скачать книгу бесплатно
Меня всё раздражает: не захотела ехать на такси (чтобы я не тратился, или хочет потянуть время?), в метро объявили, что состав идёт в парк, потом автобуса нет и нет, да ещё на каждой остановке он ждёт и ждёт, хочет подобрать всех. Ругаюсь (про себя, естественно), бес меня попутал. От центра дом не очень далеко, но, тут, мягко говоря, темновато, редкие фонари пытаются найти прохожих – и не могут, мы одни. Стандартная пятиэтажка отличается от соседних тем, что состоит из двух смещённых половинок, между которыми есть арка для проезда машин. В ней, у стенки, осколки бутылки, недавно выпили и разбили, оглядываюсь. Заходим во двор – никого, к счастью нет, хотя, в чём счастье, – что довёл до дома? На тротуаре валяются грязные бумаги, окурки, ветерок играет пакетами, на проводах болтаются тряпки. Переступаем мусор, идём к подъезду. Продолжаю ругаться про себя: «Не зря тусклые фонари – мусор не так глаза режет. Угомонись уже, не на экскурсию явился, благополучно добрались – и радуйся, доведёшь до квартиры, скажешь «всего хорошего». Делаем ещё несколько шагов, она держится за левую руку и вдруг вцепляется, откуда столько силы взялось: «Бежим!» – и тянет меня назад. Я тоже увидел, но – поздно (один бы, конечно, убежал)».
Густая берёза прятала четвёрку здоровых лоботрясов. Они словно ждали нас, радостно захихикали, оценили, видимо, обстановку, и вразвалку двинулись навстречу. Их тени начертились на тротуаре и угрожающе потянулись к нам. С каждым шагом они вытягиваются и вытягиваются, подбираются ближе и ближе. Хотят дотянуться. Всё чётче и чётче проявляются наглые рожи. Глянул по сторонам: никого больше нет, в ближайших окнах света тоже нет, до подъезда не добежать. Лихорадочно соображаю – что же делать? Стоим на месте. Выбора нет. Сжал кулаки, напряг мышцы, расслабил. Аккуратно начинаю расстёгивать молнию на курточке, не дай бог, заест. Раздвигаю полы, чтобы не мешали двигаться, а нужно будет, да ещё как. Вам это даром не достанется. И тут рука за что-то зацепилась – меня будто током ударило. Вожак оскалился и вышел на шаг вперёд. Подруга прячется за спину, слышу шёпот: «Мамочка». До нас метров тридцать. Они не торопятся получить то, что само пришло в руки. Против них один, чуть выше среднего роста. Двадцать метров. Ну, твари… погодите! Быстрым движением, выхватываю из внутреннего кармана пистолет. Выродки задёргались, пытаются спрятаться один за другого. Я начинаю медленно его поднимать, спрашиваю у подруги: «Который?» – и снимаю с предохранителя. Они застыли, скукожились и стали жалкими. Выпучились от ужаса глазки, не подозревали, что в своей паскудной жизни будут дрожать от страха, и что она вот-вот закончится. Один выронил барсетку.
Но тут со скрипом открывается дверь подъезда, показывается женская задница, детская коляска, за ней мужчина и кто-то ещё. «Чёрт!» – ругаюсь я и убираю пистолет.
Как эти подонки драпанули. Осталась барсетка, вонючая лужа и тянущийся за беглецами след.
Дома подруга пытается угостить меня чем-нибудь покрепче чая, но вначале себя. И я успокаиваюсь, посмотри: грязные пакеты на самом деле цветные, завтра, на худой конец послезавтра, их уберут, как и всё остальное. Не раздеваюсь, нужно бы уходить, но Олечку трясёт. Я её раньше не представил, потому что имя не имело значения, а сейчас оно стало важным, не для меня, разумеется, для неё самой. Говорят, что она пользуется вниманием, милая, обходительная, в общем, симпатичная, ну не хватает ей чего-то ещё. Не одна она такая. А сам что, не такой же?
Бутылку принесла в прихожую, достать пробку не может, руки у неё трясутся, мне в рюмку не попасть. Забрал, наполнил: «За удачу». Стоим мы спиной к дверям, слышу щёлкает замок. Одно к одному – удивлённый мужской голос: «Здравствуйте». Я поворачиваюсь, плотный мужчина с чемоданчиком, роста невысокого, одет прилично, увидел рюмки и челюсть у него задёргалась: «Что происходит?» Оля представляет меня:
– Борис, – и дрожащим голосом спрашивает, – видел на улице лужу?
Рассказывает мужу и, немного поостыв, добавляет: «Хорошо, что ты не уехал». У него остановился от напряжения взгляд:
– Откуда пистолет?
– Газовый, – поясняю я, – от Макарова не отличить, на работу взял показать ребятам. Коробка большая, неудобная, вот и принёс в кармане. Вспоминали ещё дуэль Бельмондо в фильме «Профессионал» и соревновались, кто быстрее вытащит пистолет. Я выиграл.
Муж уговаривает меня остаться ночевать, провожает на такси, пытается оплатить.
Еду молча. Таксист не наговорился за день:
– Могу чем-то помочь?
– Жизнь состоит из случайностей: удачных и не очень. Повезёт, если они совпадут.
Перебили разговор о театре, но хочу обратить внимание на другой театр, по Шекспиру – «Весь мир – театр. В нём женщины, мужчины – все актёры». Избитая фраза, ведь не просто так его театр назывался «Глобус». Спектакль о любви в нём играют двое. Чтобы кого-то туда принять, его нужно понять. Хотя многие поступают наоборот – сначала принимают, тогда на спектакле учатся. У Хемингуэя получилось с четвёртого раза. Почему бы и мне не попробовать написать пьесу про любовь. Каждый пишет для себя сам, если повезёт, то – вдвоём. Тогда обоим понравится.
Вот её страницы. Они не первые. На самом деле всё началось с нежданного «знакомства». Я не понимаю до сих пор, почему так упорно старался его не замечать. Не зря Сергей удивился.
В настоящем театре, куда достал билет, сидим мы недалеко от прохода. Мне неловко обращаться на ты, но в институте я со всеми на ты, кроме генерального. Две пары остановились напротив, привстаю, думал, что им нужно пройти по нашему ряду дальше. Один махнул рукой, мол «спасибо, нам не сюда», и что-то обсуждает, глядя на нас. Я не прячу усмешку. «Ты ошибаешься» – вот оно, первое «ты», сказанное Ирой. Поражаюсь не внезапному уходу с «вы», а её пониманию. Моему удивлённому взгляду она не сразу, но всё-таки отвечает: «Завидуют не тебе, а нам». Внутри у меня ёкнуло – «нам», какое восхитительное слово, не найти прекраснее, неужели мы вместе? Стоп! С чего ты взял, будто она нас объединила? Объединили те, кто на нас смотрит, она всего лишь заметила, что со стороны мы, как минимум, неплохо смотримся, и всё! Не обольщайся. Впрочем, и это неплохо, была любимая поговорка – «какие наши годы», но мне она уже не подходит.
Теперь решился пригласить её в кафе и не напрасно ожидал, что согласится, тем более, что погода способствует. Васильевский остров, берег Финского залива, торопливые чайки падают в мелкую воду, не каждая возвращается с добычей, да и та не бог весть какая. Несколько столиков, деревья загораживают их с северной стороны, будто в ненастье кто-то сюда придёт. Сегодня тёплый вечер отвлекает горожан от проблем рабочего дня. Ему помогают две длинноногие официантки в коротких юбочках, они изящно, как им кажется, фланируют между столами, предлагая разные вкусности. Молодые парни, успевшие до этого изрядно выпить, не так истолковали их приветливость, и после ответных действий покинули заведение. На освободившееся место приглашают почему-то нас:
– Вы весной были, говорили ещё, что попали на балетный спектакль, – официантки заинтересованно оглядывают мою спутницу.
Запомнили, надо же, надеюсь – не чайкой за добычей. Комплимент, это – бумеранг, чем он удачнее, тем точнее вернётся. Принесёт желаемый результат, как сейчас, или – хорошо, если отделаюсь «синяком».
– Для него жизнь – театр, – соглашается Ира, не поймешь с каким оттенком.
Пытаюсь изобразить каменное лицо:
– Не слежу, куда с какими приятелями заходил выпить. По-моему, нормальная привычка – сказать приятное девушкам, возможно, говорил, что у вас «ан деор» отлично получается, или что-то в этом роде.
Закатное солнце ласкает её плечи, отражается на небольшом ожерелье с голубоватым камнем, не знаю точно каким, но красивым. Вокруг благодушные голоса, неспешные разговоры. Кому нужно было домой, убежали. Остались те, кто нужен друг другу, и таких много, все столики заняты.
У нас речь пошла о возвышенном, то есть, о чувствах, но о других – о поэзии. В разговор вмешался Сарасате «Цыганскими напевами» и, как говорил Горбачёв, всё усугубил (с ударением на третий слог). Пронизанная тоской мелодия совершенно естественно переключает меня на цитируемого тогда Бродского «Ни страны, ни погоста не хочу выбирать. На Васильевский остров я приду умирать». Хорошо, что я это не сказал. Ира продолжила музыку тремя строчками из стихотворения «Вечер» Ахматовой.
«Звенела музыка в саду
Таким невыразимым горем.
Свежо и остро пахло морем»
И добавила:
– Не хватает «на блюде устриц во льду». Недавно вышел сборник лирики Анны Андреевны. Место подходит: морем, правда, пахнет не остро, не как было у неё с Модильяни, зато «скорбных скрипок голоса» – точно оттуда. Подходит ли нам с Ирой окончание короткого стихотворения: «Благослови же небеса – Ты в первый раз одна с любимым»? Она до него не дошла. Понимай, как хочешь. А что я хочу – чтобы молодая красавица призналась в любви «мужчине в возрасте» вот так, с бухты-барахты?
В такт ритму слов поднимались и опускались ресницы, ветерок играл завитушками волос. Я любовался и не пытался это скрывать, как раньше. Хотелось дотянуться и раскрыть их чуть больше. Чтобы увидела меня.
Мы встретились на перекрёстке
Открытых временем страниц,
Где прячет эхо отголоски
От шелеста твоих ресниц.
Где буквы – дочки жмутся к точке
У строгой матери – строки,
И мыслям грустно в одиночку,
Как людям, в омуте тоски.
Где цвет у неба синий, синий,
Надежду дарит бирюза.
Ко мне спустившейся богини
Любовью светятся глаза?
Написал я это, конечно, потом, но потянуло на рифму сейчас, прежде тянуло в другое место, с приятелями. Ира часто говорила красивыми экспромтами. Не от этого ли и у меня появилась причина складно поговорить с собой? Конечно, это не стихи, но дело в другом: может быть, удастся, пусть и неуклюже, продолжить говорить в рифму с ней? С одной стороны, шелест ресниц, он рядом, с другой – листья клёна.
Осторожно надеюсь, на Ахматову можно, что простое увлечение переросло во что-то значимое и взаимное. Будь, что будет. Неспроста даже само место подталкивает, рядом со столиком раскидистый клён, листья близко… и в прямом смысле. Ничего не поделаешь, до моей осени тоже недалеко. Не буду её ждать. Всё равно на вопросы, заданные жизнью, верный ответ даёт только время.
Наклоняюсь к Ире, голос сам собой понижается, но я всё-таки уверенно говорю, что хотел бы сделать ей подарок. Самый дорогой, возможно, самый древний, какой девушки получают. Скорее всего, первый раз его преподнёс неандерталец – высокий, сильный мужчина, пленившей его представительнице гомо сапиенс сто тысяч лет назад. Это не только красивый подарок, но и нужный – он подарил Луну. В те времена днём-то было опасно, а ночью и подавно. Чем осветить дорогу любимой? Луной. Влюблённый неандерталец протягивает к небу руки: «Жди, принесу». И уходит. Откуда ему было знать, что Луна не прячется за горизонтом. Как настоящий мужчина он не мог вернуться, не выполнив того, что обещал. За горизонтом открывался новый горизонт. За ним ещё и ещё. И нет им конца… А у жизни был.
Она помнила, какой он. Других таких нет. И не знала, что он может не вернуться. Память она сохранила в себе. Эта память осталась на все времена. В нашей крови его гены. Память их любви. Кому из нас они достались, тот становится настоящим мужчиной и продолжает дарить Луну. Подарок не отнять и не потерять. Вместе с Луной он дарит себя. Тогда Луна сияет светом любви, делая жизнь счастливой. Медики утверждают, что их генов становится меньше и меньше. Неужели придёт время и не останется людей, которые для любимой готовы сделать невероятное? Какая скучная будет без них Земля.
– Кофе оказался неожиданно вкусным, – переключаюсь я, оставляя прапра…родительницу, полагая, что и мою, с непрошедшей любовью. Ира порылась в сумочке, достала автобусный билетик:
– Утром дали счастливый, даже цифры совпадают. Смешно, но я первый раз решила не выбрасывать.
– Счастьем не бросаются, – поддерживаю я советскую примету, – во что у нас ещё верить?
Почти над самым столом замечаю подсушенный листочек клёна, он опускается медленно, петляя из стороны в сторону, решаю не дать ему упасть на землю. Но оказывается, Ира увидела раньше и у неё наготове раскрытая ладонь:
– Если на вас упал желтый лист, примета уже народная, то в этот день ожидайте перемены к лучшему.
Забегали, закрутились мысли: листочек-то мой, но вспомнил про себя-удачу и промолчал. Собрались уходить, когда отодвигал её стул, ненароком зацепил платье рукой. Взгляды встречаются, и мы оба смеёмся, хорошо, что, кажется, понимаем друг друга без слов – потому что дальше у Ахматовой в стихотворении:
И моего коснулся платья.
Так не похожи на объятья
Прикосновенья этих рук.
Смех разрешил обнять Ирочку за плечи, может показаться странным, но делаю это тоже первый раз, благо, что есть предлог:
– Нельзя обмануть ожидание Анны, тогда ещё не Андреевны, она знает, кому помогать.
Провожаю домой. Типовая пятиэтажка стоит на углу, одной стороной она даёт приют магазинам, другой закрывает чистенький дворик. В его задачу входило окружить деревьями детский садик. До конца не удалось, обычная ситуация для жилищного управления, а какая у меня ситуация? Остановились у подъезда, пора сказать «до свидания», чувствую, что наступил подходящий момент сказать до какого именно. Лето, сейчас уже неважно, какое оно было, моё лето, на исходе, впереди та самая осень. Набираюсь духу свалить все свои желания в одну кучу и неуклюже предлагаю:
– Лето на редкость неудачное… не слетать ли нам на юг, за подарком? Море ещё тёплое и… Луна там ближе, – шутка такая про Луну, географическая, от волнения не придумал лучше.
Замешательство. То ли от неожиданности вопроса, то ли от моего тона.
– Спасибо.
Успел обрадоваться. А она продолжает.
– Я подумаю.
Объяснений ответу два, и оба правильные. Неудобно отказать сразу и ещё более неудобно сразу же согласиться.
Через несколько дней, в кабинете поздно вечером, без стука отрывается дверь – Оля, оглядывается, нет ли кого в коридоре.
– Не вздыхай, провожать не прошу.
Достаёт из сумки пакет и показывает бутылку отменного коньяка.
– Из загранки муж привёз, тебе. Передаёт отдельное «спасибо».
– Не мне, случаю.
– Всевышнему, что ли? У нас в округе удивляются – куда хулиганьё делось? Я не объясняю.
Можно ли тоже назвать случаем, что проходя мимо институтского буфета, увидел Иру одну, всё время она с кем-то была, не приглашать же в кабинет, чтобы услышать ответ на свой вопрос. Здесь восемь пластиковых столиков позволили себе согнуть уставшие ноги, на них наваливаются тяжестью своих проблем простые люди с не такой уж лёгкой работой, как кажется. По стойке смирно они стоят в другом учреждении, где я сегодня успел поесть.
– Ой, вы сказали, что не будете обедать, я не оставила, сейчас, – извинения буфетчицы прерываю.
– Спасибо, не нужно, мне – компот.
Ира задумалась в уголочке, вилкой тычет в тарелку, не обращая внимания, что там лежит. Левой рукой, не глядя, мешает ложечкой такой же, как у меня компот… а откуда возьмётся другой? Смотрит в одну точку. Что-то там сошлось, или, наоборот, не сошлось, поэтому и всматривается. Заметила меня и перевела вопросительный взгляд на одинокий стакан, который я ей показываю. Подсаживаюсь.
– Взял, чтобы подсластить ответ, – она говорила, что последнее время в компоте переусердствуют с сахаром.
Подняла глаза, похоже, в них зародилась улыбка.
– Хорошо.
Пожимаю плечами, благо есть чем пожать.
– Что хорошо? Что летим или что не зря взял компот?
– Можно было не брать.
Предлагаю проводить домой. Вечером ожидаю на остановке, мне нужно объяснить ситуацию, но надвигается гроза, зонтов нет, вымокнем, простудится ещё. Еле успели добежать до её подъезда и спрятались, как школьники. В квартиру не захожу – неудобно, да и не приглашает. Живёт вдвоём с мамой. Стоим у окна, смотрим, когда закончится дождь. А я не могу начать извиняться – мы никуда не едем. Сам узнал об этом перед уходом с работы, генеральный изложил проблему, из-за которой поездку придётся отложить на неопределённый срок. Объясняю это Ире, а сам уже поглядываю на часы, нужно успеть вернуться в институт. Она смотрит мне в глаза, я ей на руки. Ладони на подоконнике, пальцы начинают подрагивать. Мои дела сразу исчезают. Не понимаю, что с ней случилось. Молчим. Ливень ушёл неожиданно быстро. Ира сдавленно говорит: «Чем сильнее ливень, тем быстрее проходит – ты тоже… иди». В глазах что-то невообразимое. Успокоить её, встать на колено и признаться в любви – не умею и боюсь. Вдруг засмеётся. Спросить – тем более не могу. Не до конца понял себя? Ира красивая и молодая! Может передумала? А я? Есть только надежда, вот и зацепился за Луну. Откажется от подарка – будет хоть не очень стыдно, в моём-то возрасте.
* * *
И вот я во Внуково, с верой в теорию вероятностей лечу дальше. Дела в Минске закончил быстро, Гомель почти рядом. Приятелей я не понял – встречают без бутылки: «Нас ждут, а повод выпить сейчас будет». Везут в университет.
– Тебя ректор знает.
– Мы как-то на конференции разговаривали, он сказал, что мой доклад его заинтересовал.
В ректорате объясняют. Открылась новая кафедра по моей специальности, преподавателей хватает, нужен завкафедрой. Предлагают мне, дают ключи от квартиры: «Можете въезжать». В парке, на берегу симпатичной реки Сож, у дворца Паскевичей, приятели разливают:
– Перспективная кафедра, дособерёшь нужных людей, река как Нева, что в Питере делать? У нас без забот, следи за «модой» и всё, а тебе и следить не нужно – ты впереди. Поэтому и приглашают.
– С одной стороны – заманчиво.
– С другой – учти – отказ даже от простой мелочи на психику долго давит.
Возвращаюсь наконец домой, из аэропорта – в институт. По коридору выжидательно сопровождает Пётр, выходит нетерпеливый Адик:
– Ну что? Привёз?
– В двух словах не объяснишь – на собрании… такое впечатление, что тут ремонт был.
– Да нет, с чего это тебе показалось?
Навстречу топают чемпионы по теннису, раскланиваются: «Добрый день». Пробежал быстро по всем комнатам, не в поисках Иры, а всегда так делаю после командировок – со всеми поздороваться. Её нет. Потом неотложные хлопоты, короткое обсуждение у начальства. На собрании отделения рассказываю, что привёз новое программное обеспечение, о котором было столько пересудов и вот – оно у нас. Её опять нет. Коллеги из других институтов успели прослышать, трезвонят: «Как бы нам получить?»
Ребята не первый раз напоминают про обед.
– Может принести?
– Нет уж, спасибо, я начитан про места, где еду разносят.
В буфете пусто, за столиками и на витрине.
– Если что-нибудь осталось, поем.
– Вы единственный, кто не ругается. Заранее не благодарите – вдруг не понравится.
Подбираю вилкой «что-нибудь». Вернулся. Всё так, как и было, обычная жизнь. Сегодня пойдут в театр или в кино. Есть я и ли нет, что изменилось бы – почти ничего. Кто заплакал бы всерьёз?
И тут входит Ира, на ней кофточка, в которой была, когда я уезжал (запомнил):
– Сказали, что ты здесь. Привет. Я тоже не ела.
– Тоже и тебе возьму, наверное, осталось.
– Меня уже обрадовали новостью.
