Искусство любви

После весёлых приветствий Назон вежливо осведомился, как продвигается труд друга: Макр сочинял эпическую поэму о событиях, предшествовавших Троянской войне, – и тот с радостью сообщил, что приблизился уже к Ахиллову гневу. В свою очередь Макр поинтересовался «Гигантомахией». Назон весело рассмеялся:

– Иное меня занимает. Амур натянул лук, пустил стрелу, и все мои крупные замыслы разлетелись прахом. Отныне я – певец любви.

Серьёзный Макр не разделил его веселья:

– С чего это тебе пришло в голову соперничать с Проперцием? Полно, не шути так.Боги наделили тебя большим поэтическим даром, ты должен стать Гомером нового времени.Наш государь нынче побеждает Восток, покорена Армения, парфы изъявили покорность Риму: вот достойные темы для поэзии. Поверь, никакие любовные стишки не принесут славы, какая ныне окружает творца «Энеиды».

Взяв Макра под локоть, Назон лукаво понизил голос:

– Я бы хотел, чтобы слава шла позади моих стихов, а не впереди, таща их, будто запаренная кляча неподъёмную телегу. Кто знает, понравится ли нам «Энеида» после того, как мы прочтём её целиком.

Макр отпрянул: усумниться в «Энеиде», по слухам гениально воспевавшую Владыку и его богоравные свершения, одобренную самим государем, объявившим Вергилия лучшим, талантливейшим поэтом эпохи, было почти святотатством. Он был добрым малым, этот Макр, но без меры почтительным к власть имущим.

Опасный разговор прервало появление Тутикана и Галлиона. Оба молодых человека, облачённые в белейшие тоги, имели т оржественный вид и сильно выделялись из толпы, одетой по большей части в греческие плащи: тяжёлым и неудобным тогам народ римский давно предпочитал греческое одеяние. Тутикан и Галлион учились вместе с Назоном в риторской школе, а Тутикана он знал ещё раньше, с мальчишеских лет, и если Галлион, талантливый, боестящий говорун, был другом-соперником, то скромный, тихий Тутикан – другом-наперсником.

– Вы нарядны так, будто идёте совершать жертвоприношение Юпитеру Капитолийскому, – смеясь, приветствовал Назон друзей взмахом руки.

– Ты угадал, – весело откликнулся Галлион. – Мы готовимся к священнодействию, ибо званы в дом к Мессале.

Назон навострил уши: Мессала, один из важнейших сенаторов, был известным покровителем поэтов, попасть в его дом означало сделаться признанным талантом. Ему стало завидно. Он вовсе не стремился попасть в знатный дом, но увидеть настоящих поэтов, а не литературных воробьёв, может быть, встретить самого Тибулла, – вот желанная цель.

– Разве старый Мессала не в отъезде? – осторожно осведомился он.

– Мессала с Августом на Востоке, но у него есть сын, так же преданно любящий поэзию, как и отец, – пояснил Галлион. – Он решил возобновить литературные собрания. Тебя нигде не видно последние дни, вот ты и не получил приглашения.

– Почему бы тебе не пойти с нами без приглашения? – видя явную заинтересованность друга, предложил Тутикан.

– В самом деле, Назон, присоединяйся к нам, – поддержал Галлион.

Скрыв удовольствие, Назон ответил, что явится, если позволят дела, а сейчас он прочтёт им новые стихи, чтобы они высказали мнение. Достойно ли их продекламировать у Мессалы?

В левом крыле храмовой колоннады находилось обычное место, где молодые поэты декламировали свои стихи. Они здесь кишели; возле каждой из статуй Данаид из кучки слушателей доносились поэтические завывания. Друзья подошли к одной из групп, где юноши со свитками и дощечками в руках сосредоточенно слушали собрата, живописавшего тысячу раз воспетые подвиги Геракла. Едва дождавшись, когда чтец замолчит, Назон выступил вперёд и звонким голосом принялся без всяких предисловий декламировать новорождённые стихи.

– «Ты, Купидон, никогда свой нрав не изменишь,

Радость нам дать и отнять, – всё это прихоть твоя!

Глуп её муж: для чего он жену охраняет ревниво?

Можно ль такой красоте скрытно цвести под замком?

Впрочем, зачем упрекать? Прав Амур легкокрылый:

Вкуса в дозволенном нет, а запрет возбуждает острее.

Если б Данаю отец е запер в железную башню,

От Громовержца она вряд ли бы плод понесла.

Тот, кто любит доступным владеть, пусть срывает

Листья с деревьев, черпает воду из реки.

Скучно становится мне от любви без препятствий.

Муж, как спустится ночь, дверь покрепче запри.

Дай мне повод всю ловкость свою проявить,

Чтобы проникнуть к любезной Коринне.»

Макр поднял брови; Галлион, прервав перешёптывание с Тутиканом, вскинул голову и заулыбался. Тесно обступившая Назона молодёжь вытянула шеи и навострила уши.

Едва он закончил декламировать, Галлион поднял руки над головой и заапплодировал.

– Однако… – только и успел сказать Макр, заглушённый просьбами развеселившихся слушателей почитать ещё какое-нибудь стихотворение.

Назон не заставил себя просить. Видя, что стихи нравятся, он продекламировал и обращение к двери, и жалобы на жестокость Амура, и описания своих томительных бессониц в одинокой постели. Молодые поэты рукоплескали долго и горячо. Стихи пришлись всем по душе, ибо каждый был также влюблён либо тайно мечтал о любви. Завистников не нашлось: Назон жал на своей ниве, не вторгаясь в заветную область высокой , то есть эпической поэзии, где каждый из них хотел быть первым. Успех был полным.

– Не хуже Проперция, – сказал один. Выше похвалы быть не могло.

– А кому посвящена элегия? Кто эта Коринна? – полюбопытствовал другой.

– В самом деле, кому? – подхватили слушатели. – Назови имя прелестницы. – Но смущённый поэт не дал никакого ответа . – Однако, – сказал Макр. – Я ожидал от тебя совсем другого.

– Прекрасные стихи, – перебил Галлион. – Сегодня же у Мессалы непременно прочти их.

– Разумеется, Коринна – имя выдуманное, – заметил Тутикан. – А как её зовут в жизни? Ты ведь не скроешь от друзей?

Назон молчал в затруднении.

– Какая-нибудь гетера, – догадался Галлион.

– Ещё чего! – возмутился Назон. – Гетеры для богачей с тугими кошельками. Истиная любовь должна быть бесплатной.

Как ни выпытывали друзья имя загадочной Коринны, Назон устоял и не открыл тайну.

– Достаточно того, что она существует, – загадочно улыбнулся он. Условившись о времени и месте встречи перед тем, как идти к Мессале, приятели разошлись по домам обедать. Назон возвращался к своим пенатам в отличном настроении; новые стихотворные строчки уже роились в голове. Успех приятно кружил голову; вечером он постарается вновь добиться его. Сбывалась его давняя мечта: он будет представлен Мессале и попадёт в общество настоящих поэтов.

Дома он услыхал от Пора, что приходила Напе и, не застав его, ничего не захотела передать, но сказала, что вскоре наведается снова. Сострат благосклонно прислушивался к разговору; дядька был доволен: ну как же, его воспитанник наконец-то взялся за ум и завёл себе женщину. Новость обеспокоила Назона; к тому же она была некстати.

Большеротая, дерзкая служанка не заставила себя ждать.

– Ох, негодник! – смеялась она. – Так влюбить в себя мою госпожу! Бедняжка после цирка покой потеряла. Только и просит устроить ей новое свидание с тобой. Вот я и придумала.

Замысел Напе был таков: Капитон сегодня вечером уйдёт на ежегодную пирушку своей коллегии и вернётся поздно; когда стемнеет, Назон должен подойти к заднему ходу их дома, и Напе введёт его внутрь, где спрячет пережидать, пока все улягутся. Ну, а там он пройдёт к госпоже. Назон перепугался. Страшные истории о любовниках, застигнутых разъярёнными мужьями на месте преступления, – засечённых плетьми, забитых палками, оскоплённых, встали в памяти. Заманчиво оказаться в спальне Терции, но голову он настолько ещё не потерял.

– А если твой хозяин внезапно вернётся?

– Он вернётся пьяным и к хозяйке не пойдёт, потому что она спит на втором этаже.

– А ваш евнух?

– Евнуха я беру на себя.

– А где ты меня спрячешь? Надёжное ли это место?

– Очень надёжное. В ларе. Я его уже освободила и провертела дырочку, чтобы тебе е задохнуться.

Назон упирался. Тогда Напе с досадой предупредила:

– Твоя нерешительность приведёт к тому, что госпожа не выдержит ожидания и примет предложение другого поклонника.

– Какого другого? – неприятно поражённый, обеспокоился он.

– Ко мне уже цепляется сводня с самыми заманчивыми посулами, – хихикнула она. – Заводит речь о сенаторском сынке с большими деньгами.

Противоречивые чувства охватили поэта; он молчал. Напе надоело его уговаривать.

– Итак, стой сегодня возле нашего дома, когда стемнеет. – И Напе ушла.

Конечно, разумнее было пойти к Мессале, но как отказаться от свидания с Терцией? Экая досада, что две эти заманчивые возможности совпали во времени! Терция предпочтительней, ибо другого случая может не представиться, а поэзия подождёт. Но решиться на проникновение ночью в чужой дом не позволяли остатки благоразумия. После долгих колебаний он всё-таки решил рискнуть.

Дом Капитона, стиснутый соседними строениями, сзади имел огороженный двор с калиткою. Озирающийся, вздрагивающий от всякого шороха юноша приблизился к ней в сопровождении слуги. Доведя хозяина до калитки и сдав его с рук на руки караулившей там Напе, Пор с облегчением отправился домой. Ведомый служанкой, Назон благополучно миновал двор, если не считать забрехавшей собаки. Оба проскользнули в дом. Узкий проход, в котором они оказались, и где из-за тьмы кромешной приходилось двигаться вслепую, сильно обеспокоил его. К тому же он споткнулся обо что-то левой ногой, а эта примета обещала одни неприятнсти, что ещё сильнее встревожило его.

Ларь был обширен и вполне мог вместить человека, а заботливая Напе положила внутрь подстилку, чтобы юноше уютно было лежать. Засунув его в ларь и опустив крышку, она удалилась, пообещав вернуться за ним, как только это станет возможно. Назон остался один-одинёшенек, чувствуя, что попал в дурацкое положение. Оставалось смириться и ждать.

Напе не возвращалась довольно долго. Он уже принюхался к запаху плесени, наполнявшему ларь, и перестал вздрагивать от скрипов и шорохов, когда она наконец явилась. Приоткрыв крышку и хихикнув, Напе осведомилась:

– Ты ещё не задохся? – Как видно, приключение ей очень нравилось.

Не успел он вылезти и сделать несколько шагов, как зацепился за что-то ногой; что-то упало, раздался грохот.

– Кто там бродит? – осведомился спросонья чей-то сердитый голос.

– Это я, Напе, орнатриса госпожи , – слащаво откликнулась находчивая девица. Назона она больно ткнула в бок, чтобы помалкивал: излишняя предосторожность, так как от страха он лишился голоса .

Не успели они добраться до лестницы, ведущей на второй этаж, где почивала госпожа, как из-за поворота мелькнул огонёк. Напе быстро толкнула спутника назад. Навстречу им, высоко неся светильник, шествовал привратник, коего Назон, часто шнырявший мимо Капитоновой двери, знал в лицо.

– Ты почему отошёл от входа? – сердито накинулась на него Напе.

– Тьфу, испугала, – ругнулся он. – Почему, почему? Никто из нас не родится запечатанным.

– Ужо скажу хозяину, чтобы он не снимал с тебя на ночь цепи..

– Пусть у тебя тогда язык отсохнет.

Обменявшись ещё несколькими любезностями, они разошлись. Назон сидел на корточках в углу, прикрыв голову плащом, ни жив ни мёртв. Схватив за руку, Напе торопливо потащила его наверх по скрипучей лестнице.

Едва они достигли маленькой прихожей перед спальней госпожи, освещённой слабым мерцанием масляной лампы, как ступени снова заскрипели.

– Да что это такое? – возмутилась Напе. – Спят когда-нибудь в этом доме или нет?

Ступени поскрипывали так, будто по лестнице поднимался бык, а не человек.

– Ахти, хозяин! – встревожилась Напе.

У юноши подкосились ноги, он зашатался. Не растерявшись, служанка толкнула его в угол , где на полу валялась подстилка, служившая ей постелью. Трясущимися руками он натянул на себя одеяло и свернулся калачиком, давая богам обеты за спасение и клятвенно обещая никогда более так не рисковать. Напе плюхнулась рядом.

По-хозяйски ввалившись в прихожую, Капитон осведомился, где евнух, коему надлежит вместе с Напе охранять сон госпожи. Ни евнуха на месте, ни привратника; что за дом, что за слуги! Капитон был пьян и зол.

– Да ты , никак, не одна? – разглядев под одеялом очертания еще одного человека, отметил Капитон.

– А что, нельзя? – вызывающе осведомилась Напе. – Это подмастерье горшечника из соседней лавки. Хозяин, вспомни, ты сам разрешил мне встречаться с ним.

– Так вот почему тут нет евнуха! Негодники!

– Ох,я такая страстная, разве не знаешь? – заканючила Напе. – С тех пор как ты перестал меня замечать, я места себе не нахожу.

– Тише ты, – встревожился Капитон, косясь на дверь в спальню жены. – Погодите, я с вами утром разберусь.

С этими словами он удалился к жене.

– Никак, понесло, – перевела дух Напе. – Поднимайся живей . Сегодня ничего не получится, не обессудь. Не знаю, чего хозяина принесло не во время. Наверно, выпил мало.

Оцепеневший от страха Назон не сразу зашевелился. Как он выбрался наружу из жуткого дома, юноша сам не помнил. Оказавшись под звёздами, он возблагодарил богов за спасение и бросился со всех ног прочь будто на ногах у него были сандалии Меркурия с крылышками .

Глава 6. Коринна

В ночь, назначенную для свидания с милым юношей, Терция, облачившись в тонкую тунику из египетского льна, распустив роскошные волосы, трепетно ждала, страшась услышать всякое мгновение крики «воры, держи, лови, хватай!». В доме было тихо. Муж обедал в обществе своих коллег и, по расчётам затейниц, должен был явиться сильно пьяным и тут же завалиться спать. Однако человек предполагает одно, а боги вершат другое: Капитон вернулся раньше времени. Будучи навеселе, он затеял ссору с привратником, так как не мог сразу достучаться, дал ему пару оплеух и направился к жене поделиться с нею хорошими новостями, – выбрав самый неподходящий момент, разумеется.

Он ввалился в спальню к Терции со словами:

– Радуйся, госпожа! Мы с тобой едем в провинцию. Претор выбрал в легаты меня .

Отойдя от испуга, пережитого при неожиданном явлении супруга, бедняжка возмутилась: мало того, что неотёсанный чурбан, данный ей судьбой в мужья, помешал свиданию, он ещё собирается отвезти её к дикарям!

– Никуда я не поеду! – пискнула она. – Я слишком слабенькая для заморского путешествия.

– Подвинься.

На следующий день ей ничего не оставалось как тренькать на лире, мурлыча грустную песенку. Напрасны были все утешения Напе.

– Ни за что больше не соглашусь на твои уговоры, – твердила крошка. – Из-за вас с Капитоном я натерпелась такого страха, что чуть не умерла.

Напе досадовала из-за вчерашней неудачи, но не унывала. Свидание влюблённым она обязательно устроит. Но как? Снова приводить Назона в дом слишком опасно. Без свиты хозяйку из дома не выпускают. Наконец ловкая девушка кое-что придумала. Невдалеке от Крытой улицы располагались общественные бани с женским отделением, и она решила, что нашла способ свести парочку.

Терция вскрикнула и зажала уши, едва Напе заговорила о банях.

– Выслушай меня до конца, госпожа, – укорила служанка. – Ты попросишь разрешения сходить помыться. За тобой потащатся служанки и Багауд. Евнуха вы оставите стеречь одежду, а служанки пройдут с тобой в мыльню. Дело в том, что там есть бассейн с массажистками, куда пускают за отдельную плату. Ты оставишь служанок, а сама войдёшь к массажисткам. Там буду ждать я с одеждой. Массажисткам придётся хорошо заплатить, но у тебя есть сбережения. И через запасной ход мы упорхнём. Надо сказать Назону, чтобы он нанял какой-нибудь укромный уголок поблизости, где голубки могли бы поворковать в уютном гнёздышке.

– Как ты смеешь мне это предлагать? – рассердилась Терция. – Ты ввергаешь меня из одной опасности в другую.

– А тогда отправляйся со своим мужем за море, – обиделась Напе.

Вспомнив о провинции, про которую много толковал Капитон, Терция расплакалась.

– Чем лить слёзы, лучше напиши милому пару ласковых слов. Утешь его, пообещай новую встречу, а я живо принесу ответ.

Перестав всхлипывать, подумав, Терция потребовала письменные принадлежности.

Напе отсутствовала полдня, но зато вернулась с запиской Назона, наполовину состоявшей из стихов, где он живописал свои любовные страдания. Тут же захотев ответить, Терция снова засела за писанину. Напе пришлось опять бежать в город.

Между влюблёнными завязалась весьма оживлённая переписка.

– Всё стихи, – удивлялась Терция., читая каракули возлюбленного. – Ничего не понять. Вот послушай. «Той, увезённой вдаль от Эврота на судне фригийском, ставшей причиной войны двух славнейших мужей…» О ком это он?

– Может, о Елене Прекрасной? Он так тебя хвалит.

– «Ледой, с которой любовь, белоснежным сокрыт опереньем, хитрый любовник познал…» А Леда здесь при чём?

– Кто его знает. Назон очень образованный, не нам чета.

– «И Амимоной, в сухих бродившей полях Арголиды – Вот кем считаю тебя.» Кто же она такая? Как бы узнать?

– Наверно, какая-нибудь красавица.

– Так бы и писал. А то сплошные Леды, Европы, Мирры, Дидоны, – поди разберись. Сообщил бы лучше, нанял он какое-нибудь помещение поблизости от бань или нет.

Правда заключалась в том, что нанимать помещение Назон счёл делом хлопотным, себе не по карману. Кое-какие деньги у него водились, однако холостяцкие расходы были немалыми. Очень много средств поглощала покупка книг, они были недёшевы, да и полакомиться сластями он любил, либо приобрести какую-нибудь хорошенькую безделку вроде резного слонёнка индийской работы.Дело затягивалось, как вдруг судьба наконец улыбнулась влюблённым, и опасный замысел с баней не пришлось осуществлять: Капитон со своим претором отправился к Пренестинскому оракулу узнавать, безопасным ли будет морской переезд и ждет ли их удача в провинции. Назон был тотчас извещён о счастливой возможности снова посетить дом и наконец повидать Терцию. Полный колебаний и опасений, он тоже обратился к гадалке ; к счастью, та пообещала ему полный успех в делах Венеры. И юноша решился. Предусмотрительная Напе уже с утра напоила Багауда: бедный евнух совсем не умел пить и быстро впадал в спячку, особенно если в вино подмешать маковый отвар. Чтобы проникнуть в дом, гостю снова было предложено воспользоваться чёрным ходом.

Стояла жара. В отсутствии хозяина весь дом пополудни забылся сном. Благополучно достигнув лестницы и взойдя по ней, Назон был втолкнут заботливыми руками служанки в покои госпожи.

– Ах! – сказала Терция. – Я вся дрожу. – Она снова была в прозрачной тун ике и с распущенными волосами.

– Я тоже, – отозвался Назон.

Она хотела ещё что-то пролепетать, но жадные губы любовника залепили ей рот, а цепкие руки нетерпеливо принялись освобождать милую крошку от одежды.

Евнух Багауд, пробудившись ото сна и отправившись наверх в поисках Напе и вина, открыл дверь прихожей и с удивлением стал прислушиваться к звукам, доносившимся из-за двери хозяйки : хозяин был в отъезде, между тем из спальни госпожи доносились мужской и женский голоса , оживлённый говор и смех.

– Чего тебе, Багауд? –толкнула его выросшая будто из-под земли Напе. – Что ты здесь шатаешься? Или охота опохмелиться? Пойдём-ка со мной. – И она увлекла евнуха прочь.

В спальне была духота. Утомлённые, потные любовники раскинулись на ложе в сладкой истоме.

– Пора расходиться, – стукнула в дверь заботливая служанка. – Они не шелохнулись.

– Госпожа, поднимайтесь, – зашипела гусыней Напе. – Багауд что-то заподозрил.

Любовники завздыхали, завозились.

– Если бы никогда не расставаться, – детским голоском прокартавила Терция. – О, милая, – выдохнул Назон. Раздался звук поцелуя.

– Вставайте и немедленно расходитесь, – потеряла терпение Напе.

Терция спала до вечера и пробудилась в счастливой истоме. Всё её существо ещё помнило ласки любовника. О муже она не вспоминала. Беспокоило её лишь одно: правильно ли она поступила, так быстро отдавшись юноше? Говорят, мужчины не ценят лёгких побед. Интересно, любовь ли то, что произошло у них с Назоном? Ведь с Капитоном бывает то же самое. Правда, от него всегда так противно пахнет, а кожа Назона гладкая, как у девушки, руки нежные и чуткие; да и весь он ладен, крепок и проворен, не то что её муженёк.

– У меня есть любовник, – вслух сказала она сама себе и удивлённо покачала головой.

Капитон вернулся из Пренесте уже не в тот дом, который покинул, однако ничего особенного не заметил. Оракул предсказал удачу во всех делах, и настроение у него было самое радужное. Жена встретила его тихой мышкой и даже не запищала, когда, здороваясь, он по своей привычке сунул руку ей за пазуху.

Тем временем счастливый поэт вдохновенно сочинял новую элегию, где он спешил поведать миру о своей любовной победе, радостно предвкушая, какое впечатление произведут на слушателей дерзкие стихи.

«Жарко было в тот день, к полудню уж близилось время.

Я изнемог в ожидании сладкого часа.

Вот и Коринна в прозрачной и лёгкой рубашке,

По белоснежным плечам пряди спадали волос.

В спальню входила такой, по преданию, Семирамида

Или Лаида, любовь знавшая многих мужчин…

Тонкую ткань я сорвал, хоть мало мешала.

Скромница из-за неё всё же боролась со мной,

Только сражаясь, как те, что своей не желают победы.

Вскоре, себе изменив, другу сдалась без труда

И показалась пред взором моим обнажённой.

Что я за тело ласкал! К каким я плечам прикасался!

Как были груди полны, – только б их страстно сжимать!

Как был гладок живот под её совершенною грудью!

Стоит ли перечислять? Всё было восторга достойно.

Тело нагое её я к своему прижимал…

Прочее знает любой. Уснули, усталые, вместе.

О, проходили б так чаще полудни мои!»

Глава 7. Назон

Победа! Пару голубок на алтарь Цитере. Свершилось: Коринна принадлежит ему. И пусть эроты венчают кудрявую голову счастливого любовника триумфальными лаврами. Алую с золотом тогу ему на плечи, белых коней и позолоченную колесницу! Пускай ликующие толпы устилают розами дорогу: триумф любви нынче справляет Публий Овидий Назон! Гроша медного не стоят заслуги великих полководцев по сравнению с его победою. Сумели бы они так ловко победить неприступное женское сердце? Сумели бы при решающей встрече сначала прикинуться робким и неопытным, отступить, а потом внезапно пойти в наступление и, не дав опомниться противнику, разрушить его оборону и ворваться в крепость? Новобранец Амура, он по праву заслужил триумфальный венок.

– Я победил! – царапал он стилем по воску. – Увенчайте мой лоб триумфальные лавры! Что города, окружённые рвом и стенами? Ловкий стратег, женщину милую я покорил. А ведь и муж, и привратник, и дверь на засове, всё было против меня. Все старались, чтобы … чтобы… – Он сбился со строки: внезапная мысль обдала холодом. Что, если второго раза не будет? Не впустят в дом, запрут перед носом дверь, и делу конец. От плутовки Терции всего можно ожидать. Завоевать женщину – большая заслуга, спору нет , однако не меньшая – удержать её. И он тут же принялся сочинять новую элегию. Так уж он был устроен, что всякую мысль тотчас облекал в стихи. « Она должна согласиться ещё и ещё, много раз!… О, Киприда! О твоей неусыпной заботе молю…» Он приостановился, покусывая стиль. Быстрота удачи не только радовала, но и смущала его: влюблена ли Терция так же сильно, как он сам? Не сорвал ли он незрелое яблоко, а, повиси на ветке подольше, оно сделалось бы гораздо слаще? Уж очень быстро прелестница сдалась. Сколько возможностей сразу утрачено! Теперь не сочинишь грустную элегию о неразделённой любви. Сколько тем сделались недоступными! Что ни говори, слишком уж она стремилась быть покорённой… Наверно, в любви больше вопросов, чем ответов. Что толку сожалеть об упущенном? Его дело сейчас не ломать голову, а торжествовать победу.

Новорождённая элегия требовала слушателей, и он отправился на Палатин. Разыскав в библиотеке Макра, Назон тут же принялся читать ему стихи. – Нравится? – требовательно осведомился он.

– Дерзкий, ты вступил в соревнование с великими, – покачал тот головой – Однако стихи действительно хороши. Это не Тибулл, конечно, но свежо и по-своему. Правда, одна стопа хромает…

– Амур её окоротил, – засмеялся польщённый отзывом знатока юноша: Макр разбирался в поэзии получше многих.

– Напрасно ты не пошёл с нами к Мессале, – вспомнил Макр. – Было высказано много любопытных мыслей о стихотворных размерах.

– Дела не позволили, – замялся Назон.

– Я думал, что главное дело для тебя литература. – Приду в следующий раз.

– В следующий раз тебя не станут слушать. Приехал Проперций. Он только что вернулся из Афин, и его нынче ждут у Мессалы.

Назон ахнул. Проперций, блистательный элегический поэт, украшение современной литературы, был для всякого любителя поэзии полубогом. Увидеть Проперция, послушать его стихи, и, кто знает, может быть прочесть свои – возможна ли подобная удача!