Сухопутная улитка

Вытолкнула Соню Варя, грубо, зло, стала жать кнопку, чтобы двери закрылись. Но Соня поставила ногу в сужающуюся щель, лифт запикал – двери опять открылись. Варя толкнула Соню в плечо – намеренно, постаралась посильнее. У Вари в руке был ключ от номера – Марина поняла: Варя тыкнула Соню ключом. Соня взвизгнула – значит, Варя попала в синяк. Соня толкнула Варю в ответ, тоже сильно, бешено даже, лицо зверское. Варя отступила. Марина возмутилась, выглянула из лифта, стрельнула глазами: никого не было. Марина ткнула ладонью с растопыренными пальцами Соне в лицо, надавила, Соня – отшатнулась:

− Чё не поняла? Игра скоро, ноги тренируй. На пас мой не успеешь.

− Чушка, − почему-то именно это слово процедила Соня и пошла в сторону лестницы.

Марина запрыгнула в лифт, Варя снова нажала на кнопку с двумя сходящимися стрелочками. Лифт поехал, как-то странно заскрежетал, дёрнулся, остановился. Маленький лифт Марине нравился больше грузового: не останавливался по вызову с других этажей, когда ехал вверх.

− Не пойму! Такой звук, – сказала Варя, состроив обыкновенную недоумённую гримасу и качнув головой.

Марина вдруг заметила, что у Вари пропали щёки, что лицо её было уже не круглое, как раньше, а почти овальное, красивое… Это неприятно поразило Марину.

Лифт остановился.

− Да жми ты на девятый, что тут понимать!

− Да жму же! Кнопка горит.

Кнопка с цифрой действительно светилась. Что-то в лифте пикало – значит, на каком-то этаже нажимали кнопку. В соседней шахте скользил грузовой – были слышны писки, звуки остановок, раскрывающихся и закрывающихся дверей…

Марина оцепенела, принюхалась. Было душно. Варя смотрела на Марину, вылупив глаза.

− Чё бычишься-то, дура, кнопки нажимала, вот и сломался.

− Это из-за Сони, − ответила Варя. – Она ногу подставила.

− Да, блин, звони диспетчеру! – заорала Марина. Она почувствовала панику.

Варя нажала кнопку «вызов».

Женский голос ответил сразу:

− Номер три-пять-два. Говорите.

− Мы застряли в лифте, − дрожащим голосом сказала Марина. На Варю она больше не смотрела, но чувствовала, что большие Варины глаза от испуга вылезают из орбит как в ужастиках.

− Адрес!

− Да гостиница, − закричала Марина. – У нас обед сейчас, а мы застряли.

− На первый нажмите.

Марина тыкнула кнопку с цифрой «один»– никакого движения.

− Не получается.

− Ждите бригаду.

Стояли молча. Пять минут, десять. Узкая вытянутая коробчонка, железные стены, железный потолок, лампочка светила уже аварийным светом, еле мерцала. Дышать становилось всё тяжелее. Послышался стук:

− Ей! Что с лифтом? – били на каком-то этаже по дверям.

− Да, блин, где они все? На «вызов» жми давай! – приказала Марина Варе. Она чувствовала, что дышать нечем, что слёзы подкатывают, что не сможет говорить с диспетчером.

Но Варя молчала. Марина резко обернулась: лицо Вари всё было в каплях пота. Она тяжело дышала. Марине захотелось выцарапать Варе глаза – ведь это она забирает драгоценный воздух всей своей тушей. Но Варя вдруг стала медленно закрывать свои выпученные глаза, она боролась, не хотела закрывать, но глаза закрывались сами. Взгляд был отсутствующий. Варя начала сползать по стенке.

Марина судорожно стала жать «вызов».

− Что ещё?

− Девочке плохо стало. Девочка умирает, задыхается.

− Да ждите, − голос обматерил грязно и обидно. – Пешком надо ходить, раз девочки, не бабушки же.

Варю вырвало. Она зашевелилась, пришла в себя. Марина больше не оборачивалась. Ещё пять минут в тошнотной вони показались часом. И ещё неизвестно сколько прошло, время как замерло. У Марины начала кружиться голова. Наконец лифт зашатался, подрыгался, подпрыгнул, поехал, остановился, открыл двери. Варя оттолкнув Марину, выбежала первая. Марина тоже вышла. Первое, что подумала: хорошо, что не стала кричать «Помогите!» как учили на уроке по ОБЖ, сейчас бы не знала, куда от стыда деться.

Соня сидела на полу у номера. Она странно, воинственно посмотрела на Марину. Марина брезгливо забрала у растерянной грязной Вари ключи, открыла дверь.

− Дура. Мы из-за тебя застряли. Ты лифт сломала,– Марина хотела, чтобы Варя пнула Соню, как и тогда, ногами. Но Варя ввалилась в номер, и оттолкнув Марину бросилась в туалет. Её опять рвало.

− Дверь не закрывай! Стул поставь, − орала не своим голосом Марина на Соню. Если открыть окно и входную дверь, то в номере создавалось некое перемещение воздушных масс, жалкое подобие сквозняка.

− Ты мне что ли? – как можно спокойнее, но чуть дрожа, спросила Соня. − Сама всё делай, − отчеканила презрительно, и, прищурившись пошла на Марину: – Отойди от меня. От тебя блевотиной несёт.

Значит, Варя испачкала и её!

«Надо же, − пронеслось у Марины в голове. – Как Соня злится. Освоилась, привыкла, а поначалу как пугалась». Соню не надо сейчас трогать. Они её сами из лифта вытолкнули. Соня ни при чём. Лифт давно скрежетал странно. Соня должна сыграть хорошо турнир. А если опять сейчас её тюкать, точно не сыграет. И так устаёт, видно по ней. Только бы состоялся турнир! Пока нет Маши у Марины появился шанс, его нельзя упускать. Настя по-любому должна стараться теперь. И Соня должна помочь. Обязательно. А уж Варя теперь так будет стараться: ведь, Марина может рассказать всем, как они сидели в лифте. «Как хорошо, − хвалила себя Марина, – что я не стала паниковать, просто стояла и ждала. Варя не поняла, что я испугалась и чуть не расплакалась…» Марина, зажмурившись, залезла на изголовье Сониной кровати, распахнула окно, подставила к двери стул. Стала переодеваться, закинула футболку в ванную к Варе:

− Стирай! И попробуй не отстирать.

За ужином работал телевизор. Потный ведущий (Марина видела, что он – потный) запнулся на слове «Лотарингия», читая новости, так запнулся, что не только Марина, но и Настя, а потом и остальные, обернулись на стену, где висел экран. Дальше ведущий простонал слово «Эльзас» и закончил новость тем, что там тропические дожди затопили всё. Никто не смеялся, все заворожено смотрели на ведущего, рассказывающего про ливневые дожди. Но дальше ведущий стал говорить о красном уровне опасности, и все зашевелились. Новости стали привычными, неинтересными.

− Вот интересно: есть ли цвет опасности бордо, − директор гостиницы по отчеству Апполинарьевич рассматривал бокал на свет невозмутимо хохмил. Директор изменился за это время. Глаза у него стали шире, лицо не лоснилось, хотя пот он периодически вытирал. Он уже не был холёный и прилизанный, и не носил костюм. Лоск и превосходство улетучились. Сидел он в буфете по пояс голый, сильно сутулый, с тонкими руками, кожа бледная, рахитные рёбра и впалый живот – человек как человек. И сидит за столом с Еленой Валерьевной, угощает её вином.

Все рассмеялись шутке директора про цвет опасности «бордо». Кроме Вари. Соня вообще расхохоталась. Чисто, звонко. Марина так не умела смеяться, она вообще не понимала, как люди смеются. Если ей было смешно, она тоже хихикала, и хихикание её походило на лисье – так ей говорили в школе. Марина заметила, что Соня стала ещё смуглее. Да и многие загорели. Одна Марина, да ещё директор, оставались бело-розовыми: она по-прежнему мазалась кремом от загара – от солнца, тем более такого, вполне может случиться рак.

− Это, девочки, ад, − сказала Даша. Она вместе со всеми радовалась всё новым и новым шуткам директора.

Но Марина знала, что это ещё далеко не ад. Ад – это когда в застрявшем лифте, и реально нечем дышать. А тут просто здорово и даже прохладно. Тут недалеко, на площади, в темноте, работает бочка с квасом, и маленьких детей освежают в фонтане…

Марина, засыпая, вспоминала этот день. Она думала, как быть с Соней. Да уж, поначалу Соня выбешивала её страшно. Сегодня, когда Соня не испугалась у лифта Вари, Марина вдруг вспомнила Юльку. Тот момент, когда Юлька впервые высунула рожки, потом тельце и поползла по руке, щекоча кожу и слюнявя редкие волоски… Да: Соня пряталась в свой домик, втягивала голову в плечи, боялась, помалкивала, а тут вдруг – не испугалась. Конечно, она обрадовалась, что её мучительницы застряли, заявились все грязные и вонючие. В этом всё дело. Лифт отомстил за Соню. И она, как и Юлька, показала свои рожки. И в общем-то, Марина привыкла к Соне, смирилась с ней. Тут причина и в том, что Гена теперь с ней. И Елена Валерьевна по-другому относится – повторяет, что Марина – главная в команде, и Лапшой не обзывает. Марина заслужила капитанство: она − бессменный дежурный, она и в номере уборкой командует. У них самый чистый номер. А вот Варя Марине теперь совсем не нужна. И команде не нужна. Хорошо бы её осенью выкинули из основного состава, чтобы команду не позорила.

В густом тягучем угарном однообразии тянулась ночь, Марина заснула только под утро. Она волновалась за Юльку. Надо будет завтра у мамы спросить: как у Юльки дела. Может, её уже нет в живых? Марина думала и о своём конце. Он когда-нибудь наступит у всех. В будущем селезёнка, которой нет, напомнит о себе не раз. Интересно: доживёт ли Марина до старости? Ну, хотя бы до возраста мамы. О возрасте бабушки Марина даже не мечтает.

«Надо перетерпеть, пережить и не унывать», – вспомнила Марина слова Елены Валерьевны, обращённые к страдалице-Анжеле.

Про «не унывать» Марина от Елены Валерьевны постоянно слышала и на тренировках. Не унывать и собраться, всё забыть и играть дальше – дежурные напутствия тренера. Марина прекрасно это понимала. Самое сложное было не скисать, когда соперник идёт на тебя стеной, валит, пытается отнять мяч, перехватывает пас и броски, а свои ворота защищает так, что просто сплошная стена… Но как, всё же, забывать проигрышный счёт по жизни, вне спорта? Как жить, когда ты застряла в лифте, а потом от тебя ещё воняло?..

И тут Марина почувствовала: в комнату подул лёгкий, еле заметный ветерок, ветер надежды, ветер перемен.

Может, ей это приснилось?

Глава четырнадцатая. Турнир

«20.08. 2010. Папа! Папочка! Чуешь, какие цифры в дате! Волшебные! Папа! Был турнир. Мы выиграли одну игру и одну проиграли! Вот как! Завтра играем в финале! Знаешь: с пятнадцатого по восемнадцатое был самый ужас. Я даже вспоминать не хочу. Было такое ощущение, что этот смог навсегда. Ещё по телевизору такие мрачные фильмы показывали, страшные. Я-то ужасы люблю, и то мне жутковато стало. То там глаза выкалывают, то в тюрьму сажают и мучают. Но главное, папа, что вчера и сегодня был турнир. Три команды. И мы вторые. Местные, понятное дело, первые. Сначала мы местным проиграли, потом с другими вничью сыграли. Ну назначили дополнительное время, и тут мы победили. Больше писать нет сил. Я ужасно устала. Главное: смог закончился».

Утром следующего дня Марина даже не стала смотреть в окно, чтобы не расстраиваться. Но, когда вышли на зарядку, кругляшкА солнца не было на сером покрывале неба. На улице капал дождик! Сквозь пелену и дымовую завесу капал дождик! И все взбодрились. Дождь – это надежда. Настя жаловалась, что её девочки намазали пастой, потом сменила тему, стала пересказывать фильм «Человек дождя». Марина кивала, но не слушала Настю. Состояние было странное. Завтра игра, турнир. Хотелось спать и есть. Марина еле-еле трусила рядом со старшими девочками.

− Эй, Лапша! – голос Гены. Из-за дымки почти не было видно ребят. Но Марина поняла, они приближались. Вика и Влада тоже услышали, тоже обернулись, притормозили. Гена побежал рядом с Мариной, но не как раньше, а как-то напоказ и кривляясь… Тут же пристроились и другие пацаны.

− Ну что, девчонки, к играм готовы?

− Да что тут готовиться, − чересчур громко, чересчур слащаво рассмеялась Влада. − Мы в меньшинстве играем.

− Да вам что в меньшинстве, что не в меньшинстве – всё едино.

− Ну да, − сказала Влада.

Марина отстала, пусть болтают. Вика тоже сбавила, не хотела мешать подруге. Вика бежала с гантельками, кто бы сомневался. «Надо и мне тоже будет руки подкачать, у папы попрошу гантельки», − решила Марина.

− Ну а ты, Лапша, готова?

Генка притормозил, чтобы опять бежать с Мариной. Почему он снова называет её Лапшой?

− Да в том и дело что… – нервно захихикала Влада.

− Ну, ничего, Лапша. Надеюсь, ты уже и не макаронина, и не вермишель. Приду болеть.

− Если увидишь что в таком дыму, − блеяла Влада.

И Марине захотелось её врезать, пнуть эту крашеную дуру, чтобы не лезла больше к её Гене, никогда не лезла, никогда!

− А у нас вчера в садике кондиционеры установили. Полчаса тарахтели вчера, ёжики в тумане…

«Ёжики в тумане» − Марина вспомнила, как шатались по фойе мальчики-гимнасты. Вот уж кто ёжики в тумане… Никого не видят, никого не слышат, шатаются каждый в своём ритме.

− Наш детский садик «Солнышко» в центре. Приходи, Лапша, в гости.

Марина молчала.

− Ну всё. Побежал я. А то моих не догнать! – Гена пропал. Скрылся в тумане.

Марина вдруг поняла, что она пробежала часть, где песок и пляж, и бежит по дороге – то есть заканчивает круг. Обычно этот круг казался бесконечным. А тут… И бежали-то медленно. Марина мучилась: Гена притормозил ради неё. Гена поговорил с ней. Но она не чувствовала нежного к себе отношения, разговаривал с ней как с другом. И почему опять Лапша?

Марина подгоняла девочек, когда шли с зарядки. Она хотела помыться под ледяным душем, собраться с мыслями. В номере Марина зло отпихнула Соню, которая уже привыкла мыться сразу после зарядки – Марина бежит накрывать, не моясь после зарядки, Варя никогда не моется, если не заставлять.

Холодный душ придал сил. «Попрошу кофе, − решила Марина. – Взбодрюсь»

− Мариночка! Завтра уже плюс двадцать один обещают, − огорошила с порога Любовь Васильевна.

− И вы им верите? –на Марининых глазах выступили слёзы. Ну не считая шоколадок, конечно. Нет! Этого не может быть. Все озверели, все сошли с ума. Весь лагерь какой-то сплошной дурдом. И Гена назвал её Лапшой…

− Весь интернет пишет, что похолодание.

Какие-то туристы, на одну ночь, ввалились шумно и суетливо, требовали, чтобы Любовь Васильевна их обслужила побыстрее.

− Сядьте там! – командовала Любовь Васильевна. Тут спортсмены в девять завтракают.

Но люди всё равно садились за все столы, а не за те два, которые были отведены в это время посетителям, − не «спортсменам».

− Сядьте там! – настаивала Любовь Васильевна.

− Ну что вы настроение с утра портите, − отмахивался турист. Он сидел как раз на Сонином месте, самом неудобном, спиной к проходу. – Дайте лучше ещё пива.

− Люди! Хватит ссориться! – сказал кто-то. − Тут страна сгорела, а вы ругаетесь!

Марина села за стол с чашкой бульона. Успела спокойно его допить до девчонок. На завтрак были котлеты с рисом. Марина отдала свою котлету Насте – какими глазами смотрела на Марину Варя – это надо было видеть! Ну а что? Варя Марине теперь не нужна. Марина прекрасно звонит с Настиного телефона, с крутого и дорого, а не с занюханного Вариного. Варя хищно ткнула вилкой в Сонину порцию, и не говоря ни слова, перетащила её котлету себе. Теперь уже Соня смотрела на Варю дико, и с презрением.

После завтрака дымка ещё больше развеялась. И турнир решили проводить не в помещении, как планировали сначала, а на улице.

− Всего три команды в младшей группе – сказала с презрением Влада, с угрозой глядя на Марину. У Марины настроение стало ещё лучше: так ей, этой Владе, и надо. Гена с ней, с Мариной, теперь дружит! А Лапшой с утра на зарядке назвал просто по привычке.

Марина с тщательно скрываемым торжеством, чрезмерно серьёзно тащила жребий с двумя капитанами других команд. По жеребьёвке выпало играть сначала с местными, потом со второй командой, из области. Если они две игры проигрывают, то вылетают сегодня с третьим местом. Завтра – только финал.

Марина пошла к трибунам. На каменных трибунах стадиона (Настя сказала, что они напоминают развалины древнегреческого храма), сидели старшие девочки, ожидали своего вердикта – Вика тоже тянула жребий. Елена Валерьевна теперь говорила с Мариной как с равной.

− Старших-то пять команд. Пока они разминаются, вы играете свои двадцать минут4.

− А мальчики? – спросила Влада как бы ненавязчиво, как бы между прочим, но чтобы Марина поняла, почувствовала, что она, Влада, не отдаст Гену.

− Мальчики после обеда.

− Нууу…

− Владислава! Ну сколько можно-то? – стала ругаться Елена Валерьевна. Марина любовалась тренером: она ещё больше похорошела здесь, в этот смог. Тоже загорела, скулы ещё больше выделялись на овальном правильном лице. – Сколько можно: Анжела исстрадалась, ты всё не успокоишься. Я, честно говоря, рада, что Гена за Любушкиной бегать начал. Страдай теперь как Анжела, это лучше, чем загул.

− Да ну, − прогундосила Влада. – И ничего он за Лапшой не ухаживает.

− Она у нас не Лапша, она у нас уже храбрый боец. Капитан!

− Да ну, − сказала Влада. – Они вообще мелкую травят: вы видели, Елена Валерьевна, у мелкой синяки на ногах.

Марина окаменела как те трибуны, которые как греческие.

− Да ты что? – Елена Валерьевна вся встрепенулась, напряглась. Хорошо, что Елена Валерьевна не смотрела на Марину. Елена Валерьевна уставилась на Владу. Она пыталась понять: правда это или нет. Марина это поняла и ожила. Если бы Вика спалила Марину, тогда бы Елена Валерьевна сразу на неё накинулась – Вика врать не стнет. А Влада… Вполне себе из ревности может гнать.

− Ну, − кивнула Влада. – Помните, мелкая, ещё костюм снимать не хотела?

− Не помню, − озадаченно, сосредоточенно, как бы пролистывая в мозгу прошлые дни, произнесла Елена Валерьевна, и тут пришла в себя, накинулась на Марину: − Любушкина! Это правда?

Марина уже подготовилась, невинно захлопала глазами:

− Что – правда?

− Синяки.

− Какие синяки?

− Влада! Какие синяки?

Влада грозно поднялась с трибун, по-бабьи опёрлась руки в боки.

− Да чё ты целку-то из себя строишь? – и села на расстеленную олимпийку.

Это незнакомое ругательство сбило Марину с толку. Зато Елена Валерьевна сразу успокоилась:

− Понятно всё. Ревнует. – и погрозила Владе кулаком:− Не развращай мне мелких словами своими похабными!

− Я не знаю, – стала на радостях, что тренер не поверила, оправдываться Марина. – У нас у всех синяки. Тренировки же, падения…

Елена Валерьевна опять чего-то испугалась, пристально посмотрела Марине в лицо, сказала:

− Смотрите у меня. Мне разборки с родителями не нужны и сказала Владе: − Не расстраивайся, Владислава. Таких, как Гасилкин…

− Гена, − поправила Влада, чуть не плача.

− Ну, Гена. Таких, как он, у тебя ещё будет миллион.

−Да ну… − грустно усмехнулась Влада и смахнула слезу.

– Вот слушай. – Елена Валерьевна перешагнула трибуну, взяла Владу за руку, очень серьёзно сказала: – Специально тебе и Анжеле рассказываю. Муж так меня добивался. Живём семнадцать лет вместе. Он всё на работе и на работе. Вообще не разговариваем. Ищите себе девчонки парня, чтоб было о чём поговорить. Всё! – Елена Валерьевна резко встала. – Разминаемся, разминаемся. Смог-то, говорят, всё: тю-тю. Ох, девчонки, как же здесь хорошо, – Елена Валерьевна привычно потянулась и вздохнула всей грудью.

На трибунах, на поле, улыбались многие. Девочки из других команд трусили по полю – разминались. Все радовались, что видно поле до конца, полностью, и за полем видны кусты, а за кустами ещё дорога просвечивает. На стадионе было очень шумно, говорили и в микрофон. Шум заглушил правду о Марине, которую откуда-то знала Влада. Неужели Сонька бегает жаловаться к старшакам?

Судьи тащили ворота, мерили рулеткой поле, расставляли оранжевые конусы по границе. Команды собрали, выстроили, показали десятиметровые и семиметровые линии, провели по площадке. Было чудно, что на футбольном поле проводится гандбольный матч. Тем более, что гандбольное поле было рядом, но там разминались старшие команды.

Две игры пронеслись молниеносно. За неё болеют старшие мальчики, Марина старалась как могла. Мысль, что Елена Валерьевна теперь знает о Сониных синяках, постоянно крутилась в голове, как гандбольный мячик, летящий по идеальной траектории в верхний угол ворот. Марине надо было себя зарекомендовать, укрепиться в полусредних, она активно пасовала Соне, Насте, Варе – чтобы все видели, какая у них дружная команда. В воротах у них стояла Кристина – она же была их ровесница, она имела право, но помогало это слабо. Все, и Даша, и Поля, и Варя, и Настя, все, кроме Марины и Сони, орали на Кристину. Кристина расстраивалась и неожиданно пропускала ещё больше мячей. А Соня! Соня забила с угла и раз, и два, и три. Противник стал опекать её персонально5. Из семи забитых мячей три были Сониных, два – Дашиных (ради матча она приняла обезболивающее), и один – Марины.

Настя играла плохо. Но Елена Валерьевна больше всех кричала на Марину. Во втором тайме стало полегче. Разыгралась Поля, она хорошо стала защищать шестиметровую линию, меньше стало и ошибок. Но сил уже не оставалось. Противник тоже подустал. И вдруг Настя каким-то фантастическим невообразимым образом тоже забила. Это конечно ничего не меняло, но всё же…

После первой игры должны были играть вторую, с другой командой. Елена Валерьевна отняла все бутылки:

− Куда столько воды выдули, идиотки? Любушкина! Куда ты смотришь? Почему не следишь за командой?! Сейчас надуетесь, на игре плохо станет!

Тренер объясняла ошибки, умоляла Настю не расстраиваться:

− Я умоляю тебя, Настя. Эта команда слабее. Напирай. Пас у тебя не выходит, забивай сама, главное быстро – один раз же смогла. И ещё сможешь.

Вторую игру они выиграли. Первый тайм проиграли, второй выиграли. На дополнительном времени Кристина отбила один мяч, а вратарь противников, крепкая девочка с короткой стрижкой, от мальчишки не отличить, уверенная и грубая, мяч пропустила. Пробивала с семиметровой Даша, она мастерски била семь метров6. Марина поняла, почему Даша всегда сидела в феврале на играх – на всякий пожарный, если фифти-фифти, и дополнительное время, Елена Валерьевна её как палочку-выручалочку выпустила бы.

После победы все сразу перестали друг на друга дуться, забыли ошибки и промахи, которыми обыкновенно, на тренировочных играх, ещё битый час попрекали друг друга. Переодевались на трибунах, но Марина стеснялась, она натянула костюм на потную форму и стала внимательно смотреть гандбол старших. Парни сидели за ними. Но Гена как будто забыл о Марине. Будто и не было разговоров у гостиницы, утренней пробежки, где он явно за ней, Мариной, приударил. В воротах опять Кристина. Но насколько лучше она играет. Вот что значит грамотная защита ворот, – думала Марина, кусая губы от обиды. Кристина просто блистала. Вообще она уникум – один вратарь на две команды. Гена свистел и кричал, особенно Афониной, то и дело, называя её Чуней.

− Да она же вратарь, − успокаивали его друзья.—Что ты привязался к ней. Она не привыкла ещё в поле.

Гена всё равно расстраивался. Марина обернулась и сказала:

− Аня во втором тайме покажет себя, я уверена.

− Тебя забыли спросить, Лапша, − зло сказал Гена. – Вам вообще повезло, что выиграли. Это всё Кристинка.

− Нет! – Марина пока ещё старалась очаровать Гену, хлопала глазами, улыбалась. − Мы же выиграли командой!

− Двадцать два – двадцать? – Гена сплюнул, не сплюнул – харкнул Марине под ноги: − Ну-ну.

− Но мы же вторую игру играли. Подустали.

− Да ну, − скривился Гена.

− Наоборот размятые были, это ж преимущество, − сказал кто-то из парней.

А кто-то сказал:

− Они же, мелкие, слабачки. Ко второму тайму выдыхаются.

А ещё кто-то сказал:

− Машка не поехала. А Лапша на капитана не тянет.

−Да, − сказал Гена. − Машка бы всех тут порвала. А эта Лапша, и ещё эта жирная корова, её подружка…

Марине стало очень обидно: почему Варю считают её подругой?!

– То-то мы зимой с вашей Машей последнее место на турнире заняли! – Марина психанула, встала и пошла.

− Эй, Лапша! Ты куда?

Но Марина шла и шла. Она взяла на ресепшен ключи, вошла в номер, переоделась, спустилась в буфет. Хорошо, что есть Любовь Васильевна. Она как раз вернулась с рынка и показывала Марине обновки:

− В отпуск уезжаю. Вот шлёпки, юбка, а вот купальник.

− Сколько купальник? − спросила Марина. Ей и правда стало интересно: да пошёл этот Генка, у неё Киса есть.

− Дорого. Тысяча двести, − округлила глаза Любовь Васильевна.

Марина успокоила Любовь Васильевну, что это не очень дорого, что в Москве купальники по пять тысяч, и стала сервировать столы.

Девчонки опоздали, пришли довольные, после одной своей победы, после двух побед старших девочек. Они не досмотрели игры до конца, Елена Валерьевна прогнала их обедать. Даша и Полина окончательно сдружились на игре с Соней. И Варя шла вместе с Соней, а Настя – одна. Старшие и Елена Валерьевна так и не показалась на обеде. Суп старших девчонок совсем остыл.