скачать книгу бесплатно
Я осилил «Основные сведения о Квантовом Переходе живой материи» и понял, что иногда человек уж очень много о себе воображает.
Я с удивлением узнал, что учение о ноосфере Вернадского удивительно совпадает с моим собственным видением мира, но ничего, касающегося интересующей темы, из него не выудил.
Поиски закинули к статье «реинкарнация», но и тут я быстро разочаровался. Ничего нового и удивительного. Случись такое с Егоровым бомжом, тот наверняка ощутил бы себя кошкой, собакой или, что скорее всего – свиньёй, и уж точно не стал бы требовать водки и искать свои татухи.
Интересными оказались статьи про человеческие жертвоприношения. До сих пор я думал, что они устраивались ради хорошего урожая, войны или охоты. Но в двух-трёх источниках упоминалось, что иногда дело было в том, что необходимо было вернуть какого-то царя или героя к жизни, но сделать это можно было, заплатив за это жизнью чужой. Обычно в этих весёлых историйках это была жизнь матери или любящей жены, реже – верного слуги… в общем, тех, кого не жалко.
И вот тут начинались народные и авторские сказки. Хоть бы одно мало-мальски документальное свидетельство! И, естественно, ни одного, внушающего доверия, способа, как это правильно проделать.
Когда я дорылся до религий и культов Африки, мне сначала показалось, что я нашёл настоящий клад. Вот уж кто, казалось бы, умел виртуозно жонглировать человеческими жизнями. Хочу – заберу жизнь, хочу – отдам. Но магия тамошних колдунов была какой-то фрагментарной: хочешь богатства – будь добр, тащи чужую печень, хочешь ладно жить с женой – налей человеческую кровь под порогом, а за многодетность, естественно отвечал отрезанный член какого-нибудь несчастного. Никакой полной регенерацией тут и не пахло.
Ох, уж эти сказочки. Ох, уж эти сказочники.
Я чувствовал, что ищу чёрную кошку в тёмной комнате, где есть всё что угодно, кроме кошек.
Когда мозг начинал окончательно плавиться, я, наконец, припоминал маму и понимал что у меня ко всему прочему неладно что-то и в собственном Датском королевстве. Мама темнила, и мне это не нравилось. Её неожиданные уходы по вечерам, странные звонки… Опять же в голову лезла всякая ерунда, и правильнее было бы, конечно, сесть и поговорить с ней по душам. Но в силу своего дурацкого характера я не мог этого сделать, а просто ждал чем всё это закончится, вертясь как на иголках.
Вот кто его знает? Ладно, если просто мужик, как наименьшее из зол. Хотя, и тут только и жди какого подлеца. А если секта? Или какие-нибудь квартирные авантюристы? Она женщина восторженная и вполне легкомысленная…
Пару раз пытался проверить – а вдруг сработает? Ведь было же, было – с собакой, с котом, с Серёгой. Я касался её пальцев, передавал хлеб за столом и даже, к её удивлению, чмокал в щёчку. Не работало. Никак.
В панике я хватался за первую попавшуюся книгу и старался хотя бы понять, о чём там идёт речь.
Учёба была спасением от всего этого сумасшедшего дома. Там хотя бы всё было понятно. Вот тебе симптомы, вот – лечение, вот – концентрация лекарств, а вот, нате пожалуйста – патологии новорожденных котят. И никаких философских учений, которые забрели в голову одному задумчивому яйцеголовцу после пинты эля, настойки мухоморов или тупо-недосыпа, а потом породили пятьсот лет споров и тысяча семьсот диссертаций!
Я пинками заставлял себя работать до тех пор, пока в глазах не темнело. Я читал, делал пометки, конспектировал, почти закончил курсовик и даже сделал то, чего отродясь не делал – набросал статью и разместил её на одном ветеринарном сайте.
Прошло четыре дня с момента посещения Егора и я, несмотря на мамины протесты, потащился в университет на зачёт. Погода была пасмурная, безветренная и довольно тёплая для декабря, но я жутко мёрз и постоянно кутался в шарф. Народ встретил меня приветливо, все дружно посочувствовали, а потом поржали. Наш препод по менеджменту, добрый человек, поставил мне автоматом – либо растрогавшись моим тухлым видом, либо чутко понимая, что ветеринару менеджмент нужен как библиотекарю стрельба из лука.
После зачёта жизнь показалась несколько позитивней и светлее, так что даже захотелось прогуляться. Я пристроился в углу под лестницей и стал названивать Серёге, Тимуру и Кире.
Свободен оказался только Серёга. Он появился через четверть часа и сразу потащил меня в «Логово».
С улицы всегда казалось, что это пивнушка для самых упитых алкашей – никакого внешнего вида. Но на самом деле в этом непонятном заведении присутствовал некоторый индустриально-бетонный гламур – как будто в подземном гараже решили построить декорации к малобюджетному фантастическому фильму и пригласили лихих художников-граффитистов, а потом на саму съёмку не хватило денег. Вот взяли и понаставили столиков, чтобы место не пустовало.
Мы сели в дальнем от двери углу и взяли пиво, чипсы и солёный арахис. Прямо над нами на кирпичной стене монотонно мигала ёлочная электрогирлянда – как-никак скоро Новый Год.
– Ну, рассказывай. – сказал Серёга.
– Чё рассказывать-то? – не понял я. – Дома сижу. Вот вылез. Вот пиво пью.
– Про свою личную жизнь. Страсть, как интересно.
– Тебе бы только страсть. Нет никакой личной жизни, только безличная.
– Да ладно! Так тебе и поверили.
– А чего мне врать?
–А того! Когда я тебя откапывал в твоей хижинке, под подушкой нашёл колготки. – загадочно сообщил Серёга.
– Это мои. – лениво сказал я, потягивая неприятно холодное пивко. – Иногда я шалю. Теперь ты знаешь всё.
– Герыч, блин! Я же серьёзно!
Я посмотрел на своего товарища. Сколько помнил себя, у меня никогда не было друга ближе.
И вдруг что-то подхлестнуло и захотелось рассказать. Плевать, как он отнесётся. Но если я сейчас не выговорюсь, то к вечеру окончательно съеду с катушек.
– Ладно, слушай. Со мной живёт девушка. Жила.
– Да что ты! И давно?
– С начала осени.
– Вот как значит. А нам чего не показывал?
– Не перебивай. Ну не показывал, и что? Я же тебе не Кира, чтоб всех встречных-поперечных с тобой знакомить.
– Спасибки.
– Да погоди ты. Просто она странная. Тебе покажешь, а ты потом в покое не оставишь.
У Серёги заблестели глазки.
– Ух ты! Ну-ка, ну-ка… Что это за экзотика такая?
– Серый, держись. Неуравновешенная психика, затяжная депрессия с редкими проблесками ремиссии, раздвоение личности… – Я загибал пальцы. – Ночные кошмары, талант влипать в неприятности, склонность к алкоголизму…
У Серёги всё ниже отвисала челюсть.
– Господи, Герыч, она же тебя убьёт! Как ты с ней спишь?
– А никак. Просто живём вместе, хозяйство общее, то, сё…
– Ну да! Четыре месяца они "просто живут"! А то я тебя не знаю!
– Да говорю тебе! – я просто упивался его реакцией.
– Да брось! Ты что, совсем больной?
– Ты ещё не слышал главного. – я понизил голос. – У меня с ней жуткая разница в возрасте.
– Жуткая насколько?
– Жуткая до жути. Нереальная. Но в целом, ничего. Зато с характером, не глупая, образованная, я бы сказал – старой закалки.
– Старой закалки?! – замер Серёга. – Какая у вас разница-то?
– Ты упадёшь, Серенький. Лет восемьдесят. – Серёга подавился пивом. – Но! Неплохо сохранилась, вот что я скажу, камрад. Весьма, знаешь ли, неплохо, да. И хозяйственная – просто офигеть.
Некоторое время мы пялились друг на друга, а потом как по команде начали хохотать. Над чем смеялся Серый, я не знал, но догадывался. Лично я – над его лицом.
– Во придурок, а! Почти развёл. А я тут сижу, уши развесил.
– Поверил, а? – хохотал я.
– Поверишь с тобой! Восемьдесят лет! Я как представил! Герыч, ну а если серьёзно? Что за дела, а? Странный ты стал какой-то, вот что.
– Серый, я чуть не загнулся! Болею как последний дрыщ, а ты мне – странный!
– Ну а всё-таки?
Мне стало невесело. Я только что высказался, как тот глупый цирюльник, что шептал в земляную ямку: «У царя Мидаса ослиные уши». Цирюльнику, может, и полегчало. Мне – нет.
– Да… ничё особенного. Приходит тут одна из деревни. Чисто время провести.
– Фу, Герыч. Хоть красивая?
Я равнодушно пожал плечами.
– Сойдёт.
Никто не жаждет провести со мной время. Никто не ждёт меня дома, окромя Герасима да мамы. Я прикрыл наливающиеся болезненной тяжестью веки и на миг увидел сверкающий снег, запятые мышиных следов, упавшую красную ягоду, стремительную белку, серую шапку…
– Ладно, Серый, я поеду, пожалуй. Полежать охота.
– А, ну конечно. Поехали, провожу.
– Не, тебе потом добираться. Привет всем.
– До Нового года на ноги вставай, на базу поедем.
Вот только Нового года мне до полного счастья не хватало! Я вышел на улицу, распрощался с Серёгой и неторопливо побрёл мимо офисов, магазинов и кафе. В жёлтом свете фонарей кружились снежинки. На душе было тоскливо, как никогда. Пусто.
Я вздохнул и остановился. Я сделал это неосознанно, повинуясь сиюминутной потребности. Но люди спешили в одном потоке со мной, и я невольно нарушил недолговечный закон их вечернего перемещения. Парень, идущий за мной, со всей дури врезался мне в спину, женщина вскрикнула, пожилой мужчина что-то проворчал, засмеялись две лёгкие маленькие подружки. Прямо событие, блин.
Я нехотя потащился в людском потоке, и всё думал о том, как можно быть окружённым людьми и одновременно ощущать бесконечное болезненное одиночество, от которого хочется сесть прямо на дорогу, сжаться в комок и заскулить, как потерявшийся голодный пёс.
7
Как и все приличные люди, я решила начать жизнь с понедельника. Правильнее было бы – с понедельника нового года, но ждать ещё неделю было просто глупо. Да и потом, что-то мне подсказывало, что в преддверии праздников люди станут сговорчивее.
Рано утром я встала, привела себя в порядок и направилась на свой мост. Герман сказал бы про него – «место силы».
Стояла совершенно непраздничная погода. Морозцы прошли, и на землю опустился тёплый, тяжёлый и сырой воздушный пласт, именуемый южным циклоном. Никогда особо не увлекалась географией, но сейчас вдруг стало интересно – почему это многие явления действуют совершенно непредсказуемо и безо всякой системы. Ведь есть же постоянное течение Западных ветров и периодически рождающийся Эль-Ниньо. Так нет! Время от времени появляется какие-то заковыристые циклоны и ураганы, засухи и неурожаи, и так и норовят внести хаос в привычное расположение окружающего мира.
Под ногами хлюпал мокрый снег. Я дошла до моста и встала посредине, держась за шаткие перила. Пахло весной. Деревья намокли и сразу приободрились. Я посмотрела на старую иву и представила, как через пару дней она покроется ледяной коркой, а её ветки будут звонко отламываться на ветру и падать на зернистый наст.
Я стояла без варежек, ладони лежали на почерневшем дереве перил – чуть шероховатом и шелковистом, словно человеческая кожа. Впереди, за деревьями простиралось серое снежное поле, уходящее за горизонт, и там, где оно касалось мутного неба, в воздухе лежала белая полоса, как будто по небу медленно протекала молочная река.
Было очень тихо. Я закрыла глаза и доверилась только двум чувствам – обонянию и осязанию. Будто дегустировала редкостное блюдо, которое вряд ли попробую ещё раз в таком же исполнении.
Кора деревьев намокла и почернела, а под ней спали ленивые и терпкие тайные соки – древесная кровь. И я чувствовала их. Они не застыли, а медленно двигались и пахли плотью дерева, его непонятной силой. От снега шёл тонкий кисловатый запах, как из старого овина.
И в воздухе было ещё что-то, чему названия я не подобрала и мысленно прозвала этот запах бледно-сиреневым. В этом едва уловимом оттенке уместились ароматы умерших цветов, чистой воды и холодного заоблачного солнечного света.
Под моими руками согрелась деревянная доска.
Словно человеческая кожа.
Я вздохнула и медленно провела пальцами по старой древесине.
Только представить на миг, больше и не нужно.
Тихо, как пианист, завершивший пьесу, я убрала руки. Открыла глаза. Пора.
Первым делом я направилась на вокзал – место суетное, даже для такого маленького городка. Не может быть, чтобы на вокзале не нужны были рабочие руки.
На моё счастье, за прилавком буфета стояла Даша. Я всегда наблюдала за ней, как за простой и неназойливой деталью интерьера. Но сейчас, непонятно почему, войдя из свежего и сырого воздуха в буфет, пропахший пивом, пирожками и жареной картошкой, я сразу ощутила, что она здесь совершенно не на своём месте. Даша стояла за стойкой и отрешённо протирала полотенцем стаканы. Она была не здесь.
И я замерла, когда до меня дошло то, чем для неё представляется пространство буфета. Повинность. Это не её жизнь. Её чувства и слова тут никому не нужны. Что угодно – дешёвый роман, сериал, мечта – для неё настоящее, а всё вокруг – нет.
Господи, да ведь я десятилетиями жила не своей жизнью. Только счастливая Даша себе во благо заменила отвратную реальность розовыми соплями несуществующей любви и приключений, а я – изнуряющей работой и унылыми правилами.
От прикосновения к далёкому прошлому мне стало гадко и грустно. Я села за столик и сняла шапку.
– Кофе? – спросила Даша.
Местный растворимый кофе не вызывал у меня ничего, кроме глубокого отвращения, но я кивнула. На прилавке застыла коричневая пластиковая чашка с чем-то похожим на нефтяные отходы, покрытые пенкой от супа.
– Я собственно насчёт работы. – начала я деловой разговор. – Не знаешь случайно, нужна здесь техничка или посудомойка?
Даша на секунду оторвалась от стакана, но даже не посмотрела в мою сторону.
–Тут нет работы, и не ищи.
– Почему?
– Да так. У меня мать техничкой в садике работает за копейки. Это с высшим-то образованием. А отец так вообще дома сидит. Завод закрылся и привет.
– Но ты ведь работаешь.
– Тётка устроила. Она тут кассиром.
Мой энтузиазм слегка померк. Ну ничего. Всё-таки город – не село. Я бросила пустую чашку в мусорное ведро и, не прощаясь, ушла.
Следующим по списку был рынок. Сейчас, перед праздниками, тут было людно. В большом помещении, поделённом перегородками на сектора, так и сновали озабоченные граждане. Из колонок, подвешенных к потолку, гремела музыка. Я попробовала было договориться – сначала в молочном отделе, потом в цветочном. И даже безуспешно потолкалась среди могучих баб, торгующих мясом. Без толку. Даша была права. С работой в городке была беда. В наше время такого не было.
