Свобода

– А раз я делаю такие вещи, противозаконные, то вы просто обязаны и меня принять в команду. А, Иван Владимирович?

– Успокойся, Саша. Скажи, сможешь?

– Да, попробую. Доступ у меня есть, только он мне не нужен, сами понимаете. Залезу я с далекого боку, будет системный сбой какой-нибудь. Я снесу штук тридцать ориентировок, чтобы на глаза не попалось. Сколько там еще разбираться будут? Но, чтобы они не начали глубоко копать, – я же не бог, в конце концов, – я сам все и верну дня через три-четыре. Предупредите их. Пойдет?

– У тебя получится?

– Иван Владимирович, когда я вас подводил? Дайте мне пару часов, я перезвоню.

– Договорились!

Александр, как и обещал, убрал Марию Данченко из базы разыскиваемых преступников и перезвонил Шоцкому.

– Все сделано, товарищ полковник!

– Спасибо, Саша. У тебя есть для меня что-нибудь?

– Извините, пока нет, руки не доходят. Я тут столько черной работы выполняю, не относящейся к моим обязанностям. А еще, я кое-что заметил…

– За тобой следят?

– Вас не проведешь, Иван Владимирович! Уверен, они хотят засечь мою связь с вами. Похоже, это и есть та причина, по которой меня тут держат. Хотя, кто его знает, я, вроде, так убедительно сыграл свое презрение к вам.

– Не стоит никому доверять.

– Это понятно.

– Будь осторожней.

– Разумеется, главное, чтобы мы с вами закончили игру до того, как меня вытурят. Обидно будет.

– Будем надеяться на то, что ты сам их вытуришь.

– Спасибо за ваше мнение.

– Кстати, а что касается меня?

– Уверен, что следят каким-то образом, только это не я.

– Понятно, ладно, все, звони, когда можешь.

– Договорились. Держитесь там.

Утром следующего дня Шоцкий сидел в кабинете своего руководителя.

– Хорошо о тебе отзывались наши коллеги, Иван Владимирович. Говорят, умудрился ты проникнуть в такие дебри, куда без особых навыков да соответствующей поддержки ни один из них не доберется. Надеюсь, ты там не успел никому из конторы дорогу перебежать?

– Никак нет, товарищ генерал.

– Что ж, похвально, похвально. Виды на тебя у них. Хотят с тобой поработать, оставив тебя здесь. Я согласился. Не сейчас, через месяц, другой, сейчас тебе отпуск нужен. Они настаивали, я не шучу. Ты им все передал, насколько мне доложили?

– Так точно.

– Ну и славненько. Да и тут ты перед отправкой все подчистил.

– Всего подчистить нельзя, товарищ генерал.

– Понимаю, понимаю тебя. Что Кротов?

– Я не смог его отыскать, – невозмутимо ответил Шоцкий, – вечером вышел из номера и не вернулся. Делом занялись коллеги.

– Да я знаю. У тебя нет предположений?

– Ничего особенного за ним не замечал. Все, как обычно?

– Загулял?

– На него не похоже. Ищем. Вернее, ищут.

– Это может быть связано с вашим расследованием?

– Исключено. Никакой связи ни с преступниками, ни с чем-то, к чему они могли иметь отношения, у него не было. Я не мог! – у меня не было, а у него и подавно. Да, и тем более, без моего ведома? Нет, тут что-то другое. Что – ума не приложу. Я же с ним раньше не работал.

– Ну да, ну да, – задумчиво побормотал генерал, – мы начали свое расследование, внутреннее, параллельно с конторским, они в курсе. Мало ли что всплывет.

– Ясно.

– Ты не лезь. Не твоя забота. Отдохни и возвращайся в строй. И в наш, и в помощь коллегам. Есть еще кое-что…

– Слушаю, товарищ генерал?

– Нет, не могу сказать. Это свыше, или от них пришло… но… Ты не переживай.

– Простите, товарищ генерал?

– Ступай, Иван Владимирович, ступай. Приберись в кабинете, и езжай куда-нибудь, куда глаза глядят, отдохни.

– Есть, товарищ генерал.

– И заявление на отпуск не забудь написать!

Отнеся заявление на отпуск в отдел кадров, Шоцкий вернулся к себе в кабинет. Порядок везде был идеальный. Проверив стол, тумбочки, шкафы, сейф, он кинул взгляд на окно, на стены, потолок, встал по стойке смирно, щелкнул каблуками, развернулся и вышел из кабинета.

– Иван Владимирович, – расслышал он возле себя.

– Да, – обернулся он на голос.

Рядом, по обе руки от него стояли двое рослых молодых людей в форме.

– Пройдемте, пожалуйста, с нами.

– Прошу прощения, – несколько удивившись, проговорил Шоцкий.

– Извините, товарищ полковник, приказ.

Дверь тяжело захлопнулась, скрипнул замок, и наступила тишина. Камера была довольно-таки ухоженной, пол чистый, раковина и унитаз недавно были вымыты. Квадрат окна, перечеркнутый решеткой, зиял под самым потолком. Кровать, прикрученная к стене, была единственным украшением помещения. Постельного белья не было.

Шоцкий несколько раз прошелся по камере, попытался дотянуться до окна, проверил, есть ли вода в кране, после чего, снял пиджак, превратив его в подушку, и улегся на кровать.

– Что ж, вот я и в отпуске, – прошептал он. – Что это означает? Что из предполагаемых вариантов это может быть? И что от меня хотят? И кто от меня что-то хочет? И хотят ли от меня что-то?

Он вспомнил о Вратаре, которого повесели в камере вскоре после его посещения.

«Хотели бы от меня избавиться, я бы был на месте Кротова. Нет, тут что-то другое. Что-то им от меня нужно. И нужно им, тем, а не моим. О таком отпуске говорил Кравчук?»

Иван Владимирович закинул руки за голову и закрыл глаза. Спать он не собирался, да и думать о чем-то у него не было ни малейшего желания. Просто, просто, он понял, что устал и ничего не хочет. Мысли, не имеющие никакой последовательности, путались в его голове, представляя скорее разного характера образы последних лиц и событий. Он впал в дрему.

Часа через три скрипнул замок. Шоцкий поднял голову. В камеру быстрыми шагами забежал невысокий мужчина лет семидесяти, как подумалось Шоцкому, абсолютно лысый, в очках с толстыми линзами. Он скрепя об пол, втащил в камеру стул и поставил напротив кровати Шоцкого. Дверь заперли снаружи.

– Вы позволите, Иван Владимирович? – скромно спросил тот.

– С кем имею честь?

– Степан Алексеевич я.

– Вы будете меня инструктировать относительно отпуска? Предложите путевки от отдела кадров?

– Меня предупредили о том, что вы напрочь лишены намеков на наличия чувства юмора. Приятно быть обманутым. Я не из вашего ведомства.

– Чьих будете?

– Иван Владимирович, если вы спрашиваете о ФСБ, то к ним мы имеем некое отношение, равно как и к ряду иных ведомств, оказывающих нам помощь в некоторых порой скользких моментах нашей деятельности.

– Вы… – начал Шоцкий.

– Я не назову вам мое ведомство, вы уже это поняли, – быстро проговорил Степан Алексеевич.

– Что вы хотите от меня? – Шоцкий, до того момента продолжавший лежать на кровати, сел напротив гостя.

– Я уверен, вы догадываетесь о цели моего визита, – сказал Степан Алексеевич.

– Я даже не знаю, кто вы, – отозвался Шоцкий.

– Речь идет о «Черных псах», как их окрестили наши зарубежные коллеги.

– Опять?

– Вопрос намного серьезней, чем вам кажется, Иван Владимирович.

– Степан Алексеевич, серьезность этого вопроса, я полагаю, связана с тем, что ответа на него у вас нет.

– Вы правы, тут мне скрывать нечего, – согласился Степан Алексеевич. – Это может напоминать знаменитые американские сериалы о расследовании дел, связанных с пришельцами или иными необъяснимыми явлениями.

– Так бы и сказали: необъяснимыми явлениями, почему вы выделили пришельцев?

– Ну, как, почему? – Степан Алексеевич сухо рассмеялся, – потому, что их следы мы обнаруживаем на нашей планете.

– Какие следы?

– Тайники, вы же знаете об этом.

– Знаю о тайниках, но не вижу повода задумываться о пришельцах.

– А я говорю не о пришельцах с других планет. Речь идет о параллельных мирах.

– Вы из научно-фантастического ведомства? – серьезно спросил Шоцкий.

– Понимаю ваш скептицизм. Да, я имею отношение к научному сообществу.

– Вы занимаетесь квантовой физикой? – поинтересовался полковник.

Степан Алексеевич рассмеялся.

– Это вы от Кравчука набрались? Ни одни они пытаются смять время с пространством, ну, или развернуть его – я далек от этого. К тому же, как вы можете понять, далеко не все научные открытия способны стать достоянием масс. И прогресс нужно держать под жестким контролем. Но, я не об этом. Физика пока не способна объяснить. Много чего она не способна объяснить, к нашему сожалению.

– А вы на что опираетесь?

– В первую очередь, конечно, на физику. – Степан Алексеевич рассмеялся. – Но, есть еще нечто, о чем я не буду вам говорить, поскольку, это всего лишь гипотеза, гипотезы, так скажем. Плюс долгие наблюдения, сбор информации, и так далее.

– У вашей науки есть название?

– Это не наука.

– Вы меня интригуете, Степан Алексеевич, я уже заблудился, несмотря на то, что вы мне еще ничего не сказали.

– Я и не скажу чего-то такого, во что вы будете способны поверить.

– Тогда зачем вы здесь?

– Хочу привлечь вас к разгадке тайны.

Шоцкий вздохнул, вспомнив слова Кравчука об использовании.

– Понимаете, если бы можно было объединить физику с психологией и социологией в одно целое, неразрывно связанное, то… да еще астрономию…

– Вы бы смогли превратить стены этой камеры в золото? – прервал Шоцкий.

– Я никогда не ожидаю даже признака понимания в людях, с которыми начинаю беседу такого рода, – признался Степан Алексеевич.

– А все ваши беседы проходят в «такого рода» кабинетах?

– Простите, Иван Владимирович, это не моя сфера ответственности. Соответствующие органы посчитали, что это придаст вам должного импульса.

– К чему?

– К попытке понять.

– То, чего понять нельзя.

– Знаете, Иван Владимирович, я вижу, что вы не расположены к беседе, особенно, принимая во внимание ваше текущее положение, о чем меня, уверяю вас, не предупредили. Тем не менее, разрешите перейти к изложению ряда предположений, основанных на некоторых фактах. Не углубляясь в подробности. Прошу вас, примите пока все в сухой форме, без пространных объяснений, и уж, тем более, без каких либо доказательств. Вы позволите? Да, надеюсь, учитывая полученную мной информацию о вас, вы сможете даже что-то для себя понять. Что вы поймете, можете мне не говорить, – это требует довольно-таки длительного осмысления.

Шоцкий ухмыльнулся, исподлобья глядя на своего посетителя.

– В сухой форме, без объяснений и доказательств? – спросил он. – Интересный подход. Что ж, я же не могу вам возразить или опротестовать ваше намерение.

– Вы позволите, значит?

– Как вам будет угодно.

– Вы удивитесь, насколько я буду краток. Вам нужно будет лишь включить воображение, насколько это будет возможно. Это только для некой картинки, поскольку понять у вас все равно не получиться.

– Да начинайте уже! Что вы меня уговариваете, как будто я намереваюсь вас вышвырнуть за дверь за то, что вы заставляете меня купить у вас брошюры о том, как удобнее и дешевле попасть в рай.

– Что ж. Я начну.

– Весь во внимании.

– Представьте, что кроме нашего с вами мира, существует еще миры, мало чем отличающиеся от нашего. Какие-то из них более развиты, какие-то менее, какой-то ушел далеко от нас по развитию, какой-то прибывает на этапе первобытнообщинного строя. Но все они мир наш, за исключением ряда нюансов, порой незаметных, порой значительно выделяющихся. Почему имеется предположение? За долгую историю человечества, или краткую – все относительно – происходил обмен представителями каждого из миров. Настолько мизерный, что этого никто не замечал, или не позволяли замечать – все зависело от обстоятельств. Как это происходило и происходит, нам не известно. Происходит это или нет – не доказано, но информация в стадии изучения. Следы сквозящих миров, как их принялись называть, на нашей земле, это, к примеру, известные вам тайники.

– Эти тайники не похожи на иноземные, вернее… ну, вы поняли, – вставил Шоцкий, – скорее это закладки воров или секретных агентов, как в кино.

– Эти закладки, как вы выразились, имеют место быть по всему миру, а справочники не имеют языка.

– Что вы имеете в виду?

– Та тетрадь, что попала к вам от Вратаря, – да, я это знаю, – написана, как вам показалось, на русском языке. На самом деле это не так. Это универсальный язык. Не пытайтесь понять. Не пытайтесь понять не это, не то, о чем я вам рассказал только что. Как это происходит, мы не знаем. Происходит ли это, мы не знаем.

– Это как?

– У нас нет ответа. Мы не способны понять мозг другого человека, что говорить о возможностях мозга непонятно кого и непонятно откуда. И мозга ли?

– Вы правы, я ни черта не понимаю.

– Это вам и не нужно пока. Вопрос, к которому я хотел бы вас привлечь, имеет несколько иную область. Пока примите, как предположение: иные, сквозящие миры, туристы из этих миров, и в эти миры, турагентства в каждом из миров, помогающие туристам и некий способ попадания в эти миры.

Шоцкий не смог сдержать смеха.

– Простите, не хотел, но не утерпел, – признался он.

– Что ж, нормальная реакция. Так вот, способ попадания. Это нечто, пространственное, временное, какое либо еще, о чем человечество даже не догадывается, но нечто, находящееся между нашими мирами. Назовем это для простоты общения пустотой. И вот в этой пустоте существует – это теория – нечто, контролирующее наши миры. Нас интересует в данный момент мир наш. – Степан Алексеевич замолчал, глядя на Шоцкого.

– И что? – не понимая причину паузы, спросил Шоцкий.

– Именно это нечто и получило название «Черные псы».

– Хорошо, и что же?

– Это нечто, эти, опять же, для простоты, назовем их черными псами, контролируют все, происходящее на земле, контролируют всех и каждого. Что, как, не спрашивайте. Они контролируют меня, вас, всех на земле.

– Это что, одна из версий изложения божественного проведения? Вы сектанты?

– Называйте нас, как хотите. Но, понимаете, столько лет, такие ресурсы не могли быть пущены в трубу, лишь бы сочинить новую байку.

– Что вы хотите от меня?

– Вы никогда не задумывались о том, что какие бы бунты против чего бы то ни было, не происходили на земле, бунты, восстания, революции, и прочие акты, направленные против существующих порядков, они никогда ни к чему не приводили, в конечном итоге. Я говорю о далекой перспективе. О чем бы кто, что не писал и не говорил. Бунты или топили в крови, или, принимая условия бунтовщиков, власть имущие шли на уступки, постепенно возвращались к тому, против чего те бунтовали, либо полностью меняли строй, который… все равно, со временем превращался в тоталитарный режим. По большому-то счету! Как бы он не назывался, и какую бы форму правления не принимал. Диктатура, анархия – не важно! Всегда есть власть и ее подчиненные. Тотальная зависимость всех ото всего.

– Представители ведомства, олицетворяющего тоталитаризм в одном из самых мощных тоталитарных государств, решили разобраться в природе этого самого тоталитаризма? – ухмыльнулся Шоцкий.

– Не суть, как это называется, я же говорю. Демократия, монархия, коммунизм. Это все блеф! Это инструменты манипуляции массами. Мозг и сердце любой системы – подчинение и контроль.

– Прошу прощения, вы через ваших псов хотите объяснить, а то и оправдать причину тотально рабства, поселившегося на земле с появлением человека? – поинтересовался Шоцкий.

– Мы хотим стать выше этого.

– Поясните.

– Идеальная модель, я бы даже сказал, конечная цель, это взятие контроля над контролерами. Приручить псов! – твердо сказал Степан Алексеевич.

– И обрести безграничную власть над миром? – ухмыляясь, спросил Шоцкий.

– Ну, это уж, как обстоятельства сложатся. И, заметьте, не миром, а мирами.

– Это сумасшествие, и судя по всему, масштабное. Да еще на международном уровне. Вы пытаетесь понять то, что сами и надумали. Вам так не кажется?

– Не ждал понимания. Давайте, обратимся к вам?

– С нетерпением жду.

– Вы вышли из-под контроля.

– Сильно сказано.

– Тем не менее, это так. Я отталкиваюсь от показаний Кравчука.

– Авторитетное мнение.

– У вас было видение.

– Подполковник любит бессмысленные детали.

– Это немаловажная деталь. Она совпала с вашим уходом в сторону.

– И что?

– Вы способны на сопротивление, в вас есть нечто, способное на жесткое противостояние контролю, учитывая вашу профессию, характер, и, одним словом, ваш авторитет и характеристику, представленную в личном деле. Это же касается и ваших подопечных, перешедших в зону ответственности ФСБ. Я в первую речь говорю о Кортневе. Да и остальные достойны анализа. Удачное совпадение, не правда ли? И вы, уверен, это знаете.

– Что вы такое… говорите?

– Это не чушь, поверьте. Вы это хотели сказать? – Степан Алексеевич поднялся. – Пожалуй, с вас достаточно для первого раза. Уверен, все останется между нами. Вы будете фильтровать наш с вами разговор еще очень долго. С вашим пытливым умом вы сделаете надлежащие выводы.

– Приложу все силы, – устало заметил Шоцкий.

– Строго между нами. И помните о сдерживающих факторах, тех, о которых вам говорил Кравчук.

У Шоцкого похолодело внутри.

– У вас будет время все обдумать, еще много времени. Вас, я так понимаю, скоро выпустят отсюда, вы отправитесь в отпуск, и там все переварите. Бывайте, полковник.

Степан Алексеевич пожал Шоцкому руку, захватил стул, и покинул камеру.

Шоцкий лег на кровать, опустил голову на импровизированную подушку и закрыл глаза.

День ушел в вечер, вечер поменялся местами с ночью. В камере было темно. Лишь тусклый свет, вероятно от фонарей, расположенных на улице, проникал сквозь решетчатое окно. Шоцкий спал.

Слабый ветерок колыхнул темноту в камере. Какая-то свежесть бегло коснулась лица Ивана Владимировича, и он тут же проснулся, открыл глаза и сел на кровати.

– Кто здесь? – испуганно прошептал он.

Легкая тень промелькнула мимо него и опустилась в дальнем углу камеры.

– Кто ты? – спросил Шоцкий, в тоже время, осознавая бессмысленность вопроса. Он был уверен, что не спит.

– А кто ты? – вопросом ответил мелодичный женский голос.

– Как ты здесь очутилась? – продолжал полковник.

– Ложь, как насаждаемое заблуждение, та же ложь. Ложь повсюду, и власть в ее руках… Ложь правит…

– Что тебе нужно?

– Тебе не хватает воздуха.

– Кто ты такая?

– Ты не хочешь этого знать. Мечешься, тянешься, сопротивляешься, но не хочешь. Однако ты способен дать бой.

– О, господи… Я тебя не понимаю…

– Меня никто не понимает.

– Что тебе… кто…

– Иди ко мне, это твой путь, но помни об ответственности.

– Я помню… Ты…

– Я не оттолкну…

Тень рассыпалась, превратившись в серебряную золу, и с тихим шелестящим смехом вылетела сквозь решетку окна.

Спустя два дня Шоцкого попросили на выход.

– Вы свободны, товарищ полковник, – отрапортовал сержант, стоящий на дверях и отдал честь, щелкнув каблуками.

– Премного благодарен, – отозвался Шоцкий. – Что ж, больше меня никто не навещал?

– Простите, товарищ полковник.

– Ты был дежурным в первый день моего отдыха?

– Так точно, товарищ полковник.

– Значит, ты пустил ко мне посетителя. Его тебе как-нибудь представили?

– Какого посетителя?

Шоцкий с трудом скрыл удивление. Поднявшись за своими вещами, которые ему пришлось оставить в кабинете, он встретил генерала.

– Извини, Иван Владимирович, такая установка была, я был против, но мне не дали… Ты как, полковник?

– Все отлично, товарищ генерал, а что за Степан Алексеевич?

– Кто это?

– Меня никто не хотел навестить? – настороженно спросил Шоцкий.

– Никто… о чем ты говоришь, Иван Владимирович?

– Ну, никто, так никто! Разрешите идти, товарищ генерал.

– Приятного отпуска, полковник!

– 44 –

Добравшись из аэропорта в Ростов-на-Дону, Мария успела на последний автобус до Волгодонска. Еще четыре часа в полупустом салоне и она на автовокзале. Отказавшись от предложений таксистов, Мария пешком направилась домой, на окраину города.

Ночные блики покрывали гладь Цимлянского водохранилища. Звезды, исполненные сочувствия, с опаской смотрели вниз. Дрожь захватила тело Марии, сердце щемило. Щемило от принятой разлуки и в предчувствии предстоящей встречи с матерью.

Калитка скрипнула. Слегка звякнула цепь, и послышался слабый вой, перешедший в жалобное скуление. Дверь в дом была заперта. Мария присела на скамейку у входа в дом и подняла голову к небу.

– Прости меня, господи, – прошептала Мария.

Ночь шумела донской тишиной. Воздух медленно остывал от дневного жара. Пахло домом.

Вдруг тревожное шуршание, тяжелые, но быстрые шаги и звук отворяемой двери.

– Доченька…

Мария подскочила и, не смотря на распахнутые объятия матери, рухнула перед ней на колени.

– Мамочка, прости! Прости, мамочка! – ком, так долго стоящий в горле, вырвался наружу, и Маша разрыдалась, пряча всхлипы в полах халата матери.

– В дом, Машенька, в дом… Простила, давно простила. Прости и ты меня, что не верила тебе, не верила в тебя, корила, да причитала. Не говори ничего сейчас, чувствую больно тебе. Ложись спать, утро поможет, раздевайся, я постелю тебе… Господи, Машенька моя вернулась…

Утро ворвалось во все окна дома, заливая его своим донским солнцем. Утро вылизало все закоулки комнат, поиграло с часами, и вскоре рассталось с ними, перевалив их стрелки за полдень.

– Устала, Машенька?

– Очень, мама. Но устала я не так… я не смогла… – Мария заплакала.

– Ничего, не говори, все со временем придет. Он отпустил?

– Мне очень жаль его.

– Любишь?

– Боже, мамочка, как я его люблю, но… погубила бы, если бы осталась с ним.

– Как же так?

– Ох, мама, не спрашивай, прошу, не надо!

– Он как же?

– Ох, мамочка, как он меня любит! Как любит!.. Но, он поклялся, что сможет…

– Что, дорогая моя?

– Сможет идти дальше один…

– Ох, девочка ты моя, деточка… Коли любит так, как ты, не сможет.

– Что же делать, мама?

– Судьбе покориться.

– Но, как же, мама? Неужели мы не можем, он не сможет покорить судьбу? Почему мы должны так от нее зависеть?

– Ох, не знаю, доченька, но идти супротив судьбы, бога – грех. Поживем – увидим.

– Что же делать мне?

– Машенька, а я обратно в деревеньку решила вернуться. Этот дом заложила. Как люди добрые посоветовали, сделала. Еще неделя, и ты бы не нашла меня здесь. Уедем вместе, будем в огороде работать, кур, да прочую живность выращивать, глядишь, еще все наладиться. А тебе нельзя показываться на людях. Люди, они разные, сама знаешь. Иной и порадуется, что дочь к матери вернулась, а другой побежит, да кляузу напишет куда следует. Долго ко мне ходили из полиции, все вынюхивали, выспрашивали. Да я знать не знаю, ведать не ведаю. На том и позабыли меня.

– Мама. – Маша обняла мать и села возле ее колен.

– А там глушь, никому мы там не нужны будем, глядишь, все встанет на свои места. А, между прочим, я должна доложить о тебе куда следует, как что-то услышу. Так то. А ты сама явилась… ох, Машенька.

– Ты меня укрываешь, мама, получается, – заметила Мария.

– А что ж, я родную дочь выдать должна? Кто я? Мать? Я мать.

– Ох, мама, все равно меня найдут.

– Что ты такое говоришь? Я тебя так упрячу! Ты только вот эти несколько дней потерпи, а после мы съедем. А там видно будет, может, еще что надумаем.

– Нет, мама, прости. Меня найдут не потому, что я со Славой бежала, не потому, что бежала от дома, от города, от работы, от жизни такой…

– Что ты говоришь, доченька? Да бог с ними, со всеми…

– Да, я убежала с любимым человеком… но, бежали мы к ней…

– Что ты говоришь?.. Машенька?..

– Я обещала Славе, что упрошу тебя спрятать меня…

– Конечно, мы так и поступим, об этом я и говорю тебе.

– Мамочка, я сделаю все, что ты скажешь. И мама, у меня есть деньги.

– 45 –

– У кого есть алгоритм выбора автосервисов, готовых к рассмотрению покупки краденых тачек? – спрашивал Андрей за завтраком в квартире, снятой накануне в Братске. – Вопрос ко всем.

Ислам пожал плечами.

– Я не представляю, – призналась Оксана, – просто ходить и спрашивать… пока не попадешься.

– Неплохой метод, – заметил Андрей. – Слава, что скажешь? Слава?

– Что? – Вячеслав вышел из задумчивости.

– Как «Крузак» продавать будем?

– На запчасти, частями, это безопасней.

– И долго, муторно и… черт знает, что сколько стоит. Так-то и на «Авито» можно выставиться. Но, что-нибудь эффективнее не найдется? Так, чтобы сразу!

– Делай, как считаешь нужным, – огрызнулся Кортнев, после чего поднялся и покинул кухню.

Андрей с Оксаной переглянулись.

– Это пройдет? – тихо спросил Андрей.