скачать книгу бесплатно
– Я и не перебиваю…
– Позовешь Павла Антоновича.
Гриша чуть не подпрыгнул от ревности.
– Который с автомобилем?!
– Да, который с пальто.
– Каким пальто?
– Зимним английским… Тебе все равно не понять, – Марина поморщилась, – не твое дело!
Они прошли до автомата еще немного, и Гриша проворчал:
– Конечно, как звонить, так мое…
Марина вдруг остановилась, повернулась к Грише, посмотрела зло.
– Ты хочешь, чтобы я тебя ни о чем не просила? Ты этого добиваешься?
– Да что ты! Давай свою бумажку…
– Не давай, а – возьми, пожалуйста!
Гриша с трудом открыл ржавую скрипучую дверь телефонной будки, влез внутрь. Здесь пахло совсем как в уборной. Гриша снял трубку, понюхал ее, повесил и высунулся на улицу:
– Две копейки?
– Господи! Нищий, что ли?
Марина покрутила пальчиком в красивом красном кошельке, протянула монету.
– Алле! Алле! – послышалось в трубке.
Грише очень не хотелось отвечать.
– Алле! Опять чертовщина какая-то!
– Павла Антоновича, пожалуйста, – попросил Гриша.
– Так и говорите!
Трубку взял Павел Антонович.
– С вами сейчас будет говорить Марина.
Гриша услышал, как Павел Антонович объяснил жене:
– Это не чертовщина, это мой старинный приятель.
Дальше уже обошлось без Гриши. Марина вела беседу, а он ходил вокруг будки, защищался зонтиком от ветра и дождя и думал, как было бы хорошо, если бы жена Павла Антоновича все узнала. «А что все? – вдруг сообразил Гриша. – Они что? Любовники? Со стариком! А он – с машиной!» В глазах потемнело от ревности. «Ну и пусть! Пусть будет, как она хочет! А я отойду в сторону или буду страдать. Все равно я ее люблю… Или не люблю? Как я могу любить падшую женщину? А что у нее было с Сазонтьевым? А с Лукичом? А может, еще с кем? Как она после всего этого может мне нравиться? Что же это за чувство такое? Почему же оно не пропадает, а мучает и мучает?!»
– Гриша!
Гриша обернулся. Марина улыбалась. Она подошла к нему, ткнула пальчиком в нос и взяла под руку.
– Гришечка! Какое счастье! Павел Антонович отдает пальто мне!
– Бесплатно?!
– Да! По госцене!
Гриша улыбнулся и продумал: «А может, ничего и не было? Может ведь женщина иметь с мужчиной чисто деловые контакты?»
Московский гроссмейстер приехал в середине декабря. В клубе вывесили программу: блиц, сеанс, лекция. Под это дело в буфет завезли шампанское, сухое вино, коньяк и то, что шахматисты с приличным рейтингом не пьют при всех.
Гроссмейстер был черноволос, с густою тоже черною бородой. Лекция Грише понравилась. Гроссмейстер сразу сказал, что перед ним сидят профессионалы, и учить шахматам некого, поэтому он начал с личной жизни чемпиона мира. Потом рассказал о личной жизни экс-чемпионов, потом – претендентов. Гриша сначала записывал, кто чья жена и сколько кто зарабатывает, но скоро сбился и стал слушать так.
После лекции шахматисты задавали вопросы. Гриша тоже спросил, почему гроссмейстер два года назад на турнире в Бамако не принял жертвы ферзя в английском начале.
От блица гроссмейстер отказался, сразу перешли к сеансу. Гриша сидел на двадцать второй доске. Гроссмейстер первые пять ходов сделал быстро, почти бегом. Потом стал останавливаться у некоторых досок, думать… Ходов через двадцать некоторые сдались. Гриша успокоился – вылетел не первым. А на тридцать третьем он вдруг увидел, что через три хода может выиграть ладью.
Гриша сглотнул, украдкой посмотрел по сторонам. Хотелось взять доску, унести куда-нибудь в укромное место вместе с позицией. Гриша осторожно выдохнул, чтобы не спугнуть шахматное счастье, еще раз проверил вариант. Ну конечно же, если конем на е7, то ладья у гроссмейстера летит! Много бы сейчас Гриша дал, чтобы в зале появилась Марина…
Сидевший за две доски Сазонтьев громко сказал:
– Сдаюсь! Поздравляю!
В другой раз Гриша позавидовал бы ему. Даже сдаваться умеет красиво! Но теперь было не до Сазонтьева. Гроссмейстер оказался через минуту перед Гришей. Гриша посмотрел на столичного гостя снизу вверх, уперся взглядом в густую черную бороду и двинул коня. Черная борода вдруг зашевелилась, черные брови полезли наверх. Гроссмейстер подумал минут пять и сказал:
– Хе-хе!
Он взял своего короля и положил на середину доски. Протянув руку, спросил:
– Ваша как фамилия?
Гриша ответил. Гроссмейстер опять пошевелил бровями и сказал:
– Знаете, не встречал. Вам надо больше практиковаться.
– Спасибо, – сказал Гриша.
Гроссмейстер пошел дальше доигрывать сеанс, а Гриша сидел, смотрел на доску, украшением которой был лежащий король противника, и улыбался. Так больше никто у гроссмейстера и не выиграл в тот день. Кандидаты Крутилин и Загладин сделали ничьи.
В буфете Гришу поздравляли: хлопали по плечам, жали руки, просили угостить. Гриша купил на радостях несколько бутылок вина и никому не отказывал. Подошел и Сазонтьев.
– Ну ты даешь, Григорий! Прямо скажу, не ожидал от тебя такой прыти… На заготовку поймал?
Сазонтьев сел напротив за Гришин столик, подвинул свой пустой фужер. Гриша налил.
Выпив, Сазонтьев спросил:
– Все дуешься?
– Вовсе я и не думал дуться!
В доказательство Гриша налил Сазонтьеву еще. Тот отглотнул с полфужера и сказал:
– Кисленькое.
Поискав на столе, чем бы закусить, и ничего не обнаружив, Сазонтьев потрогал пепельницу в виде шахматного коня и спросил:
– У вас хоть получилось что-нибудь?
– А что должно получиться?
– Ну вот! Я же говорю: ты дуешься! Когда человек не дуется, он друзьям все рассказывает подробно: что, где, как… на чем.
Гриша никак не мог себя почувствовать себя равным Сазонтьеву. Хотелось выглядеть мужчиной, но при этом не унижаться до грубостей.
– Что было, то прошло! – бодро, как мог, ответил Гриша.
– Вот и молодец, – снова двигая свой фужер к бутылке, сказал Сазонтьев. – Друзей не забывают! Она, кстати, мне недавно звонила…
Гриша налил ему еще вина и почувствовал, как потяжелел от обиды.
– Ну и что?
– Ничего, Гриша… Ничего! У нее таких как мы – легион.
Гриша поморщился, словно лимон увидел.
– Не грусти! Сегодня вина, говорят, двадцать ящиков завезли!
То ли от вина, то ли оттого, что давно ни с кем не разговаривал откровенно, Грише вдруг захотелось пожаловаться Сазонтьеву. Он вздохнул и тихо пробубнил:
– Тебе хорошо говорить… Ты живешь нормальной семейной жизнью.
– Что? – возмутился Сазонтьев. – Ты о чем?
– О нормальной семейной жизни.
– Нашел чего горевать! Мне бы твои условия, я бы… Я бы только с красивыми знакомился! А какие можно было бы закатывать вечера!
Сазонтьев тоже вздохнул и добавил:
– Я бы, может, уже гроссмейстером был!
Домой Гриша возвращался в состоянии великого человека, у которого не сложилась личная жизнь. Шел снег, то есть на дороге лежала грязь. Шагалось трудно, и трудность Гриша засчитывал в свою личную жизнь в ряд с остальными.
Он вспоминал, кого и когда гость-гроссмейстер обыгрывал на турнирах, сравнивал, и выходило, что сегодняшний выигрыш давал право сыграть в межзональном турнире. Только разве пробьешься сквозь бюрократические препоны! А может, гроссмейстер вернется в Москву и скажет: есть, мол, такой Григорий Дмитриев, надо его пригласить в сборную! Не зря ведь фамилию спрашивал? Практиковаться советовал… Надо написать ему письмо! Негде практиковаться! Он прочитает, скажет: помню, помню такого… Надо человеку помочь!.. А если не скажет? Если обиделся? Не надо было выигрывать! Гроссмейстеры такие обидчивые… Но написать надо. Узнать адрес и написать.
Брать с собой Марину в Москву или не брать, вопроса не стояло. Было сомнение: брать сразу или сначала освоиться, обжиться, получить квартиру… Представилось: «А я возвращаюсь за ней из Москвы, а она не утерпела, вышла замуж за Павла Антоновича или Сазонтьева! Я ей говорю: что же ты, милая, не дождалась? Прости, скажет. Нет! Поздно, милая! Я теперь на первенство мира еду!»
У дома стояла незнакомая женщина, держала на поводке незнакомую собаку. Собака залаяла. Женщина показала на Гришу и сказала собаке ласково:
– Ну что же ты лаешь? Видишь, никто кроме тебя не лает!
В воскресенье с утра Гриша долго стоял в трусах перед зеркалом и исследовал фигуру. Он был возбужден: Марина велела купить билеты на шесть часов. Они идут в кино!
Осмотр мышц ничего утешительного не дал. Гриша сжимал руки, двигал животом, напрягал ноги – все было слабовыразительным. В который уже раз подумалось: «Надо кончать есть и заняться отягощениями! Вдруг лето? Пляж, Марина! Со стыда помрешь! До лета надо все успеть исправить… И родинок много! Зачем? Зачем мне столько родинок? Чтобы я родителей не забыл?»
Вспомнив про родителей, Гриша совсем загрустил. Он привык, что их больше нет, но никак не мог привыкнуть, что здесь, в его квартире, больше нет никого. Гриша посидел на диване под портретом отца и мамы, вздохнул и отправился в ванную стирать. Чистое белье кончилось два дня назад.
Марина опоздала всего на двадцать пять минут. Когда они пробирались в темноте зала на свои места, герои фильма еще только целовались. Гриша два раза наступил кому-то на ногу. Кто-то зашикал, кто-то громко сказал:
– Тише вы!
Наконец сели. Гриша взял Марину за руку и замер. Началось время близости с любимой. Плохо только, что в зале было жарко, и руки быстро стали влажными. Гриша перекладывал ладонь Марины из одной руки в другую, а освободившуюся вытирал о куртку.
Когда вышли из кино, Гриша зацепил горсть снега, скатал снежок. Рукам скоро стало холодно, но Гриша снежок не выбрасывал, мстил им за то, что так сильно грелись в кинотеатре.
– А ты, говорят, в вашем клубе чемпиона мира обыграл? – вдруг спросила Марина.
– Ты откуда знаешь?
– Сазонтьев твой звонил. Набивался в гости.
Гриша смял снежок между ладоней, и снежок стал плоским, спросил:
– А ты?
– Я сказала, пусть сначала возьмет шампанское, купит фруктов, шоколада, а после я – подумаю.
– А он?
– Он сказал, что тоже подумает. Ты же знаешь своего дружка…
Толпа, в которой они вышли из кино, рассыпалась. Свернули в переулок, почти пустынный, белый от снега… Снег шел крупными хлопьями, не таял на асфальте. Было морозно. Погода обещала маленький кусочек красивой зимы в городе до утра…
Гриша бросил плоский снежок в толстую липу, не попал.
– Давно не тренировался, – объяснил он, вздохнул и посмотрел на небо.
В этом плохо освещенном переулке можно было увидеть немного звезд.
– Вам что-нибудь платят? – спросила Марина.
