Словарь Мацяо

По словам вроде «щелок» и «тинктура» можно заключить, что этот человек учился западным наукам, по крайней мере, у него были определенные познания в химии. Еще рассказывали, будто он обожал есть змей, – в таком случае есть резон считать Оглоблю Си кантонцем, которые известны своим пристрастием к змеиному мясу.

В Мацяо о нем остались противоречивые воспоминания. Одни хвалили Оглоблю: первым делом разложил перед местными заморские снадобья, заморские ткани и заморские палочки (так в Мацяо называли спички), менял их на продукты и цену называл справедливую. А кто приносил змею, тому Оглобля на радостях отдавал товар почти даром. Еще Оглобля Си умел лечить разные хвори и даже принимал роды. Местные лекари дружно прозвали его шарлатаном, дескать, этот Си заморочил людям головы своими фокусами, а сам даже в триграммах багуа[18] ни бельмеса не смыслит, пульса не умеет послушать, какой из него лекарь? И нутро у шарлатана насквозь ядовитое – а как иначе, если он даже щитомордниками не брезгует? Но скоро всем стала очевидна беспочвенность их нападок. Одна женщина из Чжанцзяфани никак не могла разродиться, каталась по полу от боли, ревела страшным зверем, всех лекарей и повитух распугала своим ревом, и до того дошло, что дядя роженицы решил сам покончить с этим делом – взял кухонный нож, наточил как следует и приготовился вспороть племяннице живот.

По счастью, Оглобля Си подоспел как раз вовремя: дядя уже примеривался ножом к животу, но тут услышал резкий окрик Оглобли да так и застыл на месте. А Оглобля выпроводил всех зевак за дверь, не спеша выпил чаю, намылил руки. И спустя пару часов в доме послышался плач младенца, а Оглобля Си так же неторопливо вышел из внутренней комнаты и снова уселся пить чай. Люди бросились в дом, смотрят – дитенок живой и с матерью все благополучно.

Спросили Оглоблю, как он так ловко принял роды, а он опять завел свою глухомань, ни слова не разобрать.

Дитенок рос здоровеньким, как начал говорить да бегать по деревне, родители велели ему пойти к Оглобле Си и отбить несколько земных поклонов. Судя по всему, Оглобля Си любил пащенят: привечал у себя и того дитенка, и всю его деревенскую компанию. Постепенно в речи пащенят тоже стала слышаться глухомань, а однажды они заявили, что змеятина страсть какая вкусная, и потребовали у родителей наловить им побольше змей.

В Мацяо никогда не ели змей. Деревенские были уверены, что змеи – злейшие твари в Поднебесной, что змеиное мясо озлобляет человеческую натуру, и всегда с ужасом смотрели, как Оглобля Си пьет сырую змеиную кровь и ест змеиные потроха. Посовещавшись между собой, они решили, что деревне такое соседство ничего хорошего не сулит. Родители запретили пащенятам подходить к дому Си – боялись, что Оглобля приучит их есть змеиное мясо. Пугали детей: видали Оглоблю Си? Он пащенятами торгует, в другой раз затолкает тебя в мешок и унесет на рынок продавать. Не видел разве, у него дома – целая гора мешков!

Пащенята морщили лбы, никакой горы мешков они не помнили, но лица у взрослых были до того серьезные, что больше никто не захаживал в гости к Оглобле, самое большее – бегали посмотреть издалека на его дом. Си радостно махал им с порога, но ближе подойти пащенята не смели.

Оглобля Си умел принимать роды – потому только мацяосцы не подожгли его дом и не выгнали их со стариком из деревни. Но добрых чувств к семейству Си никто не испытывал. Людям не нравилось, что Оглобля ленив: ноги его покрывала густая черная шерсть, а это верный признак ленивой натуры. Не нравилась его расточительность: некоторых своих птиц Оглобля кормил яйцами и сырым мясом. И совсем не нравилась мрачная рожа Оглобли: человек он был неприветливый и спесивый, даже к старшим не выказывал уважения – сесть не предложит, сигарету не вынесет, чаем не угостит. Чуть что – принимается распекать гостя, а если не понимаешь его тарабарщины, только хмыкает и уходит заниматься своими делами, бормоча под нос глухомань. Да с таким злющим видом – явно бранится! Думает, никто его не понимает, так можно людей хулить? Оглобля Си подарил слову «глухомань» явственное воплощение, и дело было не только в непонятном говоре – рядом с Оглоблей человеку становилось холодно, тревожно и неуютно, будто в глухом лесу. По его милости слово «глухомань», которое и прежде не означало ничего хорошего, стало звучать как настоящее ругательство, все чаще люди цедили его сквозь зубы. И отнюдь не лишним будет предположить, что именно из-за Оглобли мацяосцы стали так недоверчивы к чужакам.

Рабочая группа, присланная в Мацяо для проведения земельной реформы[19], первым делом стала выяснять, есть ли в деревне помещики и злостные угнетатели. Мацяосцы тогда порядком струхнули – мямлили, заикались, несли околесицу, а потом и вовсе стали прятаться от городского начальства, запирать ворота. В конце концов рабочая группа казнила самого страшного эксплуататора из Лунцзятани и прошла по окрестным деревням с гонгами, барабанами и отрубленной головой на шесте. Теперь мацяосцы почуяли кровь и высыпали на улицу, предвкушая скорую расправу над старым врагом. К членам рабочей группы явилась делегация деревенских мужиков с предложением первым делом казнить Оглоблю Си.

– Какое за ним преступление?

– Эксплатация, все как вы говорите.

– Какого рода эксплуатация?

– Бездельничает, огорода не сажает.

– А еще?

– Носит заморскую тикалку на цепи.

– Карманные часы? Награблено у бедняков. Еще что?

– Змей ядовитых ест, это разве дело?

– Змеи – не преступление. Нам главное – есть ли у него во владении горы, леса или поля. Будем устраивать передел.

– Есть у него поля, есть – как не быть?

– Где?

Тут мужики замялись, дескать, сами идите искать его поля, что-нибудь да найдется.

– Куда идти?

Один показал на восток, другой на юго-запад.

Рабочая группа провела дознание, оказалось, никакими полями Оглобля Си не владел, равно как лесами или горами, в доме у Оглобли стояло только несколько клеток с птицами, а так – пусто, хоть шаром покати. Карманных часов у него тоже не нашли – Оглобля сказал, что подарил их одной бабенке из Лунцзяпина. Такого человека нельзя было причислить к помещикам, злостным угнетателям и врагам новой власти. Резолюция рабочей группы возмутила деревенских мужиков, соглашаться с таким решением они никак не хотели. Вращали налитыми кровью глазами, втолковывали начальству: раз уж вы Пэн Шиэню срубили башку (Пэн Шиэнем звали злостного угнетателя из Лунцзятани), почему Оглобле не срубите? Из них двоих Оглобля – настоящий плут, он в своих плутнях вон до чего дошел! Пэн Шиэню такого и не снилось! Старика своего за внука выдает!

Слова про старика и внука вопроса никак не проясняли. Рабочая группа устроила подробное разбирательство и лишь спустя несколько дней наконец выяснила, как было дело: однажды по Мацяо прошел удивительный слух – будто бы Оглобля Си живет на свете уже больше сотни лет, будто бы он раздобыл в заморских землях пилюлю бессмертия, поэтому даже в таком почтенном возрасте пышет здоровьем и сияет румянцем. А старик на самом деле никакой не отец Оглобли, а внук – с детства рос неслухом, перечил деду, отказался пить пилюлю бессмертия, а теперь сморщился и почернел, словно старая люффа. Многие деревенские, услышав такую удивительную историю, посмотрели на Оглоблю Си другими глазами, несколько человек набрались смелости и пришли к нему домой, чтобы выяснить, правда это или выдумки. От Старого Си они ничего не добились – тот городил одну сплошную глухомань. А из Оглобли каждое слово приходилось клещами вытягивать, но гости так просто не сдавались, осаждали долгожителя расспросами, засыпали похвалами, и наконец Оглобля неохотно пробурчал, что сам не знает, сколько живет на свете, но императоров на его веку сменилось порядочно, всякого успел насмотреться. Сказал так и велел своему старику укладываться спать. И тут гости явственно услышали, что Оглобля назвал старика щенком – а разве видано, чтобы младшие называли старших щенками?

Мацяосцы не могли остаться равнодушными к пилюле бессмертия. Друг за другом они понесли Оглобле деньги, вино, мясо, чтобы он поделился с ними своим сокровищем. Некоторые приводили жен, потому что Оглобля говорил, что конституция у людей разная, стало быть, и пилюли нужно готовить разные: если у мужчины слабое начало ян, в его пилюлю следует добавить «росу трех вершин» – то есть слюну, млечный сок и сок из тайного места его жены, «напитать ян сгущенным инь», тогда пилюля возымеет действие. Конечно, в приготовлении такая пилюля была куда сложнее обычной, тут требовался особый подход, и Оглобля Си брался за это дело крайне неохотно. Иногда пилюля раз за разом не удавалась, «роса трех вершин», которую приносил покупатель, никуда не годилась, но после долгих и слезных уговоров Оглобля соглашался помочь несчастному и собрать росу вместо него: запирался с его женой в доме, опускал полог и принимался отчаянно скрипеть кроватью. Само собой, сил на все эти упражнения он тратил немало, так что и плату за такую пилюлю требовал больше.

Подобных случаев становилось все больше, и в конце концов люди заподозрили неладное. Сначала женщины, у которых Оглобля брал «росу трех вершин», краснея до самых ушей, поделились друг с другом сомнениями. Скоро и мужчины изменились в лицах, но было уже поздно. А незадолго до того, как в деревню прибыла рабочая группа, один из мацяоских пащенят, подученный матерью, пробрался к дому Си и подслушал, что на самом деле, когда рядом никого нет, Оглобля зовет старика отцом! Стало быть, Оглобля никакой не долгожитель, и пилюли бессмертия у него нет, а отец его специально притворялся внуком, чтобы людей дурачить!

– Мошенник, – уяснив суть дела, кивнул председатель рабочей группы.

– Сколько денег вы ему отнесли? Сколько зерна, сколько женщин? – спросил другой начальник. – Смело рассказывайте, он у нас за все поплатится.

Деревенские кипели от ярости, но когда пришла пора давать показания, начали мяться и вилять. Члены рабочей группы понимали, что дело это щекотливое, пораскинули мозгами и наконец придумали: позвали какого-то грамотея, рассказали ему, что к чему, он взмахнул кистью и сочинил сразу полтора десятка преступлений, в которых обвинялся Оглобля Си: моральное разложение, сговор с помещиками и эксплуататорами, вооружение разбойничьих шаек, противодействие осуществлению земельной реформы, незаконное предпринимательство, и так далее, и тому подобное. В конце концов определили его как реакционного хулигана, связали и привели на допрос.

– Отвечай, есть у тебя пилюля бессмертия?

– Что вы, что вы! – трясясь всем телом, отвечал рабочей группе Оглобля Си. Вся его спесь куда-то подевалась, от страха даже сопли из носу потекли.

– Что ты им продавал?

– Ас… Аспирин.

– Ты хоть понимаешь, что натворил?

– Я… Я… Занял реакционную позицию, осуществлял моральное разложение, вступил в сговор с помещиками и эксплуататорами… – Оглобля слово в слово перечислил все обвинения, которые предъявила ему рабочая группа.

– Все понял?

– У меня с детства память хорошая, любой иероглиф с первого раза запоминаю.

– Что ты мелешь! Это твои преступления, по каждому из них ты должен признать свою вину!

– Признаю вину, признаю.

Рабочая группа отправила его с конвоиром в уездный центр. Конвоировал Оглоблю паренек из народного ополчения, неизвестно, что он там съел по дороге, а только рвало его сначала желтым, после зеленым, а в конце черным, пока глаза у бедняги не закатились и он не свалился замертво. Оглобля Си сделал конвоиру искусственное дыхание, раздобыл где-то ведро с чистой водой и промыл ему желудок, а когда пареньку стало получше, взвалил его на спину, потащил в уездный центр и сдал своего конвоира в уездную управу вместе с ружьем. И себя, разумеется, тоже сдал. Потом у Оглобли спрашивали, почему он не сбежал по дороге. Куда мне бежать, куда бежать, отвечал Оглобля Си. Я должен переродиться для новой жизни, вылезти из навозной ямы своих преступлений и служить народу.

Принимая во внимание законопослушность Оглобли Си по дороге в уездный центр, власти уездной управы смягчили ему приговор, дали на два года меньше и отправили перевоспитываться в далекий совхоз. Однако ходили слухи, что приговор вообще отменили, потому что Оглоблю заметил какой-то начальник в уездном центре, взял его на поруки и устроил работать врачом на шахту, чтобы Оглобля поставил свое мастерство на службу народу. А кто-то из деревенских клянется, будто видел Оглоблю в одной из чайных уездного центра: его некогда длинные волосы были острижены ежиком, но что самое удивительное – говорил Оглобля Си без капли глухомани. Беседовали обо всем на свете, под конец Оглобля разомлел и по секрету похвастался, что сам отравил конвоира по дороге в город, потом спас его и в результате скостил себе срок на целых два года.

Не знаю, можно ли верить этим рассказам.

Отец Оглобли умер вскоре после его ареста. И глухомань, которую они разносили по Мацяо, рассеялась, оставив по себе только отдельные слова вроде иодной тинктуры и щелока, столь удивившие меня спустя много лет. И еще в Мацяо у Оглобли осталось по меньшей мере три сына, три заостренных подбородка, каких нет больше ни у кого в округе, они появятся в следующих статьях моего словаря как непосредственные участники новейшей истории Мацяо.

△ Котло́вый

△ 同锅

В Мацяо не знают слов «родной» и «кровный». Родных братьев здесь называют котловыми, имея в виду, что они выросли, хлебая варево из общего котла. Если мужчина женится во второй раз, его прежний брак называют «первым котлом», а новый брак – «вторым котлом». Очевидно, что родственные связи в Мацяо обращают на себя куда меньше внимания, чем котлы, а точнее – их содержимое.

В Мацяо «образованную молодежь» расселяли по баракам семерками, на семерых полагался один котел. Местным было все равно, что у нас разные фамилии, что мы не приходимся друг другу родней, но то обстоятельство, что мы едим из общего котла, служило достаточным основанием для принятия многих решений. Например, по пятым числам в Чанлэ обычно устраивали ярмарку, и если в это время в горах или на поле было слишком много работы, бригадир разрешал отправить в поселок только одного человека от котла, а остальные должны были топать на работу. Всем городским хотелось погулять на ярмарке, но как мы ни бились, как ни доказывали бригадиру, что не приходимся друг другу родней, что каждый из нас имеет одинаковое право попасть на ярмарку, все было впустую. Общий котел, из которого мы ели, опровергал все наши доводы.

Однажды влюбленная пара из городских решила образовать семью и готовить себе отдельно от остальных товарищей, не попавших в плен любовного чувства. И это решение принесло нам неожиданную выгоду. В бригаде постоянно не хватало сурепного масла, его не могли распределять по трудоединицам или по головам, как остальные продукты, поэтому кладовщик раздавал масло по цзиню на котел, чтобы вдобавок к радостям и горестям родные делили друг с другом еще и масло. И вот, увидев на кухне «образованной молодежи» второй котел, кладовщик без всяких возражений выдал нам два цзиня сурепного масла, то есть в два раза больше, чем обычно.

До отвала наевшись жареного риса, мы с блаженными улыбками вытирали масляные губы и подумывали купить на кухню еще два или даже три котла, чтобы показать кладовщику во время следующей раздачи.

▲ Котлови́ны

▲ 放锅

Когда девушку выдают замуж, самым важным обрядом на свадьбе считаются «котловины»: невеста ставит на очаг в мужнином доме новый котел, носит воду, промывает крупу, колет дрова, разводит огонь и варит рис, показывая тем самым, что отныне принадлежит семье мужа. Поэтому и свадьбу в обиходе часто называют котловинами. Лучшим временем для котловин считается зима, и не только потому, что зимние месяцы – пора отдыха от страды, и не потому, что люди могут потратиться на свадьбу лишь после сбора урожая. Мацяосцы объясняли мне, что в холодное время года невесте сподручнее пододеть вниз несколько ватных курток – молодые гости на котловинах любят побезобразничать и пораспускать руки. Вот и вся разгадка.

Однажды я побывал на деревенской свадьбе – меня притащил туда Фуча. Тускло светили свечи, коптили керосинки, в нос бил резкий запах спиртного, по стенам скакали причудливые тени, гости галдели и хохотали, а я сидел, зажатый в тесном углу, и лузгал семечки. Вдруг раздался громкий крик, а в следующую секунду какой-то черный куль налетел на меня и со всего размаху придавил к стене, так что я едва не задохнулся. Выпростав наружу голову, я разглядел, что это никакой не куль, а растрепанная невеста в цветастой ватной куртке, уже готовая разрыдаться. Порядком перепугавшись, я стал выбираться из-под придавившей меня спины или ноги, но невесту уже схватили и с гиканьем поволокли к другому гостю. Ее громкий визг утонул в общем хохоте.

На другой день мне рассказали, что даже четыре ватные куртки, перетянутые сверху шестью ремнями, не уберегли невесту от разноцветных синяков. Вот такие веселые и нахальные парни собрались на котловины.

Семье жениха обижаться на подобные выходки не следует.

Как раз наоборот: если гости станут вести себя чинно и благообразно, мужнина родня вовек не отмоется от такого позора. Один деревенский по имени Чжаоцин как-то раз надумал женить своего старшего сына, но поскупился на свадебное угощение: вино разбавил водой, мясо подал маленькими кусочками, и гостям это очень не понравилось. Они решили проучить Чжаоцина – за всю праздничную ночь невесту никто даже пальцем не тронул, а если она сама подходила и терлась рядом, гости делали вид, будто ничего не замечают, или отступали в сторону. На другой день невеста расплакалась, раскричалась: за что же мне такое наказание, как я буду людям в глаза смотреть? Братья, которые провожали ее из родной деревни на котловины, рассердились еще пуще, сняли с очага новый котел и без разговоров понесли домой. Вообще-то невеста не хотела доводить дело до развода, но когда братья унесли котел, ей ничего больше не оставалось – с плачем и причитаниями она пошла за ними в родную деревню.

И остался Чжаоцин без снохи.

△ Брату́ля (и проч.)

△ 小哥(以及其他)

Братулями в Мацяо называют сестер. Очевидно, по тому же самому принципу дядюлями называют теток, дедулями – бабок, внукулями – внучек и так далее.

Я сразу обратил внимание, что в Мацяо и его окрестностях довольно редко употребляются женские термины родства, в большинстве случаев женщин называют так же, как и мужчин, добавляя к соответствующему термину уменьшительный суффикс. Уменьшительные суффиксы намертво приросли к женщинам, как будто женщины и есть маленькие люди. Виной ли тому слова Конфуция: «Что касается женщин и маленьких людей, то они с трудом поддаются воспитанию»[20] или другие поучения древних, теперь уже не доищешься.

Как видно, языку отнюдь не свойственна абсолютная объективность, нейтральность и безоценочность. Пространство языка неизменно искажается под действием различных идей и концептов. И отсутствие женских терминов родства сразу показывает, какое место занимают женщины в этом социуме, объясняет, почему они так туго перетягивают грудь, почему так тесно сжимают колени, почему всегда ходят с опущенными глазами, почему пребывают в вечном страхе и стыде за свою половую принадлежность.

Августейших особ не называют по именам: имя китайского императора нельзя было даже произносить вслух. У этого феномена есть и обратная сторона – имена самых презренных членов общества тоже становятся табуированы. Мы придумываем клички домашним питомцам, нарекаем именами любимые вещи. И только преступников чаще всего окликают по номеру, а не по имени, как будто они – товар на инвентаризации. Мы избегаем произносить вслух имена людей, к которым испытываем отвращение, называем их «эта сволочь» или «тот тип», тем самым лишая своих недругов права занимать место в языке. В старом Китае «безымянными крысами» назывались люди, чьи имена не представляли никакой ценности для общества и употреблялись так редко, что за ненадобностью их можно было полностью упразднить. Похожие процессы происходили во время «культурной революции», когда из употребления изымали профессиональные обращения вроде «профессор», «инженер», «доктор» или «художник». Власти отнюдь не собирались ликвидировать эти профессии или уничтожать их носителей. Наоборот, они были заинтересованы в том, чтобы наука, техника и искусство нового Китая развивались семимильными шагами во имя революции. Просто властям подсознательно хотелось лишить этих людей права называться своими именами, потому что любое имя может послужить толчком к формированию самостоятельного мышления и выработке целого комплекса идей и взглядов.

«Учение об именах и принципах» повлияло на все философские школы китайской древности. Любой принцип начинается с имени, опирается на имя, в имени концентрируются и кристаллизуются все аргументы в его защиту.

Женщины в Мацяо не безымянны, а переименованы в мужчин. Разумеется, это явление встречается и в других языках. Даже в английской культуре, которая сотни лет назад прошла крещение идеями просвещения и гуманизма, человеком (man) может называться только мужчина (man). Многие громкие титулы вроде «председатель (chairman)» или «министр (minister)» тоже несут на себе печать маскулинности и до сих пор яростно критикуются феминистками. На материале английского языка мы видим, как под влиянием патриархата отдельные нейтральные и общие слова оказались оккупированы мужчинами, но все же английский язык не дошел до той степени маскулинизации, на которой находится говор Мацяо, где исчезли все слова, обозначавшие женщин. Однако мне трудно ответить на вопрос, повлияло ли такое переиначивание языка на психологию или даже физиологию сексуальности мацяоских женщин, изменило ли оно в какой-то мере объективную действительность. Могу судить лишь по внешним проявлениям: большинство женщин в Мацяо разговаривают хриплым басом, умеют драться и ругаются самыми грязными словами, а особенно радуются, если удалось переругать кого-нибудь на глазах у мужиков. Женщины в Мацяо редко выходят на люди в ярких одеждах, с чистыми руками и умытыми лицами – если кто-то увидит мацяоску причесанной и нарядной, она под землю провалится от стыда. Женщины прячут себя в мужеподобных одеждах, скрывают очертания фигуры в широких штанах не по размеру, в стоящих колом ватниках. И стыдятся говорить про месячные, а если и говорят, то называют их «этими делами». «Эти дела» – еще одно явление, лишенное имени. Работая на заливном поле, я почти не видел, чтобы женщины брали отгулы из-за месячных. Они отпрашивались с работы по самым разным поводам: сходить на ярмарку или на заработки, отвести свинью к мяснику – но никогда не пользовались выходным для нужд собственного тела. Как мне кажется, они игнорировали собственные месячные, чтобы окончательно утвердиться в роли «братуль» и лишний раз подчеркнуть свою принадлежность к мужскому миру.

▲ Оби́тель бессме́ртных (здесь же: пустобро́ды)

▲ 神仙府 (以及烂杆子)

В верхнем гуне Мацяо сохранился небольшой фрагмент гранитной мостовой – вдоль нее стоят самые обычные деревенские лачуги с покосившимся дощатыми стенами, но каждую такую лачугу подпирает высокий каменный постамент. И если как следует присмотреться, становится видно, что много лет назад постаменты были прилавками, а улица с гранитной мостовой – торговым рядом. В «Описании округа Пинсуй» упоминается о недолгом процветании Мацяо, выпавшем на годы правления цинского императора Цяньлуна, и крошащиеся прилавки вдоль гранитной мостовой, изрядно пострадавшие от куриного и утиного помета, вероятно, могут служить подтверждением этого свидетельства.

Еще одна любопытная находка – огромный чугунный котел, весь в щербинах и длинных трещинах, никому не нужный, он стоит в лесу позади казенного амбара, на дне его собирается дождевая вода и преют опавшие листья. Котел поражает своими размерами, в него поместилось бы две большие корзины риса, а чтобы размешать этот рис, наверняка и ложку брали величиной с грабли. Ни одна душа в Мацяо не знала, кому он принадлежал. И зачем был нужен – такой огромный? Почему его бросили в лесу? Если в таком котле варили рис для работников, его хозяин наверняка был крупным помещиком. А если кормили из него солдат, их стояла здесь целая армия. Даже от одних догадок сердце у меня замирало.

Еще один отголосок процветания, о котором упоминается в «Описании округа Пинсуй», – старая разрушенная усадьба в верхнем гуне Мацяо. Это был высокий дом из серого кирпича, крытый черепицей, ворота его не уцелели, и каменных львов, что охраняли ворота, тоже разломали, когда началась революция, так что от всего ансамбля остался только каменный порог – осколок былого величия, доходивший взрослому человеку почти до колена. На единственной уцелевшей в доме ставне угадывалась тонкая резьба с изображением танцующих дракона и феникса, от которой до сих пор исходил удушливый запах богатого дома. Местные в шутку прозвали эту заброшенную усадьбу Обителью бессмертных. После я узнал, что бессмертными или небожителями в Мацяо звались четыре пустоброда, которых никогда не видели за работой. В этой усадьбе они и поселились много лет назад.