Тень Полуроты. Книга 1

Iba sher

Тень Полуроты. Книга 1

Глава 1. Отзвуки тишины

Холод в Аэтире был особенным. Он не был простым следствием промозглого тумана, поднимавшегося от широкого, ленивого русла реки Энделир, или резких порывов ветра, гулявших между каменных громад индустриального квартала. Этот холод проникал глубже кожи и костей; он впитывался в самую душу, вымораживая из нее последние следы надежды и оставляя после себя лишь влажную, соленую изнанку усталости. Город, некогда претендовавший на звание столицы мира, теперь представлял собой чудовищный симбиоз прогресса и упадка: островерхие шпили старинных соборов терялись в копоти из труб бесчисленных фабрик, а по мостовым, вымощенным булыжником, рядом с конными экипажами, с оглушительным грохотом пролетали паровые омнибусы, извергая в и без того серое небо клубы раскаленного пара.

Именно в этом городе, в его самом гнилом и невыносимом сердце, и приходилось существовать Артаниусу Вейлу. Его кабинет, если это помещение с одним зарешеченным окном, заляпанным вечной грязью, можно было так назвать, располагался на четвертом этаже старого, пахнущего плесенью и дезинфекцией здания Управления Столичной Криминальной Полиции. Но Вейл не был обычным детективом СКП. Его дверь, в отличие от других, была обита стальными листами, а на медной, потускневшей от времени табличке значилась лишь лаконичная аббревиатура: «П/Р». «Полурота». Для тех, кто был в курсе, эти два слова значили куда больше, чем все звания и регалии столичной полиции.

Сам Вейл сидел за своим массивным, исчерченным древесными червоточинами столом, уставившись в потолок, с которого осыпалась побелка, словно перхоть с головы великана. В правой руке, зажатой в кулак, он сжимал маленький стеклянный флакон с жидкостью цвета мутного нефрита. «Сон разума». Эликсир, на который он подсел два года назад, после того как мир рухнул у него в голове, а потом собрался заново, но уже с трещинами, швами и призраками, шептавшими ему на ухо по ночам. Он сделал глоток. Горьковато-сладкая жидкость обожгла горло, и почти мгновенно волна тяжелого, искусственного спокойствия накатила на его измотанное сознание. Навязчивый шепот – отзвук вчерашнего вызова, на котором он «работал» – начал стихать, превращаясь в отдаленный, почти неразличимый гул. Свет керосиновой лампы на столе перестал резать глаза, краски мира потускнели, стали терпимыми.

Он закрыл глаза, пытаясь поймать миг забытья, но его планы рухнули вместе с оглушительным стуком в дверь. Стук был резким, властным и лишенным всякой вежливости – стуком человека, который знает, что его впустят в любом случае.

– Вейл! Входите, – его собственный голос прозвучал хрипло и глухо.

Дверь со скрипом отворилась, и в кабинет вошел человек, в котором чувствовалась привычка командовать. Командор Кассиан Грей. Он был в своей неизменной форме «Полуроты» – длинный черный реглан из толстого сукна, без каких-либо знаков отличия, если не считать серебряной эмблемы на отвороте: стилизованная голова грифона, впившаяся когтями в шестеренку. Его лицо, изрезанное глубокими морщинами, казалось, было высечено из гранита, а глаза цвета стальной щетины холодно и оценивающе скользнули по Вейлу, затем по пустому флакону на столе.

– Снова глушишь дар? – спросил Грей без предисловий. Его голос был низким и ровным, как гул трансформатора на подстанции.

– Глушу воспоминания, командор, – парировал Вейл, не двигаясь с места. – Дар – это лишь их побочный эффект.

– Философствуй в свое свободное время, которого у тебя нет, – отрезал Грей. Он шагнул к столу и положил на него тонкую папку из грубой кожи. – Дело. В Заречном квартале. В доме номер семнадцать по Тупику Святого Элигия.

Вейл с неохотой опустил ноги с стола и потянулся к папке. – И что же там такого, с чем не справляются упитанные сыщики из СКП? Очередной разборка между контрабандистами? Или маг-недоучка взорвал свою лабораторию?

– Хуже, – лицо Грея стало еще суровее. – Убит Лайам Ван-дер-Гусс. Маг-теург, член Гильдии Алхимиков и Промышленников. Обнаружен час назад своей служанкой. Обстоятельства смерти… нестандартные.

Вейл открыл папку. Внутри лежала единственная фотография, сделанная полицейским фотографом. Качество было отвратительным, но даже сквозь зернистость и размытость снимка было видно нечто ужасающее. Тело пожилого мужчины в богатом шелковом халате лежало в центре комнаты, но его поза была неестественной, вычурной, будто он застыл в каком-то ритуальном танце. Руки были раскинуты, голова запрокинута. Но самое жуткое было на стене за ним. Темное, маслянистое пятно, от которого расходились трещины по штукатурке, и в этих трещинах мерцал слабый, фосфоресцирующий свет, складывающийся в сложный, геометрический узор.

– Что это? – Вейл ткнул пальцем в свечение.

– Не знаем, – честно признался Грей. – Никто из наших экспертов такого не видел. Оно не магическое, по крайней мере, в общепринятом понимании. Сканирование не выявляет остаточной маны. Но оно… живое. Или было живым. Очевидцы с места говорят, что от него исходит тишина. Не отсутствие звука, а нечто активное, давящее.

Вейл почувствовал, как в животе шевельнулась знакомая, мерзкая муть. Предчувствие. Его дар, приглушенный эликсиром, все равно подавал голос.

– И вы хотите, чтобы я посмотрел? – он с ненавистью поймал себя на том, что его пальцы сами потянулись к пустому флакону.

– Я хочу, чтобы ты нашел того, кто это сделал, – поправил его Грей. – И сделал это быстро и тихо. Гильдия уже в ярости. Пресса учуяла скандал. Если мы не разберемся с этим сами, нам на голову свалится куча политиков, магов и прочих «благожелателей». А «Полурота» создана не для того, чтобы быть мишенью для критики.

Командор сделал паузу, его взгляд снова уперся в Вейла.

– И, Вейл… На место уже выехала следователь СКП. Элиона Вантар. Очень перспективная, очень дотошная и… очень скептически настроенная к нашему ведомству. Она будет твоим официальным куратором и связью с гражданским правосудием. Постарайся не шокировать ее твоими… методами. По крайней мере, в первый же день.

Вейл с силой захлопнул папку. Очередной надзиратель. Просто замечательно. Он поднялся с кресла, чувствуя, как тяжелая волна эликсира начинает понемногу отступать, а на ее место выползают знакомые тени. Ему снова предстояло окунуться в чужие смерти, в чужие страхи. Ему снова предстояло использовать свой постыдный дар.

– Я понял, – пробормотал он, натягивая свой потертый плащ. – Тупик Святого Элигия. Буду через полчаса.

Грей кивнул и, развернувшись, вышел из кабинета, оставив Вейла наедине с надвигающейся тишиной, которая уже не казалась такой уж привлекательной. Теперь ему приходилось добровольно прислушиваться к ней.

Дорога до Тупика Святого Элигия заняла чуть больше получаса, но для Вейла это время растянулось в липкую, тягучую вечность. Он сидел в тряском салоне служебного парового экипажа «Полуроты», глядя в запотевшее стекло на проплывавшие мимо уродливые и величественные пейзажи Аэтира. Они покинули относительно респектабельный административный квартал и нырнули в чрево города, в Заречье. Здесь каменные громады сменялись приземистыми, почерневшими от копоти доходными домами, а воздух, густой от смеси угольной пыли, речной сырости и запахов с ближайшей рыбной биржи, въедался в легкие.

Вейл чувствовал, как действие «Сна разума» постепенно сходит на нет. Острые углы мира снова начинали проступать сквозь пелену. Ярче становился свет газовых фонарей, болезненнее – грохот мостовой, доносившийся сквозь тонкие стенки экипажа. И громче – настойчивый, назойливый зов того места, куда он направлялся. Места смерти. Его «дар» всегда работал как маятник: чем ближе к эпицентру, тем сильнее раскачивался, улавливая отзвуки случившегося.

Экипаж с скрежетом остановился. Вейл, не дожидаясь шофера, распахнул дверцу и вышел на мостовую. Тупик Святого Элигия был типичным для этого района: узкая, грязная щель между двумя высокими зданиями, забитая мусором и пахнущая разлагающейся органикой и мочой. Но дом номер семнадцать выделялся. Он был старее, солиднее, с замысловатой, но потускневшей лепниной на фасаде и массивной дубовой дверью. Перед ним уже стояло несколько полицейских карет, а территория была оцеплена красно-белой лентой СКП. Десятки любопытных глаз смотрели из окон соседних домов, но на улице, кроме полиции, никого не было – горожане чуяли недоброе и предпочитали держаться подальше.

У входа, под зонтом, который держал для нее сержант, стояла женщина. Высокая, прямая, с безупречной осанкой. Она была одета в строгий, темно-синий костюм слоновой кости, не по сезону легкий и безупречно сидящий по фигуре. Ее волсы, цвета воронова крыла, были убраны в тугой, сложный узел на затылке, открывая высокий лоб и холодные, умные черты лица. В руках она держала блокнот, и ее тонкие, в перчатках пальцы быстро что-то записывали. Элиона Вантар.

Вейл, не скрывая раздражения, перешагнул через ленту оцепления. Он почувствовал, как на нем фокусируется ее взгляд – оценивающий, пронзительный, лишенный теплоты.

– Инквизитор Вейл? – ее голос был ровным, мелодичным, но в нем слышались стальные нотки. – Элиона Вантар, следователь СКП. Мне поручено курировать это дело.

– В курсе, – буркнул Вейл, не останавливаясь и направляясь к двери. – Сэкономите время, если не будете мешать.

Он почувствовал, как она сделала быстрый шаг и оказалась с ним рядом.

– Командор Грей предупреждал меня о ваших… особенностях, – сказала она, и Вейл уловил в ее тоне легкое презрение. – Но на моей территории действуют правила СКП. Любые улики изымаются по протоколу. Любые действия согласовываются со мной. Я здесь для того, чтобы гарантировать, что доказательства будут иметь силу в суде, а не будут добыты с помощью каких-то… оккультных фокусов.

Вейл наконец остановился и повернулся к ней. Он был выше ее на полголовы, но она не отступила ни на шаг, глядя ему прямо в глаза. В ее взгляде читался вызов и абсолютная уверенность в своей правоте.

– Следователь Вантар, – произнес он, растягивая слова. – Человек в этом доме умер не от ножа или пули. То, что произошло там внутри, не оставит вам ни отпечатков пальцев, ни очевидцев, ни улик, которые поймет ваш суд. Вы здесь для галочки. А я здесь для того, чтобы поймать того, кто это сделал. И поверьте, вам не понравится, как я это делаю. Так что, если хотите быть полезной, займитесь опросом свидетелей. А лучше – подождите в экипаже.

Он видел, как скулы ее побледнели, а губы сжались в тонкую ниточку. Но прежде чем она успела ответить, Вейл резко развернулся и толкнул массивную дверь, скрываясь в полумраке подъезда. Он оставил ее стоять под дождем, кипящую от возмущения. Это было не профессионально, но черт с ним. Ему нужна была тишина. Ему нужно было сосредоточиться.

Внутри пахло старым деревом, дорогими сигарами и чем-то еще… сладковатым и неприятным. Запахом разложения, смешанным с озоном, как после мощного разряда молнии. Дежурившие у двери полицейские, завидев нашивку «П/Р», молча расступились. Их лица были бледны, в глазах читался неподдельный страх. Они видели нечто, что выходило за рамки их понимания.

Вейл медленно поднялся по широкой лестнице на второй этаж, туда, где, как он знал из папки, находился кабинет погибшего. С каждым шагом давление в его висках нарастало. Тишина, о которой говорил Грей, была уже слышна. Она не была отсутствием звука – она была его противоположностью. Глухим, всепоглощающим гулом, который вдавливал в череп, заставляя кровь стучать в ушах с пугающей силой.

Дверь в кабинет была приоткрыта. Из-под нее струился бледный, мертвенный свет. Вейл сделал глубокий вдох, отложив в сторону и раздражение от встречи с Вантар, и усталость, и страх. Осталось лишь холодное, отточенное лезвие концентрации. Он вошел внутрь.

И замер.

Комната была просторной и богато обставленной. Книжные шкафы до потолка, массивный письменный стол красного дерева, дорогие ковры. Но все это было лишь фоном для главного.

Тело Лайама Ван-дер-Гусса лежало в центре комнаты, в точности как на фотографии. Но никакой снимок не мог передать жути, исходившей от этой сцены. Поза была не просто неестественной – она была невозможной. Суставы были вывернуты под такими углами, которые ломали анатомию. Лицо, обращенное к потолку, застыло в выражении не ужаса, а… изумленного прозрения, смешанного с нечеловеческой болью.

Но самое страшное было на стене. То самое пятно. Вживую оно смотрелось еще более чудовищно. Оно было не просто темным. Оно казалось входом в абсолютную пустоту, в ничто. А трещины, расходившиеся от него, мерцали тем самым фосфоресцирующим, зеленовато-белым светом, от которого слезились глаза. Узор, который они складывали, был сложным, гипнотизирующим. Он напоминал то ли схему какого-то неведомого механизма, то ли астрономическую карту неизвестной галактики.

Вейл почувствовал, как его собственное дыхание застряло в горле. Его «Некромантический взор», обычно дремавший до контакта, уже начал самопроизвольно активизироваться. Краски мира поплыли, стали призрачными. Он видел остаточные следы – бледные, размытые тени, повторявшие последние движения погибшего. Он видел вспышки цвета – отголоски сильных эмоций: панический страх, азарт, и… жадное, ненасытное любопытство.

Он сделал шаг к телу, игнорируя предупреждающий взгляд одного из криминалистов. Ему нужно было прикоснуться. Ему нужно было увидеть. Это было отвратительно, болезненно, но это был единственный способ.

– Не трогайте его! – раздался резкий голос с порога.

Вейл обернулся. В дверях, бледная, но непоколебимая, стояла Элиона Вантар. Она вошла, несмотря на его слова.

– Это место преступления, инквизитор, – сказала она, подходя ближе. Ее глаза скользнули по телу, и он увидел, как по ее лицу пробежала судорога отвращения, но она тут же взяла себя в руки. – Ничего нельзя трогать до завершения фиксации.

– Ваша фиксация бесполезна, – сквозь зубы проговорил Вейл, чувствуя, как нарастающая боль в висках делает его еще более раздражительным. – Он уже ничего не почувствует. А я… мне нужно его потревожить.

Он снова протянул руку, на этот раз к запястью мертвеца.

– Я запрещаю! – голос Вантар зазвенел.

Но было уже поздно. Кончики пальцев Вейла коснулись холодной, восковой кожи.

И мир рухнул.

Прикосновение было подобно удару током, но не электрическому, а метафизическому. Холодная, восковая кожа запястья Ван-дер-Гусса стала порталом в ад, вырванный из времени. Физический мир – комната, мерцающие символы, возмущенное лицо Элионы Вантар – поплыл, распался на молекулы и исчез, словно его смыло мутной волной.

Его сознание, его «Я», было вырвано из собственного тела и швырнуто в вихрь чужих ощущений, последних всплесков нейронов, застывших в момент агонии. Это не было кино. Это было полным погружением. Он не видел картинку со стороны – он был Лайамом Ван-дер-Гуссом в его последние мгновения.

ВИЖУ…

Собственные руки, нервно перебирающие страницы старого фолианта, переплет из шелушащейся кожи. Кожа на них уже покрыта возрастными пятнами. На столе, рядом с книгой, стоит бокал с коньяком, его янтарная жидкость, переливающаяся в свете настольной лампы. В комнате тепло, уютно, пахнет старыми книгами, табаком и дорогим лаком. Я… он… испытывает легкое возбуждение. Нетерпение алхимика, стоящего на пороге открытия. Он только что вернулся с тайной встречи. Мысли путаются, обрывочны: «…артефакт… подлинность… наконец-то… Ритуал Откровения…»

СЛЫШУ…

Тиканье настенных часов в углу. Его устойчивый, метрономный ритм. Собственное учащенное дыхание. Треск поленьев в камине. И… что-то еще. Посторонний звук. Едва уловимый, будто скрип ржавых петель где-то в глубине дома. Но в доме никого нет, служанка ушла. Он отмахивается от этого, погруженный в свои мысли. «…должен проверить расчеты… символы должны сойтись… сила… невероятная сила…»

ЧУВСТВУЮ…

Текстуру бумаги под пальцами. Тепло от лампы на щеке. Сладковатый привкус коньяка на языке. И затем – РЕЗКИЙ ПЕРЕХОД.

Тепло из комнаты вытягивается за секунду, словно кто-то открыл окно в арктическую стужу. Но это не холод воздуха. Это холод иного свойства. Метафизический вакуум. Предметы в комнате не меняются, но их цвета тускнеют, становятся призрачными. Звуки – тиканье часов, потрескивание огня – глохнут, затягиваются в нарастающую, бездонную ТИШИНУ. Не отсутствие звука, а его поглощение. Его отрицание.

Сердце в груди Лайама начинает бешено колотиться, вырываясь из ритма. Возбуждение сменяется леденящим, животным страхом. Он пытается встать, но его тело не слушается. Оно тяжелеет, становясь свинцовой гирей. Он пытается крикнуть, но воздух не проходит через сжатые глотку.

ВИЖУ… снова.

Тень. Она отделяется от угла за книжными шкафами. Она не отбрасывается светом. Она – сама тьма, принявшая форму. Высокую, неестественно худую, с размытыми, плывущими контурами. У нее нет лица, лишь бледное, марево на месте головы. Она скользит, не касаясь пола. И она несет с собой ту самую Тишину, она – ее источник, ее эпицентр.

Лайам Ван-дер-Гусс, маг-теург, человек, познавший тайны материи и энергии, чувствует нечто, перед чем все его знания – прах. Древний, первобытный ужас, идущий из самых глубин мироздания. Он пытается шевельнуть пальцами, чтобы соткать защитный барьер, но его мана, его внутренняя сила, парализована. Она замирает, скованная ледяным присутствием.

Тень приближается. Она не нападает. Она… изучает. Безглазая маска поворачивается, скользя по книгам, по столу, по его дрожащему телу. Затем тонкая, темная конечность, больше похожая на дым, чем на руку, протягивается к нему.

И начинается Боль. Не физическая, от которой можно потерять сознание. А ментальная. Душевная. Это чувство, будто его сознание, его память, его саму сущность выдергивают по ниточкам, перебирают, читают, как он читал эти старые фолианты. Воспоминания всплывают и рассыпаются в прах: детство, первое заклинание, лицо давно умершей жены, тайные сделки, страх разоблачения…

«Нет… остановите… я все отдам… артефакт… возьмите…» – мысленный вопль, который не может вырваться наружу.

Сущность не реагирует. Процесс продолжается. И затем, в самый пик агонии, происходит смещение. Восприятие Лайама на секунду сливается с восприятием Тени. И Вейл, через призму умирающего, улавливает ЧУЖОЕ ОЩУЩЕНИЕ. Не мысли, а инстинкт, чистый и безличный. ЦЕЛЬ. ЗАДАЧА. Это не убийство. Это… переписывание. Стирание одной судьбы и вписывание на ее место чего-то иного. Создание новой точки в некоем Великом Уравнении. Тень – не палач. Она – перо в руке безжалостного писца.

И в этот миг Вейл видит то, что видел Лайам в последнее мгновение перед тем, как его «я» было стерто. Он видит отражение в полированной медной пластине на каминной полке. Отражение не Тени, а того, что стояло за ней. На мгновение, на долю секунды, пространство за существом искажается, и проступает другой пейзаж. Поле, усеянное обломками темного металла, под багровым, неестественным небом. И знакомый штандарт, изорванный в клочья, но все еще узнаваемый… Штандарт его собственного, уничтоженного подразделения. «Бойня у Молчаливой Заставы».

Последнее, что чувствует Лайам – это не боль. Это леденящее осознание собственной ничтожности, пешки в игре, правил которой он не понимал. И тихий, безвоздушный ШЕПОТ, идущий не извне, а изнутри его собственного распадающегося сознания: «…Полурота… ключ… следующий…»

ВСПЫШКА.

Артаниус Вейл отшатнулся с таким силой, что его плечо с грохотом столкнулось с книжным шкафом. Несколько тяжелых томов с грохотом рухнули на пол. Он стоял, судорожно хватая ртом воздух, его собственное тело снова принадлежало ему, но оно было чужим, дрожащим как в лихорадке. Он чувствовал на языке привкус коньяка, в ноздрях – запах страха Лайама, а в ушах – оглушительную, давящую тишину, которая теперь была и его тишиной.

Он смотрел на свою руку, которая только что касалась мертвеца, ожидая увидеть ее обмороженной или покрытой инеем. Она была просто его рукой, но он чувствовал, как по ней ползут невидимые мурашки от соприкосновения с абсолютным Ничто.

– Что… что с вами? – услышал он голос, доносившийся словно сквозь толщу воды.

Он медленно перевел взгляд на Элиону Вантар. Ее лицо изменилось. Исчезла холодная уверенность, презрение. Осталось лишь изумление, смешанное с зарождающимся страхом. Она видела, как он коснулся тела, как его глаза закатились, оставив лишь белки, как все его мышцы напряглись до предела, а по лицу пробегали судороги, отражающие не его собственные эмоции. Она видела, как он, сильный, циничный мужчина, отпрянул, как испуганный ребенок.

– Вы… вы что, в трансе были? – спросила она, и ее голос дрогнул.

Вейл провел рукой по лицу, смахивая несуществующую влагу. Он пытался вернуть себе контроль, отстроиться от чужой смерти. Слова, которые он услышал в конце, эхом отдавались в его черепе. «Полурота… ключ… следующий…» Это было предупреждение. Или угроза. Направленная прямо на него.

– Это был не транс, следователь, – его голос был хриплым, проржавевшим. – Это была агония. Его агония.

Он посмотрел на мерцающий узор на стене. Теперь он понимал его природу. Это была не просто картина. Это была подпись. След от того самого «переписывания». Оставленный символ был частью уравнения, частью ритуала. И он был незавершенным.

– Ваши эксперты ничего не найдут, – сказал Вейл, с трудом выпрямляясь. Боль в висках была теперь невыносимой, но ясность мысли вернулась, холодная и острая. – Здесь не было физического убийцы. Здесь работала сила, которую ваши протоколы не могут описать. Она вошла, прочла его как книгу, стерла написанное и оставила этот… автограф.

Он подошел к стене, не касаясь ее, но чувствуя исходящее от нее давление.

– И она предупредила, что это только начало. Что следующий… будет из нас. Из «Полуроты».

Элиона Вантар замерла, глядя на него. Ее скептицизм трещал по швам, не выдерживая очевидности произошедшего на ее глазах. Она видела подлинный ужас в глазах Вейла, ужас, который невозможно сымитировать. Ее мир, выстроенный на логике, доказательствах и материальных уликах, дал глубокую трещину. И в эту трещину вползал мрак неизвестности.

Тишина в кабинете после слов Вейла стала еще гуще, еще тяжелее. Она впитала в себя отзвуки его хриплого голоса и вибрировала теперь от нового, леденящего смысла. Элиона Вантар не произносила ни слова. Ее взгляд метнулся от бледного, все еще вздрагивающего лица инквизитора к зловещему мерцанию на стене, а затем к искаженному телу на полу. Ее ум, отточенный годами работы с осязаемыми уликами – отпечатками, волокнами, баллистикой – отчаянно пытался найти рациональное объяснение. Но стены ее логики рушились под натиском того, что она видела и слышала.

«Следующий будет из нас. Из «Полуроты».

Эти слова повисли в воздухе, как приговор. Вейл видел, как ее пальцы бессознательно сжали блокнот так, что костяшки побелели. Он видел борьбу в ее глазах. Часть ее, та самая, что гордилась своим недоверием ко всему «антинаучному», требовала объявить его шарлатаном, играющим на нервах. Но другая, более глубинная и инстинктивная, понимала – он не лжет. То, что с ним только что произошло, было подлинным. Это было столкновение с чем-то за гранью.

– Вы утверждаете, – наконец произнесла она, и ее голос прозвучал неестественно громко в давящей тишине, – что некий… призрак… вошел сюда, прочел его мысли и… стер его судьбу? И оставил на стене граффити в качестве предупреждения?

В ее тоне все еще слышались остатки скепсиса, но теперь это был скепсис отчаяния, попытка ухватиться за привычные понятия.

– Я не утверждаю, я констатирую факт, который я только что пережил, – резко ответил Вейл. Боль в висках отступала, сменяясь ледяной концентрацией. Он отвернулся от нее и медленно, как хищник, начал обходить комнату, но не так, как это сделал бы обычный следователь. Он не искал следы взлома, отпечатки или пятна крови. Его взгляд скользил по поверхностям, цепляясь не за физические объекты, а за их эхо. За остаточные эмоции, за следы присутствия, невидимые обычному глазу.

– И это не «призрак» в том смысле, как вы его понимаете. Это была сущность. Инструмент. Орудие убийства, действующее на уровне, который ваша наука даже не начала описывать.

Он остановился у книжного шкафа, рядом с тем местом, откуда, по его видению, появилась Тень. Он не видел теперь призрачных следов – для нового «чтения» нужен был тактильный контакт, на который он сейчас не был способен. Но его дар, возбужденный до предела, улавливал общий фон. Здесь была точка входа. Воздух здесь все еще был чуть холоднее, чуть разреженнее. Он чувствовал легкое, почти незаметное головокружение, стоя на этом месте.