Сухопутная улитка

− Ешьте, − разрешила Любовь Васильевна. Всё равно пропадёт. И все, кроме Марины, съели ещё по тарелке супа.

После сна Марина решила не идти на игры, но Настя постучалась к ним в номер, зашла как к себе домой, властно сказала, как приказала:

− Обязательно иди. Будем болеть против твоего бывшего.

− Он не мой. У меня парень в классе есть, − улыбнулась Марина. Ей было очень тяжело на душе. Но надо успокоиться: завтра опять игра.

− А я буду за мальчишек болеть! – сказала Варя.

− Они, между прочим, тебя жирной коровой обозвали, − натянуто, напоказ рассмеялась Марина, и почувствовала, что ей стало намного легче. Варя скуксилась, замолчала, забрала на себя Маринину грусть-тоску.

− А ты? – вдруг спросила Марина Соню. – Ты за кого, Соня?

− За мальчиков. Это ж наши.

− А мы всё равно будем против, − сказала Настя.

Марина понимала, почему Настя её поддерживает. Настя чувствовала, что из-за неё чуть не продули вторую игру. Она чувствовала, что играет слабее всех.

Вечером, когда пили чай с Настиными печеньями (печенья таяли во рту), Настя сказала:

− Девчонки! Старайтесь завтра.

− Да чё стараться, − сказала Варя. − Мы по-любасу вторые. Они же сильнее.

− А вдруг выиграем? − спросила Настя.

Марина не могла понять, к чему Настя клонит. На дуру она не похожа, ясно же, что завтра местные выиграют, та, третья, команда откололась, а местные самые сильные, и никакая Кристина их не спасёт.

− Не выиграем, − откликнулась Соня.

− А ты вообще заткнись, − сказала Настя.

«Понятно, − подумала Марина. – Настя бесится, что мелкая играет лучше её, вот и провоцирует. Хитрая».

Соня встала из-за стола, пошла и легла в кровать.

− Девочки! Я что-то спать совсем не хочу. Пойдём телек смотреть, а то сегодня ещё не смотрели, – предложила Настя.

− Не, я спать, − зевнула Варя и легла.

− А ты, Марин? – Настя в упор смотрела на Марину.

− Ну пошли, − Марина тоже хотела лечь, но перечить Насте она не смела: Марина же опять пятнадцать минут говорила по Настиному телефону.

− Там ужастик.

Марина с Настей сели на Сонину кровать. Фильм увлёк. И секс, и ужасы – супер. Они сдвинули Соню к стене, и даже чуть-чуть прилегли на неё. Соня сопротивлялась, молча пинала их в ответ. Марина вспомнила разговор на трибунах. Ей стало страшно: вдруг Соня побежит жаловаться Елене Валерьевне…

− Всё. Я спать хочу. Страшно: глаза выкалывают, руки отрубают.., − сказала.

− А я до конца досмотрю, − настаивала Настя

Но тут вошла Елена Валерьевна.

Марина дёрнулась: ну всё – сейчас Соня пожалуется точно!

− Девчонки! Владу не видели? – озабоченно спросила Елена Валерьевна.

− Нет, − сказала Марина, выключила телевизор и пошла к своей кровати.

Настя испуганно замерла: она же после отбоя не в своём номере. Сейчас Елена Валерьевна прибьёт.

Елена Валерьевна прошла во вторую комнату:

− Точно Влада не у вас?

− Нет.

Елена Валерьевна заглянула почему-то под все кровати, вышла на балкон, и тут только заметила Настю:

– Ты что это?

Настя убежала, Елена Валерьевна тоже быстро вышла из номера, в коридоре крикнув напоследок:

− Любушкина! Попробуй только телевизор сейчас включить.

Чёрт! Как это обидно: включила Настя, а гонят на неё, на Марину.

Через пятнадцать минут пришла Афонина, села на кровать к Марине, стала нервно теребить в руках полотенце:

− Влады нет, и Гены. Тренер его звонил.

− Да знаем, − отозвалась Соня.

− Да найдутся, − сказала Марина.

− Это всё из-за тебя, − встала с кровати Афонина. – Если бы он с тобой не заигрывал, то сейчас все бы спали спокойно. А он заигрывал с тобой, чтобы Владку заманить.

− Да мне плевать, − жёстко сказала Марина. – У меня в школе парень есть. И симпотный, не то, что этот Гена.

Она вдруг услышала, как Варя хихикнула, и это было ужасно обидно: наверное, Варя считала Гену идеалом красоты, а в то, что у Марины парень в школе, не верила. На самом деле так и было. Гена лучше Кисы по внешности, но он и старше, и спортсмен. Но Киса тоже ничего. Марине захотелось врезать Варе. Но это никак нельзя при Афониной.

– У нас игры завтра, а Влада неизвестно где, – переживала Афонина. – Господи-господи! − и вдруг сменила тему: – Ты, Лапша, слышь, к Соне не лезь.

− Я не лезу.

− А откуда у неё на ногах синяки такие?

− Да это мы случайно… – замялась Марина.

– Что случайно?

– Это на тренировочных играх…

– Гонишь! Мы доказать-то ничего не можем, но все подозреваем, что ты Соню лупила. Сонь! – Афонина откинула с Сони покрывало. – Не бойся! Скажи!

− Аня! – ответила Соня, всхлипывая. − Они меня всё время терроризируют. И сейчас с Настей из девятьсот седьмого к самой стене отпихнули. Они всегда так.

− Не волнуйся, Сонь. − сказала Афонина. − Отдыхай, Сонь. У тебя хорошая игра была сегодня. Это что у вас печенье? – Афонина подошла, взяла со столика еду, тут же захрустела, высосала кипяток из чайника. – О! Узнаю Настину кормёжку. Она нас тоже сначала прикармливала. Потом мы её послали. Она не командный игрок, дурра. И ты, Лапша, дура. Поэтому Соню и гасишь, чувствуешь, что она сильнее. Я за пять лет на гандболе таких как ты перевидала… − почему-то с издёвкой сказала Афонина, загребла ещё печенья и вышла. Варя размеренно сипела в ответ. Она спала, ей ни до чего не было дела.

Марина лежала и кусала губы, слёзы стекали от уголков глаз по щекам, по виску, на подушку, изрядно уже грязную наволочку. Лицу стало холодно: Марина почувствовала, что вся дрожит. Она накрылась ещё и покрывалом, стала ждать, когда согреется… Она терзалась, сердце ныло: значит, Гена использовал её! А как зло он ей говорил на трибунах, как унижал при всех, как плюнул её под ноги. Ну, ничего, никто, ни Соня, ни Афонина, ни Настя, ни тем более спяще-храпящая Варя, не заметили, что она расстроилась. Надо не показывать виду. Марина вспомнила Кису. Ей захотелось обнять его, захотелось быть с ним. «Почему, − кляла себя Марина. – Почему я так к нему относилась?!» Гасилкин такой подлый, его парни зовут здесь Газ. Гасилкин как этот смог – то приходит, а то пропадает. Киса в сто раз лучше Генки. Потом Марина подумала, что как хорошо, что через три дня домой. Суббота, воскресение, понедельник. Вторник – уже дома. Но надо пережить ещё эти три дня. И Афонина угрожает. Как она зло с Мариной! Это всё зависть. Марина-то почти капитан! И игру они выиграли! Афонина же как вратарь теперь – пшик, бегает крайней. Послышалась возня и шаги. Марина обернулась – Соня встала. Неужели она тоже не спала и слышала её, Маринины, сморкания и редкие всхлипы?!

− Ты чего? – Марина поспешно вытерла о подушку лицо.

− Холодно. Разве не чувствуешь. Хотела балкон закрыть.

− Ах, балкон, − Марина вскочила, бросилась на Соню. – Я тебе сейчас закрою балкон, так закрою. Ты у меня на балконе ночевать будешь, под балконом. Соня отскочила, шарахнулась, легла в кровать сказала:

− Ты псих?

− Кто тебе разрешил подходить сюда? Кто вообще? Елена Валерьевна предупреждала тебя! Сейчас пойду и настучу как ты тогда на нас.

– Елене Валерьевне не до тебя сейчас. Твой Генка увёл же Владу, – сказала Соня. – А ты на мне злость срываешь, Лапша…

− Да заткнитесь вы, девки, − пробормотала Варя. Зашевелилась, встала, поёжилась:

− Холодно-то как.

Варя пошла, как лунатик закрыла балкон, босиком пошлёпала в туалет.

Глава пятнадцатая. Дыма больше нет

С утра стало «морозно». Марина тряслась у гостиницы в своих шортах и майке, но не идти же переодеваться. Вышла Настя из двести седьмого, объявила:

– Остальные дрыхнут.

Елены Валерьевны не было. И старших.

− Точно! Какая зарядка, − сказала Варя. – Влада пропала. Тренерам сейчас не до зарядки.

− Подождём ещё пять минут, − сказала Марина.

И стали ждать. Из-за угла гостиницы появились Влада и Госилкин.

− О! Лапша! – сказал он. – Вермишелина, ты моя.

Он обнимал Владу, видно было, что они счастливы, и что они очень красивы.

− Я фигею, − пробасила Варя.

Соня тоже таращилась на Владу и Гену во все глаза – благо, видимость стала просто отличная.

− Вас ищут с ночи! – объявила Настя.

− Да знаем, − в нос протянула Влада и резко застегнула олимпийку, как будто злилась, что её счастью кто-то мешает. Потом пристально посмотрела на Марину и сказала: − Мы с зарядки, дурочка. А ты что подумала?

− Да. Все ваши на карьере! − рассмеялся Гена. И Марина с удивлением заметила, что зубы у него жёлтые и мелкие.

− Пошли, девочки, на карьер, − сказала Марина. Она только не могла понять одного: почему Елена Валерьевна не зашла за ними?

Но на карьере никого не было.

− Я так и знала, что прикололись, − усмехнулась Настя. Усмешка у неё была противная, какая-то сытая, пренебрежительная. Настя так постоянно усмехалась. Даже, когда шли навстречу незнакомые люди, прохожие. Настя как будто хотела сказать: что за отродье, и бывают же такие, небо коптят.

Марина накрыла завтрак впритык – девчонки уже заходили. Садиться за стол с Соней и Варей марина не стала, вернулась в номер. Тут и села пить чай, чтобы побыть в одиночестве. Вчера Настя оставила целый съедобный клад: вкусный чай в пакетиках, и кофе, и сливки в маленьких порционных формочках.

После поплелись на поле, на трибуны. Елены Валерьевны и тут не было. Девчонки сказали, она и с утра в буфете не появилась… Показалось солнце, стало припекать, Марина сняла олимпийку повязала её на поясе и решила пробежаться к карьеру, размяться.

Она стояла в кроссовках, увязших в песке, одна на пляже. Редкие мужики с металлоискателями бродили то там – то здесь. Они все как слепцы, которые вдруг прозрели, − подумалось Марине, – ищут монетки и драгоценности. А я открываю заново для себя детали, пейзажи, пространство… Сейчас набежит народ, холодно, но солнце припекает. И всё-таки: каким лживым оказался Гасилкин. Одни и те же люди вокруг тебя, но то радостно на душе, то жить не хочется. Марина почувствовала, что её отпускает. Она как Юлька, выбирается из своего домика, в который её вогнала новость о Владе и Генке. Марина вздохнула полной грудью, как Елена Валерьевна. Она здесь уже две недели, а вроде как − новое место! Далёкий противоположный берег без дымки, сосны, палатки между деревьями, дальше карьер уходил вправо – там был как бы второй водоём, что-то вроде огромного лягушатника, там уже плескаются дети, в кругах, в нарукавниках – там на воде было ярко и пёстро. Марина посмотрела на небо. Небо тоже новое, удивительное, такого Марина нигде не видела: с одной стороны − тёплое голубое небо и пушистые облака, с другой стороны – белое с тонкими холодными длинными, как старый потрескавшийся жгут, облаками. На фоне этого белого – какие-то серые облака, не пушистые и не тянущиеся долго-долго, какие-то больные облака, облака-мутанты. Это был дым, он убегал, он уходил, дым серый, он намного ниже, чем облака. Голубое наступало − серое отодвигалось. Марина села на песок, стала выбирать из песка камешки и кидать, они не долетали до воды.

− Чуешь, Маринк. Дымки нет, − послышался голос.

Марина не сразу сообразила, что это к ней обращаются, её зовут. Она вздрогнула, обернулась, вскочила на ноги: Даша и Полина.

− Маринк! Ты чё плачешь? – Даша испуганно смотрела на Марину Даша, продолжая бежать на одном месте.

− Да ты чё? Из-за Гасилкина? – спросила Полина. Марина вдруг увидела, что у Полины тонкий аристократический нос, а у Даши скуластое как я якутки лицо – Марина впервые за две недели пристально смотрела на этих девчонок, подруг Маши…

− Нет девчонки, − Марина вытерла глаза рукой. – Просто я уже думала, что дым никогда не уйдёт.

− Ой, − остановилась Даша, и хвост её собранный на затылке, перестал надрывно скакать из стороны в сторону: − Я тоже думала, что кирдык всем нам, просто не говорила.

− Ужас, – кивнула и Полина.—По телеку сегодня в буфете говорили, что из Москвы все чиновники сбежали. Бросили людей. Там жертвы страшные, куча людей задохнулись.

− У мамы подруга умерла, ещё перед тем как мы сюда приехали, и у бабушки подруга умерла, − и Марина разревелась как рёвушка.

− Любушкина, − разнёсся по карьёру истошный крик.

− О! Елена Валерьевна! – опомнилась Даша. – Погнали.

Елена Валерьевна стояла у сосен, из-за её спины всё шли и шли люди, заполняя, заполоняя пляж.

− Ну вы даёте! − сказала Елена Валерьевна заспанным не своим хмурым голосом, под глазами у неё были синяки.

− Мы размяться, Елена Валерьевна, − сказала Полина.

− Значит, сейчас старшие играют, а потом опять мы с местными. Финал. Собрались! Слышишь, Любушкина, я к тебе обращаюсь?! Ты что: ревела?

− У неё у мамы подруга в Москве умерла, задохнулась, − сочувствующе сказала Даша.

− А-ааа, ну крепись Любушкина. У меня папа весной от инфаркта скоропостижно. Э-эх, девчонки, – вздохнула Елена Валерьевна. − Занимайтесь спортом, спорт молодит. И поменьше мужскому полу доверяйте, − тренер как-то странно посмотрела на Марину: неужели она всё поняла про неё.

Пока разминалась, Марина смотрела игру, как в пух и прах разгромили старшие областную команду. Влада была в ударе, она обыгрывала даже двухметровую гигантшу у соперников, да и Вику обыгрывала по мячам. Марина не могла оторваться от захватывающей игры, тянула и тянула бедро, поставив вторую ногу на каменную приступочку, пока Варя не сказала:

− Марин! Ты чего? Пошли уже с мячиком разминаться.

Марина совсем не запомнила, как играли. Она играла как автомат – когда надо, бросала, давала пас, защищала ворота, мешала противнику. В тайм-аутах Елена Валерьевна что-то говорила, Марина слышала слова, а значение до неё не доходило. После второго тайма Марина увидела цифры – пластиковые перекидные карточки на судейском столе: 10-25. Плохо, − только и подумала Марина. В буфет она опять не пошла. Тем более, что будет только их команда, сами себе накроют. И буфетчица другая. Любовь Васильевна сегодня передаёт смену. Марина решила выйти из гостиницы, прогуляться – всё-таки на душе было ужасно тяжело. И так обидно: ещё Гасилкин этот противный с утра прикололся над ними, что Елена Валерьевна на зарядке.

За клумбами начиналась лестница от гостиницы вниз. К шоссе, к автовокзалу, от которого ночью, освещая путь фонариком, торопились они с мамой. Мама охала от тяжести чемодана… Как это было давно! Как же хорошо, когда нет дымки!

Марина опустила голову. Боже! На груди медаль. Она же сняла медаль. А грамота? Куда делась грамота? Марина не помнит, куда её положила.

Она вошла в кафе. Девчонки сидели, ели, уже допивали компот.

− Мариночка – подошла Любовь Васильевна. – Я уж переживать стала. Бульон твой, грудки. А я побежала. Пока Мариночка. Спасибо тебе за помощь!

− Вам спасибо Любовь Васильевна.

Марина услышала за столом надсадное хихиканье: Настя, Варя, а может Соня? − и вдруг почувствовала, что дико хочет есть.

− Чё с медалью как пионерка? – за стойкой стояла полная похожая на тарелку супа-рассольника, тётка, загорелая до черноты и с голубыми ресницами.

− Забыла снять. – Марина сняла медаль, сунула её в карман шорт.

− Мы пойдём, Марин, − сказала Даша.

− Угу. Я сейчас поем и приду.

Настя почему-то не уходила, сидела, с вызовом, беспардонно, пялилась на Марину и жевала самую дорогую шоколадку. Но Марине было теперь всё равно. Она выпила бульон, съела две грудки, запила киселём и вышла, придерживая карман, чтобы медаль не выскочила.

Номер был закрыт. Девчонок не было. Даже Сони. Из девятьсот седьмого номера слышался смех. Все в другом номере. Она одна. О господи! Она же забыла ключи на ресепшене. Марина потащилась обратно вниз, в маленький лифт садится не стала, она уже третий день в него не садилась.

Глава шестнадцатая. Королевская ночь

«22.08.2010 Папа! Сегодня королевская ночь! И этим всё сказано. Чемоданы собраны. Лидия Васильевна, буфетчица, уехала в отпуск. Бред какой-то. Старшие девочки выиграли у всех, хотя играли в меньшинстве. Турнир мальчишек я не видела. Они местным, кажется, проиграли, но там у ребят семь команд было. Играли на футбольном поле. Там кочки. Местные-то привыкшие… Ну в общем, старшие мальчики из нашей спортшколы тоже вторые, как и мы. Я жутко устала. Хочу отдохнуть дома. Пока, папа. Отдохну и с новыми силами в сентябре – на гандбол».

Вернулась она домой совсем опустошённая. Девчонки все сдружились в автобусе. Варя обнимала Дашу, та смеялась. Голова у неё, по всей видимости перестала болеть, ноги и руки тоже − Даша больше не жаловалась на боли – Елена Валерьевна утверждала, что это из-за воды, что надо Даше чаще плавать… Афонина и Поля тоже сидели довольные сзади, за ними − Вика с Владой. Настя с Мариной сидели через два ряда впереди. Настя была мрачная – родители отказались ехать за ней, сказали, что будут встречать автобус в городе.

Марине не хотелось разговаривать с Настей. Марина еле дожила эти последние часы… Этот последний день

В последнюю ночь они с Настей решили намазать Соню.

− Ты что? – говорила Настя, счастливая, что завтра уезжать. – Всегда в королевскую ночь мажут.

− Ещё мне рассказывали, что автографы надо в шкафу оставлять. Давай напишем что-нибудь, − предложила Варя. Она тоже была счастлива, что смог закончился и что она сильно похудела.

Марина сказала:

− Давайте.

Они крадучись, чтобы не разбудить Соню, прошли в коридор, включили ночной тусклый свет. Соня так устала после мероприятия в холле, где Елена Валерьевна хвалила её больше всех и подарила игрушку – пятнистую собачку, что пришла и сразу легла, счастливая, с этой самой маленькой       плюшевой собачкой под боком, и вырубилась… Тут же на кровати, в ногах Сони, лежали её вещи, валялся на полу несобранный чемодан. Настя протянула Марине маркер:

− Ну чё: напишем «Гостиница «Салют» – капут»?

− Отлично! – сказала Варя.

− А я напишу : «Салют – а я не тут» − сказала Марина.

− Тоже класс! – восхитилась Варя.

− Ну так, Варвара, мы ж в гимназиях, это тебе не пирожки с капустой на печке жрать.

Варя насупилась:

− Я тут похудела, я пирожки больше не буду есть.

Марина отметила: Настя – спец по задеванию за самое болезненное, живое. Это по всей видимости был единственный её талант. Что называется нервы попортить – это Настя мастак.

− Давай, Варвара, пиши.

− Не хочу, − пробубнила Варя.

− Ну и не надо, − отозвалась Марина.

Марина скинула все Сонины вещи с полки на пол: футболки, носки, какие-то пакеты со свитерочками.

Настя прыснула:

− На северный полюс, что ли, её собирали?

Написали, всё, что хотели. И про «капут», и про «я не тут». Вернулись в комнату, пошушукались:

− Варвара! Мазать тебе.

− Ага. Как раз паста нагрелась.

Соня безмятежно спасала. Вообще не проснулась, когда Варя мазала её.

− Зачем собачку-то мажешь? – шептала Настя. – Мажь простынь, тогда всё угваздается…

Марина вскоре заснула. Разбудил её с утра голос:

− Вставай! Зарядка!

Это Варя была. Она подмигивала Марине, дёргала плечами. Соня была в ванной. Она умывалась и всхлипывала.

− Ты чего? – зашла Марина.

Соня не ответила. Она вытерлась полотенцем.

Варя захихикала: Соня выпустила полотенце из рук – полотенце всё было в пасте. Соня разрыдалась.

− Все! На зарядку! – в номер постучала Афонина.

На улице не было только Елены Валерьевны. Марина испугалась: Соня, наверное, жалуется? Но вот вышла Елена Валерьевна:

− Все на месте?

− Вроде все.

− Мелкой нет, − сказала Влада.

− Ты бы уж молчала, − одёрнула Елена Валерьевна Владу. – Если папа твой претензии опять предъявлять начнёт, я так и скажу ему, что не могу гостиницу на ключ запереть. Если он так свою дочь воспитал…

Вышла Соня. В свитере. Это, наверное, была единственная вещь, которую они не намазали.

− Вот. Один человек нормально оделся. Холодно же, девочки. Скоро осень. Соня! Штаны отряхни! В белом в чём-то они у тебя!

«По всей видимости, − подумала Марина. – У Елены Валерьевны короткая память. Или правда, она смотрит только вперёд, не оборачивается назад, не вспоминает». Все, кроме Елены Валерьевны смотрели на Соню, на её заплаканное лицо.

Обычная зарядка. Только мальчиков – гимнастов не было ни на карьере, ни в столовой. Они уезжали рано, сразу после завтрака. Без них фойе было совсем пустое, огромное, эхо одиноко гуляло по нему.

За Соней после завтрака приехала мама. Соня, счастливая, пихала как попало вещи, которые так и лежали на полу вымазанные пастой. Соня проверила тумбочку, шкаф, прочитала надписи на своей полке:

− Вали уже! Достала! – сказала Марина. – И не забудь бельё с кровати снять. Я в твоём грязном белье копаться не собираюсь…

Двумя пальцами Соня начала снимать измазанный пастой пододеяльник, вывернула пододеяльник наизнанку.

«Умная, − подумала Марина, − чтобы паста внутри».

То же Соня проделала с подушкой и наволочкой: подушку отбросила, наволочку вывернула. По полу заскакала вся в зубной пасте плюшевая собачка. Соня подняла её, достала из кармана пакет с ручками, сказала:

− Мама дала! – и торжествующе с вызовом посмотрела на Марину.

− Проваливай же скорее! – Марина жутко боялась – Соня уже нажаловалась маме, раз мама пакет дала. Марина хорохорилась, храбрилась − как перед «смертью».

− Чё пялишься? Простынь снимай.

Соня сняла и простынь, запихнула её в пододеяльник.

− Пока! У меня у дедушки сегодня день рождения. – Соня нажала кнопку, вытянула из чемодана ручку, покатила его к выходу.

− Чтоб ему пусто было! Эй! А одеяло и подушку обратно положить?

− Сама положишь, − сказала вдруг Соня и бросила Марине: − Дура тупая. Лапша!

Варя и Настя (Настя с до этого сидели по кроватям молча, а тут загоготали.

Марина хотела избить, ударить Соню за эти слова, потом она увидела как хищно, выжидающе, в надежде на конфликт, на драку, пялится Настя. Да и Варя тоже хищно раздувает ноздри. Нет! Марина не будет их развлекать. Марина выбежала в коридор, закричала Соне в спину:

− Какое счастье без тебя хоть полдня побыть. Проваливай. Скатертью дорога, желаю деду всего самого плохого!– Марину почему-то потянуло на книжность.

Варя и Настя подбежали к окну. Варя споткнулась о Сонино постельное бельё:

− Блин! – Закричала Варя. − В пасту вляпалась. О! Смотри, Марин: она с мамой о чём-то болтает. О! − Варя отшатнулась от окна: – Мама наверх смотрит, кулаком грозит.

− Да пошла она, − сказала Марина. – Давай, Варюха, тоже, что ли, бельё.

И они с Варей стали снимать с кроватей простыни и пододеяльники, от которых, как казалось, Марине несло гарью…

Какое-то недоброе предчувствие томило Марину в автобусе. Все счастливые, довольные… А она. Ещё с этими пастами и расстройствами из-за Гены забыла, куда грамоту сунула – совсем ума лишилась тогла после финальной игры. Как бы перестать так расстраиваться?

Глава семнадцатая. Угрозы Сони

Во дворце, в сентябре, всё изменилось. Елена Валерьевна иногда стала приглашать Марину на тренировки к старшим. И тогда Марина возвращалась домой с мальчиками. Не с Геной, нет, но с другими ребятами из команды. Старшие девочки напоказ не обращали на Марину внимания. Она тренировалась в паре с Машей. Маша была капитаном, а Марина – заместителем

В дни же, когда она тренировалась со своими, Марина оттягивалась по полной. Она гнобила вновь появившихся мелких: понукала, обзывала, спрашивала издевательски участливо в раздевалке: зачем они вообще сюда пришли. И вновь появившиеся за сентябрь исчезли в октябре. Все! Елена Валерьевна говорила:

− Что за слабаки? Что мне делать с командой двухтысячного? Одна Соня Маслова держится. Хоть по школам ходи.

Когда на тренировку не явились две последние «оставшиеся в живых» новенькие девочки (то ли бросили занятия, то ли заболели), Марина решила во что бы то ни стало вытравить и Соню. Она сказала Варе в раздевалке:

− Слышь, Варь. Соня меня бесит.

− Угу. Её мама в лифте родила.

Варя ужасно обрадовалась, что Марина разговаривает с ней. Весь сентябрь Марина дружила с Настей. Варю почти не замечала, и то только потому, что Маша делала Марине замечания, больше обычного выпячивая челюсть:

− Всё девки. Ссоры забыли. Мы – одна команда.

− Да говорю: в лифте родила. Это в роддомах лифты такие. Маму её до палаты не довезли. Разродилась в лифте – вот и ребёнок дурак.

Вошла в раздевалку Соня. И Варя ухмыляясь, выдала это всё Соне. Соня этот месяц вела себя как-то отстранённо, на вопросы и подколы Марины не отвечала, не обижалась, только если Даша что-то спрашивала Соню, Соня улыбалась и отвечала, болтала долго, рассказывала подробно. И тогда Варя второй раз повторила Маринины слова. Соня покраснела, хотя и была красная после игры, встала со скамейки, подошла вплотную к скамейке Вари:

Варя перетрухнула – Марина это не увидела, а почувствовала, она уже хорошо знала, что Варя, если лицом к лицу – пуглива. А Соня подошла к Варе вплотную и сказала: