Лунный свет

А потом, спустя секунду, он заметил два жёлтых огонька, таких же как от его зажигалки. Но огоньки эти обладали тем же нечеловеческим взглядом, что и Рич Тейлор, когда миссис Букмер забрала макет книги на своём уроке.

«Нет, это не огоньки… Это два жёлтых глаза!» – сообразил Генри, как вдруг по пещере разнёсся жуткий, нагоняющий мрак голос:

– Вот ты и пришёл, ковбой.

Глава 2

Более не Рыцарь

Элвис Ван Хутен

Красный, жёлтый, чёрный, белый, зелёный, розовый – всё это сплеталось в один единственный цвет – чёрный. Он терял зрения так же стремительно, как реактивный самолёт сбивает вертолёты. Его организм слаб и дело было не только в наркотиках, которые в Элвиса нагружали фурами, но и из-за того, что существо, живущее в кургане, становилось сильней. Сегодня ночью он чувствовал, как что-то произошло вновь, как и три месяца назад, когда умерла… нет, верней сказать: «Была убита пожилая женщина Вероника Тейлор». На следующий день, когда смерть эта появилась в газетах, Элвис подслушал разговор санитаров, один из которых читал в слух статью. Там-то он и услышал имя лисьего хвоста – «Рич Тейлор».

Сейчас ему было хреново, но он понимал, что выбраться из этой клиники нужно как можно скорее или станет хреново всем, а не только затрёпанному бродяге. Сил с каждым днём оставалось всё меньше, и Элвис всё больше погружался во тьму («Туда, где мне самое место, брат» – десятки лет назад сказал он, стоя над памятником брата). А там, во тьме идёт вечная борьба между людьми, продавшими свою веру, вступив войну, прикрываясь Богами и религией. Он, Элвис Ван Хутен, сделал неправильный выбор, совсем как лисий хвост, который так сильно напомнил ему самого себя в молодости. Элвис понимал, зачем он это делает, но также в его глазах, старых и уже практически слепых, были проблески истины как в красных рубинах статуи обезьяны во сне Итана Тейлора.

Итан Тейлор – да, этот мальчишка был необычным. Это Элвис заметил при первой их встрече; при первом его открытии рта; при первой встрече их глаз. Мальчишка был белым, как гусь, добрым как котёнок и странным, как человек. Он мог манипулировать братом и делал это… раньше уж точно. Но сможет ли теперь? Наверняка. Элвис не мог дать точного ответа, потому как не знал, как сильно книга завладела лисьим хвостом, но где-то внутри души он подозревал, что через чур сильно. Однако он даже и не мог подумать, что Рич Джо Тейлор уже решился на ритуал, к которому прибегали многие годы назад.

– Я не СУМАСШЕДШИЙ! – отдавался громкий, детский, но уже прорезающийся голос. – Я вам не лгу, не лгу! Пожалуйста поверьте мне!

– Мы верим тебе, верим, – говорил Доктор Лоуренс и у Элвиса Рефлекторно сжались челюсти. – Так как вы говорите выглядело ваше существо.

– Как человек, но с черепом вместо головы из которого торчат перья, – потускневшие глаза Элвиса фарами распахнулись. – Челюсти его были все в крови!! Это существо жрёт людей, и оно там, внизу, под землёй! – голос стремительно утихал.

Вскочив на ноги, Элвис понёсся к двери, выкрикивая имя доктора Лоуренса. Из-за того, что он был слеп, Элвис ударился в стену и повалился на пол. К счастью пол, как и стены были мягкие. Но в голове всё равно что-то загудело.

– Постойте, – обратился доктор Лоуренс к санитарам и движение остановилось. Так, по крайней мере благодаря не утихающему и не возрастающему крику, понял Элвис. Со стуком каблуком, приблизившихся к камере, прозвучал вопрос. – Мистер Хутен, добрый вечер. Вижу вам уже лучше. Чем могу быть полезен.

– Постойте, не уходите, я сейчас поднимусь, – попросил Элвис, переворачиваясь на живот. Опёршись на одно, затем на другое колено он поднялся и подошёл к двери, ориентируюсь по звуку. Остановился в метре левей и начал говорить. – Мистер Лоуренс, я понимаю, моя просьба может оказаться невыполнимой, но прошу дослушайте меня до конца.

– Мистер Хутен, мы кажется шестьдесят два раза говорили про ваше освобождение, – заявил он как всегда радушным и спокойным голосом. – Не думаю, что у вас появятся нужные аргументы, чтобы на шестьдесят третий раз вы сумели меня уговорить.

– Нет, мистер Лоуренс, не об этом.

– Тогда о чём же, – поинтересовался Лоуренс. – Честно сказать, мне даже стало интересно, что же вы сейчас выкинете.

– Я хочу… нет, я прошу вас, подсадите ко мне в камеру этого мальчишку, которого вы только что проводили по коридору.

– Это не положено, – с печальным вздохом, словно разочаровавшись ответил Лоуренс. – По правилам…

– Мистер Лоуренс, – прервал его Элвис.

– Да, я вас слушаю.

– Я умоляю вас, как матери умоляют докторов спасти жизнь их детям, – голос Элвиса и вправду выражал некую искру, просящую к себе сострадания. – Если вы думаете, что я убью его, то увы, доктор, вы в первый раз в своей жизни ошибаетесь, а ведь ваши глаза видят большее, чем у обычного человека.

– Зачем он вам, мистер Хутен? – поинтересовался Лоуренс, проигнорировав большую часть из того, что сказал Элвис. Для него, как для человека, повидавшего многое, было не важно какие слова выбирает собеседник. Всё что ему было важно – цель и честность ответа.

– Я хочу с ним поговорить.

– О чём? – задал вопрос Лоуренс, а потом запротестовал. – Нет-нет-нет, постойте. Дайте я угадаю, про то самое существо, которое встретил этот мальчишка?

– Ну, можно сказать и так.

– Вам что-то известно об этом.

«Он уловит ложь, Элвис и ты это знаешь. Не пытайся врать, ради всего святого. РАДИ ИИСУСА В КОНЦЕ КОНЦОВ. Раньше же ты верил в него и сейчас тоже…, наверное, …веришь».

– Да, мистер Лоуренс, мне известно, что если я поговорю с мальчишкой, то он перестанет ревень и доставлять вам проблем. Правда, вы можете пойти своим, опробованным путём и вколоть в него медвежью долю снотворного.

– Хотелось бы верить, мистер Хутен, хотелось бы.

– Дайте мне этот единственный, чёртов шанс.

– Чёртов? – казалось возмутился он.

– Да, доктор Лоуренс, – твёрдо ответил Элвис. – Говорю, как есть, такова уж моя натура.

Тишина. Лишь слабое едва уловимое дыхание по другое сторону двери говорило Элвису, что Лоуренс не ушёл. А если он не ушёл – значит он думает над решением. А если он думает над решением, то уже согласился, потому, как если бы ответ был отрицательным, Элвис услышал стук ботинок – в лучшем случае.

– Хорошо, мистер Хутен, пускай это будет моим подарком к вашему завтрашнему дню рождения, – решился наконец Лоренс и поманил рукой санитаров. Крик и протесты мальчишки, как рёв мотора на гоночной трассе у автомобиля проехавшему второй круг, начали возвращаться.

«Чёрт, сколько же времени прошло? – Элвис повалился на пол, на задницу, отполз к ближайшей стене и опёршись о неё спиной начал ждать мальчишку. – Это какой мой день рождения? Пятьдесят восьмой? Нет, наверное, шестидесятый. Или шестидесятый уже был… Да, точно, был. Тогда я себе купил торт. Да, точно это было два года назад. Два, адски долгих года, последний раз, когда я ел нормальную еду. Значит сейчас, мне будет шестьдесят два. – Засов соскользнул и дверь со скрипом открылась. – День рожденье, который я встретил в психушки…»

Мальчишка кричал, уверяя что он не сумасшедший, брыкался, а доктор Лоуренс подбадривал его, соглашался. А потом дверь захлопнулась. И стуки, стуки, стуки. Мальчишка бросался на дверь, пытался выбить её и вырваться в нормальный мир, к маме и папе. Однако, всё было тщетно. В конце концов, спустя час он успокоился, перестал кричать и усевшись в углу заплакал. К тому времени, Элвис перебрался в противоположный от двери край комнаты.

– И так, могу я узнать твоё имя, сынок? – спросил он у мальчишки.

– Не можешь.

Элвис повернул голову в сторону голоса мальчишки. Смутная, расплывчатая, как гуашь на листке бумаги картинка проявилась у него в глазах. Он видел мальчишку, точней его силуэт.

– Лисий хвост? – спросил он удивлённый такой встречи. Чувства ярости смерчем забурлили в груди, заставляя Эливса подняться и наброситься на мальчишку (Конечно он бы не смог это сделать по физическим возможностям. И, пожалуй, главнее было то, что он дал слово: с мальчишки и волос не упадёт). – Это ты?

– Ты бредишь, старик?

– Обознался.

Элвис замолчал, пустился в раздумья, а мальчишка, видимо заинтересовавшись спросил.

– Кто такой лисий хвост?

«Лисий хвост – подонок… эгоист или же… нет, он эгоист. Такой же, каким был я»

– Мальчишка, с длинной косой за спиной, напоминающей хвост. С чёрные волосы, как у тебя и телосложение тоже (Хотя он, наверное, должен быть выше тебя. Но я не мог увидеть тебя в полный рост).

– Шериф, тьфу блядь, Рич Тейлор? – спросил мальчишка, хоть отчасти понимал, что имя это даст старику не больше представлений, чем прозвище «Шериф».

– Я не знаю, как его звать. – Элвис преподнёс указательные пальцы к вискам, впился в них погрызенными ногтями и начал массировать, пытаясь вспомнить только что забытое имя мальчишки, о котором три месяца назад говорили санитары. – Я знаю, что у него есть брат. Белый, как кролик и такой же пугливый.

– Альбинос что ли?

– Да, верно.

– Так это же Рич, Шериф мать его, Тейлор, – отозвался мальчишка и в голове его трупами проплыли воспоминания о сегодняшней ночи. – Это он и его… его существо, монстр с черепом…

– Миктлантекутли – Бог смерти, – перебил Элвис. – Бог смерти индейцев, мифология ацтеков.

– Микплантебутли? – он запутался в собственном языке и это раздражило его. Он повторял «Миктлантекутли» с десятки раз, пытаясь выговорить верно, пока Элвис не остановил его.

– Послушай, сынок, это не столь важно.

– Генри, меня звать Генри. И поверь это важно.

– Не так, как знать имя тёщи, уж поверь.

Они оба засмеялись.

– Да, мне отец рассказывал, как однажды забыл имя бабушки. Говорил, что потом месяц ходил и молил прощение. Но я ему не верю, бабушка не злопамятный человек. Она добрая, да и вообще ведёт себя весьма спокойно.

– Это только с тобой, потому что ты её внук, – объяснил Элвис, как вдруг вспомнил о цели, с которой попроси доктора Лоуренса добавить сожителя. – Ладно, Генри, а теперь я хочу поговорить с тобой о Микт… о Боге смерти. («А если я не захочу об этом разговаривать. – Подумал Генри. – А я не хочу»). Ты был на кладбище, поднимался на Курган?

– Д-да, – он боязно кивнул, думая о том, откуда старик узнал. И мысли эти стекли с языка, как слюна, пропитанная острым перцем. – Откуда вы это знаете? Вы были там? Следили за мной… нет… Вы были тут, вас не выпускали… к тому же вы слепой. ТЫ слепой… никак…

– Я не всегда был слепым, Генри, как это не странно звучит, – губы Генри дёрнулись вверх, но молниеносно спали вниз. – Твой друг, Лисий хвост… эм, шериф. Он делал, делает и будет делать ужасные вещи. А Бог смерти играется им, как марионеткой, как… (Игрался тобой, Элвис много лет назад) игрался мной, – они оба молчали, какое-то время, а потом Элвис продолжил. – У тебя как со чтением газет, Генри?

– В каком смысле?

– За новостями следишь?

– В этом смысле – да, – согласился Генри, ковыряя пальцем в носу. Нос ему сильно болел, он его чуть ли не сломал, когда бежал из подземелья. Клацанье жвал пауков и холодный голос Миктлантекутли будет слышаться ему всю оставшуюся жизнь. А прожил он ещё тридцать шесть лет. Скончался в психической клинике Чикаго, куда его перевели спустя две недели прибытия в Луизианской псих лечебнице. – Газет я не читаю, но за новостями слежу. В интернете всё есть.

– Добро. Слышал про брата Лисьего хвоста, которого сбил грузовик.

– Конечно слышал, во всех газетах настрочили…

«А говоришь не читаешь газет» – С ухмылкой заметил Элвис.

– … и Рич там тоже упоминался, только в другой статье.

– В той, где умерла пожилая женщина.

– Да, но я думаю Рич её убил.

– Правильно думаешь, но ты не совсем прав. Убил её, не Рич, а …

Миктлантекутли

… Миктлантекутли дождался этого мгновенья. Сейчас он был рад, что наконец сможет избавиться от не уплатившего налоги старика. Да, старик причинил ему, Богу Смерти, много хлопот. Годами старик был владельцем книги… нет. Скрижали? Тоже нет. Аппетитом и силой Миктлантекутли, но старик не кормил его. Он не приносил людей и даже животных ритуалами. Старик использовал его, хотя на самом деле Миктлантекутли должен был использовать его. Но старик прекратил ритуалы. Старик понял, что сделал, после того, как убил бедную девочку. Остановился, так и не закончив ритуал до конца. А ведь он, старик, хотел вернуть брата, за которого он так сильно боролся. Брата, за которого он и провёл первый ритуал. Но Миктлантекутли был тогда ещё глуп, и он это признаёт. Но новый хозяин его аппетита, больше не видит глупостей от него.

Голод.

Страх.

Жажда.

Миктлантекутли знал, что беловолосый мальчишка любит животных. Знал, что он попытается пожалеть обезьянку, грустно сидевшую на ветке дерева, возле прутьев ограды. И тогда Миктлантекутли сделал больно мартышке, заставил её страдать, сидеть в ужасе и страхе, дожидаясь мальчишки. А когда мальчишка пришёл, он наслал на мартышку болезнь страшную и неизлечимую. Всё пришло быстро, но Миктлантекутли ждавший жертвоприношений многие десятки лет, убивался те две недели, пока Рич Тейлор решался накормить его. Он звал мальчишку, звал Рича Тейлора к себе, чувствуя себя псом на цепи. И вот наконец мальчишка пришёл, протянул ему блюдо, сочное и пропитанное любовью.

Любовь мальчишки к своему брату пробудила его из спячки, и он напоминал себе Гризли, проснувшегося зимой и жаждущего есть. Любовь и такая, какой Миктлантекутли никогда не видел, душа которую он жаждал получить могла на века утолить его голод, но пока он должен был использовать мальчишку, просить его приносить ему еду. А потом, когда он станет достаточно крепким, чтобы сорвать цепь, то броситься на мальчишку, сожрёт его. Конечно мальчишка был умным, очень умным. Он узнал про всадников и ещё про многое чего ему не следовало знать. Но если вдруг не получиться заполучить душу мальчишки, Миктлантекутли получит душу его брата. Она была такой же сластёной, но любви в ней было не так много.

Теперь главное кушать и кушать много. Набираться сил. Миктлантекутли испугал шавку на рынке, заставил её забиться в углу коробки, потому что уже был больше прежнего уверен в доброте беловолосого мальчишки. Сопляк с большим сердцем полным любви; сопляк, которому он благодарен больше, чем Ричу; сопляк клюнувший во второй раз на его уловку; сопляк, что наконец накормил его человеческой душой, пусть и дряхлой, чёрствой старческой душой старухи. А шавка – её Миктлантекутли оставил в покое, – даже не подозревала, что её использовали, но она видела, видела его глаза – жёлтые, ненасытные огоньки. Её он пообещал себе не трогать, но страх, что она будет испытывать будет вечно подкармливать его, держать на плаву, совсем, как и страх ковбоя.

Вчера он собирался поужинать, думал, что будет ритуал, но мальчишка сбежал. Но как он это сделал? Как узнал выход из лабиринта в пещере, катакомб. Это Рич сказал ему? Нет, такого не может быть, потому чтобы Миктлантекутли должен был услышать его слова. И даже, если бы Рич сказал мальчишке, куда бежать, тот бы не запомнил: он не Рич, который сумел бы запомнить всё с перового раза, он глупее. Но чёрт, сейчас это всё не важно.

Сейчас будет долгожданный ужин. Воссоединение с Питером Грином – существом, предавшим Миктлантекутли – Бога смерти. А что для тебя предательство? Желание спасти свою жизнь от предателя? Он, лишь спасал свою жизнь, хоть и действовал под другим мотивом. Однако, к чёрту. Миктлантекутли видел в нём предателя, который предпочёл стать стражем, тюремщиком существа, которое помогло его брату, вместо того чтобы стать обедом. Но время настало, старина Питер, и ты должен умереть, исполнить свою обещанную роль в качестве ужина.

Санитар стоял на улице, докуривая сигарету, как вдруг в его голове всё помутнело. Рука, державшая сигарету, застыла в воздухе, челюсть заметно приоткрылась и рот начал становиться сухим от частых вдохов-выдохов. Было темно, нигде не горел свет и фонари давно уже не работали, как вдруг вдали зажглись два. Тусклое свечение исходило от них и казалось ветер, дующий с их стороны, толкал два фонарика к санитару. Он вздрогнул, попытался отступиться, чтобы вернуться в клинику, забежать в общую комнату и включив телевизор посмотреть фильм – забыть о жёлтых фонариках, как вдруг голос заполнил его сознание, как пар – баню.

«Проведи меня к старику» – прошептали огоньки. Санитар даже не встал вдаваться в подробности к какому старику. В его сознании уже плавал образ Питера Грина, бродяги, которого они схватили чуть более трёх месяцев назад.

Он повернулся, открыл дверь и придержал её, дожидаясь, пока влетят огоньки, но они не двигались. Тень урны от падающих огоньков сошла со своей привычной точки, обретя человеческие очертания ребёнка. Проходя мимо санитара, того охватил ужас и страх, как будто ротвейлер стоял у него на груди, демонстративно рыча и показывая клыки, которые вот-вот должны вонзиться ему в глотку.

«Проведи меня к старику» – зашипела тень, и санитар зашёл в клинику.

Элвис Ван Хутен

– Так значит ты, старик Элвис, был в Кургане? – расспрашивал Генри. Он уже сидел возле Элвиса (Питера… Настало время), к которому за час он проникся доверием. Старик показался Генри похожим на него самого, точной копией, но с разницей в чуть более чем сорок лет. Генри он казался крутым мужиком, который не сдерживает матерных слов, в точности, как и он сам, а ещё он понимал его. Понимал Генри – сделал то, чего не могли сделать родители, но, хоть и сам того, не понимая (а может понимал?) делал шериф.

Элвис кивнул: горестно и сожалея о своём поступке.

– И тебе было не страшно? – Генри смотрел старику в глаза, в два белых яблока, в центре которых была мутная радужка серого цвета, поглотившая своими красками чёрный зрачок. – В смысле, там же пауки – много пауков, – везде черепа и кости, а главное это Миктлантекутли (Наконец, чёрт подери выговорил).

– Страшно конечно было, но только в первый раз.

– Что значит в первый? – конечно Генри был не настолько тупым, чтобы не понять Элвиса, но всё же отталкиваясь от своих суждений, он не мог поверить, что кто-то вернулся бы туда ещё раз (Кроме Шерифа. Но Шериф на то и Шериф, чтобы разгребать всякое дерьмо и решать проблемы, такие как эта).

– То и значит, что был я там не один раз и даже не два, не три и не десять, – он тяжело вздохнул и плачевно покачал головой. Ему было стыдно, и стыд тёрся о его душу (Которой давно пора исчезнуть за грехи), как кошка о ногу хозяина прося покушать. – Я делал ужасные вещи, сынок… – с минуту они молчали, а потом, будто решившись, Элвис продолжил. – как твой друг, Лисий Хвост. Мы думали, что таким образом помогаем братьям, но это лишь было стекло, искажающее реальность. Сейчас, спустя так много лет я понимаю, что временами нужно уступать или же наворотишь таких дел, что даже сам Бог не разберёт. Конечно я не говорю про цели и мечты – это совсем другое и там ты борешься с самим собой, а не с природой, как в моём случае.

– Выходит вы убивали людей? – заключил Генри основываясь на словах Элвиса: «В смерти старухи виноват Рич, да это так, но убил её не он, а Миктлантекутли. Однако вина должна лежать на Риче, ты должен это понимать, сынок»

– Я… (думал, что спасаю брата), – Элвис замолчал и его с Генри взгляд метнулись к двери, которая издала короткий щелчок.

Генри видел, как распахивается дверь, словно кто-то её толкнул и убежал. Элвис видел серое пятно, которое слабо поменяло оттенок, когда дверь распахнулась. Они смотрели на дверь, в коридор, совершенно пустой, загадочный и манящий к себе. Выложенный шестиугольниками пол не ловил теней от близстоящих к дверям цветов, хоть свет был включён. Это мог заметить Генри, но он не предал этом значению и этого не мог заметить Элвис, который бы молниеносно подскочил и захлопнул дверь.

– Что там? – шёпотом спросил Элвис. – Кто-то пришёл, а то я не вижу?

– Нет, пусто, – ответил он и шило саблей пронзило его грудь.

В коридоре, как в какой-то видеоигре или фильме, заплакал младенец, а сердце резко забившиеся выступало вместо барабана. Оно билось всё сильней и сильней, словно повествую о приближении нечто плохого. «Хочу к мамочке» – выросла в сознании Генри мысль и Византийской башней упёрлась в вымышленный туннель, через который плохие мысли покидали голову Генри. Рыдание разбавилось детским, девчачьим смехом. Кто-то смеялся и этот кто-то приближался, вместе остановкой сердца Генри (Которой не произошло). На мгновенье всё затихло, а потом выпрыгнула она и плач возобновился.

Рыжеволосая девчонка с кучей швов по телу улыбчиво смотрела на Элвиса (На Генри – как тому казалось). Синенькое платьице было изорвана и измазано грязью и уже давно застывшей кровью. Чёрненькие туфли из-под который показывались белые, окрашенные грязью в горошек, носочки, имели потёртости на носках и заржавелые застёжки. Пряди её рыжих волос с правой стороны закрывали лицо, где были многочисленные шрамы, а с левой – аккуратно лежали за ухом. Над веснушчатым носом, которые казались грязью, была пара голубых глаз, смотревших на Элвиса.

Страх Генри достиг пика и взяв над мальчишкой контроль он первым делом, ослабил мочевой пузырь. Тёмное пятно, разрасталось вокруг штанишек Генри даря ему тепло, липкое и вонючее, но для него это было лучше, чем кровь. Куда лучше…

– Питер, Питер, Питер-пэн, – заголосила она нараспев приятным детским голосом. – Я пришла к тебе мой «Мэн».

Старик вздрогнул. Он ничего не видел, кроме как крупного расплывающегося пятна синего цвета, но голос… этот голос кричавший: «Нет, пожалуйста не надо!.. Я люблю тебя, пусть ты и старше меня на восемь лет, неужели для тебя это ничего не значит!!? А-а-а-а, пожалуйста, не-е-т, отпусти меня… Моя рука… Хнык-хнык». Он заёрзал ногами, но уползать было некуда – сзади была стена, белая и мягкая как матрас.

– Я не хотел…

– Хотел, – прервала она его, всё ещё улыбаясь, заваливала голову с левого плеча на правое и обратно. Генри видел швы, как у чудовища Франкенштейна. И не просто чудовища с картинок в книгах или кино, а настоящего стоящего перед ним монстра. Пусть и красивого, на которого Генри в любой день передёрнул бы (Больше он никогда этого не делал, как ровным счётом ничего. Стал овощем, вжимающимся в стену, как огурец в банке, и молящего Бога, чтобы тот помог ему)

– Да, ты права, хотел, – согласился он, вздохнул прерывисто и дрожа, а глаза наполнились слезами. – Но я жалел о произошедшем каждый день, каждый…

– Я любила тебя – мальчишку из старших классов, – лицо её сделалось грустным, глаза её упали в пол. Она задумалась или сделал задумчивую гримасу, которая ей чертовски шла. – Ты был для меня солнечным светом…

«Да, ты мне это говорила, – Вспоминал Элвис и слёзы ещё сильней потекли, – когда я вёл тебя в курган. Ты думала, что мы с тобой будет смотреть на луну с Кургана, встречать рассвет. Я помню, как ты смотрела на меня… помню твои голубые глаза, которые весь путь смотрели на меня изнизу»

– … но я заблуждалась, как это часто происходит с девчонками, в моём возрасте, – она подняла голубые глаза и посмотрела на Элвиса, и тот увидел её отчётливо, на фоне расплывающийся комнате. Он видел, как она ломила пальцы рук, ногти которых были аккуратно подстриженный и под ними не было грязи. Её рыжие волосы, все те годы, после того как он убил девочку, казались ему яростью, что когда-нибудь восстанет против него, были всего лишь волосами. – Мои родители, Питер, так и не узнали, где я и что со мной. Знаешь… Это очень больно, когда к тебе на могилу никто не приходит… а всё потому, что у тебя нет МОГИЛЫ! Мои кости лежат под грудой земли, в пещере, там, где ты меня убил.

Она запустила руку в карман и достала скальпель, блестящий от переливающего света, позади неё. Света, который проходил сквозь мёртвую девочку, словно стекло. Генри завизжал беззвучно, но в искреннем ужас. И крик пытался тщетно вырваться, как птица из клетки, когда она двинулась на сидящего рядом Элвиса.

– Беги парень, – прошептал он и попытался подняться, но тотчас упал, утратив силу в ногах. – Чёртовые наркотики.

И вот, когда скальпель вылетел вверх, рука её остановилась и начала судорожно дёргаться. Генри, перевалился набок, встал на ноги и побежал прочь. Элвис видел голубые глаза, её глаза, а не Миктлантекутли, будто ей удалось вырваться из заклятья.

– Ты сказал, что жалеешь о случившемся? – спросила она и слеза, живая, характерная для человека стекла по её щеке полной веснушек. Она была красивой, и как только этого Питер не заметил. Быть может, если бы не туман, что закрыл его глаза, твердящий голосом Миктлантекутли: «Спаси брата, ты должен, давай!», он бы мог влюбиться в неё, как она в него. И тогда бы всего этого не было: ни бродяжной жизни, ни сожалений и кошмаров, ни одиночества.