Малороссийская проза (сборник)

Обывателька (кланяясь в ноги городничихе). Покорно вам благодарим, добродейко! Вы наша защита, наша помощь. Правду люди говорят, в вашем хозяине толку мало, а вы нам всем голова. Подержи вас Бог на свете!

Жена городничего (не внимая ей, говорит ключнице). А ты, Устя, как пригонят ее корову, так отправь ее на хутор.

Ключница. Попробовать бы прежде, хороша ли на молоко?

Жена городничего. Все равно, не будет пригодна нам, можно будет продать.

Обывателька (от удивления всплеснув руками). Мою корову?

Жена городничего (равнодушно). Уже она, голубочка, не твоя. У тебя отнял квартальный; а чтобы он не смел своевольничать, так я у него отняла, а ты своего ищи на нем. Ступай себе.

Обывателька (бросаясь к ногам ее). Помилуйте вы меня, несчастную!..

Жена городничего. Полно, полно; ты мне надоела. Ступай домой. (Видя, что она не встает и рыдает у ног ее, приказывает ключнице:) Выведи ее, Устя, из дому и прикажи проводить со двора. От них нет покою.

Ключница (выводит обивательку, не могущую от рыдания слова промолвить). Иди же, иди проворнее. И не принесла ничего на поклон. Так ли приходят к начальству? (Уводит ее.)

Немного времени спустя, приходит к городничихе обыватель и говорит ей с упреком:

– Что же это будет хорошего, добродейко? Вы приказали огород отдать мне, потому что я умею с ним обращаться не как хозяин его, а теперь приказываете возвратить соседу; на что это похоже. Мало ли я вам передавал? И огород того не стоит, что вы с меня перебрали за это дело, которое и начать сами же велели. Конечно, он больше моего дал? Скажите только, что надо, я не постою; только не приказывайте возвращать.

Жена городничего. Кто же у тебя отбирает? С чего ты взял это? Разве не я приказала квартальному отдать тебе, а соседа выгнать?

Обыватель. Вестимо, что вы, спасибо вам за вашу правду; так же его высокоблагородие, муж ваш, не то повелевает.

Жена городничего. Как? А что он смеет повелевать?

Обыватель (вынимая из-за пазухи бумагу). А вот что: извольте просмотреть.

Жена городничего. Показывай ее своему батьку. Разве не знаешь, что я неграмотна? Ты мне расскажи, в чем дело. Что там написано, и кто подписал?

Обыватель. Написано просто: самоуправно захваченный мною огород возвратить такому-то, взыскав с меня за самовольное повладение; а подписать изволили они сами, г-н городничий.

Жена городничего (с сердцем выхватила бумагу и разорвала ее). Вот тебе и раз!

Обыватель (испугавшись). Ах, боже мой!.. Помилуйте, что вы сделали?

Жена городничего. Что сделала, то сделала. Как он смеет такие бумаги подписывать? (Городничий входит.) Вот же и сам на глаза, когда хотели. Что ты там это понаделал? Какую бумагу подписал?

Городничий. Я… я… и не одну подписал…

Жена его (с криком). Добром хвалишься! И все такие же глупости, как и это? Как ты смел из-за моего приказания делать противное?.. Так у тебя письмоводитель больше значит, нежели я, законная жена твоя? Зачем ты отнял у него огород? А?..

Городничий. Потому… потому, что он завладел неправильно…

Жена. Как ты смеешь говорить неправильно, когда я, я так приказала? Владей, мужичок, огородом, никого не слушай, знай одну меня и не бойся никого… А за повладение… что же?.. надобно заплатить, нечего делать! Так ты, что следует, доставь ко мне, и всегда одну знай, а на них не смотри.

Обыватель (отходя, все кланяется). Всенижайше благодарим, добродейко, за вашу правду и неоставление.

Жена городничего (мужу). А ты как смел переумничивать то, что и я тебе приказала? Мало ли тебе доставалось? Того и смотри, что с пойманным разбойником так же наделаешь дурачеств. Я приказала, чтобы его при мне допрашивали. Что же не ведут?

Городничий (упрашивая жену). Сейчас приведут; тут и начнем. Сделайте милость, только не беспокойтесь, не надрывайте здоровья своего!.. А на меня отложите свой гнев. Что же? виноват так виноват. Спешил прочитать да, не разобравши, и подписал.

Жена. И тебе еще разбирать? Вперед не смей в полиции ни одной бумаги подписать; принеси ко мне, прочти, и когда скажу, тогда только и подписывай. Арестанта же надо хорошенько допросить. Нам до их числа нужды нет и кто у них начальник; черт с ними! Пуще всего выпытать надобно, много ли они награбили, что именно и где это спрятано. Можно бы уговорить его, чтобы довел наши подводы и выдали бы все, а за то потом и отпустить его: пусть снова разживаются…

Четыре мужика вбегают в расстроенном виде. Квартальный за ними вошел и стал у двери. Они, бросаясь к ногам городничихи, кричат все вместе: «Помилуйте, вельможная добродейко!.. Помилуйте!.. Пропали мы и с головами!.. Помилуйте!.. не осиротите наших детей!..»

Жена городничего. Что такое? Что вам надобно?

Городничий заложа руки за спину, ходит по комнате и насвистывает песню.

Мужики. Помилуйте!.. Ей, истинно мы не виноваты!.. Он сам ушел…

Жена городничего. Кто ушел?

Мужики. Харцыз, разбойник, что у нас под арестом был.

Жена городничего. Как? Так это вы его отпустили? Он откупился у вас?

1-й мужик. Когда бы откупился, так оно бы и ничего; было бы за что отвечать, а то же ушел без всего да еще и сбрехал, солгал на свою беду.

Жена городничего. Это ваши плутни!.. Расскажи, как это случилось.

1-й мужик. А как случилось? Так, просто случилось. Вот как случилось. Мы его берегли до сего часу крепко-накрепко; не давали ему и есть, а ему кто-то из стороны приносил всего. Мы никак не додумались, кто ему это приносил. А не раз заставали, что он доедает поросятину да еще и горилку пьет. Мы станем его бранить и приказывать, чтоб он ничего не ел, а он в ответ песни поет. Вот так и было до этого часа. Как приказали нам вести его, мы и хотели связать ему руки, а он и говорит: «На что вы свяжете меня?» – а мы говорим: «Чтоб ты часом не ушел». А он говорит: «Я и так не уйду»; а мы спрашиваем: «Jo?»[329] – а он говорит: «Ей-богу», – а мы говорим: «А ну, побожись больше». Он и побожился, и таки крепко. Вот мы и повели его. Только что вышли на улицу, смотрим, он не то думает, поворотил в другую сторону. Мы ему говорим: «Иди за нами». А он поет, рукою махнул и идет своею дорогою. Мы ему кричим: «Брехун! сбрехал; побожился, а сам уходишь». А он все-таки идет и не оглядывается. Глядим, уже далеченько отошел; мы стоим и советуемся, что нам делать? А вот этот Климко и говорит: «Побежим да поймаем его». А мы говорим: «Побежим». Вот, сложивши свои палки, начали перепоясываться, стянулись поясами крепче, знаете, чтоб легче было бежать. Как совсем, то, схвативши палочки, и побежали за ним изо всей мочи, а он, дурень, и не уходит, не бежит, а идет развалом. Мы так и набежали на него… а он… вдруг как оборотится к нам да как погрозит на нас пальцем… мы так и обмерли!.. даже присели от страху!.. Глядим, примечаем, а он все далее, все далее. Как же совсем скрылся, тут мы принялись ругать его… и уж как ругали!.. Поверите ли, добродейко, так ругали, что и сам письменный так не выдумает набранить, как мы ему спроста докладали. Откуда у нас слова набрались?.. Сами себе удивлялись. Уже будет помнить…

……………….

И проч., и проч. Кончилось на том, что пойманный разбойник из нововозникавшей шайки ушел. Жена городничего с упустивших не оставила взыскать по своему усмотрению. Не пощадила и квартального за слабый присмотр: обобрала все, что тот за полгода службы собрал. Не переставала жалеть, что не успела выспросить, где они скрывают свои награбленные вещи. Хвалилась, однако ж, что она его везде узнает, и лишь бы поймался, выпытает своим манером у него все.

Городничий же при всяком случае и обстоятельстве ходил по комнате и насвистывал песню.

Муж и жена Долбины в своей деревне; муж занимается счетами с приказчиком, жена заботится о приготовлении чая. Октябрьский вечер, пасмурный и сырой.

Слуга (входит к Долбину и докладывает). Приехал, сударь, гость и с ним верховых человека четыре.

Долбин. Конечно, кто из соседей заехали по незнанию. И наверно, охотники. Очень кстати. Подай огня в гостиную и доложи барыне. (Сам выходит и встречает гостя, не знакомого ему.) Позвольте узнать, кого имею удовольствие принять у себя на новоселье?

Гость. Извините мою невежливость и наносимое вам беспокойство. Я здешнего уезда помещик, отставной поручик Бурьяновский. Возвращаясь из города в свою деревню, рассудил, чтоб покойнее провести ночь, остановиться, с дозволения управителя, в доме. Я вовсе не знал о приезде вашем, иначе бы ни за что не обеспокоил вас…

Долбин. Помилуйте; я рад случаю, доставившему мне при первом случае такое приятное знакомство. Покорно прошу пожаловать… (Входят в гостиную. Долбин о чем-то беспокоится и тихомолком отдает приказания людям своим, рассылая их одного за другим.)

Гость. Как я вижу, так я вас обеспокоил своим наездом.

Долбин. Уверяю вас, ни малейше. Я приказываю насчет помещения и угощения людей ваших.

Гость. Извините меня, если я вас отягощаю ими; но провожатые и вооруженные в теперешнем случае необходимы.

Долбин. Отчего же это?

Гость. Неужели вы ничего не знаете?

Долбин. Я не имел к тому времени. Купив эту деревню и быв задержан в Москве, я послал приказчика принять имение, а сам с женою только сегодня утром приехал и кое-как успел расположиться. Вот почему не успел ничего узнать, о чем изволите говорить…

Гость. Так, может быть, я и потревожу вас своим рассказом. Весь уезд – или, точно, весь край наш – в страшной тревоге. Все вооружены, все на страже. У нас запорожцы частенько пошаливали, грабили помещиков и проявляющихся тиранили и даже умерщвляли; но все это проказничали так называемые «гайдамаки, харцызы», являвшиеся в разных местах и потом скрывавшиеся из наших мест. Теперь же явилась сильная партия, в короткое время составившаяся или нахлынувшая откуда, неизвестно ничего, и, обращаясь все в наших местах, наводит ужас всем помещикам. Не далее как третьего дня наехали к одному помещику, забрали все, что могли, впрочем, даже не ударив никого. Под заграбленные вещи взяли у помещика фуры и волов; а после нескольких дней, в одно утро, все фуры и волы найдены близ двора помещичьего и деньги с запискою, что уплачивается за столько-то дней работы волами.

Долбин. Так вот отчего пред вечером, незадолго до приезда вашего, я увидел, что человек десять с дубинами приведены приказчиком во двор. На вопрос мой он сказал, что это ночные сторожа. Я приказал отпустить их, а он, покачав головою, сказал: «Напрасно, сударь. К ночи нельзя рассказать вам всего; пусть до утра. Тогда вы одобрите мои распоряжения!» Все это я оставил без внимания. Так вот какие чудеса происходят у вас! А я полагал, что в Малороссии – тут-то и житье. С такими мыслями всегда искал случая в здешних местах купить имение.

Вошла хозяйка; гость рекомендовался; пили чай, говорили о всем, о выгодах различных имений, о хозяйственных заведениях в тех местах и пр. Г-же Долбиной очень нравилось местоположение новой их деревни; рассказывала о будущих своих заведениях, и, наконец, речь склонилась опять на разбойников. Узнав о существовании их в сих местах, г-жа Долбина испугалась крепко. Муж начал успокаивать, обещевая сформировать целую роту гарнизона, вооружить всех крестьян и не допустить напасть на себя.

Гость. Вам вовсе нечего опасаться, они не придут к вам. Странно очень, что они нападают только на таких, о ком идет худая молва. В одном селении жили два помещика. К одному из них, о котором говорили очень дурно, нагрянули разбойники. Управившись там по своему желанию, возвращались мимо другого. Увидев его среди двора, с небольшим числом людей приготовившегося к обороне, разбойники сказали ему: «Не бойся ничего, ты добрый пан. Мы тебя не тронем: иди в дом и успокой свою панью и деточек». И в самом деле, прошли мимо, не сделав ему ничего, как, напротив, соседа его обобрали и сверх того сделали ему чувствительное наставление.

Долбин. Это странно! Берет ли начальство меры к истреблению такого зла?

Гость. Вам известно, что с открытием наместничеств введен только порядок и что благодетельные меры правительства не всеми поняты, да и сами исполнители не по всем частям еще готовы у нас; а потому действия по некоторым предметам идут слабо, как это нередко случается при введении нового устройства. Притом же суеверный простой народ распускает ужасные нелепости об этой шайке. Надобно вам знать, что за несколько лет явился какой-то шалун, по прозванию Гаркуша. Собрал небольшую шайку, ходил с нею открыто, проповедывал какие-то странные идеи. Его очень скоро схватили и упрятали в Сибирь. Теперь действующая у нас шайка распускает слухи, что будто этот самый Гаркуша вырвался из Сибири и атаманствует над ними. В самом деле, они при действиях своих всегда кричат: «Батько Гаркуша так приказал». Впрочем, собирали толпы мужиков, вооружали их и намеревались выступать против разбойников. Тут шайка совершенно исчезала, а проявлялась очень скоро в другом уезде, подалее от прежних действий. Надобно правду сказать, не слышно, чтобы эти разбойники кого убивали, тиранили или зажигали где; они только грабят, а у иного оставят что-нибудь для прожития. В нашем же уезде как-то необыкновенно долго гостит эта шайка, о местопребывании коей при всех усиленных стараниях не могут никак узнать. Их нет нигде, а являются везде. Может быть, и выдумывают, но только уверяют, что атаман их, называющийся Гаркушей, является в разных видах. Вечером, при холодной, ненастной погоде, вот как теперь, к кому-либо из помещиков въедет военный чиновник, купец с товарами или мимо проезжающий чиновник и просит укрыть его в предостережение от разбойников. Ему дают убежище, а ночью, когда в доме все обеспечивались, странник впускал товарищей и в благодарность за гостеприимство ограбливал добродушных хозяев.

Г-жа Долбина (с ужасом оглядывает гостя, бледнеет и дрожащим голосом говорит). Но если… отдают ему все… то он уже… не убивает?

Гость (смеясь). Э! я вижу, сударыня, что вы крепко струсили и по странному моему у вас появлению почитаете меня за самого Гаркушу или за товарища его? Не бойтесь ни меня, ни настоящего Гаркуши… Его скоро изловят. К спокойствию нашему, у него с нашим начальством завелась личность, и оно теперь все меры употребляет схватить его. Надобно вам знать, что нашим городом управляет не городничий, а жена его; от нее вся расправа.

Долбин. Воображаю, как все части благоустроены в городе.

Гость. Именно. Все городские обыватели работают ей как помещице; в случае надобности к ней идут и от нее покупают защиту. Сверх того, она берет у них все, что ей нравится.

Долбин. Порядок.

Гость. Она пользуется временем. Знавши, что муж ее не способен к этой должности и потому будет удален, она спешит изо всего извлекать свои пользы. Не умею вам сказать, по какому случаю схвачен один из разбойнической шайки. Говорят, что будто сам Гаркуша поддался с умыслом, чтобы высмотреть действия городничихи. Какое бы ему, казалось, до того дело? Как ни идет управление, ему нет ни пользы, ни вреда; но так говорят. Верно только то, что городничиха приказала схваченного разбойника содержать под строгим присмотром. Не представляя его к суду, морила голодом, выспрашивала ни о чем более как только о месте, где хранятся награбленные им сокровища. Уже располагала приступить к пытке, как арестант ушел. Вскоре за тем доставлено к городничему письмо от Гаркуши, коим он благодарит жену его за хлеб-соль и угощение, оказанное товарищу его, и что он вскоре посетит ее сам с семьею своею и лично покажет свое расположение к ней. «Причем, – так пишет он, и городничий имел дух показывать это письмо многим, и мне также, – покажу, братику, и тебе любовь свою за твое мудрое управление городом». Натурально, что это все самохвальство: как сметь ему показаться в городе, хотя бы и с многочисленною шайкой, а особливо, когда городничиха взяла свои меры и распорядилась, чтобы при малейшем даже подозрении о появлении Гаркуши в городе каждый хозяин дома бежал бы к ней, кто с дубиной, кто с топором, ружьем, с чем попало. Эта мера, кажется, заставит его удалиться от наших мест. Помещики также взяли все предосторожности. Одним словом, город и уезд вооружен. Гаркуше плохо приходит[ся].

В таком тоне разговор продолжался до ужина. Гость веселыми рассказами старался истребить в хозяйке подозрение, что не он ли сам Гаркуша. Для ночлега ему отвели покойную комнату. Долбин, осмотрев запертые двери, прилег в кабинете, положив близ себя заряженные пистолеты и поставив у дверей двух человек с дубинами. Жена же его к отражению неприятеля взяла больше предосторожностей. Она собрала всех своих женщин и девок, заперев накрепко двери спальни и заставив их стульями, скамейками, сундуками, приказала страже своей лечь около ее кровати, а при малейшем сомнении хотя одной, всем поднимать крик и звать на помощь. Не обошлось без тревоги, к счастию, фальшивой: Машка, любимая кошка барыни, гоняясь за мышью, задела одну из служанок… Тревога готова была подняться, но, узнав причину, все успокоилось.

Сборная изба обывателей того города, где вместо мужа управляла городничиха.

Обывательский голова (к собравшейся громаде). А что, панове громада! Что присудите сделать с явными ослушниками? Сколько раз приказано и подтверждено было всем хозяевам, чтобы непременно вчера еще сносили свои подарки для пани городничихи, а сегодня бы нам всею громадою идти и поздравить ее вельможность; так вот же Степана Быркы нет как нет! А ему следует поднести за себя пять ульев пчел, от жены 30 аршин холста, а от маленьких детей двадцать рублей денег. Сама пани городничиха так расписала. Как же нам идти с поздравлением? Будет поверка подаркам, а Быркыных приносов не окажется, тогда что? Известно, что по заведенному порядку мы платим за бедных; так же Бырка не беден, а явный ослушник. К чему его присудите?

1-й обыватель. Взыскать с него вдвое. А то чтобы и нам чего не досталось от пани городничихи для ее же именин. До сих пор она уже в церкви, молится и акафисты[330] служит. Поскорее послать да и взыскать с него, что под руку попадет. Пусть после рассчитывается с начальством.

2-й обыватель. Я вчера видел Бырку; хвалился, что все приготовил; только тужил, бедняга, что денег нет; бегал везде и занимал.

3-й обыватель. Ну, уж у нас найдет у кого занять!

4-й обыватель. Особливо как часто будем поздравлять панью городничиху.

Голова (прикрикивает). Кто там горланит? Промолчал бы.

Один из толпы. Да чего молчать, когда мочи нет терпеть.

Другой. Хоть и берут, зато есть защита.

Первый. Защищают, пока можно взять, а как оберут, так ты же и в виноватых.

Голова (грозно). Кто там бунтует?

Голоса из кучи. Мы не бунтуем, пане голова!.. Видите, все даем, что приказывает пани городничиха… Скоро и давать нечего будет… Оно бы и не жаль, кабы пан городничий назначал… а городничихе нет закона управлять.

Голова. Говорите, говорите. Вот как даст она вам закон, так будете помнить ее. Она у нас начальство. Надобно ей донести про бунт.

Старик. Пане голова! Послушайте меня, старого человека. Не доносите ничего. Бунта никакого нет, а такая уже наша привычка: как почешешь язык, то будто и легче на душе. Городничиха будто самовластна; есть и над нею высшее начальство. Благодарим Бога, защищают нас. Было прежде сотничество, потом комиссарство; тесно было нашему брату, да только до тех пор, пока проведывало о нашей беде начальство; тогда их сменяли, проучивали их на порядках и так, что новый начальник не смел поступать с нами худо, и мы отдыхали. Теперь наставили нам городничего; он думает, что не он нам дан, а мы отданы на разживу ему. Добрый человек, да никуда не годится; даже жена им управляет; что же из него? Пани городничиха теснит нас крепко, совсем обирает; но мы не бунтуем, повинуемся во всем, а не выдерживаем, чтобы не погоревать о нашей беде; молва пойдет далее, и надеемся, что не укроется городничиха с своими делами пред главным начальством и нам дадут защиту и без нашей жалобы. От малого и до большого: вы, пане голова, в маленькой своей должности смотрите за всем, доглядаете до всего, чтоб везде был порядок; так и высшее начальство…

Бырка (с поспешностью, обвешанный разными мешками). Простите, пане голова, и вы, честная громада! Может, я задержал вас идти к пани городничихе с поклоном. Меня постигла было большая беда; не мог нигде найти денег.

Голова. Есть ли же деньги? Без них не можно…

Бырка. Есть, и очень есть. Спасибо, добрый… Господи, прости меня! Он хоть и недобрый… ну, спасибо, помог.

Один из обывателей. А у кого ты занял?

Бырка (вздохнув). Занял!.. Он не думает о займе, а помогает…

Несколько голосов. А кто?.. кто?.. Не старый ли Чуприна?

Бырка. Ну, уж нашел человека! Нет, панове громада! со мною такое случилось, что страшно и подумать, не то что рассказывать.

Несколько голосов. Расскажи… расскажи… пожалуйста, скорее…

Бырка. Вы знаете, что я на деньги не богат, а деньги надобны; пани городничиха не свой брат. Вы не ссудили меня, я и затужил. Оно не безделица: двадцати рублей на подарок не взнесу, всю худобу заберут. Я на всю ночь к Супоне, даже на Сухую Балку, а это будет верст пятнадцать…

Голоса. Будет… будет и, пожалуй, будет.

Бырка. Вот же я туда. Просил, молил, убивался около него; ничего, как стена! С тем и домой вернулся. Сидим с женою, горюем, куда бы все лучшенькое припрятать, пока набежит команда от пани городничихи… как вдруг… рып в хату человек… купец не купец, згонщик не згонщик, бог его знает кто… Вошел, помолился… ей-богу, я сам видел, как положил крест на себя по-христиански; учтиво поздоровался с нами и просил позволения покормить пока лошадь. «Я остановился было, – сказал он, – при въезде в город, да не нашел в домах хозяйства. С тем и весь город прошел; в хатах только женщины и дети. Мужики пошли, сказали мне, на праздник. Где у вас и какой это праздник?» Я ему сказал, что городничиха именинница и что все пошли, по-нашему, на ралец, с поздравлением. «Отчего же ты не идешь?» – спросил он меня. «А оттого, – говорю, – что не с чем», – и рассказал ему про свою беду; видите, затем ему признался, что он мне показался добрым человеком и прямо по-нашему говорит. Он выслушал все, задумался и покручивал свои усы. Потом, усмехнувшись, говорит: «Жаль мне приятельки моей, вашей пани городничихи! Не получит от тебя, меньше у нее будет». Потом встал и стал ходить по хате и говорит: «Жаль мне и тебя, человече добрый! Пока солнце взойдет, роса очи выест; или как наши латынщики говорят», – да что-то и пробормотал по-немецки, что ли; «Но ты этого, говорит, не поймешь. Вот тебе двадцать рублевиков, неси их с прочими подарками и поспешай, тебя громада одного ожидает», – и начал отсчитывать мне рублевики. Я стоял как каменный, после таки одумался и говорю: «До которого срока вы мне поверите такую сумму, и куда вам ее доставить?» – «Не хлопочи об этом, – сказал он. – Это я передаю своей приятельке, вашей пани городничихе; а придет время, я от нее получу обратно. Скажи ты ей от меня, – тут стал говорить грозно, а глаза так и засияли, – что я никогда не забуду ее угощения, как она меня голодом хотела заморить, чтобы я открыл ей, где мои богатства; не забуду ее пощечины, которую она из ласки влепила мне, когда я не признавался. Она думала, что она имела надо мною волю? Как бы не так. Слышавши про нее многое, я нарочно поддался и пробыл у нее под арестом. Меня мои товарищи кормили и стерегли, чтобы со мною не сделали какого худа. Но когда она вздумала меня выпытывать уже непутем, тут я плюнул ей и не ушел, а пошел, так как и сидел, по своей воле. Зато уверился во всех ее деяниях, и скажи ей, что скоро буду к ней прямо в гости. Скажи ей…» Тут я не смею и подумать, какими словами он ругал нашу панью городничиху; не в отказ слово; и потом продолжал: «Скажи ей, что я все ей припомню. Будет она помнить меня повек, не забудет, что я Гаркуша!..» Как сказал он мне это, панове громада, так мы с женою и не опомнились и не расслушали, что он еще говорил. Проговоривши все, он помолился Богу, поклонился, вышел…