Кремень Пустыни

Тринадцатый застыл на краю, наблюдая, как фигура Учителя перелетает через провал, его плащ развевался, как крылья ночной птицы. Он приземлился на противоположной стороне, не оглядываясь, и продолжил путь.

«Я не смогу», – подумал Тринадцатый с отчаянием. Пять метров. Для него, привыкший к прыжкам по крышам Мираса, это было возможно, но не с такого узкого карниза, не с такой высоты, не после только что пережитого шока.

– Твой разум говорит тебе, что ты не сможешь, – сказал Незнакомец, остановившись на той стороне. Его голос, казалось, звучал прямо у него в голове, заглушая отдаленные крики погони. – Но твое тело знает, что может. Доверься телу. Доверься пустоте. Прыгай.

Тринадцатый закрыл глаза. Он снова попытался выбросить все мысли. Он не думал о падении. Он не думал о смерти. Он думал только о движении. О цели. О том, чтобы оказаться на той стороне.

Он оттолкнулся.

Полет длился вечность и мгновение одновременно. Воздух свистел в ушах. Внизу проплывали крошечные огоньки фонарей и фигурки людей. Затем – удар. Жесткий, но контролируемый. Он приземлился, сгруппировавшись, и покатился по грубой черепице, гася инерцию. Он лежал, тяжело дыша, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле.

Над ним склонилась тень. Незнакомец смотрел на него. В свете луны Тринадцатый впервые разглядел нижнюю часть его лица – твердый, решительный подбородок, тонкие губы, тронутые легкой улыбкой.

– Неидеально, – произнес Учитель. – Но искра есть. Теперь бежим.

Они побежали. И бег их был не похож ни на что, что Тринадцатый знал прежде. Незнакомец не бежал – он скользил по крышам, его ступни лишь касались поверхности, не производя ни звука. Он выбирал путь не самый короткий, а самый незаметный, используя каждый выступ, каждую тень, каждый изгиб архитектуры. Он двигался так, будто знал этот город наизусть, будто сам был его частью.

Тринадцатый изо всех сил старался повторять, копировать, догонять. Он спотыкался, он шумел, он тяжело дышал. Но он не отставал. Адреналин, смешанный с невероятным восторгом от того, что он еще жив и что он видит нечто совершенно новое, придавал ему силы.

Вскоре крики погони остались далеко позади, растворившись в ночном гуле Балгура. Они спустились с крыш в какой-то темный, безлюдный переулок на самой границе Мираса, где даже воздух пах иначе – не специями и богатством, а нищетой и отчаянием.

Незнакомец остановился, прислонившись к стене. Он был столь же спокоен и невозмутим, как и в начале их бегства. На нем не было ни капли пота, его дыхание было ровным.

Тринадцатый, напротив, стоял, опершись руками о колени, и жадно глотал воздух. Его тело дрожало от перенапряжения и остатков страха. Но в его глазах, когда он поднял их на Учителя, горел новый огонь. Это был не огонь ярости. Это был огонь откровения.

Он только что столкнулся с чем-то, что перевернуло его представление о мире. Он думал, что сила – это скорость, хитрость, умение владеть ножом. Он думал, что месть – это единственный способ существования. Но этот человек показал ему иную реальность. Реальность, где сила рождалась из абсолютного контроля. Где движение было сродни магии. Где один человек мог обратить в бегство лучшую охрану, не пролив ни капли крови.

– Кто ты? – выдохнул Тринадцатый, и его голос был хриплым от усталости и эмоций. – Что… что это было?

Незнакомец смотрел на него, и его скрытый взгляд, казалось, проникал в самую душу.

– Это был провал, – ответил он безжалостно. – Твоя месть провалилась. Ты был слеп, глух и беспомощен. Ты был на волосок от смерти. И все потому, что ты пытался сражаться с тигром, вооружившись заостренной палкой.

Он сделал шаг вперед.

– Я предлагаю тебе не палку. Я предлагаю тебе стать тигром. Ты хочешь мести? Хорошо. Но твоя месть будет не яростным, слепым ударом. Она будет тихой, неотвратимой и абсолютной. Она придет тогда, когда ты захочешь, а не когда тебя поймают на крыше, как щенка. Ты хочешь убить Сафара? Я научу тебя, как сделать так, чтобы он даже не узнал, откуда пришел удар. Чтобы он умер в собственной постели, окруженный стражей, и никто не понял, что случилось.

Его слова висели в воздухе, сладкие и опасные. Они попадали в самое сердце его боли, его ненависти, его желания. Но теперь они предлагали не просто смерть врага. Они предлагали могущество.

– Почему? – снова задал он свой старый вопрос, но на этот раз с новой интонацией – не с недоверием, а с жаждой понимания. – Почему ты помогаешь мне?

– Потому что я вижу в тебя потенциал, – ответил Учитель. – Я вижу кремень. Грубый, необработанный, но настоящий. Искру, которую можно раздуть в пламя. Мир, в котором мы живем, болен, мальчик. Он прогнил насквозь. Такие люди, как Сафар, – лишь симптомы болезни. Мы – «Скрытый Мираж» – не банда убийц. Мы хирурги. Мы находим раковые опухоли этого мира и вырезаем их. Чисто. Без шума. Без следа. Мы восстанавливаем равновесие. И для этой работы нужны не просто грубые руки. Нужны умы. Нужна воля. Нужны те, кто способен отбросить все личное и служить высшей цели.

Он протянул руку, не для рукопожатия, а как жест, указывающий на путь.

– Ты можешь вернуться в свой Мирас. Можешь попытаться снова. И тебя убьют. Или ты идешь со мной. Ты оставляешь свое прошлое, свое имя, свою боль. Ты становишься никем. И из этого ничто мы вылепим того, перед кем будут трепетать короли и халифы. Выбор за тобой.

Тринадцатый стоял на распутье. С одной стороны – знакомый путь ненависти и вероятной смерти. С другой – пугающая, неведомая тропа, ведущая в темноту, но сулящая силу, о которой он не мог и мечтать.

Он посмотрел в сторону, где находился особняк Сафара. Он вспомнил лицо Десятого. Он вспомнил холодную пустоту на площади. И он понял, что его старый путь ведет в никуда.

Он выпрямился. Дрожь в ногах прошла. Его взгляд стал твердым и ясным.

– Я иду с тобой, – сказал он.

На этот раз в его голосе не было ни тени сомнения. Это было решение. Приговор самому себе и своему старому «я».

Тень под капюшоном, казалось, дрогнула в подобии улыбки.

– Тогда с этого момента №13 мертв. Как и твой друг. Ты родился заново. Отныне твое имя – Халид.

Он развернулся и пошел вглубь переулка, в самую густую тьму. Халид, уже Халид, бросил последний взгляд на знакомые очертания Мираса. Он не испытывал ни тоски, ни сожаления. Он чувствовал лишь холодную решимость.

Он шагнул в след за Учителем, навстречу своей новой судьбе. Судьбе Кремня.

Они не пошли через ворота. Даже в ночные часы, когда формальный запрет на выход из города для таких, как он, не имел реальной силы, Учитель выбрал иной путь. Они двигались по самым гнилым и безлюдным задворкам Мираса, пока не достигли участка городской стены, который больше походил на руины после давнего обвала. Камни были выворочены, образуя естественную, хоть и опасную, груду, по которой можно было подняться.

Подъем был немым. Учитель не сказал ни слова, лишь жестом указывал方向 (направление), куда ставить ногу, за что цепляться рукой. Халид следовал за ним, и теперь, когда адреналин схлынул, его начало добирать истощение. Каждая мышца горела огнем, веки наливались свинцом, а в висках стучал неустанный молоток. Холодная решимость, что вела его еще час назад, теперь смешивалась с физической немощью, делая каждый шаг мучительным.

С вершины стены на них пахнуло иным воздухом. Не спертым, густым и многоголосым воздухом города, а бескрайним, безжалостным дыханием пустыни. Он был сухим, холодным и невероятно чистым. Он пах пылью, унесенной за тысячи миль, остывшим камнем и далекими звездами. Халид впервые в жизни видел пустыню такой – не как угрозу на горизонте, а как бесконечный океан, в который ему предстояло шагнуть.

Они спустились по внешней стороне стены, еще более разрушенной, и его босые ноги впервые коснулись настоящего песка за пределами Балгура. Он был холодным и шелковистым, совсем не таким, как раскаленный днем песок на улицах Мираса.

Учитель не стал ждать, пока он освоится. Он двинулся в ночь, его темный плащ сливался с тенями барханов. Халид поплелся следом, спотыкаясь о невидимые в темноте камни. Они шли в полной тишине, нарушаемой лишь шелестом их шагов и далеким завыванием шакала. Город с его огнями и шумом остался позади, превратившись в тусклое свечение на фоне черного неба.

Через час, а может два – Халид потерял счет времени – его силы начали подходить к концу. Ноги подкашивались, в груди выл голод, а жажда стала навязчивой, оглушающей мыслью. Он уже не видел цели, не понимал, куда они идут. Перед ним была лишь спина Учителя, не подававшего признаков усталости, и бесконечная, однообразная рябь песчаных дюн.

В какой-то момент он не удержал равновесия и рухнул на колени. Песок оказался мягким и обманчиво гостеприимным. Его тело умоляло о пощаде, о сне, хоть о минуте покоя.

– Встань, – раздался над ним голос Учителя. В нем не было ни жесткости, ни сочувствия. Констатация факта. – Если ты ляжешь сейчас, ты не встанешь. Пустыня не прощает слабости. Она принимает в свое лоно только тех, кто борется до конца.

– Я… не могу… – выдохнул Халид, и его голос прозвучал хрипло и беспомощно.

– «Не могу» – это слово для людей, у которых есть выбор, – ответил Учитель. – У тебя его нет. Позади – город, который хочет твоей смерти. Впереди – единственный шанс. Встань.

И снова в его тоне была та же неоспоримая сила, что заставила Халида шагнуть на карниз. Он уперся руками в колени, его мускулы дрожали от неповиновения, но он заставил их работать. С нечеловеческим усилием он поднялся на ноги. Мир поплыл перед глазами.

– Хорошо, – произнес Учитель, и в его голосе вновь прозвучало что-то, отдаленно напоминающее одобрение. – Боль – это просто сигнал. Усталость – иллюзия, навязанная телу разумом. Ты должен научиться отключать разум. Слушать только тело. А тело твое, Халид, хочет жить. Оно сильнее, чем ты думаешь.

Он протянул Халиду небольшую кожаную флягу. Тот с жадностью прильнул к ней, ожидая вкус прохладной воды. Но во рту у него распространился горьковатый, терпкий вкус. Это был не вода, а какой-то густой, почти желеобразный отвар трав. Он обжигал горло, но через мгновение по телу разлилась волна тепла, отступала дрожь в ногах, а острота голода и жажды притупилась, словно отодвинулась за плотную завесу.

– Это не сила, – предупредил Учитель, забирая флягу. – Это костыль. Им можно пользоваться лишь изредка, чтобы не сломаться, пока твое тело не научится обходиться без него. Идем.

Они снова зашагали. Отвар действительно дал ему второе дыхание, но теперь усталость копилась где-то глубже, на уровне костей. Он шел, почти не видя ничего перед собой, механически ставя ноги в следы Учителя.

Он не знал, куда они идут. Не знал, что ждет его в конце пути. Смерть Десятого, собственная неудача, встреча с Учителем – все это смешалось в голове в один клубок. Старая жизнь, жизнь Тринадцатого, закончилась. Она сгорела в огне его ненависти и осталась там, за стеной, в виде пепла. Новая жизнь, жизнь Халида, только начиналась. И начало ее было путем через кромешную тьму и всепоглощающую усталость.

Он поднял голову и увидел, что на востоке небо начало светлеть. Черный бархат ночи постепенно разбавлялся густыми фиолетовыми и синими тонами. Звезды бледнели. В этом предрассветном свете он впервые увидел Учителя не как тень или призрака, а как человека. Его силуэт вырисовывался на фоне просыпающейся пустыни, непоколебимый и вечный, как сам песок.

– Далеко еще? – хрипло спросил Халид.

Учитель не обернулся.

– Путь не измеряется в милях, Халид. Он измеряется в преодоленных слабостях. Ты прошел лишь первый шаг. Впереди – сотни тысяч. Но сегодня ты сделал самый важный – ты отказался от того, кем был.

Он указал рукой вперед, где в рассекающемся утреннем тумане начали проступать очертания чего-то темного и грандиозного. Скалы? Горы?

– «Скрытый Мираж» ждет, – сказал Учитель. – Наша кузница. Твой новый дом. И твоя тюрьма на ближайшие годы. Готовься, Халид. С сегодняшнего дня твоим главным врагом станешь ты сам. А мы будем бить по телу и духу, пока не выбьем из тебя все слабое. Пока от Тринадцатого не останется лишь пепел.

Халид смотрел на приближающиеся скалы, на первые лучи солнца, которые золотили гребни песчаных дюн. Он не чувствовал страха. Он чувствовал лишь бездонную, всепоглощающую усталость и странное, щемящее предвкушение.

Он сделал следующий шаг. Затем еще один. Он шел в свое новое будущее. Будущее Кремня.

Глава 4. КУЗНИЦА УБИЙЦЫ

То, что Халид принял за скалы в предрассветных сумерках, оказалось не просто горным массивом. Это была цитадель, выросшая из самого сердца пустыни, столь же древняя и безжалостная, как и окружавшие ее пески. Они подошли к подножию гигантской каменной глыбы, испещренной ветром трещинами, которые с первого взгляда казались случайными. Учитель, не замедляя шага, подвел его к одному такому разлому, темному и узкому, больше похожему на логово змеи.

– Запомни путь, – сказал Учитель, и его голос, впервые за много часов, прозвучал с отзвуком чего-то, напоминающего почтительное предупреждение. – Это Трещина Судного Дня. Единственный вход для непосвященных. И последний выход для тех, кого Мираж отринул.

Он шагнул во тьму. Халид, стиснув зубы, последовал за ним. Внутри пахло сырым камнем, пылью веков и чем-то еще – озоном, как после грозы, и легкой, едва уловимой горчинкой полыни. Проход был настолько узок, что в некоторых местах приходилось поворачиваться боком. Камень терся о плечи, осыпая его песчинками. Они шли, казалось, бесконечно, в полной, давящей тишине, нарушаемой лишь эхом их шагов.

И вот, впереди забрезжил свет. Не яркий солнечный, а мягкий, рассеянный, исходящий будто бы от самого воздуха. Халид вышел из ущелья и замер, пораженный.

Он стоял на краю гигантского подземного каньона, уходящего вниз на неопределенную глубину. Напротив, в другой его стене, зияли черные провалы пещер и гротов, соединенных изящными, почти невесомыми каменными мостами без перил. Весь этот гигантский подземный мир был освещен странными растениями – бледными, лишенными хлорофилла лианами и грибами, испускавшими фосфоресцирующее сияние. Одни светились холодным лунным светом, другие – теплым, как уголек, третьи пульсировали, словно живые сердца. Воздух был прохладным и влажным, а с глубин доносился непрерывный, убаюкивающий гул – шум подземной реки.

Это был не лагерь, не крепость. Это был целый подземный город, скрытый от глаз мира. «Скрытый Мираж».

– Добро пожаловать в Кузницу, – произнес Учитель, стоя рядом с ним. – Здесь время течет иначе. Здесь забывают внешний мир, и он забывает о тебе. Здесь тебя будут ломать. А из обломков – строить заново.

Их появление не осталось незамеченным. По мостам и уступам двигались фигуры, закутанные в простые серые одежды. Одни были быстры и легки, как тени, другие – медлительны и неподвижны, как изваяния. Никто не подошел к ним, не окликнул. Но Халид чувствовал на себе десятки взглядов. Взглядов без любопытства, без приветствия. Взглядов холодной, профессиональной оценки. Он был новым сырьем, которое только что доставили в мастерскую.

Учитель повел его вниз, по узкой, вырубленной в скале тропе. Они прошли мимо пещеры, откуда доносился ритмичный звон молотов о металл – кузница. Мимо другого грота, где в полной тишине десятки человек сидели в позах лотоса, их лица были бесстрастны, а груди почти не вздымались от дыхания. Мимо открытой площадки, где на скорости, немыслимой для человеческого глаза, сражались на тренировочных клинках двое бойцов. Их движения были так быстры, что сливались в серебристую паутину.

Наконец, они вошли в небольшую, аскетичную пещеру. Здесь не было ничего, кроме каменной лежанки, покрытой тонким одеялом, глиняного кувшина с водой и простого деревянного табурета.

– Это твоя келья, – сказал Учитель. – Здесь ты будешь спать. Здесь ты будешь восстанавливать силы. И здесь ты будешь размышлять над своими ошибками. Отсюда начинается твой путь к силе. Но прежде, чем ты сделаешь первый шаг, ты должен понять цену.

Учитель снял свой плащ и повесил его на выступ стены. Под ним оказались простые серые штаны и рубаха, ничем не отличающиеся от одежд других обитателей Миража. Но теперь Халид видел его тело – не мускулистое, как у кузнеца, а сухое, жилистое, испещренное сетью старых, едва заметных шрамов. Каждый из них был историей. Каждый – уроком.

– Сила «Кремня» не даруется, – начал Учитель, садясь на табурет. – Она вырывается. У мира. У собственного тела. У разума. Ты почувствовал вкус «Внутренней Песни» на стене особняка Сафара, когда твой страх отступил перед необходимостью. Это был лишь проблеск. Искра. Чтобы разжечь ее в пламя, нужны три составляющие.

Он поднял руку, последовательно загибая пальцы.

– Первое: Тело. Оно должно быть не сильным, а послушным. Идеальным инструментом, не знающим усталости, боли, сомнений. Его будут тренировать до предела и за пределом. Будут ломать кости и рвать связки, чтобы они срослись крепче. Будут морить голодом и жаждой, чтобы ты научился извлекать силу из самого воздуха.

– Второе: Разум. Он должен быть не умным, а ясным. Как поверхность горного озера. Ни страха, ни гнева, ни надежды. Только отражение реальности. Тебя научат замедлять время в собственных мыслях, читать намерения врага по биению его ресниц, видеть в темноте и слышать шепот за стеной.

– И третье: Воля. Она должна быть не железной, а алмазной. Непоколебимой. Ее будут испытывать так, как ты не можешь себе представить. Будут соблазнять властью, насылать кошмары, заставлять сомневаться в каждом твоем решении. Многие ломаются. Сходят с ума. Кончают с собой.

Учитель посмотрел на Халида своим пронзительным, золотым взглядом.

– Ты все еще хочешь этого? Ты все еще готов заплатить такую цену за свою месть?

Халид слушал, и каждое слово вонзалось в него, как игла. Он смотрел на шрамы на руках Учителя, на его спокойное, бесстрастное лицо. Он думал о Десятом. О том, как беспомощно он стоял на крыше, как его чуть не убил Касим. Он думал о своем нищем, жалком существовании в Мирасе. Цена была ужасна. Но цена его прошлой жизни была еще ужаснее. Она уже была оплачена кровью его друга.

– Я готов, – сказал Халид, и его голос прозвучал не как юношеская клятва, а как приговор, который он вынес сам себе.

Учитель кивнул, словно ожидал этого ответа.

– Хорошо. Сегодня ты отдыхаешь. Завтра в час рассвета я вернусь. И твое обучение начнется. Запомни, Халид: с этого момента твоим единственным врагом является твое прежнее «я». И мы будем бить по нему без пощады, пока оно не умрет.

Он вышел, оставив Халида одного в холодной, тихой пещере. Тот подошел к каменной лежанке и опустился на нее. Тело его гудело от усталости, разум был измотан до предела. Он взял кувшин, сделал глоток воды. Она была ледяной и невероятно вкусной.

Он сидел в полумраке, прислушиваясь к странным, чуждым звукам подземного города: отдаленному звону металла, шепоту шагов, гулкому эху далекого падения камня. Он был в логове убийц. В месте, где готовили орудия смерти. И он должен был стать одним из них.

Он лег на жесткое ложе, уставившись в потолок, испещренный тем же фосфоресцирующим мхом. Он думал не о мести. Он думал о том, какую цену он согласился заплатить. И впервые за долгое время его мысли были кристально чисты и спокойны. Не потому что он нашел покой. А потому что он принял свою судьбу.

Судьбу Кремня.

Сон, когда он наконец пришел, был без сновидений и тяжел, как каменная плита. Халид провалился в него, как в бездну, и вынырнул оттуда от резкого, пронзительного звука. Это не был звон колокола или крик. Это был высокий, вибрирующий свист, который, казалось, исходил от самого камня, наполняя пещеру и проникая прямо в кости.

Он сел на лежанке, сердце бешено колотясь. В гроте, куда падал свет извне, уже царил тот же призрачный, фосфоресцирующий полумрак, что и вчера. Часа рассвета здесь, под землей, не существовало. Время определялось лишь этим свистом и его собственным изможденным телом.

Дверь в его келью была открыта. На пороге стоял Учитель, столь же свежий и невозмутимый, как и всегда.

– Вставай. Испей. Проснись, – сказал он коротко. – У тебя есть время, пока не стихнет Зов Скалы, чтобы утолить жажду и опорожнить кишечник. Отхожее место в конце коридора, справа.

Халид, все еще одеревеневший от усталости, молча повиновался. Он допил остатки воды из кувшина, вышел в узкий коридор, вырубленный в скале, и нашел указанное место – простую нишу с каменным стульчаком и текущей вниз, в темноту, струей ледяной воды. Все было аскетично, функционально и лишено всякого намека на комфорт.

Когда он вернулся, Учитель жестом велел следовать за собой. Они вышли из пещеры на главный уступ, и Халид впервые увидел «Скрытый Мираж» при «дневном» свете – точнее, при том мерцающем сиянии, что исходило от грибов и лиан. Картина была поразительной.

Десятки, если не сотни людей, одетых в одинаковые серые одежды, двигались по мостам и уступам с выверенной, почти ритуальной точностью. Ни суеты, ни разговоров. Лишь шелест шагов и изредка – приглушенные команды. Они были похожи на муравьев в гигантском подземном муравейнике.

– Распорядок дня един для всех, – пояснил Учитель, ведя его по узкому мосту без перил. Халид старался не смотреть вниз, в черную бездну каньона. – Подъем с Зовом Скалы. Затем – час «Утренней Тишины»: медитация и концентрация. После – физические тренировки до первого приема пищи. Пища – дважды в день. После полудня – тренировка специализаций. Вечером – практика «Внутренней Песни». Отбой с Закатным Зовом.

Они прошли мимо огромного грота, где сотни серых фигур сидели в абсолютной тишине, скрестив ноги и выпрямив спины. Их глаза были закрыты, лица – абсолютно бесстрастны. Это и была «Утренняя Тишина». Воздух здесь был густым от сосредоточенной энергии, и Халиду почудилось, будто он слышит тихий, едва уловимый гул – словно жужжание пчелиного улья, но состоящее не из звуков, а из мыслей.

– Это Зал Безмолвия, – сказал Учитель. – Здесь учатся слушать тишину внутри себя. Без этого никакая «Песня» не будет услышана.

Далее их путь лежал через серию больших пещер, каждая из которых была посвящена своему ремеслу. Учитель не замедлял шага, но его краткие пояснения были подобны ударам кинжала – точными и безжалостными.

Пещера Стальных Лепестков. Здесь, в гуле кузнечных мехов и под ритмичный стук молотков, работали мастера-оружейники. Они были облачены в промасленные кожаные фартуки, а их руки и лица были покрыты ожогами и сажей. Халид увидел, как один из них, мужчина с обритой головой и руками, толщиной с ноги быка, оттачивал лезвие изогнутого кинжала. Но это было не просто оружие. Оно было неестественно тонким, почти гибким, и на его поверхности проступал причудливый узор, похожий на морозные цветы.

– Мастер Клинка, Измаил, – кивнул в его сторону Учитель. – Он кует не просто сталь. Он вплетает в металл «Песню», делая его прочнее булата и острее бритвы. Его клинки могут решить камень и не затупиться.

Пещера Шепчущих Смертей. Следующая пещера была тихой и прохладной. Полки до самого потолка были заставлены склянками, горшочками и ящиками с высушенными растениями, кореньями, частями животных. Несколько человек, больше похожих на алхимиков или ученых, работали с перегонными кубами и ступками. Одна женщина с лицом, скрытым капюшоном, с невероятной точностью наносила крошечную каплю маслянистой жидкости на язык мухи, привязанной к столу. Насекомое дернулось и замерло.

– Мастер Ядов, Захира, – произнес Учитель. – Она знает язык смерти на всех наречиях. Ее зелья могут убить за сердцебиение или мучить годами. Могут вызывать видения, паралич, беспамятство. Она учит, что яд – это не просто оружие, а инструмент управления.

Пещера Тысячи Личин. Это место поразило Халида больше всего. Оно было густо засажено причудливыми грибами и лианами, которые светились в темноте. Но среди этой флоры копошились, ползали и летали насекомые – огромные, незнакомые ему жуки, скорпионы с прозрачными панцирями, пауки, плетущие паутину, переливающуюся всеми цветами радуги. Мужчина в сером, с лицом, испещренным странными, похожими на укусы шрамами, запустил руку в сосуд с чем-то темным и извлек оттуда скорпиона, который тут же ужалил его в ладонь. Человек не дрогнул, лишь наблюдал, как его рука медленно синеет, а затем, выпив глоток из другой склянки, вернул ей нормальный цвет.

– Мастер Форм, Джабир, – сказал Учитель. – Он говорит с теми, у кого нет языка. Он приручает яды, что рождаются в жалах и железах. Он выращивает грибы, что могут пожирать плоть заживо или, наоборот, затягивать любую рану. Он считает, что природа – самый искусный убийца, и нужно лишь уметь у нее учиться.