banner banner banner
Если женщина…
Если женщина…
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Если женщина…

скачать книгу бесплатно


Сразу думать на эту тему Гриша не стал, отложил до дома. А уж дома на диване с куском пирога с яблоками из кулинарии он надолго отдался думе: почему Марина не может быть хорошей женой? Гриша даже почитал западную современную художественную литературу, которую дал ему Ганушкин. Почитал с удовольствием, даже забыл к середине, зачем читает. Это был перепечатанный на машинке роман о любви красивой девушки к двум другим красивым девушкам.

Последнюю страницу Гриша одолел в половине второго ночи. «Вот бы дать почитать Вере Сергеевне!» – подумал он и захихикал. И уже после подумал о Марине: «А если она полюбит другую девушку?»

Гриша опять захихикал. «С одной стороны сразу отпадут и Сазонтьев, и Самохины с Павлами Антоновичами, но тогда что буду делать я? И вообще, как это все стыкуется? И можно ли будет все это считать любовным треугольником?» Гриша еще долго думал о странностях любви, пока не решил, что все это еще далеко на западе, до нас доберется не скоро, а стало быть, нечего и голову ломать. Пусть они там со своим Ганушкиным и мучаются.

Перед тем как заснуть, Гриша достал желтую тетрадку и дописал последнюю мысль. Получилось так: «Если женщина любит двух других женщин – она порочна (Г. Дмитриев)».

С тех пор, как Гриша остался один в двухкомнатной квартире, знакомые и не очень из шахматного клуба тактично намекали, мол, образовалась хата, где можно «просто посидеть и поговорить». «Ты не думай, – продолжали знакомые и не очень шахматисты, – мы не для того, чтобы пьянствовать и баб водить!» При этом шахматисты плотоядно улыбались, словно имели выигрышный ладейный эндшпиль. Гриша как раз думал, поэтому всегда тактично потуги на хату отвергал. Исключение было сделано лишь для Сазонтьева.

Теперь вечерами, сидя один на один с телевизором, Гриша жалел об этом. Думал: «Надо было еще одного Сазонтьева оставить. В запас».

Думалось и о Ганушкине… «Женился… Теперь будет хвастаться своей семьей, говорить, какая у него некрасивая, но хорошая жена. А действительно, какая у него жена? Вдруг – хорошая? А как же женские пороки? Будет ему изменять! Ганушкин будет приходить по утрам злой! Вот смеху-то! А вдруг она у него – уродина? Недаром он ее никому не показывает. Чокнутый какой-то! Нормальный человек разве станет свою жену прятать? Он привел бы ее в коллектив, представил начальству, вот, мол, Григорий Петрович, моя жена! А я бы оценил! Я бы сказал:

– Очень приятно! Ваш муж плохо работает!

Может, мне кого другого в лабораторию пришлют? Бывают же случаи: люди женятся и меняют работу?»

С Мариной виделись регулярно, но как-то очень уж не интимно. Она обычно говорила что-нибудь вроде:

– Жди меня у метро в семь, надо пуговицы к пальто купить.

Или:

– Зайдешь в восемь. Мама бабушке швейную машинку дарит.

Гриша ждал, заходил, отвозил. Раньше, когда человеку не нужно было добывать себе еду и одежду, когда все это продавалось в магазинах, влюбленные юноши сидели у ног любимых, держали в руках шерстяную нитку и читали стихи. Так проходили вечера. Теперь задача влюбленного усложнилась. Грише нужно было толкаться в универмагах, носить то, что удалось вырвать из-за прилавка, ждать в подъездах, пока любимая переговорит со знакомой портнихой или парикмахершей… Наверх Гришу уже не звали. Марина говорила:

– Жди тут.

Переноска тяжелых вещей от мамы к бабушке и обратно стала обычным делом… И все же Гриша был рад. Он уже не приглашал Марину к себе, не пытался целовать. Не гонят – и слава богу! Да что не гонят!

Еще три раза ходили в кино! Марина говорила, какой фильм нужно посмотреть, Гриша мчался за билетами, стоял в очереди, а потом ждал любимую у кинотеатра. Однажды, вот так ожидая на холодном ноябрьском ветру, он увидел Левчика. Левчик был в узких штанах и широкой куртке. Пока Гриша раздумывал, здороваться или нет, он подскочил и сказал:

– Представляете ужас? Драп пропал!

Минут пять Левчик говорил об этом ужасе, потом спросил:

– У вас нет руки?

Гриша посмотрел себе на ноги и ответил:

– Нету.

– Ну, я побежал! Надо работать!

Гриша потом прикидывал, как посмешнее рассказать о Левчике любимой. Он даже придумал, как подпрыгнуть посмешнее… Этак боком, на манер козла.

Марина выслушала молча. Прыгать козлом Гриша, правда, не стал. Марина сказала:

– Ужас! Если уж Левчик не может достать… Куда мы идем!

– В кино…

– Куда мы все идем в смысле страны?!

Гриша достал билеты и прочитал:

– Восемнадцатый ряд, места двадцать, двадцать один…

Он не шутил.

Говорят, определиться в поступках – спокойно жить. Вот этого Грише и не удавалось. Он мучился самоанализом. Куда девалась замечательное, радостное чувство? Откуда по вечерам мучительная тоска? И что называть любовью? То, что было в первые дни или то, что теперь? Гриша вспоминал художественную литературу, но всякий раз выходило по-разному. Один великий писатель называл то, что происходило с Гришей, любовью, другой – подлостью, третий – и вовсе – слюнтяйством. Последнее было обидно, но Гриша находил, что помочь девушке, выросшей без отца, перенести табуретку от мамы к бабушке – вовсе не слюнтяйство, а рыцарство… А то, что Марина ходит к портнихе или к парикмахерше, так ему же самому нравится, когда она хорошо выглядит!

Странно, но чем дольше длился роман, тем меньше хотелось Грише узнать, что же там под этими головокружительными платьицами и кофточками. Все больше хотелось соорудить для Марины стеклянный непробиваемый колпак, посадить ее туда и повесить табличку – «мое».

И совсем тяжело было думать, что кто-то другой может взять ее за руку, поцеловать… О большем Гриша старался не страдать, иначе можно было сойти с ума.

На ноябрьские в шахматном клубе всегда бывал блиц-турнир. Грише очень хотелось поиграть, тем более ожидался гроссмейстер из Москвы. Хотелось пригласить Марину и сделать со столичным гостем ничью! Сердце от такой мысли куда-то пропадало и хотелось полетать.

Все портил Сазонтьев, но сколько же можно терпеть? Гриша сообщил Марине о турнире за день до праздников. Момент был подходящий. Они сидели у Марины на кухне и слушали компрессор. Любимая подумала и спросила:

– А потом куда?

Гриша пожал плечами. Марина ответила сама:

– Можно в ресторан… Хорошо бы в какой-нибудь приличный. Хотя как попасть? Что ты, Гриша, все сидишь да сидишь! Заказал бы столик на четверых. Я бы Михнушеву с хахалем пригласила.

Гриша видимо побледнел.

– Чего испугался-то? – спросила Марина. – Пора стать мужчиной.

– Может, лучше у меня посидим?

– Чего у тебя интересного? Марки смотреть, так мне уже Сазонтьев показывал.

– А при чем тут Сазонтьев? – обиженно пробурчал Гриша.

– А ты предлагаешь в праздники друг на друга уставиться и сидеть, как два чучела? Я танцевать хочу, общества, людей, музыки хорошей…

– В кабаках голота играет, – снова пробурчал Гриша.

– А ты найди приличный, где не голота…

Гриша встал, оделся и хотел было уже идти, но спросил:

– А куда?

Марина опять подумала и сказала:

– Я, кажется, знаю… Недавно в центре… Там, где церковь раньше была, знаешь?

– Я богу не молюсь…

– В общем, найдешь. Там теперь такой маленький уютный кабачок. Михнушева говорит – очень приличный, можно посидеть. «Ностальгия» называется.

– Почему «ностальгия»?

– Для романтики. Такие вещи надо понимать! Вечером звони, как дела.

Первым делом Гриша направился в сберкассу, там у него на книжке лежал вклад в триста рублей. Народу в сберкассе было много. Грише подумалось даже, что все эти люди тоже собрались в ресторан.

Пока стоял в очереди, мучился цифрами. Сколько денег взять? Забрать все? А вдруг Марина захочет еще раз сходить в ресторан? Взять рублей сто – может не хватить… Гриша выписал расходный ордер на сто семьдесят рублей. «Посидим скромно» – решил он.

Дальше путь его лежал к бывшей церкви, то есть в ресторан. Долго пришлось ждать, пока швейцар откроет двери. Швейцаром оказался молодой парень в белой рубашке с брошкой у горла в виде креста.

– Мне бы столик на ноябрьские, – тихо попросил Гриша.

– Все праздники тут и просидишь? – пошутил швейцар и засмеялся. – Иди, вон, к администратору. Видишь столик в зале?

Гриша подошел к столику. Администратор читал газету. Гриша видел лишь его красные брюки. Администратор высоко держал марку самого читающего народа в мире. Газеты ему хватило минут на двадцать. Гриша успел вспотеть и придумать пять остроумных способов войти к администратору в доверие. Наконец газета была отложена в сторону. Администратор спросил: «Что вы хотели?» – и ушел. Гриша совсем растерялся. Подумалось: «Отцу на фронте легче было».

Он огляделся… Огромный зал с пустыми, накрытыми белыми скатертями столиками был похож на шахматную доску. Гриша почувствовал себя в цугцванге. Мимо два раза пробежал высокий прыщеватый официант. Официанту было лет двадцать.

– Что, парень, надо? – спросил он, пробегая в третий раз.

Гриша неуместно вспомнил, что он все-таки заведующий хоть и небольшой, но лабораторией. Он покраснел от досады и выдавил:

– Мне – столик… на праздник.

– Столик? Столик – стольник! – срифмовал официант. – Закусочка, рыбка, горячее…

Гриша, к сожалению, знал, что такое стольник. Он обреченно вздохнул и кивнул головой.

– Володя, – представился официант. – Полтинничек сейчас, остальное по ходу дела… Лады?

Они договорились, хотя договор носил несколько односторонний характер.

Любимой Гриша позвонил из автомата:

– Приглашаю вас с Михнушевой и ее кавалером в ресторан.

– Ты, Гриша, делаешь успехи, – ответила Марина. – По мое благое влияние?

– Чувствую, – ответил Гриша.

Очень ему хотелось в этот момент спросить, кто будет в ресторане рассчитываться за Михнушеву, но не спросил, постеснялся.

За ужином дома Гриша решил возместить ущерб от ресторана. Это означало – вообще не ужинать, а просто попить чаю. Гриша долго пил чай и все ждал ощущения сытости. В конце концов не удержался, съел сначала три магазинных котлеты, потом банку рыбных консервов, а завершил трапезу банкой сгущенки.

Ужин привел Гришу в уныние. Нет силы воли! Чтобы хоть как-то успокоиться, он стал разбирать партии Алехина. На третьей Гриша увлекся и представил себя чемпионом мира в изгнании, вдали от Родины громящим буржуазных гроссмейстеров. Надо заметить, что и комментарии к партиям были с политическим уклоном.

Прозанимался Гриша до позднего вечера, а заснул уже совершеннейшим Алехиным.

В шахматный клуб смотреть праздничный турнир Марина не пошла.

– Вы будете свои пешки двигать, а я – мучиться?

Гроссмейстер из Москвы тоже не приехал…

Блиц гоняли почти весь день. Желающих набралось очень много. Не хватало досок, часов и белых коней…

Начал Гриша хорошо. Два раза выиграл, потом проиграл, потом – снова выиграл. Пятую партию выпало играть с Сазонтьевым. Грише не хватило еще и ферзя, его пришлось заменить пятаком. Сазонтьев ехидно улыбался и каждый ход сопровождал словами:

– А мы его… Мариночкой!

Гриша сопел, краснел и зевнул пятак. После этой партии все пошло наперекосяк, и Гриша занял двадцать второе место. Утешало лишь то, что и Сазонтьев плохо сыграл.

В буфете подавали сухое вино, и Гриша выпил. К назначенному часу к Марине он опоздал, но все равно пришел рано. Марина встретила его в легком домашнем халатике голубого цвета. Была бы воля, Гриша оставил бы ее дома на весь вечер в этом халатике, а сам накупил бы рублей на пятьдесят вина и сидел рядом, но Марине же нужно общество!

– С праздником! – сказал Гриша с порога.

– Ты бы еще позже пришел.

– Так ты все равно не одета…

– При чем тут я? Ты должен приходить вовремя! Сиди теперь и жди!

Марина была не в духе. Она ушла в дальнюю комнату, а Гриша сел рядом с мамой любимой смотреть телевизор. По случаю праздника мама была в бигудях.

– Вы слышали? – спросила она.

Гриша прислушался.

– Вырезали целую семью! Представились электриками и убили! В соседнем доме! А если бы к нам позвонили? Я бы со страху умерла!

Гриша качал головой.

– Неприятная история, – сказал он. – Поймали?

– Разве у нас могут кого-нибудь поймать?

Мама задумалась на мгновение и спросила:

– Вы когда-нибудь имели дело с дверями? Хочу поставить двойные. И чтобы глазок. Они придут с ножами, а я в глазок – и в милицию звонить! Сейчас хорошие глазки продаются, элегантные…

Очень Грише не хотелось отвечать «нет».

– Можно попробовать было бы…