Похититель крови

Деревня в огне, крики тонут в дыму. Я отступаю к лесу, но не ухожу. Лада смотрит на меня, нож в руке, кровь её капает на землю. Гордей шепчет, огонь гудит. Они думают, что победили. Я вернусь. Их обряд – не конец, а начало. Я найду её, сломаю их, и её кровь станет моей и она станет моей.

Я похитител крови, вампир из старых сказок, отомщу ей она станет моей.

Деревня горит, дым режет небо, как нож режет плоть. Я побежден, но не уничтожен отступил к лесу. Их крики, их огонь – ничто передо мной. Лада и Гордей думают, что их травы, их слова прогонят меня. Они ошибаются. Я слаб, яд её крови грызёт меня, как червь, но я – Кровяной князь, я не умираю. Я жду, смотрю из тени сосен. Они подходят ко мне, их огонь гудит, дым их чернеет. Они готовят что-то, и я чую – это их конец, а не мой.

Лада режет ладонь снова, кровь её капает в огонь факела, шипит, как змея. Гордей шепчет, голос его хриплый, но сильный, слова старые, как те горы где меня заточили. Дым густеет, тянется ко мне, жжёт еще сильнее. Я кашляю, мои руки цепляют землю, но не ухожу. Они думают, что дым – их оружие. Пусть. Я ломал такие обряды раньше, сломаю и этот.

Гордей поднимает посох, шаги его шаткие, рана его кровит под бинтами. Он смотрит на меня, глаза его горят.

– Уйди, тварь, – кричит он, – или сгинешь в огне!

Я смеюсь, хрипло, злобно.

– Твои слова – ветер, старик. Я выпью вас всех.

Лада шагает ближе, нож в руке, кровь капает на факел.

– Ты слаб, – говорит она, голос властный, как тогда у реки. – Уходи, или сгоришь.

Я рычу, бросаюсь к ней, но дым бьёт в лицо, жжёт горло, глаза. Я падаю, слабость тянет вниз, как железо, что держало меня века.

Я рвусь вперёд, падаю воздух пропитан ядом, но дым – стена, что жжёт сильнее их огня. Я падаю на колени, рычу, но тело не слушает.

Я ощущаю камень под рукой, хватаю бросаю в старика, камень пробивает его грудь.

Гордей кричит, голос его ломается:

– Возьми меня, тьма, но гони его! – Он режет себе горло, кровь хлещет, падает в огонь. Дым взрывается, чернеет, тянется ко мне. Я кашляю, падаю, руки цепляют землю, слабость душит меня. Лада стоит, смотрит, на Гордея, старик хрипит, слез у неё нет. Огонь гудит, дым жжёт, и я чую – он уходит, старик уходит, но я ухожу с ним. Не умираю, но слабею.

Я ползу назад, к лесу, дым гонит меня, как ветер гонит листву. Гордей мёртв, тело его лежит около факела. Лада стоит одна, нож в руке, кровь её капает на землю. Я рычу, но голос мой тонет в кашле. Они изгоняют меня, как ведуны изгнали меня в железный ящик. Но я не умер тогда, не умру сейчас. Я отступаю, шатаясь, лес поглощает меня.

Деревня молчит, огонь стихает. Я сижу под дубом, слабость грызёт меня, но я жив. Гордей отдал себя, как та старуха из первой деревни, чтобы гнать меня. Лада осталась, её кровь – яд, что жжёт меня. Я не вернусь к тем, кто жёг меня там, но и здесь я проиграл. Моя самоуверенность сыграла злую шутку, но это пока. Сила моя ушла, но не навсегда. Я чую её – Ладу, её кровь, стук её сердца. Она думает, что победила. Пусть думает.

Я закрываю глаза, слушаю лес. Воспоминания приходят – железо, песни ведунов, их кровь, что жгла меня. Я выжил тогда, выживу теперь. Лада и её яд – этро не конец. Я найду способ сломать её, взять её кровь, сделать её своей. Ночь уходит, но я останусь. Они изгнали меня, но я вернусь. Кровяной князь не умирает. Он ждёт.

Я вернусь, и они заплатят.

Тьма лечит меня. Я лежу в грязи, под корнями, где сырость холодит шрамы. Кровь их – мальчишки, мужика, бабы – всё ещё течёт во мне, но яд Лады грызёт её, как ржа грызёт железо. Я закрываю глаза, жду. Лес шепчет – звери бегут от меня, вороны каркают над головой. Я чую их страх, но он слаб, не тот, что питает. Мне нужна кровь – горячая, живая, чистая. Я найду её, но не здесь. Не сейчас.

Слабость уходит медленно. Кожа моя, чёрная от огня и дыма, светлеет, когти крепнут, глаза видят дальше. Я встаю, шатаясь, иду к реке. Вода плещет, холодит ноги, смывает грязь. Я смотрю на своё отражение – глаза горят, лицо моё худое, но живое. Я смеюсь, тихо, хрипло. Лада думает, что её кровь – конец. Гордей отдал себя, чтобы гнать меня. Они ошиблись. Я прошел железо, огонь, их травы. Пройду и это.

Я сижу у воды, слушаю лес. Воспоминания приходят, как тени из прошлого. Горы, где я стал таким, – алтарь, чёрный, как ночь, кровь, что текла рекой. Тьма шептала мне, обещала вечность. Я пил, резал, брал, пока люди не заперли меня. Ведуны заточили меня, но не убили. Теперь Лада и её яд – новые оковы, которые я сломаю. Я найду источник той тьмы, что дала мне жизнь. Алтарь в горах – он зовёт меня.

Я встаю, иду глубже в лес. Деревня позади, её огонь угас, её люди прячутся. Я не вернусь к тем, кто жёг меня там, в первой – их время ещё придет. Здесь я проиграл, но это не конец. Лада осталась, её кровь – загадка, что я разгадаю. Её яд – не смерть, а вызов. Я найду алтарь, возьму силу, что тьма обещала мне. Тогда её кровь не будет жечь – она станет моей.

Ночь уходит, звёзды гаснут. Я чую зверя – оленя, что пьёт у ручья. Я крадусь, тихо, быстро, зубы рвут шею, кровь льётся, горячая, простая. Я пью, сила растёт, но не так как от людской, но слабость постепенно уходит. Это не людская кровь, не кровь Лады, но хватит, чтобы идти. Горы далеко, за лесами, за реками, но я найду их. Алтарь ждёт, тьма ждёт. Я чувствую её – холодную, глубокую, зовущую.

Я иду, шаги мои твёрже. Лес расступается, ветер несёт запах земли и воды. Я думаю о Ладе – её глазах, её голосе, её крови. Она думает, что изгнала меня. Пусть. Я найду алтарь, возьму силу, что сломает её яд, её волю. Она будет последней, кого я выпью здесь, когда вернусь. Но сперва – горы. Сперва – тьма, что сделала меня.

Я не боюсь. Сомнение грызло меня, когда дым жёг, когда её слова резали, но теперь оно ушло. Я – Кровяной князь, я – вечность. Они изгнали меня, но не убили. Я залечиваю раны, строю планы. Алтарь даст мне силу, что сожжёт их всех – Ладу, её деревню, их травы. Я иду к нему, шаг за шагом, ночь за ночью. Они думают, что победили. Они узнают, как ошибаются.

***

Я видел его с начала его пути – мальчишку, что зовёт себя Кровяным князем. Велемир, воин с горящими глазами, что пил мою кровь, и я дал ему вечность. Он думает, что он первый, что он велик. Глупец. Я был здесь, когда горы зарождались, когда моря пробуждалсиь, когда люди ещё не знали огня. Я – тень, старше его богов. И я смотрел.

Лес укрывал его, как укрывал меня тысячи ночей. Я стоял в тенях, где звери бегут, где ветер молчит. Он бежал от деревни, слабый, раненый ядом девки и дымом старика. Его гнев, его сила ничтожны передо мной. Я видел, как он убивал их – мальчишку у реки, девку с ведром, мужиков с вилами. Я видел, как он горел в огне, ломал круги Гордея, слабел от крови Лады. Он силён, но слеп, глуп и самоуверен. Я шёл за ним, шаг за шагом, ночь за ночью.

Его кровь воняет оленем которого он выпил, его шепот – ничтожен. Он разрушил их избы, пил их кровь, но не видел меня. Я стоял у реки, когда он пил оленя, сидел под дубом, когда он строил свои планы. Алтарь в горах – он думает, что найдёт там силу. Он не знает, что алтарь – мой, что тьма, что дала ему жизнь, – моя. Я дал ему силу, как люди дают собаке кость, чтобы он рос, чтобы он стал полезен.

Теперь он идёт к горам, шаги его твёрже, глаза горят. Я вижу его – худой, высокий. Я шагаю к нему, вечность моя длиннее его. Лес расступается, ночь темна, звёзды молчат. Он чует меня – останавливается, руки сжимаются, глаза ищут. Я выхожу из темноты, медленно, тихо. Я выше его, старше, кожа моя серая, как камень, глаза – провалы, что горят смертью.

– Кто ты? – рычит он, голос его дрожит от гнева, не страха.

Я улыбаюсь, зубы мои длиннее, острее.

– Я тот, кто был до тебя, – говорю я. – Ты искал силу, Велемир. Я дам её тебе.

Он не верит. Глаза его сужаются, когти блестят.

– Я не щенок, что за костью, – шипит он. – Я беру своё!

Он бросается на меня, быстрый, как ветер. Когти рвут воздух, зубы ищут мою шею. Я смеюсь, тихо, холодно. Его ярость – игрушка, его сила – пыль. Я ловлю его руку, ломаю её одним движением, кости трещат. Он рычит, бьёт другой, но я швыряю его в дерево – ствол дрожит, кора летит. Он встаёт, шатаясь, кровь течёт из рта, но бросается снова. Я бью его в грудь, мои когти рвут его кожу, он падает, кашляя, глаза горят яростью.

– Ты слаб, мальчишка, – говорю я, стоя над ним. – Тебе многому нужно научиться.

Он рычит, ползёт ко мне, но я наступаю на его шею, прижимаю к земле.

– Я – Кровяной князь! – хрипит он. – Я не твоя собака!

– Ты – щенок, что объедки со стола, – отвечаю я. – Я дам тебе силу, если ты пойдёшь за мной.

Он бьётся, когти цепляют грязь, но я держу его. Его гнев – огонь, что гаснет под моим взглядом. Я отпускаю его, он встаёт, шатаясь, глаза его полны ненависти.

– Что ты хочешь? – шепчет он, голос слабый.

– Мир меняется, – говорю я. – Старые боги просыпаются. Ты – моё оружие. Иди к алтарю. Там начнётся твоё обучение.

Я поворачиваюсь, иду к горам. Он стоит, смотрит, гнев кипит, но шаги его следуют за мной. Я не оглядываюсь – он мой, хоть и не верит. Лада и её яд – заноза, что я вырву позже. Деревни – пыль. Я зову его не для мести, а для войны, что грядёт. Он думает, что возьмёт силу алтаря. Пусть. Я дам её, но он станет моим.

Горы близко, алтарь шепчет. Ночь моя, как была всегда. Их боги будут уничтожены, Велемир – щенок, что вырастет в волка, но я – Даромир, его создатель. Они изгнали его, но не меня. И когда я вернусь, мир узнает, что Кровяной князь – лишь искра перед пожаром.

Похититель крови: Ученик тьмы

Он сломал меня, как сильный ветер ломает деревья. Его когти, руки рвали мою плоть, его голос – уничтожал мою волю, его глаза, холодные, как сама смерть, смотрели сквозь меня, в мою душу или то что осталось от неё. Я лежал в грязи под дубом, кости сломанной руки, и ребер постепенно срастались, гордость моя горела. Я – Кровяной князь, но перед ним я был никем. Он звал меня к алтарю, обещал силу, которая поможет преодолеть яд Лады, силу которая вернёт мне величие. Я ненавидел его, но пошёл. Не из страха, а из жажды новой силы.

Горы встретили нас холодом. Я не боялся холод, вампиры вообще не ощущали его. Ветер выл в ущельях, снег хрустел под ногами, небо было серым, как кожа Велемира. Он шёл впереди, тень его длинная, будто жила своеё жизнью не повторяла движения за ним. Мог ли он за столько лет научиться контролировать свою тень? Его шаги бесшумные, несущие смерть всем кого он встретит на своём пути. Я следовал, молча, гнев и ненависть кипели во мне, но я держал их, зная о том что ничего не смогу ему сделать. Лес остался позади, деревня с Ладой и её запахом её кровью я уничтожу её позже. Лада, её кровь, её слова – «Уходи, или сгоришь» – жгли меня глубже, чем её яд. Я найду её, но сперва получу силу.

Мы пришли к алтарю через три ночи. Он стоял в ущелье, чёрный, как обсидиан, старый, как сама смерть. Камень был гладким, холодным, из камня исходил запах свежей крови. Я чуял её, как зверь чует добычу, моя жажда стала сильнее. Он остановился, посмотрел на меня, глаза его сверкнули в темноте.

– Здесь я создал тебя, – сказал он, голос его гудел.

– Здесь ты станешь сильнее.

– Я сам создал себя, – рыкнул я. – Я – Кровяной князь.

Он засмеялся, тихо, холодно.

– Ты – щенок. Я научу тебя всему что знаю сам.

Первый урок был о смирении. Он ушёл, оставив меня у алтаря. Ночь легла тяжёлая, голод грыз меня, как волк жрёт добычу. Я чуял зверей – оленей, медведей, волков, однажды почувствовал людей – но он сказал: «Не пей». Я ждал, сидел у камня, ногти скребли обсидиан. Годы в железе научили меня терпеть, но сейчас было хуже. Слабость от яда Лады ещё жила во мне, красота её глаз мелькала в темноте. Я рычал, бил камень, но он молчал.

Ночь за ночью он оставлял меня. Я учился слушать – ветер, шаги зверей, шепот тьмы в алтаре. Она говорила со мной, как тогда, когда я стал таким. «Кровь это жизнь», – шептала она. Но теперь алтарь молчал, я ждал. Он возвращался на рассвете, смотрел, молчал. Однажды я бросился на него, когти рвали воздух, но он легко поймал меня, швырнул в снег.

– Ты слаб щенок, – сказал он. – Сила не в гневе, а в тьме алтаря. Слушай его.

Годы текли, как вода в реке. Я сидел у алтаря, учился ждать. Постоянный голод стал моим другом, а боль – учителем. Он приходил, избивал меня, рвал мою кожу, ломал мои кости, но я вставал не сдавался. Он учил меня видеть – не только глазами, а своей тенью. Я чуял людей, как чую кровь, – они ходили вокруг, слабые, со сладкой теплой кровью, живые. Он показал мне, как подзывать их, как подчинять их. Я поднимал руку, тень моя дрожала, но не подчинялась мне. Он смеялся, избивал меня снова и снова.

Я обязательно уничтожу его, но не сейчас, а потом.

Первая охота пришла через зиму. Он повёл меня к пастухам, что жили у ,берега реки. Их костры горели в ночи, овцы блеяли, люди спали. Он кивнул мне.

– Бери, – сказал он. – Но аккуратно не как зверь.

Я крался, тень среди теней. Ветер нёс мой шепот: «Идите… ко мне…». Первый – старик, что стерёг овец, – встал, глаза его помутнели, шаги шатались. Я схватил его, зубы нашли шею, кровь текла, горячая, вкусная. Он учил меня пить медленно, чувствовать её, забирать не только его кровь, но и воспоминания. Я пил, и что-то шевельнулось его память. Я почувствовал запах тела его жены, смех его детей. Я брал не только его кровь, но и саму его суть.

Даромир наблюдал, стоя в тени. Второй – мальчишка, спал у костра. Я шептал, он шёл, я пил. Кровь его была сладкой, молодой, но я чуял его страх, его сны. Моя тень дрожала, слабая, но не повиновалась. Он кивнул.

– Ты учишься, – сказал он. – Но слишком медленно.

Я вернулся к алтарю, кровь пастухов текла во мне, тень шевелились у ног. Лада мелькала в мыслях – её яд, её голос, глаза. Я ненавидел её, но одновременно хотел. Он учил меня, ломал мою волю, сила моя росла. Годы шли, и я ждал. Сила алтаря звала, тьма шептала. Я стану сильнее, чем был. И когда я вернусь, весь мир узнает, что Кровяной князь – не щенок, а волк который уничтожит всех кто встанет на моём пути.

***

Я вижу его – мальчишку, что зовёт себя Кровяным князем. Велемир сидит у алтаря, ногти скребут чёрный камень, глаза горят гневом и голодом. Он пошёл за мной. Я морил его голодом, ломал его кости, но он не сдавался.

Его гордость – мешает мне, но я разожгу в пламя унитожающее все вокруг. Горы – мой дом, алтарь – моё сердце, и здесь он узнает тьму, что старше его богов. Я учу его, ломаю его, делаю его моим. Он – щенок, но я сделаю из него волка.

Он терпит мои уроки – голод, боль. Я оставлял его без крови, заставлял слушать шепот теней, которые находятся у камня. Он не может подчинить даже свою тень, слабак, он рвал людей, просто выпивал, но я научил его правильно охотиться, забирать их суть, их воспоминания. Я избиваю его каждую ночь мои когти рвут кожу, ломают кости он рычит, но встаёт, упрямый, но я все равно сломаю его. Годы текут, один за другим, его сила растёт – медленно, но верно. Его шепот – ничто передомной, его сила – искры перед моим огнём. Я старше их богов, старше их молитв, и я даю ему силу – большую, огромную, но он должен быть готов.

Я могу стать волком – серым, быстрым. Я могу стать мышью – малой, незримой, могу пробраться в их дома, слушать их дыхание, видеть их сны. Туман – мой щит, я насылаю его, густой, холодный, что гасит их свет, уничтожает их разум. Я быстр словно молния, быстрее их стрел, быстрее мысли. Он видит это, вдохновляется, но не может повторить. Пока. Я учу его контролировать тень, шепот, но моё обучение это – урок, который он запомнит навсегда.

Я видел его охоту – пастухи у реки, жалкие, с их овцами и кострами. Он шептал, брал их кровь, учился их сути. Я смотрел, молчал. Он пьёт жадно, как зверь, но я учу его пить медленно, брать их жизнь, их память. Он слаб, но растёт. Теперь я покажу ему, что такое охота. Он сидит у алтаря, глаза его блестят, голод грызёт его. Пусть смотрит. Пусть вдохновляется.

Дружина пришла через горы – пятнадцать воинов, крепких, в кольчугах, с мечами и щитами. Они шли к перевалу, искали отдых, говорили о князе, что платит за головы. Я чуял их горячую кровь, острый запах металла. Они остановились у ручья, жгли костёр, смеялись, пили мёд. Я стоял на скале, выше их, тень моя длинная, глаза белые, как смерть. Велемир смотрел с алтаря, когти сжимались, дыхание его было тяжёлым. Я поднял руку, туман пополз с гор, густой, белый, как молоко. Он лился вниз, глушил их костёр, гасил их смех.

Они кричали, махали мечами, но видели только тень. Я спрыгнул, скорость моя – молния, что режет ночь. Первый поднял щит, меч его блеснул, но я был быстрее – когти рвали горло, кровь хлынула, горячая, солёная. Он упал, крик его утонул в тумане. Они окружили меня, мечи блестели, щиты гремели. Я шептал – тихо, глубоко, голос мой ломал их разум. Второй замер, меч выпал, глаза его видели кошмары, что я дал ему. Я схватил его, зубы нашли шею, кровь текла, я пил, смакуя его страх.

Третий махнул мечом, широкий удар, я стал волком – серым, быстрым, ушёл в тень, уклоняясь. Вырос снова человеком, когти рвали грудь, кольчуга трещала, кровь брызнула. Четвёртый и пятый стояли спина к спине, щиты вверх. Я рванулся, скорость моя размазала меня в тумане, когти ломали щит одного, зубы рвали шею другого. Они падали, крики гасли, кровь текла рекой. Велемир смотрел, я чуял его – глаза его горели, дыхание стало глубже. Он видел мою силу, мою тьму.

Шестой бежал, споткнулся, я был за ним – быстрее его шагов, когти рвали спину, хребет ломался, как ветка. Седьмой махнул мечом, я стал мышью – малой, незримой, скользнул под его ногами, вырос за спиной, рука сдавила горло, кровь капала, я пил. Восьмой и девятый кричали, мечи били туман, я рвался к ним, скорость моя гнала меня, когти рвали лица, шеи, кровь текла, горячая, горькая. Десятый стоял, меч дрожал, я шептал, он упал, разум его сломался, я пил его медленно, чувствуя его веру, что гасла.

Одиннадцатый спрятался за камнем, шептал молитвы. Я рванулся, быстрее ветра, когти рвали грудь, кровь брызнула на камни. Двенадцатый и тринадцатый бежали к ручью, я гнал туман за ними, скорость моя била их, когти рвали ноги, зубы пили их, пока крики не стихли. Четырнадцатый махал мечом, слепой в моём тумане, я стал волком, ушёл от удара, вырос за ним, когти рвали шею, кровь хлынула.

Последний – вождь их, с бородой, с топором. Он кричал, звал дружину, топор его бил воздух. Я стал мышью, скользнул к нему, вырос за спиной, туман сгустился, скорость моя ударила – когти рвали горло, топор упал, кровь текла, как река. Он пал, глаза его гасли, я пил, смакуя его ярость, его силу. Пятнадцать тел лежали у ручья, кровь их текла в воду, туман рассеивался, ночь молчала.

Я вернулся к алтарю, кровь дружинников грела меня, сила их текла в моих венах. Велемир стоял, смотрел, когти его сжимались, глаза горели ярче, чем раньше. Он видел – мою скорость, мой туман, мой шепот, что ломает разум. Он вдохновлялся, я чуял его жадность, его восторг. Я улыбнулся, зубы мои блестели в ночи.

– Это сила, щенок, – сказал я, голос мой гудел, как ветер в горах. – Учись, или сгинь.

Он кивнул, молча, впервые без рыка. Его глаза были живыми, голодными. Я показал ему тьму, что старше его, силу, что он возьмёт. Он станет моим клинком, но сперва – моим учеником. Горы молчали, алтарь шептал, и я ждал. Его путь начался.

Я видел его силу, его тьму, и она жгла меня глубже, чем огонь той девки из первой деревни. Он стоял над пятнадцатью дружинниками, кровь их текла в ручей, туман его гасил их крики, скорость его рвала их, как ветер рвёт листву. Я смотрел с алтаря, когти мои сжимались, голод грыз меня, но я не двигался. Его глаза – белые, как смерть – глянули на меня, и я понял: я слаб. Но я стану сильнее. Его уроки – боль, его путь – тьма, и я иду по нему, шаг за шагом, год за годом.

Горы стали моим домом, алтарь – моим учителем, он – моим мучителем. Он ломал меня, как ломал их. Первая зима была холодной, но он бил меня когтями, пока я не научился вставать. Его скорость была молнией, я – камнем, что падает под ней. Я бросался на него, когти рвали воздух, но он уклонялся – становился волком, серым, быстрым, или мышью, что исчезала в тени. Я рычал, падал, вставал, кровь моя текла на снег, но он смеялся, голос его гудел, как ветер в ущельях.

– Ты медлителен, щенок, – говорил он. – Скорость – жизнь.

Годы шли, я учился. Он бил меня, пока я не стал быстрее – не как он, но быстрее, чем был. Я рвался к нему, когти мои росли, зубы искали его шею, но он был тенью, что уходит от света. Однажды я задел его – когти рвали его серую кожу, кровь его, чёрная, как смола, капнула на камень. Он улыбнулся, впервые без насмешки, но ударил меня снова, швырнул в скалу.

– Стойкость, – сказал он. – Ты слаб, пока ломаешься.

Я вставал, кости трещали, но держали. Он учил меня терпеть – холод, боль, голод. Я дрался с ним, проигрывал, но рос. Его туман слепил меня, его шепот ломал мой разум, но я учился держать свой. Годы текли, как реки, зима сменяла зиму, и я становился твёрже. Лада мелькала в мыслях – её яд, её голос, – но я гнал её прочь. Она – тень прошлого, он – сила настоящего.

Он учил меня не только телом, но тьмой. Тени мои росли – я тянул их, как он показал, и они слушались, дрожащие, но живые. Шепот мой стал глубже – я говорил, и звери в горах падали, разум их гас. Он смотрел, кивал, но бил меня снова.

– Ты берёшь крохи, – говорил он. – Научись ломать их суть.

Охота стала моим испытанием. Он повёл меня через степи, где кочевники жгли костры и пели про коней. Становище их было большим – десяток шатров, кони фыркали, люди смеялись. Я чуял их – кровь их горячая, терпкая, запах их жизни манил меня. Он стоял в тени, глаза его белели, когти блестели.

– Бери их, – сказал он. – Но не как зверь. Ломай их разум, пей их суть.

Я крался к ним, ночь укрывала меня, как плащ. Костры их горели, тени плясали на шатрах. Я поднял руку, тени мои поползли – слабые, но цепкие, – гасили свет, шевелились у ног спящих. Я шептал, тихо, глубоко: «Идите… ко мне…». Первый – воин, что стерёг коней, – встал, копьё выпало, глаза его помутнели. Он шёл, шатаясь, я схватил его, зубы нашли шею, кровь текла, горячая, солёная. Я пил медленно, как он учил, чувствовал его – его силу, его память о степи, его ярость.

Второй – женщина, что пела детям, – услышала мой шепот. Она встала, песня её оборвалась, глаза её видели кошмары, что я дал ей. Тени мои обвивали её, держали, пока я пил. Кровь её была сладкой, мягкой, я брал её тепло, её голос, её страх. Становище ожило – крики, топот, копья блестели. Я шептал громче, голос мой стал глубже, чем ветер, – он ломал их разум, гнал их ко мне. Третий – мальчишка, что бежал к шатру, – упал, кричал, видя тени, что я дал ему. Я пил его, кровь его молодая, живая, текла в меня, сила его детства грела меня.

Они окружили меня, копья рвались к груди, но я был быстрее. Его уроки – скорость, стойкость – держали меня. Я рванулся, когти рвали горло четвёртого, кровь брызнула, тени мои гасили костёр. Пятый махнул копьём, я уклонился, как он учил, – не волком, а тенью, что уходит от света. Зубы мои нашли его шею, кровь текла, я брал его гнев, его крик. Шестой и седьмой бежали, но шепот мой догнал их – они упали, разум их сломался, я пил их, чувствуя их песни, их степь.

Вождь их вышел, топор в руках, голос его гремел. Я шептал, тени мои рвались к нему, но он держался, разум его был твёрд. Я рванулся, скорость моя била его, когти рвали грудь, кровь хлынула, я пил, смакуя его силу, его волю. Становище стихло, шатры горели, кони ржали, но люди лежали – белые, с улыбками, что я оставлял. Я стоял над ними, кровь их текла во мне, тени вились, шепот мой гудел в ночи.

Он вышел из тени, смотрел, молчал. Глаза его белели, улыбка его была острой, как нож.

– Ты учишься, – сказал он, голос его гудел, как камни в глубине. – Но ты всё ещё слаб.

Я кивнул, кровь кочевников грела меня, сила их текла в моих венах. Я видел его – туман его, скорость его, шепот его – и знал: я далёк. Но я рос. Лада и её яд, Гордей и его травы – они были ничем перед тем, кем я становлюсь. Годы шли, он ломал меня, учил меня, и я вставал.

Я вернулся к алтарю, тени мои следовали за мной, шепот мой гудел в камне. Он стоял, смотрел, ждал. Его сила – буря, моя – искры, но я горел ярче, чем раньше. Я – Кровяной князь, и я стану больше. Его уроки – боль, его охота – урок, и я иду дальше. Он учил меня ломать, брать, быть тенью. И я учился.

Годы ломали меня, как ветер ломает скалы, но я вставал – сильнее, твёрже, острее. Его когти рвали мою кожу, его шепот гудел в моих костях, его глаза – белые, как смерть – смотрели сквозь меня. Я учился у него – скорости, стойкости, теням, что шевелились у моих ног, шепоту, что ломал разум. Он был тенью, старше гор, старше моей жажды, и я пил его уроки, как кровь. Кочевники падали подо мной, их суть текла в меня, но он говорил: «Ты берёшь крохи». Я хотел больше. Я хотел стать бурей, как он.