накинулся на него Виктор Ибрагимович. – Откуда взялись советские деньги? Про них базара не было, как они оказались среди других?

Несчастный Лёня, который, по правде сказать, здесь был совсем не виноват, слабо пробубнил в ответ что-то несвязное.

– Чего ты там бормочешь? А! Мы вместе бабки готовили, точно! Тогда, блядь кто подсунул… – Виктор Ибрагимович осекся, вспомнив подробности подготовки денег к ритуалу.

– Ебутся вши на головах! Лёня, братуха, не обессудь! – хлопнул Виктор Ибрагимович своего помощника по плечу и повернулся к остальным. – Я ж говорил, что торчок этот блядский нам посоветовал раритетных коллекционных купюр насовать, и указал, даже, пидор, у каких коллекционеров купить. Ну, мы с Лёней и скупили у них все их грёбаные коллекции, а что там было – особо не смотрели. Да я и представить не мог, что такое произойти может…

Виктор Ибрагимович замолчал. Появившаяся морщина на его лбу выдавала начавшуюся активную умственную деятельность.

– Хорошо ещё, Витя, что среди прочих не оказались какие-нибудь воны или драхмы, – иронизировал Дмитрий Дмитриевич, – а то вообще б не проснулись.

Артур Соломонович подошел к камину и заглянул в коробки с деньгами. В одной из них действительно находились купюры из давних времён, а поверх прочих лежали старые советские рубли и червонцы.… Оказалось что Лёня, закидав в камин все деньги из первой коробки – где в основном лежали доллары, евро и немного юаней – раскрыл вторую, с раритетными банкнотами. Он бросил в огонь немного старых долларов, рейсхмарок, рублей, и, собственно, присел отдохнуть, в ожидании пока очередная порция «дров» прогорит.

Виктор Ибрагимович тоже заглянул в коробки и сообразил что к чему. По его лицу молнией пробежала судорога, он щелкнул пальцами и налил себе полный бокал коньяку. Выпив коньяк залпом, он окинул всех строгим взглядом и обратился к помощнику:

– Звони пацанам, чтоб сейчас же нашли мне этого петуха обгашенного , который нам дрянь подсунул и сюда его! Да мне похер, что на Мальдивах! Любые бабки бери, но чтоб к утру здесь был! Живой, Лёня, слышишь? Он пока живой нужен.

– Я его сам завалю, падлу! – злобно пообещал Сергей Петрович.

– Да успокойся ты, Серёга. Не в натуре ж тебя там расстреляли. Да и не тебя вообще, ты ж вот сидишь. Нет, мне эта паскуда живой нужен.

– Садист, – покачал головой Дмитрий Дмитриевич. – А впрочем, я тоже поучаствую.

– Не, пытать мы его не будем. Хотя вообще надо бы. Нет, я хочу, чтоб он мне ещё много такой темы сварганил. Есть у меня кому подсунуть. Соображаете, о чём я?!

– А, в этом смысле! Тогда да, – живо согласился Дмитрий Дмитриевич.

– Лёня, кстати, я тебя просил все бабки, которые в огонь пошли, посчитать. Сколько сожгли?

– Если без антикварных… (Лёня посмотрел в свой смартфон) получилось один миллион сто двадцать две тысячи семьсот долларов. Я сразу в баксы всё перевёл, по курсу.

– Ага, молоток, Лёнька, – хищно осклабившись, сказал Виктор Ибрагимович. – За старое барахло я еще где-то сто штук зелени отвалил… Ну, теперь эта скотина мне всю эту сумму отрабатывать будет до посинения.

Все засмеялись, каждый представляя в голове свой способ этой «отработки». Одному Артуру Соломоновичу почему-то было совсем не смешно. В его душе зияла чёрная бездна, жутким колодцем затягивающая внутрь себя. Он чувствовал нарастающий внутренний протест, восходящий от невесть откуда взявшейся тревожности.

Чернота в душе Артура Соломоновича вдруг грубо схватила самое его Я и окунула в себя, разлетевшись тут же на бесконечность зеркальных отражений. Артур Соломонович с удивлением и даже с ужасом узнал во всех этих отражениях себя, пребывающего одновременно в абсолютно одинаковых и совершенно разных моментах непрерывности пространства-времени. Он на мгновение понял главное, и даже не просто понял, но почувствовал, постиг. И сразу же забыл. Его память была не в силах удержать столь непостижимый объем информации.

Чернота начала быстро таять, как тает пенопласт под огнем газовой горелки, и очень скоро место этой бездны занял всепобеждающий яркий свет. Свет, что дарит смертным милостивый Ра.

Уловив импульс твёрдой решимости, Артур Соломонович поклялся себе во что б это ни стало разыскать пресловутого эзотерика-наркоторговца, до того, как это сделают люди Виктора Ибрагимовича. Разыскать для того, чтобы спасти от неминуемой кары, дав возможность спрятаться там, где не достанут даже очень длинные руки.

Почему-то Артуру Ибрагимовичу казался справедливым и заслуженным весь пережитый психоделический опыт, который что-то перевернул и сломал внутри него, заставив глубоко (как никогда глубоко) задуматься о своём месте в переплетении жизней и судеб.