Кремень Пустыни

Тогда его еще звали Тринадцатым.

За три дня до той самой погони, что началась с восьми дебенов, и за неделю до того, как Десятый перестал дышать, они сидели на своем излюбленном наблюдательном пункте – плоской крыше полуразрушенной часовни на стыке Мираса и Альхамира. Отсюда, как на ладони, был виден весь кипящий жизнью рынок Альхамира, а за ним, за высокой стеной, угадывались белые чистые стены Факира.

Солнце медленно клонилось к закату, окрашивая небо в цвета расплавленного золота и меди. Воздух был густым и тяжелым, наполненным ароматами жареного мяса, пряностей, человеческого пота и звериного помета. Снизу доносился гул тысячи голосов, звон монет, мычание вьючных животных и отдаленные крики зазывал.

Тринадцатый и Десятый лежали на животах, свесив головы над самым краем крыши. Они наблюдали. Для них это было не развлечением, а работой. Они изучали ритм рынка, патрули стражников, привычки богатых купцов, приехавших поторговать. Они искали слабину в броне этого огромного организма.

Десятый был чуть младше, ему едва ли исполнилось тринадцать. В отличие от Тринадцатого, чье лицо уже затвердело в маску равнодушия, в его чертах еще оставалась какая-то мягкость. Его волосы были светлее, пшеничного оттенка, а глаза – цвета речной воды, всегда немного удивленные. Но эта мягкость была обманчива. Он был таким же цепким, быстрым и выносливым, как и его друг. Просто его выживание проявлялось иначе – не в молчаливой ярости, а в поразительной способности находить маленькие радости среди окружающего ада.

– Смотри, – тихо сказал Десятый, указывая пальцем на богато одетого толстяка, который с важным видом расхаживал между прилавками с тканями. – Видишь, как он держит свой кошель? Прячет в кулак, будто боится, что его вырвут. Наверное, новичок. Не знает, что воры Альхамира работают тоньше.

Тринадцатый молча кивнул, его глаза, холодные и внимательные, безошибочно выискивали в толпе более сложные цели. Он не просто видел людей – он видел их привычки, их страхи, их маршруты.

– Этот не стоит усилий, – буркнул он. – Сторожей у него двое, идут сзади, держат дистанцию. К тому же, он нервный. Любой щипок – поднимет крик на весь рынок.

Десятый вздохнул и перевернулся на спину, глядя в небо, где начали зажигаться первые звезды.

– А ты не устал, Тринадцатый? От этой вечной слежки, от этого вечного расчета?

– Усталость – роскошь, – отрезал Тринадцатый, не отрывая взгляда от толпы. – Ее могут позволить себе сытые.

– Я не об этом. – Десятый замолчал на мгновение, подбирая слова. – Иногда мне кажется, что мы как эти ящерицы, что бегают по стенам. Мы так заняты поиском очередной мошки, что не видим неба над головой.

Тринадцатый нахмурился. Эти разговоры «о небе» были у Десятого все чаще. Они были опасны. Мечты делали тебя уязвимым. Они заставляли рисковать там, где нужно было быть осторожным.

– Небо никуда не денется, – сказал он жестко. – А мошка может быть последней.

– Знаю, знаю, – Десятый махнул рукой, но в его голосе слышалась непокорность. – Но я не хочу всю жизнь ловить мошек. Мы же договорились. Лошади. Море.

Он вытащил из складок своей потертой рубахи ту самую деревянную лошадку и протянул другу.

– Держи. Я ее почти закончил. Пусть у тебя побудет. На счастье.

Тринадцатый нехотя взял фигурку. Резьба была грубой, но в ней чувствовалась душа. Он сжал ее в кулаке, ощущая шершавость дерева.

– Мы соберем нужную сумму, – сказал он, и в его голосе впервые за весь день прозвучала не расчетливая холодность, а нечто похожее на тепло. – Просто нужна одна большая добыча. Одна, но верная.

– И где мы ее возьмем? – спросил Десятый, снова переворачиваясь на живот. – У стражников в карманах только медяки. Богачи из Факира не ходят по Мирасу. А в Альхамире за каждым купцом как минимум двое охранников.

Тринадцатый молчал. Он уже несколько дней обдумывал один план. План рискованный, почти безумный. Но другого выхода не было. Их жизнь в Мирасе была медленным угасанием. Рано или поздно их поймают, или покалечат, или они просто умрут от голода и болезней.

– Сафар, – тихо произнес он, как будто боясь, что ветер донесет это имя до чужих ушей.

Десятый замер и смотрел на него с широко раскрытыми глазами.

– Ты спятил? Сафар? Его личная охрана – это не рыночные стражники. Это ветераны, которые видели кровь. Говорят, он платит им столько, что они готовы убить за него родную мать.

– Именно поэтому у него и стоит искать, – Тринадцатый повернулся к другу, и в его глазах горел холодный огонь. – Он слишком уверен в себе. Он думает, что его власть и деньги защищают его от всего. Но у него есть слабость.

– Какая? – прошептал Десятый, заинтригованный.

– Его сын. Мальчик лет семи. Сафар его обожает. Каждую среду он отправляет слугу в лавку древностей «Семь Печатей» за новой игрушкой или книгой для мальчика. Лавка находится на окраине Альхамира, недалеко от наших владений. Слуга – старый, полуслепой человек. Он всегда носит с собой резную шкатулку с деньгами для покупок. Но это не главное.

Тринадцатый помолчал, давая другу понять всю серьезность своего замысла.

– Говорят, что помимо игрушек, Сафар покупает там старинные свитки. Карты, манускрипты. У него есть кабинет, полный ими. И он платит за них огромные деньги. В прошлом месяце он приобрел один маленький, потрепанный свиток за пятнадцать дебенов. Пятнадцать! Мы могли бы жить на них полгода.

Десятый свистнул.

– Пятнадцать дебенов за клочок старой кожи? Сумасшедший.

– Не сумасшедший, – поправил Тринадцатый. – Он коллекционирует знания. А знания, как оказалось, дороже золота. И в этой же лавке, по слухам, сейчас находится новый свиток. Тот, что привезли с севера, из-за гор. Ходят шепоты, что за него уже предлагали двадцать дебенов, но хозяин лавки, старик Омар, не продает. Ждет, пока Сафар перебьет цену.

– Двадцать дебенов… – Десятый сглотнул. Такая сумма была за гранью его воображения. – Но как мы его достанем? Омар – хитрый старый лис. Его лавка – как крепость.

– Не крепость, – улыбнулся Тринадцатый, и в его улыбке не было ни капли веселья. – А лабиринт. Полный хлама и теней. Я был внутри. Месяц назад, когда он нанимал мальчиков для разгрузки товара. Я запомнил расположение полок, клетей, заднюю дверь, ведущую в тупик. Омар хранит самые ценные вещи в потайной нише за своим прилавком. Но он стар, и после полудня его клонит в сон. Он сидит и дремлет, положив голову на руки.

– И что? Мы просто подойдем и возьмем его? – недоверчиво спросил Десятый.

– Нет, – Тринадцатый покачал головой. – Мы устроим отвлечение. Ты подожжешь тряпки в бочке с отходами рядом с его задней дверью. Будет дым, суматоха. Омар выбежит посмотреть. А я в это время проникну за прилавок. Свиток небольшой, я смогу спрятать его за пазухой.

– А если он не выйдет? Или если свитка не будет на месте? Или если нас поймают? – посыпались вопросы от Десятого.

– Тогда нам конец, – холодно констатировал Тринадцатый. – Но если мы не попробуем, наш конец все равно наступит. Просто чуть позже. И от голода, а не от меча.

Он посмотрел на друга, пытаясь прочитать в его глазах решение. Он не мог сделать это один. Нужны были два человека.

Десятый долго смотрел на огни рынка, которые начинали зажигаться в сгущающихся сумерках. Он смотрел на ту жизнь, которая была так близка и так недостижима. Потом его взгляд упал на деревянную лошадку, которую он только что подарил. Он глубоко вздохнул, и в его глазах вспыхнул тот самый огонь, который Тринадцатый видел так редко – огонь надежды, смешанной со страхом.

– Хорошо, – сказал Десятый, и его голос дрожал, но он был твердым. – Решено. Завтра. В час, когда солнце в зените и весь рынок засыпает от жары.

Они ударили по рукам. Договор был скреплен. Их судьба, как клубок, покатилась по наклонной плоскости, и остановить ее было уже невозможно.

Ночь после принятия решения была беспокойной. Тринадцатый почти не сомкнул глаз, прокручивая в голове план снова и снова, выискивая слабые места. Он знал, что один неверный шаг, одна случайность – и всё рухнет. А цена провала будет слишком высока.

С первыми лучами солнца, которые лишь усилили удушливый жар, они приступили к подготовке. Их первый визит был на окраину Мираса, к дымным кварталам, где ютились красильщики тканей и кожевенники. Воздух здесь был едким и густым, а земля пропиталась цветными стоками, превратившись в ядовитую грязь.

Им нужна была ветошь, которая хорошо горит и дает много дыма. Тринадцатый знал, что просто поджечь кучу тряпок – недостаточно. Нужен был дым густой, удушливый, способный вызвать панику. Он выменял у зазевавшегося подмастерья охапку промасленных обрезков кожи и пропитанную легковоспламеняющимся составом паклю, использовавшуюся для розжига печей. В качестве платы он отдал последний медный обол – мелочь, но для них это была немалая сумма.

Десятый, в свою очередь, отправился к старому колодцу, что считался границей между Мирасом и Альхамиром. Там он раздобыл полый стебель гигантского кактуса, который мог служить примитивной трубкой для раздувания огня. Их инструменты были жалкими, но для их цели – идеальными.

Затем наступила время разведки. Они снова забрались на крышу часовни, но теперь их интересовала не общая картина, а конкретная точка – лавка «Семь Печатей».

Она была одноэтажной, сложенной из темного, почти черного камня, который впитывал солнечный свет, словно губка. Окна были маленькими, похожими на бойницы, зарешеченными коваными прутьями, переплетенными в причудливый узор. Вывеска – деревянная доска, на которой когда-то была нарисована разбитая печать и семь звезд, – теперь была настолько выцветшей, что с трудом поддавалась расшифровке.

Главной особенностью лавки была ее дверь. Массивная, из черного дерева, окованная толстыми полосами железа. Она всегда была закрыта, даже в самый пик торговли. Посетители стучали в нее особым образом, и лишь после этого из-за двери раздавался скрип засова.

– Видишь? – тихо сказал Тринадцатый, указывая на узкую щель между лавкой и соседним зданием. – Это не просто проход. Это ловушка.

Щель вела в тупик, где стояла та самая бочка с отходами. Но по пути туда нужно было миновать задний вход в лавку – такую же крепкую дверь, но поменьше. Тринадцатый заметил, что над этой дверью, почти под самой крышей, есть небольшое слуховое окно, прикрытое ставней. Окно было слишком высоко, чтобы до него добраться, но оно могло служить для вентиляции.

– Омар не доверяет никому, – продолжал Тринадцатый. – Он сам отпирает и запирает двери. Но он старый. Его реакция замедленна. Когда ты подожже́шь тряпки в бочке, дым пойдет вверх. Он будет выбиваться из-под ставни того окна. Омар почует запах гари и выйдет через заднюю дверь проверить. Это наш шанс.

Десятый молча кивнул, его лицо было серьезным. Он понимал, что от его действий теперь зависит не только их успех, но и жизнь друга.

Они провели остаток дня, отрабатывая сигналы. Свист птицы – «все чисто». Резкий, обрывистый крик вороны – «тревога, уходи». Они договорились о месте встречи после кражи – в заброшенной цистерне для сбора дождевой воды на другой стороне Альхамира.

Вечером, вернувшись в свое убежище на складе, они провели последнюю проверку. Тринадцатый разложил на полу свой «арсенал»: сверток с промасленной паклей, кремень и огниво, маленький, но острый нож, который он всегда носил за голенищем. Десятый вытащил свой «инструмент» – тот самый полый стебель.

– Завтра в час дня, – проговорил Тринадцатый, глядя на друга. – Ровно в час. Солнце в зените, стража сонная, торговцы прячутся от жары. Омар будет дремать.

– Ровно в час, – подтвердил Десятый. Его голос был твердым, но в глазах читалось напряжение.

Они не стали разговаривать о том, что будет, если их поймают. Это было табу. Такие мысли притягивают неудачу. Вместо этого они молча сидели, слушая, как над городом поднимается луна, холодная и безучастная. Каждый из них был погружен в свои мысли. Тринадцатый планировал, Десятый – боялся. Но оба они были готовы.

Наступило утро дня «Икс». Они не завтракали – полный желудок делал тело тяжелым, а разум – вялым. Они вышли из убежища с первыми лучами солнца, когда Мирас только начинал просыпаться. Их движения были отточенными и без лишней суеты. Они выглядели как два обычных беспризорника, ищущих, чем бы поживиться. Ничто не выдавало в них пару, готовящуюся на дерзкое ограбление.

Они разделились еще на подходах к Альхамиру. Десятый двинулся в сторону задней части лавки, чтобы занять позицию у бочки. Тринадцатый же смешался с толпой на главной улице рынка. Ему нужно было дождаться сигнала и быть готовым ворваться в лавку в момент, когда Омар ее покинет.

Тринадцатый нашел себе укрытие в глубине ниши, где торговали глиняной посудой. Отсюда был виден вход в «Семь Печатей». Он присел на корточки, сделав вид, что завязывает ремешок на своей истонченной обуви. Его сердце билось ровно и громко. Он чувствовал каждый удар, отдававшийся в висках. Время замедлилось. Он видел, как муха ползет по теплому камню, как пылинки кружатся в столбе солнечного света. Он был сосредоточен, как хищник перед прыжком.

Он ждал. Солнце поднималось все выше, становясь безжалостным тираном. Толпа на рынке поредела, уступив жаре. Наступил час, когда город замирал в полуденном оцепенении.

Тринадцатый взглянул на солнце. Почти время. Он мысленно представил себе Десятого, который сейчас, затаившись в узком проходе, готовит свой «дымовый снаряд». Еще мгновение, и…

Внезапно дверь лавки «Семь Печатей» скрипнула и приоткрылась. На пороге появился старик Омар.

Сердце Тринадцатого на мгновение замерло. Не сейчас! Еще не время! Он вжался в тень, стараясь стать невидимым. Его мозг лихорадочно работал: почему Омар вышел? Он что-то заподозрил? План рушился, не успев начаться.

Но старик не выглядел встревоженным. Он был именно таким, каким его описывали: очень старым, сгорбленным, с бородой, которая словно бы пыталась скрыть его иссохшееся, покрытое морщинами лицо. Его руки, длинные и костлявые, с пальцами, похожими на корни древнего дерева, дрожали мелкой дрожью. Он был облачен в простые, но чистые одежды из небеленого льна. На его лице читалась не тревога, а легкое раздражение и сонная одурь.

Омар что-то пробормотал себе под нос, неразборчивое и сердитое, и, прищурившись от яркого света, сделал несколько шагов от двери. Он потянулся, с хрустом разминая кости спины, и его взгляд блуждал по почти пустынной улице. Казалось, он просто вышел подышать воздухом, чтобы разогнать дремоту, навеянную душной атмосферой его лавки.

«Идиот, – беззвучно выругался Тринадцатый. – Возвращайся внутрь».

Он не смел пошевелиться, боясь привлечь внимание. Каждая секунда ожидания была мучительной. Он мысленно представлял себе Десятого, замершего в щели между зданиями с его тлеющим трутом. Что он думает сейчас? Видит ли он Омара? Понял ли, что план под угрозой?

Казалось, прошла вечность. Наконец, старик, тяжело вздохнув, развернулся и, пошатываясь, скрылся за черным деревом двери. Послышался глухой стук тяжелого засова. Лавка снова закрылась.

Тринадцатый выдохнул, но расслабляться было рано. Теперь все зависело от точности. Он снова погрузился в состояние напряженного ожидания, сверяясь с положением солнца. Еще несколько минут.

И тут он уловил едва заметное изменение в воздухе. Слабый, едва уловимый запах гари. Не запах костра или печи, а чего-то едкого, химического. Это оно.

Почти сразу же с задней стороны лавки донесся приглушенный крик. Голос Омара, но теперь в нем не было сонливости – лишь испуг и ярость. Послышались звуки спешных шагов, скрип отпираемой задней двери.

«Сейчас».

Тринадцатый, как пружина, сорвался с места. Он не побежал, а ринулся к главному входу, оставаясь в тени навесов. Его босые ноги бесшумно несли его по горячему камню. Он оказался у двери через несколько сердечных сокращений.

Его пальцы нашли в складках пояса тонкую, гибкую пластинку закаленной стали – отмычку, которую он самолично выковал из обломка старой пилы. Он вставил ее в замочную скважину, стараясь дышать ровно. Замок был старым, сложным, но не современным. Он чувствовал его внутреннее устройство кончиками пальцев, представляя себе штифты, которые нужно было приподнять. Это был навык, отточенный до автоматизма.

Сверху, со стороны заднего двора, доносились возбужденные крики Омара и кого-то еще, вероятно, соседа. Они обнаружили дымящуюся бочку.

Щелк.

Тихий, но такой желанный звук. Тринадцатый толкнул дверь. Она бесшумно подалась внутрь. Он скользнул в полумрак лавки, как змея, и сразу же прикрыл дверь за собой.

Его обдало волной странных запахов. Пахло старым пергаментом, пылью веков, сушеными травами, воском, кожей и чем-то еще – металлическим, почти озонным. Свет едва проникал сквозь маленькие оконца, выхватывая из тьмы причудливые формы: стеллажи, доверху забитые свитками в кожаных футлярах, полки с древними артефактами непонятного назначения, стеклянные сосуды с заспиртованными существами, статуэтки богов с забытыми именами. Воздух был густым и неподвижным, словно сама история здесь сперлась в горле.

Не теряя ни секунды, Тринадцатый прокрался за массивный прилавок из темного дерева, заваленный лупами, весами и разобранными механизмами. Именно здесь, согласно его разведданным, должна была быть тайник. Он опустился на колени, и его пальцы заскользили по резным панелям в нижней части стола, ища незаметную глазу неровность, щель, выступ.

И он нашел ее. Маленькую, стилизованную под сучок, пуговицу из дерева. Он нажал на нее.

Раздался тихий щелчок, и одна из панелей отъехала в сторону, открыв неглубокую, но длинную нишу. Внутри, на бархатной подкладке, лежало несколько предметов. Несколько мешочков с монетами (его пальцы мгновенно оценили их вес), пара перстней с крупными камнями. И то, что он искал.

Свиток.

Он был не таким, как те, что лежали на полках. Он был меньше, свернут в узкий рулон и перевязан простой, но прочной черной нитью. Его кожаный футляр был темным, почти черным, и на ощупь казался неестественно холодным, будто высеченным из куска ночного неба. На нем не было никаких опознавательных знаков.

Тринадцатый, не раздумывая, схватил его. Холод кожуха проник сквозь кожу его ладони. Он сунул свиток за пазуху, прижав его к телу тугим ремнем, который всегда носил под рубахой. Его взгляд на мгновение задержался на мешочках с монетами. Искушение было велико. Но он помнил план. Свиток – вот цель. Остальное – лишний риск, лишний вес.

Он уже собирался закрыть нишу, когда снаружи, со стороны заднего двора, раздался новый, леденящий душу звук. Не крик Омара. А громкий, властный оклик, полный силы и угрозы.

– Старик! Что тут происходит?

Это был не голос торговца или соседа. Это был голос стражника.

План пошел наперекосяк. Патруль оказался ближе, чем они предполагали.

Тринадцатый в панике отшатнулся от прилавка, забыв закрыть тайник. Ему нужно было бежать. Сейчас же. Он метнулся к двери, приоткрыл ее на щелочку.

Улица все еще была пустынна. Но с задней стороны здания доносились уже не два, а несколько голосов. Слышались гневные вопросы, испуганные объяснения Омара.

И тут он услышал то, от чего кровь стыла в жилах. Голос Десятого. Высокий, полный отчаяния и ужаса.

– НЕТ! ОТПУСТИ!

Они поймали его. Они поймали Десятого.

Словно ошпаренный, Тринадцатый отпрянул от двери. Крик Десятого пронзил его насквозь, острое лезвие, вонзившееся прямо в мозг. Весь его безупречный план, вся холодная расчетливость мгновенно испарились, уступив место слепой, животной панике. Десятый. Они держат Десятого.

Он забыл про свиток, жгущий холодом у его груди. Он забыл про опасность. Единственной мыслью было – вырвать его, спасти.

Рванувшись к выходу, он снова приоткрыл дверь и выскользнул на улицу. Яркий солнечный свет ударил в глаза, ослепляя после полумрака лавки. Звуки с заднего двора доносились теперь отчетливо: грубый смех, угрозы, приглушенные всхлипы и короткие, отрывистые вскрики, которые издавал Десятый, когда его били.

Тринадцатый, прижимаясь к стенам, как тень, обогнал угол здания и заглянул в узкий проулок. Картина, которую он увидел, навсегда врезалась ему в память.

Десятый стоял на коленях, его светлые волосы были в пыли, а из разбитой губы текла струйка крови. Двое стражников в кожаных доспехах с эмблемой Сафара – скрещенными ятаганами над песчаной дюной – держали его с двух сторон. Третий, тот, что покрупнее и с лицом, изуродованным шрамом от виска до подбородка, стоял над ним, сняв перчатку.

– Ну что, крысенок, – сипло говорил он, ударяя Десятого по лицу. – Показать нам, где твой хвостатый друг? Или мы тебе поможем вспомнить?

– Я один… – выдохнул Десятый, его голос был прерывистым от боли и страха. – Я один… просто баловался…

– Баловался? – Стражник со шрамом грубо схватил его за волосы и задрал ему голову. – Поджечь имущество почтенного Омара – это у тебя баловство? Говори, где свиток? Старик уже все прошептал. Кто твой напарник?

Тринадцатый сжал кулаки. Его ноги сами по себе рванулись бы вперед, но остатки инстинкта самосохранения пригвоздили его к месту. Он был безоружен против троих опытных бойцов. Бросок на них был бы равносилен самоубийству.

В этот момент из задней двери лавки, отпихивая стражников, выбежал Омар. Его старческое лицо было искажено не страхом, а какой-то маниакальной яростью.

– Свиток! – кричал он, хватая стражника за рукав. – Черный свиток! Он должен быть там! Найдите его! Сафар… эмир Сафар уничтожит меня, если он пропадет! Он дороже всей этой лавки! Дороже моей жизни!

Стражник со шрамом с отвращением оттолкнул старика.

– Успокойся, червь! Мы найдем и твой свиток, и второго воришку. – Он снова повернулся к Десятому. – Последний шанс, отродье. Где он?

Десятый молчал, закрыв глаза. Его тело била мелкая дрожь, но он стиснул зубы. Он выполнял их уговор – молчать, что бы ни случилось.

Шрамоватый стражник выпрямился, и на его лице появилось жестокое понимание.

– Хорошо. Играешь в героя? Посмотрим, как ты будешь играть, когда останешься без своих быстрых ножек.

Он неторопливо вытащил из ножен на поясе короткий, тяжелый тесак. Лезвие блеснуло на солнце.

У Тринадцатого перехватило дыхание. Он понял намерение солдата. Это не была пустая угроза. В Мирасе, для беглого сироты, такие методы были в порядке вещей. Калечили часто и без лишних раздумий.

– НЕТ! – крикнул Тринадцатый, не в силах больше сдерживаться. Его крик прозвучал хрипло и отчаянно.

Все трое стражников и Омар резко обернулись в его сторону. На мгновение в их глазах застыло удивление, сменившееся торжеством хищника.

– А вот и второй голубок! – рыкнул шрамоватый. – Хватай его!

Но Тринадцатый уже не стоял на месте. Его крик был не просто всплеском эмоций – это был сознательный отвлекающий маневр. Пока все взгляды были прикованы к нему, он, словно выпущенная из лука стрела, рванулся не вперед, а назад, в сторону главной улицы.

Он бежал, не оглядываясь, вкладывая в каждый шаг всю свою ярость, боль и отчаяние. Он слышал за собой тяжелый топот и ругательства. Они бросились за ним, оставив Десятого с одним стражником.

«Я отвлеку их, – лихорадочно мыслил он, лавируя между редкими прохожими. – Отведу подальше. А потом вернусь за ним. Мы встретимся у цистерны. Все будет хорошо… должно быть хорошо…»

Это была наивная, детская надежда. Он знал улицы лучше, он был быстрее и ловчее. Через пять минут погони он уже не слышал за собой тяжелого дыхания преследователей. Он свернул в знакомый ему лабиринт тупиков и проходов, сделал крюк и, обливаясь холодным потом, пополз на крышу низкого сарая, откуда открывался вид на площадь Альхамира.

Он надеялся увидеть, что стражники, потеряв его, ушли, отпустив Десятого. Но то, что он увидел, заставило его сердце остановиться.

На площадь, ведя за собой толпу зевак, выходили те самые стражники. В центре этой процессии, с гордо поднятой головой, шел шрамоватый. А за ним… за ним волокли Десятого. Вернее, то, что от него осталось. Он не шел. Его тащили за руки, и за ним на пыльном камне оставались две кровавые полосы. Обе его ноги были обрублены по колено. Лицо было бледным, как мел, глаза закатились, оставив видны только белки. Он был в сознании, и его тело время от времени билось в беззвучной судороге.

Тринадцатый онемел. Он не мог издать ни звука. Он не мог пошевелиться. Он мог только смотреть, как его друга, его брата, волокут к деревянному помосту на середине площади, используемому для объявлений и… наказаний.

Шрамоватый стражник взошел на помост и повернулся к толпе.

– Смотрите и запоминайте! – проревел он. – Такова участь всех, кто посягает на собственность эмира Сафара! Вор №10 из «Приюта Милосердия» приговорен к высшей мере!