ПолЛЮЦИя, ЛЮЦИфер, РевоЛЮЦИя. Часть 2

Вместо нее, по какой-то дурной прихоти злого насмешника, пришла соседка.

«Да еще какая! Лучше бы Светлана Ивановна – с нею хоть как-то можно… Но с бабушкой Галей?!».

***

Пока колдовал над чайником, Галина Пантелеевна завела долгий разговор-воспоминание о тяжелой юности, жаловалась на мужиков, которые так скупы на ласку, столь милую женскому сердцу. А, тем временем, по-бабьи хмыкая и придыхая, посматривала на меня, и отводила безумные глаза, стесняясь, видимо, своих мыслей.

«Все идет к одному – обреченно думал я. – Она не сможет ослушаться дьявольского приказа! И сейчас между нами случиться, как тогда, с Настенькой. Даже хуже – она станет требовать окропленный зефир…

Ужас!

Что делать?».

– Подождите минутку, – я перебил соседку на полуслове. – В туалет забегу, а потом… будем чай пить.

Не ожидая ее согласия, я шмыгнул из кухни в прихожую, заскочил в туалет, закрыл дверь на задвижку.

– Я хочу… – зашептал, стараясь четко выговаривать слова, – чтобы соседка – бабушка Галина Пантелеевна – сейчас же ушла домой в добром здравии и трезвом уме! И чтобы забыла все навеянные желания в отношении меня, и наш нынешний разговор, и причину, по которой пекла этот торт. И зефир… Такова моя воля. Пусть будет так!

Перевел дыхание, про себя повторяя сказанное.

«Вроде ничего не упустил».

Через стенку услышал беспокойное ворошение на кухне: бабушка начинала действовать.

«Только бы не разделась!

Она сама не знает, что творит!

Где же тот чертов Знак?».

– Такова моя воля! Пусть будет так! – повторил для надежности.

В канализационном стояке зашумело, забулькало. Сосед сверху спустил воду.

«Знак!».

Я сосчитал до десяти, прислушался к звукам на кухне.

Ворошение притихло.

***

Осторожничая, возвратился к Галине Пантелеевне.

Бабушка сидела там же, опустила голову: понурая, уставшая.

Она подняла тревожные глаза. Непонимающе посмотрела на меня, на торт.

– Идите домой.

– Да-да-да… – пробубнила соседка, будто не понимая, зачем приходила.

– И торт заберите. – Я взял со стола торт, подал Галине Пантелеевне. – Вы его испекли для Анькиных деток со второго этажа. Мне приносили лишь показать.

– Спасибо, – она осторожно взяла торт.

***

Я проводил соседку на лестничную площадку. Закрыл входную дверь на замок. Обессилено присел на тумбочку в прихожей.

На улице стремительно темнело. Глянул на часы – семь вечера.

«Это сколько же мы с бабой Галиной свиданьичали, если пришла она после обеда?».

Настроение было ужасное. Да еще верхний коренной зуб разболелся.

«Вера не звонила.

Значит, не придет.

И потому не стоит продолжать этот бестолковый вечер».

Приплелся на кухню, где еще стоял соседкин запах.

Сгреб «рошеновский» кулек, выбросил в мусор.

«Хорошо, обошлось…».

Представив, что могло произойти, истерично хохотнул.

Допил остывший чай, закусывая приготовленными для Веры бутербродами.

Пошел в комнату, не раздеваясь, не выключая верхнюю лампу, рухнул на диван.

Ныл зуб. Тело била мелкая дрожь от усталости, разочарования и безверия.

«Без Веры я…».

Глава двадцать седьмая

Ночь с 9 на 10 ноября 2013 года.

***

Проснулся от ощущения, что за мною наблюдают.

В комнате стоял запах дорогого одеколона – мерзкий запах чужого самца на моей территории. Не в мою пользу запах.

– Привет, – ласково проворковал гость.

– Пошел вон!

– Зачем же так?

Я привстал на локте. Хмуро глянул на довольную физиономию…

В кресле сидел Ретт Баттлер из «Унесенных ветром».

– А какой ты на самом деле?

– Всякий, – серьезно ответил Велиал. – У меня нет тела в привычном смысле. Я – энергия. И потому разный, в зависимости от обстоятельств. Но точно не такой, каким изображен на картинках в Интернете.

– А почему именно Кларк Гейбл?

– Потому, что в твоем понимании так должен выглядеть роковой искуситель. И не только в твоем… – Велиал дружелюбно посмотрел на меня. – Ладно, не обижайся за бабушку.

– Да пошел ты!

От воспоминания вчерашнего происшествия горячая волна залила щеки, иголочками обиды укололо сердце.

– Ты сам виноват.

– Я? Виноват?

«Он еще издевается!».

***

– Да, сам виноват, – сказал Велиал, утвердительно качнул головой. – Я хотел тебе преподать урок. Вот смотри.

Велиал небрежно взмахнул рукой.

На тыльной стенке комнаты возникло объемное изображение: в синем вечернем сумраке, расцвеченном сполохами автомобильных фар, меж редких прохожих бредет сгорбленный мужчина; в одной руке держит пакет с продуктами, в другой – бумажный кулечек с зефиром. Это был позавчерашний я.

«…Вера любит зефир… зефир со сливками…».

Это были мысли ТОГО меня, которые озвучивались моим же голосом, однако ТЕМ моим голосом, будто записанным на диктофон, не похожем на настоящий.

«…когда она придет, и придет ли вообще… расстались глупо… не позвонила ни разу… возможно, забыла …».

«Выходит, он может ТАК прокручивать ЛЮБУЮ мою мысль?!».

– Могу, – в голос недовольно сказал Велиал, – если в том будет надобность. Лучше смотри, не отвлекайся.

Я опять уставился на стенку, в овальном проеме которой ожил позавчерашний вечер со мною в главной роли.

«…если не придет, то вино придется пить самому… лучше бы она пришла… за пару дней зефир усохнет, станет не вкусным…».

– А теперь смотри и слушай внимательно! – заметил Велиал.

«… если Вера не придет, то сам есть зефир не стану… отдам бабке Галине с четвертого этажа – пусть старушка порадуется… не смогу я в одиночестве, он для двоих… так за нею скучил, и так ее хочу… я хочу, чтобы завтра она пришла ко мне кушать зефир со сливками… такова моя воля… пусть будет так!..».

Нескладный мужчина в проеме стены, бывший мною позавчерашним, споткнулся. Перехватил в другую руку бумажный кулечек с зефиром, расстегнул сумку.

Изображение смазалось, растаяло.

– Понял свою ошибку? – спросил Велиал.

Я отрицающее качнул головой. Пораженный возможностью слышать свои вчерашние мысли, я совсем не следил за их смыслом.

– А зря, – разочарованно сказал Велиал. – По земной логике все последующие местоимения относятся к объекту или предмету, который ты назвал последним. А поскольку после Веры ты назвал бабушку Галину, то получилось, что «ждал» и «хотел» ты именно ее, соответственно и желание твое распространилось на соседку. Она и пришла на второй день, как ты загадывал. Иной вопрос, какими методами удалось осуществить эту твою прихоть… – Велиал хмыкнул, – но ты получил, чего хотел.

– Спасибо, – обижено сказал я. – Было очень поучительно.

– Вот именно. В дальнейшем четко формулируй свои желания. Механизм реализации, конечно, принимает к сведению мыслеформы, но главное – слова. Даже если они не произнесены вслух.

Велиал хлопнул ладонями о колени, поднялся с кресла.

«Вылитый Ретт Батлер.

Ему бы ведьмочку молодую, в образе Скарлет».

– Все может быть… Ладно, пойду. Накопилось много дел, и все они требуют моего вмешательства. А ты не тяни со своей личной жизнью. Скоро наступят веселые времена. Не забыл о нашем уговоре?

Глава двадцать восьмая

10 ноября 2013 года, воскресенье

***

Об уговоре я забыл.

Не хотел о нем помнить.

Не было мне дела до уговора, и до того, каким образом окончательно потеряю людское обличие. Это будет потом. А сейчас…

Сейчас, разбуженный Велиалом и обиженный на весь мир, я тупо смотрел в сумрачное холодное пространство комнаты, и думал, как они меня достали!

Я злился на Веру. Даже ненавидел.

«Это все она! Если бы не она…

Сколько прошло после первого Велиалового посещения? Уже не помню.

Где-то в первой декаде октября он мне приснился. Почти месяц.

Нужно было вести дневник. Я чувствовал, что жизнь моя круто изменится. Хотел вести, даже тетрадку присмотрел, но руки не дошли.

А жаль. За этот месяц столько событий произошло – больше, чем во всей предыдущей жизни. И все из-за Веры!

Если бы не она, вряд ли бы загадал первое ЖЕЛАНИЕ.

Не будь раздражителя с книгой в руках, тот сон растаял, и до вечера я бы не вспомнил о ночном визитере. А если бы вспомнил, то постарался забыть.

Если бы не Вера…

Дура малолетняя!

Почему она сразу меня не отшила? Почему дала повод? Почему я повелся?».

Так я терзался до позднего ноябрьского утра.

Я злился на Веру за свои грехи. Злился на себя, на весь мир.

Я больше не хотел ее видеть!

«Если позвонит – так и скажу. Пусть проваливает и живет своей интересной жизнью».

На том и заснул, укутав голову одеялом – в комнате совсем рассвело.

***

Разбудил телефонный звонок.

– К вам сегодня можно? – Верин голос был тихий, плачущий.

Вспомнил ночные терзания: как хотел оттолкнуть ее, как злился.

«Да пошла она!».

Но что-то случилось.

Я чувствовал.

***

Общение с Велиалом способствовало обретению многих умений, о которых я раньше и не думал, поскольку не знал, что они возможны.

В последнее время я очень тонко почувствовал эмоции людей. От людского недовольства или раздражения, которые воспринимались как грязно-коричневые волны, меня коробило. Я проникался состоянием ближнего, и ничего не мог поделать.

Даже как-то Велиала об этом спросил. Ответ пришел сразу. Демон принялся шелестеть слышимым лишь мне шепотком, что путь Люцифера – путь постижения и знания; того знания, в котором много печали.

И еще: эта повышенная чувствительность к людскому состоянию – один из многих инструментов, которым наделяются слуги Лучезарного для достойного служения.

Потому все чувствительности и экстрасенсорные способности, которые неожиданным образом открываются у простых смертных – вовсе не от Бога. Создателю не нужно, чтобы человек много знал; лучше бы знал поменьше, безропотно трудился, принимал свою судьбу и безоглядно верил проповедям священников. А если уж открывается в нем необыкновенное…

Одним словом, я постепенно становился полубесом. Благо, ввиду известных событий, мое общение с людьми было ограничено.

Не представляю, если бы сейчас пришлось каждое утро ходить на работу, а перед этим ездить в общественном транспорте. От концентрированной агрессии не выспавшихся ближних, меня бы хватил инсульт, но перед этим, зачерпнув их раздражения, и удесятерив, я бы сильно проредил их ряды. Нельзя мне меж людей.

***

В трубке раздавалось нетерпеливое дыхание. Вера ждала.

– Приходи, – сказал я.

– Уже подумала, что вы не согласитесь, – удивленно и чуть обиженно сказала Вера. – Что-то долго решали.

– Нет. Все нормально. Конечно, приходи. У тебя проблемы?

– Потом, – отрезала Вера и положила трубку.

– Потом… – зло передразнил я.

«Узнаю, что у нее стряслось – и пусть уходит».

Глава двадцать девятая

Вечер, 10 ноября 2013 года, воскресенье

***

Вера пришла около семи вечера.

Пришла взбалмошная и несчастная: куртка расстегнута, волосы растрепаны, на щеках нездоровый румянец. В руках держала походный чемодан. Синие джинсы по колено мокрые. Глаза насуплено сверкали.

Я прикрыл входные двери. Помог снять куртку.

Она зашла в комнату, плюхнулась на диван. По-домашнему подобрала под себя ноги, пачкая покрывало и джинсы на бедрах.

Хмуро уставилась на меня из-под мокрой челки.

– Что случилось? – спросил я.

Такою расстроенной и несчастной Веры еще не видел.

Нежность и жалость теплой волною заполонили сердце.

«Не жалеть! Все мои беды из-за нее!».

– Я поссорилась с парнем, – ответила Вера.

– Ах, ты поссорилась с парнем… – облегченно вздохнул я. Но тут же злая ревность сжала сердце. – Он у тебя, оказывается, был?

Вера шмыгнула носом.

«Все это время у нее был парень. Она с ним встречалась, целовалась, возможно… А потом приходила ко мне».

«После загаданных тобою Желаний приходила…» – прошелестел за спиной Велиалов голос.

«Не всегда…».

Я обернулся. За спиной никого не было.

Однако не проходило чувство присутствия Велиала.

«Он все видит и слышит. Даже может записывать изображение.

Пусть записывает!

Он пенял мне нерешительностью – пусть любуется!

Я сейчас!..

Вера не знает, что я чудовище – пусть узнает.

У меня как раз подходящее настроение».

***

– Я не загадывал. Она сама пришла, – сказал еле слышно, чтобы убедиться в правильности задуманного.

– А с кем мне приходить? – недоуменно спросила Вера.

– Почему вы поссорились? – спросил я вместо ответа.

Вера недовольно насупилась.

– Он догадался, что у меня КТО-ТО есть кроме него, – чуть погодя сказала Вера. – Почувствовал… А он гордый, поехал к моим родственникам, у которых живу, наговорил ерунды.

– Правды?

– Ну да, правды… С преувеличением и домыслами. Только ту правду никому знать не нужно! Родственники маме позвонили, та уже мне – раскричалась, что не ожидала… Да я сама не ожидала. У нас с Женей, вроде, серьезно.

– Это как?

– Он на мне жениться собирался.

– Ты же говорила, что он мажор, и все такое, и между вами ничего нет.

– А что мне было говорить чужому дядьке?

– Зачем же тогда приходила?

– Но вы же ХОТЕЛИ, что бы я пришла! – Вера подняла недовольные глаза, посмотрела на меня, как на ребенка, который не понимает прописных истин.

– А у тебя своей головы нет?

***

– Чего вы ко мне пристали?! – Вера нарушила молчанку, расценив мой угрюмый вид на свой лад. – Я поссорилась с парнем, поссорилась с родственниками. Мне некуда больше идти в этом городе. Я пришла, чтобы вы меня пожалели.

– Пожалею. Встань с дивана.

– Зачем? – удивленно спросила Вера.

Выпростала ноги, опустила на пол, но подниматься не спешила.

Почувствовал, как недавнее Верино уныние сменяется интересом.

– Стань посреди комнаты, – сказал я.

Я уже знал, что сделаю. Пусть Велиал порадуется.

«Заодно проверим серьезность Вериных намерений: если заупрямиться, уйдет – догонять не стану».

Вера удивилась моей перемене, но не спорила.

Соскочила с дивана, стала посреди захламленной комнаты, определяя равноудаленное пространство между столом, диваном и шкафом.

Я прикрыл комнатные двери, демонстративно защелкнул, будто отрезая путь к отступлению.

Вера глянула на меня из-под челки. Щеки зарумянились.

Вера принимала игру.

***

В напряженной тишине, сохраняемой закупоренными на зиму окнами, я почувствовал, как вздрогнуло ее дыхание.

Почувствовал, как заключенное в четырех стенах пространство наполняется эмоциями страха, азарта, какого-то неодолимого, необъяснимого желания.

Новооткрытым бесовским чутьем я чувствовал, как ее сознание еще противиться, предполагая, что сейчас произойдет, но тело уже откликнулось, запуская вселенский механизм предвкушения, сладко млея, наполняя набухающий цветок липким нектаром.

***

Я смотрел на стоявшую посреди комнаты девушку, и думал, что с нею сейчас сделаю.

Мне вспомнилось видение из недавнего сна: Вера и суккубы. Мне хотелось, что это происходило на самом деле.

Я подошел, не отводя намагниченных глаз от хрупкой фигурки.

– Ты – моя! – еле слышно прошептал я, чувствуя, как за левым плечом хмыкнул Велиал.

Глава тридцатая

Вечер, 10 ноября 2013 года, воскресенье

(продолжение)

***

Взгляд уцепился за отражения в зеркале: мое и Верино.

Ее отражение было укутано красно-розовыми туманом, с прожилками желтого и фиолетового, моя же аура мерцала карминно-красным и грязно-коричневым по краях.

«У нее интерес и легкое желание, – отметил я. – У меня неприкрытая похоть».

Это мне казалось или было наяву?

Я не мог ответить. Как и не мог сказать, наяву ли происходит эта скабрезная фантасмагория.

«А если это полуявь-полусон, то и дозволено в ней много больше, чем в реальности, лишенной раздвоения».

***

Пьянея от надуманной вседозволенности, я подступил к Вере. Бесцеремонно ухватил за край свитерка, поддел, запустил руки к горячим, пульсирующим в такт сердечка, грудкам. Коснулся набухших жемчужин сосочков, ущипнул.

– А-ай! – пискнула Вера, но не отстранилась.

Еще раз ущипнул, прокрутил меж пальцами: девушка, дернулась, ухватила меня за запястья.

– Не трогай! – отбросил ее руки.

«Откуда это во мне? Почему я так думаю? Почему делаю?

Я страшный человек! НЕЧЕЛОВЕК! Я – чудовище…

Я и убить смогу, если возникнет такая необходимость. Уже проверял.

А, вот Веру, например, смог бы убить?

Прямо здесь и сейчас, своими руками, а не с помощью ЖЕЛАНИЯ?..».

***

Девушка, вероятно, почувствовала мои мысли. Убрала руки за спину, опустила голову.

Ее аура в зеркале пошла сине-серой рябью.

«Она боится. Но… ей ЭТО нравиться!

Она заодно с Велиалом?

И как же я раньше…»

От неожиданной догадки я зло прищурился, посмотрел на покорную фигурку, пунцовые щечки, сбитое дыхание.

«Что ж, вполне-вполне…».

Я подхватил край свитера, принялся медленно закатывать под мышки, под самую шейку, открывая грудь.

Чуть отступил, залюбовался белеющими конусами, оттененными еще сохранившимся летним загаром: с маленькими пупырчатыми ареолами, с камушками сосочков в навершии, отмеченных сплюснутыми дырочками.

– Как зовут твоего парня?

Вера подняла глаза, будто выныривая из дремы.

Дернула рукой, пытаясь откатить свитер.

– Стоять! Опусти руки.

Опустила, замерла.

– Какого? – хрипло шепнула.

– За которого замуж собралась?

– Женя. Евгений. Я же говорила…

– Он тебя любит?

– Да… Наверное.

– А ты его?

Вера отрицательно качнула головой.

– Он тебя ТАКОЙ видел?

– Нет?

– Кто тебя такой видел?

– Никто.

– Совсем никто?

– Ты…

– А так?

Я запустил пальцы за резинку брюк, сдернул одним рывком до колен. Потом и трусики в голубеньких легкомысленных цветочках.

Вера рефлекторно сжала колени, присела, подхватывая скатанные джинсы.

– Стань, как стояла!

Девушка затравлено глянула, вздохнула, но послушалась. Распрямилась, прикрывшись ладошками.

– Руки убери!

Убрала, еще больше краснея.

***

Я подошел к Вере, цапнул рукой курчавый горячий бугорок между ног, сжал в горсти.

Еще раз сжал, и еще – сильно, властно.

– Ай! Мне больно!

Девушка вздрогнула, качнулась, прерывисто вздохнула, но не отстранилась, исступленно отдаваясь на волю моих нахальных рук.

Продолжая тискать ее, продавил указательным пальцем меж влажных лепестков, в горячую липкую глубину до первой… до второй фаланги.

Вера заурчала, чуть просела, разводя ноги, стреноженные слоеной скаткой джинсов.

Подняла глаза:

– Что ты со мной де… – выдохнула.

– То, что заслужила!

Надавил свободной рукой на хрупкое плечико, опуская ее на колени и выдергивая влажный палец.

Слизнул с пальца терпкую амброзию, произведенную заповедными глубинами моей преклонившейся гордячки, сунул и ей в рот. Вера покорно принялась обсасывать палец, покусывая дрожащими зубами.

– У тебя БЫЛО этим летом? – шепнул, умирая от любви-ревности, от обожания, от извращенного желания, чтобы у нее с кем-то БЫЛО, почти воочию представляя, как ее распинают на скамейке у подъезда, в парке на траве, в душистом стогу сена… Как она сосет на пыльном чердаке, стоя коленями в птичьем помете…

Вера повертела головкой, не отпуская пальца.

Я знал, что она беззвучно врала, но какое мне дело до ее вранья.

«Я сам вру! Я враль и сволочь!.. И плевать я хотел на унылых праведников!».

***

– Я тебя никому не отдам… – сказал, опускаясь возле нее на колени.

Отобрал обласканный палец, впился в слюнявые дрожащие губы долгим поцелуем, чувствуя на шевелящемся язычке солоноватый нерастворенный вкус.

Прижал, почти переламывая тоненькое тело, толкнул на неметеный пол.

Сорвал джинсы, затем трусики.

Разъял дрожащие колени.

Зарылся головой меж раскинутых ног, чувствую щеками жар ее бедер, погружаясь языком в липкую пахучую глубину.

Глава тридцать первая

Вечер и ночь с 10 на 11 ноября 2013 года,

с воскресенья на понедельник

***

На диван мы так и не перешли – грязный ковер служил пристанищем нашей любви.

***

Вера лежала на спине, распахнув колени. Я пыхтел, тужился, подзадоривал себя, что вот, в этот самый миг я в ней, как давно хотел.

«Она стояла у остановки с книгою в руках, и в троллейбусе – недоступная, гордая, умно морщила лобик…

А теперь я в ней, и могу щипать, и чувствовать ее горячий лобок своим, занемевшим, и чувствовать ее девичий запах».

***

Очередной раз, закончив фугу, мы, не в силах разъединиться, оставляли размягченного приапа в горячей уютной неволе.

Пребывая одним целым, отдышавшись и возвратившись из мира ощущений в материальный мир, мы вновь целовали друг друга.

От Вериного горячего дыхания у ключицы, шевеления ее влажных губ на шее и за ухом, вылизывания моих грудей, нежного покусывания сосков, сгоревший Феникс воскресал, наливался упругой силой, и все начиналось сначала.

Не разъединяясь, мы умудрялись менять позы, спасая девичью спинку от шершавого полового покрытия, терзавшего трением-качанием нежную кожу распластанного Ангела.

***

Первой благоразумие проявила Вера. Она решительно поднялась с пола, раскатала свитерок и села на диван.

Я перебрался к ней, обессилено прислонился, растворяясь в сладкой неге.

– Вы больной… – сказала Вера, прижимаясь ко мне плечом.

– Это вопрос или диагноз?

– Это констатация. Вы сдвинутый…

– Да. Любовью к тебе. Вернее – желанием. Я тебя постоянно ХОЧУ. Это хроническое.

– Вам так хотелось меня помучить? Вам это было приятно?

– Не-зна-ю…

Я, и в правду, не знал.

Недавняя злость на Веру прошла. Подозрения в пособничестве Велиалу казались глупостью.

«Не может эта податливая и горячая прелесть быть ведьмочкой – это противоречит законам Гармонии.

Не может божественно-красивое и совершенное быть Злом.

Не может уродливое нести Добро».

***

– Я не хочу уходить, – сказала Вера, разбавляя сладкое забытье.

– Даже после того, что произошло?

– Даже… – она потянулась.

– Я тоже не хочу, чтобы ты уходила. Оставайся.

– А можно?

– Я же сказал. Можешь навсегда.

– Где-то читала, что «навсегда» и «никогда» – страшные слова. Изначально не правильные. Нельзя их употреблять. Они лгут…

– Может быть, – блаженно проворковал я, поглаживая липкий, истерзанный бархат между ее ног. – В жизни много страшного и неправильного, чего делать не следует. Вот, например, мы с тобой сейчас лежим голые, липкие, пахнем потом и спермой. Я трогаю тебя за самое сокровенное, за что ЧУЖИМ дядькам трогать категорически нельзя. А перед этим мы жестко трахались, нам чешутся и щемят натруженные места. При этом, мы не состоим в браке, ни по гражданским, ни по церковным законам. И если бы сейчас нас увидели твои родители, то… ну, ты представляешь, что было бы. А перед этим… Мы многое делали перед этим, чего делать не принято. Само твое пребывание здесь со мною – страшное и неправильное. Тебе семнадцать, мне – сорок пять. Я старше тебя больше, чем в два раза. Я старше твоей матери и отца! Но мы же ЕСТЬ здесь и сейчас. И небо не упало нам на голову, и земля не разверзлась под ногами. Значит – МОЖЕТ ТАКОЕ БЫТЬ. Как и слово – НАВСЕГДА. Таким образом – оставайся навсегда.