Измена. Фатальная встреча выпускников

Молчу. Губы немеют.

Наступает тишина…

Чтобы жить, нужно дышать. А я не могу! Буквально.

Понимаю, что вдох сделать жизненно необходимо, и даже открываю рот, словно выброшенная на берег рыба, но безрезультатно. Закрываю его с удушливым сухим хрипом, так и не получив нужного глотка воздуха.

Чувствую, как горло сжимает, словно заботливой, любящей рукой Андрея.

Глава 5

Утром мой муж ведет себя так, словно это не он полночи изводил меня разговорами.

А мой день начинается с придавленного чувство вины, которое я испытываю, глядя на приготовленный для меня завтрак. Омлет с сыром и помидорами на кухонном столе, рядом чашка горячего ароматного кофе и короткая записка: “Люблю тебя!”

Всего два слова, но они будто инородные; во всяком случае, воспринимаются после всего как слова-паразиты.

Андрей звонит несколько раз, но я не беру трубку.

С каждым следующим часом чувство вины лишь усиливается, это происходит после того, как я перенимаю на себя его эмоции; меня начинает всё больше внутренне разъедать сожалением и самоупрёками.

Он отправляет мне цветы курьером. Это букет темно-бордовых роз. Чудесный. Чтобы обхватить его, надо вытянуть обе руки.

Вот только я смотрю на них с сожалением – их красота контрастирует с тусклостью моих мыслей.

Вдогонку от него прилетает сообщение: “Моей любви хватит на нас двоих”

Потом звонок… ещё один… и ещё… До тех пор, пока я не принимаю входящий вызов.

– Лиз, я перенёс вчерашнюю бронь столика в Хамовниках на сегодня, – не дав мне выдохнуть, сразу начинает Андрей. Он говорит с воодушевлением, но это вовсе не свидетельствует о его добрых намерениях, а только доказывает, что он уверен в своём умении манипулировать мной: – Ты же так хотела попасть в этот ресторан, значит, идём – и точка!

– Я передумала, – отвечаю быстро, словно это давно принятое решение. Хотя, по сути, так оно и есть.

У меня было время.

Я же знала, что он позвонит, и, более того, была абсолютно уверена в том, что свою идею отпраздновать мой день рождения Андрей не оставит.

В этом он весь: мой муж не отступает от своих планов. Никогда. За эту нездоровую педантичность и боюсь его, потому что знаю как облупленного. Иногда я готова поверить, что он не желает мне ничего плохого, а потом, как подумаю о возможных последствиях, – и прямо до астмы в горле перехватывает, аж дышать трудно!

– Ерунда, Лиз, – я слышу тяжелые нотки давления в его голосе. – Заеду за тобой в семь, будь готова. – Не спрашивает и не предлагает, скорее приказывает: – Надень то элегантное бежевое платье, которое я подарил. Оно невероятно тебе идёт.

Пытаюсь пригладить взъерошенные нервы и медленно, с расстановкой, отвечаю:

– Я. Никуда. Не поеду.

Прежде всего мне хочется показать ему, что я в состоянии защитить свои границы.

Я кладу трубку с твёрдой уверенностью, что останусь стоять на своём, и всё таки этим же вечером мы занимаем заказанный столик в Хамовниках.

Почему?

Резонный вопрос. Уже через четверть часа после нашего короткого разговора мне позвонила мама и с восторгом начала говорить, что едет с нами. Она взахлёб рассказывала о том, что уже достала из гардероба и начала разглаживать свой лучший костюм, который не надевала со времён первой годовщины нашей с Андреем свадьбы; в тот момент я думала об одном: способностям моего мужа управлять людьми можно аплодировать стоя.

Чувствовала, как безысходность вцепилась в трахею… Намертво – просто так не отцепить.

Я почти видела, с каким блеском в глазах она крутится перед зеркалом, собираясь.

Пока её жизнерадостный голос звенел в моих ушах, я изо всех сил пыталась скрыть от неё свой внутренний хаос.

Если ему я ещё могла сказать “нет”, то ей, моей маме, – никогда.

Она учитель начальных классов – теперь на пенсии – ни разу не позволила себе лишнего, даже на свои собственные праздники. Более того в самые трудные времена, не жаловалась на свою судьбу. Маленькая, бесконечно преданная своей профессии, она гордо несла этот груз, словно могла с лёгкостью поднять и весь мир на свои хрупкие плечики, если бы это понадобилось.

Много ли мама бывала в ресторанах на свою скромную зарплату бюджетника?

Пока мы делаем заказ, она, затаив дыхание, осматривается по сторонам. Возможно, здесь, среди всех этих роскошных столиков с белоснежными скатертями, ей удастся ненадолго избавить своё сердце от тяжести повседневных будней.

– Смотри, Лиза, – в её голосе слышится радостное удивление, будто всё происходящее кажется ей абсолютно невероятным, – это же Глеб Воронцов! А с ним мальчики: Женя Дорофеев и братья Соколовы – Игорь и Олег.

Глава 5.2

“Адова компашка” смотрится в этом столичном ресторане несколько неуместно, будто суперкар “Астон Мартин”, припаркованный среди разваливающихся пятиэтажек, поскольку их социальный статус больше подошёл бы какому-нибудь более шикарному месту.

Ещё одна встреча меньше, чем за одни сутки. Совпадение?

Я не успеваю даже подумать об этом, а мама уже воодушевлённо поднимает руку вверх и, улыбаясь, приветственно машет им ладонью.

Замечают.

Смотрю куда угодно, только не в их сторону. Бросаю взгляд на панорамную стену винной комнаты, где выстроились ровные шеренги бутылок разных форм и размеров, поблескивающие в свете ярких ламп, встроенных в потолок. Затем считаю зубцы на вилках: закусочной, салатной и обеденной, которые находятся слева от моей тарелки; ловлю своё отражение в высоких отполированных бокалах.

Волнение заставляет меня дышать чаще.

Предплечья Андрея вздуваются: под тёмно-сливовой тканью рубашки становятся видны напряжённые мышцы. Реакция его тела свидетельствует о том, что четверо мужчин меняют линию своего маршрута и теперь направляются к нашему столику.

– Вот так встреча! – Женька Дорофеев, берёт мамину руку и галантно целует. Её улыбка становится шире. Его голос звучит с теплотой: – Светлана Алексеевна, вы нисколько не изменились и по-прежнему остаётесь очаровательной! Помню, как я влюбился в вас изо всех своих первоклашкинских сил!

Пока они перебрасываются любезностями, я не отрываю глаз от уровня горизонта. Его угол находится на уровне моих глаз (на той высоте, с которой глаза смотрят на объект), а потому, как нарочно получается, что я неотрывно смотрю прямо на пах Глеба Воронцова.

Должна заметить, что брюки на нём сидят идеально.

Когда сбоку слышу несколько приглушённых, несдержанных “хм” и “кхм” от мужа, то смущённо краснею и откашливаюсь.

Чисто инстинктивно поднимаю голову и тут же натыкаюсь на фирменный воронцовский прищур и взгляд – острый, пробирающий до самых косточек.

Делаю вид, что смотрела на кого угодно и куда угодно, только не на него.

Выдерживаю непростой зрительный контакт. Глаза в глаза.

Ощущения противоречивые: будто воспоминания проходят по коже и даже под ней, током; острые, мурашечные. Это электричество напоминает мне, как я боялась Воронцова в школе. А сейчас? Трудно сказать.

– Лиз… Лиза! Лиз ты ещё с нами?

Наверное, только с третьего раза слышу, как ко мне обращается мама.

– Да… Да, конечно, – отвечаю слишком поспешно и, наконец, переключаю своё внимание на других присутствующих. Вместо того, чтобы снова прочистить голос лёгким покашливанием, делаю пару глотков воды с лимоном – сухость в горле пропадает.

– Вы виделись вчера на встрече выпускников? Ты не рассказывала.

– Времени не было, мам, – произношу я. В этот момент мою руку накрывает ладонь мужа. Непроизвольно вздрагиваю. Он лишь слегка сжимает мою кисть, но мне неприятно, потому что за фасадом этого трогательного жеста скрывается предупреждающая подоплёка невидимого давления.

Выдернуть? Неуместно. Особенно при посторонних. Да и при своих не стоит.

Игнорирую и продолжаю:

– Ничего особенного, – пожимаю плечами. А потом весело усмехаюсь: – Люся Морозова в активных поисках. Она считает, что мужа надо менять каждые пять лет. На нового. Согласно её любопытной теории, за пять лет мужчина приходит в полнейшую негодность. От хорошей жизни у него атрофируются все социально бытовые навыки, он отъедается и наглеет, а это – нервотрепка и вообще, конкретное неудобство, что пагубно влияет на здоровый женский организм.

Не могу скрыть улыбку, когда вижу искреннее недоумение на одинаковых лицах близнецов Соколовых. Когда-то они оба пытались оказывать знаки внимания Людмиле. Сейчас смешно думать, что, по прошествии пяти лет, она запросто могла бы поменять Олега на Игоря или наоборот.

– У Алисы Севастьяновой два сына, один из которых – вундеркинд, выпускник престижной начальной школы и победитель олимпиад.

Андрей слушает меня настолько внимательно, будто считает, что в моём ответе найдёт истинную причину удивительных событий, перевернувших вверх дном нашу с ним “счастливую” жизнь. Желчно хмыкает:

– Согласно этой бредовой теории – меня пора менять.

– Андрюша, здесь без двойного смысла, – смеётся мама. Она мягко улыбается ему – дескать, ладно уж!

Вместо ответа ей, он сдавливает мою ладонь. Сильно. Больно.

Невольно дергаюсь. Потом сразу беру себя в руки.

Мама продолжает говорить с Женькой Дорофеевым, к их беседе активно подключаются близнецы Соколовы, пока мы с Воронцовым снова смотрим друг на друга.

Немая сцена.

Я и он. Посреди переполненного ресторана, а по ощущениям – вокруг ни единой души.

На его щеке слегка дёргается мускул, или мне кажется? Будь проклята эта его холодная сдержанность, при которой малейшее проявление эмоций так потрясает. Глеб Воронцов напоминает мне прибор, фиксирующий сейсмическую активность, который мне показывали в Пекине. Когда на нём чуть заметно колебалась стрелка, это означало: за тысячу миль от нас произошло землетрясение, унёсшее около тысячи человеческих жизней.

– Светлана Алексеевна, – неожиданно начинает он. Остаётся невозмутимым, и только по его голосу с нажимающими нотками можно догадаться о его личной заинтересованности. – Вы не против, если Лиза поможет мне наладить контакты с китайцами? Мне позарез нужен специалист направления “Зарубежное регионоведение”, владеющий китайским языком и соображающий в культуре Восточной Азии.

Набираю в лёгкие побольше воздуха, и медленно выдыхаю.

– Лиза как раз свободна! – Мамино воодушевление невозможно скрыть. – Ты же не против, Лиз?

Глава 5.3

Её оптимизм лишь усиливает мою неопределённость.

Вместо ответа я пожимаю плечами, потому что в действительности не знаю, что сказать.

Пытаюсь быстро выстроить в голове логические цепочки. Мне нужно время, чтобы предварительно взвесить все “бухты” и “барахты”.

Работа – это то, что мне нужно: отличная возможность расширить круг своих знакомств, взять на себя ответственность и выйти из привычной зоны комфорта.

Однако, едва вспоминаю о мамином диагнозе, как от растерянности мгновенно сковывает всё внутри – от живота до горла. Ишемическая болезнь сердца в третьей стадии. Врачи говорят, что с этим можно жить, но их серьёзные предостережения о необходимости избегать волнений и переживаний звучат для меня, как смертельный приговор.

Я всячески стараюсь ограждать маму от тревог, тем более в тех случаях, когда она помочь не может абсолютно никак. С таким заболеванием каждый взгляд, каждое слово начинает терять свою обычную лёгкость.

Со временем ей стало трудно выполнять даже простые вещи, порой просто не хватает воздуха, а я… Я чувствую, как заботливые объятия, которые всегда дарила мне она, теперь должны быть направлены в другую сторону – пришла моя очередь заботиться о ней.

– Об этом и речи быть не может! – несдержанно вмешивается в разговор Андрей. Фыркает от распирающего его негодования, но вовремя ровно выдыхает буквально в шаге от того, чтобы показать своё истинное лицо. Тут же меняет злость на концентрированное выражение небезразличия и спокойно продолжает: – Светлана Алексеевна, нет и ещё раз нет. Ваше здоровье и благополучие важнее всего! И вообще, что за необходимость такая?!

– Всё будет хорошо, Андрюша, – мама отвечает с улыбкой, которая перегружена усилием. – Я не буду волноваться, – обещает уже мне, и в этот момент мне очень хочется верить, что это не просто слова, а искреннее намерение.

Вижу, как взгляд Глеба Воронцова становится жёстче. Впрочем, по его непроницаемому виду трудно догадаться о чём он думает, но нечто в его напряжённой сосредоточенности говорит о том, что он здесь не просто сторонний наблюдатель.

Между тем Женька Дорофеев произносит отрывисто:

– Нужна помощь? Подберём лучшую клинику, врача, составим программу лечения.

– Ни к чему, – отмахивается мама, как будто речь идёт о ерунде. – Несомненно, что эта моя проблема с сердцем вызывает обеспокоенность, но не стоит её преувеличивать, Андрюша.

Уменьшительно-ласкательное обращение к нему чрезвычайно режет мой слух. Сразу и больно.

“Куда мама смотрит?” – возмутитесь вы.

Просто она видит его только с одной стороны, а я с двух, а то и трёх сторон. И молчу об этом.

– А если конкретнее? – подключаются к разговору Соколовы. Оба одинаково сосредоточенно хмурят брови и продолжают в один голос: – Диагноз? Прогнозы?

– В общем, если подумать не глубоко, – отвечает она, – то пока всё неплохо. Если подумать глубже, то становится ясно, что не стоит думать глубже. Это чревато депрессией, пассивированием и обездвиживанием.

– Внутрисемейные дела – это дела внутрисемейные, – грубо перебивает Андрей. Его терпение на исходе.

– Разберёмся, – мрачный тон Воронцова будто ставит точку в общем разговоре. Расстегнув нижнюю пуговицу шитого на заказ пиджака от “Бриони”, заложив руки в карманы брюк, он слегка покачивается на носках своих начищенных, роскошных оксфордов, будто напряженно ищет причину ответить моему мужу гораздо более бесцеремонно.

Пульс забивает слух.

Несколько бесконечно долгих мгновений они меряются взглядами, и Андрей первым отводит глаза. Неудивительно. Да, может быть, сейчас он злее, но отнюдь не сильнее. Именно это понимание разумно удерживает его от открытого противостояния.

Выдохнуть не успеваю, потому что Воронцов сразу обращается ко мне:

– Что скажешь? – Я практически слышу, как он мысленно добавляет: – “мелочь”.

Следит за моей реакцией неотрывно.

Моя интуиция молчит, равно как и чувство самосохранения. Кажется, они договорились тихонечко отсидеться в уголке моего сознания, наблюдая за происходящим, но не вмешиваясь.

– Не уверена, что смогу помочь так, как ты хочешь, – произношу я, подбирая слова с осторожностью. – У меня нет опыта в таких делах.

Вижу, как Андрей буквально закипает. У него краснеет лицо, даже глаза. Однако, немного по-садистски усмехнувшись, добавляю финальное:

– Но я согласна.

Глава 5.4

Наш ужин в ресторане превращается в настоящий спектакль, где каждый играет свою роль, но не все оказываются довольны сценарием: мама в полном восторге, Андрей сердит и не разжимает губ, а я сама нахожусь в растерянности, потому что всё время чувствую на себе взгляд Воронцова.

Вчетвером они удобно расположились за столиком недалеко от нас и поначалу о чём-то довольно эмоционально переговаривались. Точнее, активно жестикулировал только Женька Дорофеев, рассказывая что-то близнецам Соколовым.

Переключаю внимание, ковыряюсь вилкой в салате, делая вид, что мастерски порезанные местным шеф-поваром овощи – это самое вкусное, что я ела в жизни. Однако, хочешь не хочешь, куда взгляд ни направь, всюду уткнешься в Глеба Воронцова. Особенно, когда бессознательно его ищешь.

Он преимущественно молчит. Слушает. Смотрит. Исследует меня, а затем Андрея.

Интересно, о чём он в этот момент думает?

Стоит нашим глазам встретиться – мой пульс пружинит до небес. Дышать получается через раз.

Сердце не на месте.

Ничто не ускользает от внимания Андрея. Он напрягается и подаётся вперед, выставив локти на стол, загораживая меня собой.

Дальше – хуже.

Минут через двадцать официант подносит шикарный букет белых пионов к нашему столику. От цветов распространяется умопомрачительный аромат – невероятно нежный, благородный, сладковатый, с тонкими мускусными, бальзамическими нотами. Хочется уткнуться в них носом.

– Это для нас? – спрашивает мама; в её интонации звучит неподдельное удивление.

– Заказали для вас, и просили передать что от тайных поклонников, – отвечает улыбчивый юноша и протягивает ей дорогущую цветочную композицию. – Сейчас принесу вазу.

Андрей, который всё это время терпеливо сидел, сложив руки домиком, вдруг меняет выражение лица на свирепое: гнев прогрессирует и усиливается маниакальной подозрительностью вместе со страшным упрёком.

Он осознаёт, что больше ничего не контролирует.

В мамином взгляде появляется смятение. Она впервые видит моего мужа таким.

За рёбрами давит.

Я волнуюсь за неё, пытаюсь подобрать слова и объяснить Андрею, что букет совсем не для меня и в нём нет никакого скрытого подтекста – это просто безобидный подарок, хороший жест от бывших учеников. Но моё горло сдавливает комок дурноты, и голос пропадает.

Натягиваю улыбку, пытаясь скрыть за ней свою тревогу.

Мама, вслушиваясь в напряжение, проявляет инициативу исправить атмосферу. Её тон становится ободряющим:

– Это просто комплимент, Андрюша, – говорит она, поднимая глаза на нас, словно пытается разобраться, что же всё-таки происходит. Пробует сгладить неловкость момента. Но её старания лишь временно ослабляют невысказанное вслух моим мужем обвинение, граничащее с абсурдом, повисшее в воздухе.

Беру себя в руки. Поддерживаю:

– Букет и правда бесподобный. Хочется смотреть и смотреть.

Все взгляды устремляются в сторону “адовой компашки”. Мой, кстати, тоже.

Мама посылает им широкую благодарную улыбку.

Расслабленная поза, распахнутый ворот рубашки, галстук развязан и вальяжно висит на шее; его скулы стали чуть напряжённее и подбородок задрался немного вверх – мой взгляд цепляется за эти детали, прежде чем опять подняться к глазам Воронцова.

Пространство схлопывается. Неспокойно. Непривычно. Хочется поскорее вернуться в свою зону комфорта.

Вот только я совершенно не уверена, что теперь мне в ней комфортно. Перестаю дышать, когда едва слышу тихое, презлющее:

– Какого чёрта ты тут вытворяешь?!

– Ты о чём? – отвечаю мужу, стараясь удержать голос в пределах шёпота. Я надеюсь, что каждая буква звучит безразлично, но понимаю: невозможно. Внутри всё от возмущения узлом закручивается.

Долго-долго. Монотонно, капля за каплей: кап-кап. И тут последняя – КАП! Чаша моего терпения переполнена.

Открываю и тут же закрываю рот, понимая, что для серьёзного разговора не время, и не место.

Решаю просто улыбнуться, и одно это злит его до крайности.

Андрей несколько раз трёт переносицу пальцами вверх-вниз. Таким образом ставит себе заметку в памяти, словно галочку на полях: это нужно не забыть. Ни в коем случае не забыть! Он делает так всегда, когда растерян. Видимо у него больше не получается контролировать свои эмоции.

И если мой муж считает, что хуже быть не может. Значит у него просто бедная фантазия…

Финал этого вечера становится серьёзным испытанием для его отменной абьюзерской выдержки: наш счёт за ужин оказывается уже оплачен Глебом Воронцовым, а меня ждёт перелёт в Пекин утренним рейсом.

Глава 6

Сейчас, когда я смотрю в иллюминатор частного “суперджета”, то размышляю о том, что все границы, которые существуют на Земле придуманы людьми. С высоты их не видно, их нет. Так и все сложные системы, привычные ограничения и рамки мы тоже ставим себе сами. Сами себя ограничиваем в чем-то и сваливаем это на какие-то обстоятельства и людей. Я – на Андрея.

Я же давно могла от него уйти. Что меня останавливало?

Каждый раз, когда он поднимал голос, да что там, просто хмурился – у меня внутри всё переворачивалось. Я не понимала, что его гнев – это не моя ошибка, не моя слабость, а лишь отражение его страха и неуверенности.

Сколько раз я готова была сказать: “Хватит!”… И молчала, потому что боялась признать уродливую реальность своей жизни.

А вечером так просто собрала чемодан и уехала.

Ладно, пусть не совсем просто. Главное, всё обошлось без длительных разговоров, бесконечных уговоров, угроз и шантажа.

Вы спросите: “Как?”

На помощь мне пришла мама. Пока Андрей пыхтел всю дорогу от ресторана до квартиры, едва сдерживаясь от впадения в боевую ярость и исподлобья кидая на меня взгляды, она вдумчиво молчала. А потом предложила: “Проведёшь ночь у меня. С утра будет проще добираться в аэропорт”.

Чемодан собирали с ней вместе, быстро покидав в него вещи. В тот момент я совершенно не думала о том, что в моём гардеробе вряд ли найдётся что-то подходящее для рабочих встреч и переговорных ужинов, которые придётся посещать.

До последнего мне казалось, что Андрей не отпустит меня. Я была готова к любым грубым, словесным конфликтам и даже низким провокациям, впрочем мой муж ограничился лишь сухим поцелуем в щёку. Неожиданно.

Это немного сбило меня с толку.... Немного, потому что я была абсолютно уверена в том, что этот жест – ни что иное, как его новый тактический ход: нацепив маску мученика, которая была отголоском его манипуляций, мой муж не хотел терять в мамином лице свой надёжный, сильный рычаг давления на меня.

Как вообще этот перелёт в Пекин свалился на мою голову?

Стоило “адовой компашке” покинуть ресторан, как со мной тут же созвонилась личная ассистентка Глеба Воронцова и по-деловому быстро, нейтральным тоном проинформировала о времени и месте вылета.

Кстати, сейчас она расположилась в кресле, через проход, по диагонали от меня – привлекательная ухоженная брюнетка в потрясающем приталенном брючном костюме. Сидя с одной ногой, закинутой на другую, она непринужденно демонстрирует стильные дизайнерские босоножки с тонким ремешком на высокой шпильке и тонкую щиколотку.

Её зовут Оксана, кажется так… Нет, точно – Оксана.

Выстукивая карандашиком по блокноту, она изредка поглядывает в мою сторону. Каждое её движение выверено, словно это ей предстоят важные переговоры, хотя на самом деле её работа заключается в безупречной организации чужих дел.

Напротив неё в кресле сидит Воронцов.

Стараюсь не смотреть на него, но время от времени бросаю быстрый взгляд в его сторону: свободно откинувшись и вытянув ноги перед собой, с ленивой небрежностью он просматривает новостные сводки на планшете.

Видно, что ему скучно, однако он вполне собран и сосредоточен.

Периодически Глеб делает какие-то заметки в личном планере, и каждое такое действие приводит в движение мышцы его рук, отчего ткань рубашки плотно натягивается, обрисовывая сильное тело, совершенный рельеф его широченных плеч, напряжённых бицепсов и крепких предплечий.

Удобный диван за моей спиной занимают Женька Дорофеев и близнецы Соколовы. Видимо, эти трое флиртуют со стюардессой. Я слышу сначала один, затем два голоса разговаривающих почти одновременно, затем к ним прибавляется лёгкий женский смех.

– Занималась сексом в туалете самолета?

– Не-а. Вообще никакого секса на работе. Ну, только если два рейса за день. Но это не имеет ничего общего с удовольствием.

– Тогда как вы развлекаете заскучавших пассажиров?

– Ладно, есть одна история. Самолёт терпит крушение, в салоне паника, стюардесса не может успокоить пассажиров и обращается за помощью к одному из пилотов. Тот выходит из пилотской кабины и как заорёт:

“Ну-ка быстро все заткнулись, взяли свои паспорта, свернули их в трубочку и засунули себе в задницу!”

Обескураженные пассажиры в недоумении смотрят на него и один мужик спрашивает: “Зачем?”

“Да просто в прошлый раз такая неразбериха с трупами была!”

Под общий смех мои губы дёргаются в лёгкой улыбке. Настоящей.

В этот момент я поворачиваю голову, и мы с Воронцовым встречаемся взглядами.

Глава 6.2

Его глаза на мгновение задерживаются на моих.

Краснею мгновенно. Сглатываю бессознательно. Пытаясь скрыть вспыхнувшее из-за внимания к себе волнение, намеренно отворачиваюсь и смотрю в другую сторону, притворяясь поглощённой облаками за иллюминатором.

Но мысли всё равно возвращаются к Глебу, сидящему от меня через проход. Он больше не трудный подросток, а опасный мужчина, чей внутренний мир так же непостижим и сложен, как и его внешняя невозмутимость.

Делаю глубокий вдох.

– Зря волнуешься, мелочь, – неожиданно произносит он.

– Тебе кажется, – нервно прикусываю губу и всё-таки снова оборачиваюсь к нему; натягиваю на лицо выражение спокойствия, которое, надеюсь, выглядит более-менее убедительно.

Ответом мне становится короткий смешок. Проницательность Воронцова оказывается слишком точной.