Искусство любви

– Славу возлюбленной знаменитого поэта ты называешь позором?

– Ты поведал целому миру обо всём, бывавшем между нами, даже о самом тайном! Теперь, как бы я ни куталась в покрывало, все видят меня голой. Ты, ты виноват во всём! Ты сделал меня всеобщей собственностью!

– Ты недостойна быть Коринной. Прощай.

– И, пожалуйста, не возвращайся: у меня сегодня обедает Бальб.

– Изменница!

– Уходи же.

– Коринна…

– Я больше не Коринна!

– Но я люблю тебя.

– Убирайся.

Пришлось вмешаться Напе: она вытолкала поэта за дверь со словами:

– Да отстанет когда-нибудь от нас этот прилипала?

«Что за несчастный был день, в который, зловещие птицы,

Столько несчастному мне вы напророчили бед!

Был ли мне прок от стихов? Стихи мне вредили, и только.

Именно так: мой талант сделал продажной её.

О, зачем я её красоту воспевал громогласно!

Стала гетерой она: в этом повинен я сам.

Сводником сам я служу, к ней гостей зазываю.

Мог бы я Трою воспеть, и Фивы, и Цезаря доблесть, —

Но лишь Коринна одна мне вдохновеньем была.

Что я наделал!»

На следующее же утро он прибежал мириться , однако дверь дома Капитона снова была заперта. Стучать и настаивать, чтобы его впустили, он не стал, но удалился и долго кружил по улицам, пока гнев и обида его не иссякли. Выбор был невелик: смириться либо потерять Коринну. Он снова вернулся на Крытую улицу, чтобы прикрепить к косяку жестокой возлюбленной листок со свежими стихами.

«Мерзки поступки твои, но внешность нельзя не любить .

Будь же любой, но моей, навеки моею, Коринна!»

Вскоре он увидел свой листок плававшим в сточной канаве.

Если бы Терция примирилась с ним, он, наверняка, уже не раз снова поссорился бы с нею, – однако столь решительный отпор выводил из себя, заставляя то и дело стучать в запертую дверь.

« Много я, долго терпел, – писал он. – Победили терпенье измены.

Прочь из усталой груди страсти позорной огонь!

Кончено! Вновь я свободу обрёл. Порвал свои цепи.

Я исцелён, и любовь попираю ногами. «

А сам то и дело наведывался к заветной двери. И однажды она распахнулась. На пороге во всей красе, заняв массивной фигурой весь проём, стоял Капитон. Назон попятился.

– Чего тебе тут! – загремел Капитон.

Назон выскочил из-под балконного навеса, и в тот же миг сверху на него обрушились зловонные струи: служанка вылила на голову поэта зловонную лохань.

Через несколько дней, придя в себя , он отправил Пора на разведку, снабдив его деньгами, – с тем, чтобы тот разузнал, что с Коринной. Малый принёс неутешительные новости: ни госпожа, ни её служанка в доме больше не живут; вернувшийся хозяин выгнал их, и куда они подевались, никто не знает.

Глава 20. Последняя встреча

Прошли годы. Однажды весной на Священной Дороге произошла знаменательная встреча. Назон уже не был пышноволосым юношей с божественным огнём во взоре, но стал утомлённым славой, необычайно знаменитым поэтом, всеобщим любимцем, автором великолепных «Метаморфоз» и многого другого. В то время он ухаживал за богатой и знатной вдовой, вскоре ставшей его третьей – окончательной –женой, и очень беспокоился, как бы слухи о беспутствах юных лет не коснулись её скромных ушей. В тот день он сопровождал свою наречённую в храм для жертвоприношений, в то время как навстречу им шествовала группа людей, по виду жителей какого-нибудь муниципия: видный мужчина во всаднической тоге вёл за руку мальчика лет десяти, а следом, держа девочку помладше, шла скромная матрона в сопровождении служанки. Терция располнела, была одета и причёсана, как подобает добродетельной женщине. Бывшие любовники глянули друг на друга и, содрогнувшись, торопливо отвернулись: Назон тут же начал что-то оживлённо говорить спутнице, а Терция принялась наставлять ребёнка.

Разойдясь на два десятка шагов, оба не выдержали и обернулись, но, встретившись взглядами, быстро отвели глаза.

«Новых поэтов зови, о, мать наслаждений любовных!

Меты я крайней достиг в беге элегий своих.

Пусть читают стихи все влюблённые мира,

И да прославят меня нежные песни мои.

Могут стихи низвести луну кровавую с неба,

Солнечных белых коней могут назад повернуть;

Змеи под властью стихов ядовитое жало теряют,

Реки по воле стихов снова к истокам текут.

Мантуи слава – Марон, Катулл прославил Верону,

Будут теперь называть славой Сульмона меня!

Кроткий элегии стих! Игривые музы, прощайте!

Меты я крайней достиг….»

Они живут в стихах Овидия, – и пылкий юноша-поэт, и легкомысленная Коринна, и проворная Напе, – и все, все, все, даже зеленохвостый попугай. Живут, любят друг друга, ссорятся и мирятся уже две тысячи лет.

К О Н Е Ц