скачать книгу бесплатно
Я – на ковре, поджавши ножки,
Передо мной – пиала,
Киш-миш и пресные лепешки.
Кругом ковры. Полдневный жар
Там – за стеной, а здесь – прохлада.
Журчит огромный самовар.
Восточной лени сердце радо.
Чуть слышен запах анаши
Смолистый, нежный и дурманный.
И сладко мне вот здесь в тиши
Сидеть часами в грезе странной.
IV
Солнце печет нестерпимо.
Пышет полуденный жар.
Сарты проносятся мимо.
Вспомнил – сегодня базар.
Вот, колыхаясь, проплыли
Два полысевших горба,
С грохотом в облаке пыли
Быстро промчалась арба.
В пекле полдневного жара
Пылью дышать – свыше сил.
Мы – в самом сердце базара,
Где-то осел затрубил.
Тут со своими коврами
Персы сидят, здесь текин
Бойко торгует сластями,
Тут же корица и тмин.
Золотом шитые ткани,
Перстни, запястья, шелка
В многоголосом тумане
Пыли стоят облака.
Громко заспорили где-то,
Яростно вскрикнул один.
С ближнего к нам минарета
Звонко запел муэдзин.
V
Вечерний час. Затих степной аул.
Мерцает небо синим звездным светом.
Притихла степь. Умолк вечерний гул,
Гортанный звук плывет над минаретом:
«Алла! Алла! Благодарим тебя
За этот день, так мирно проведенный,
За мирные стада, за вечер благовонный.
Алла! Алла! Благодарим тебя!»
Спустилась ночь. Приник в степи ковыль.
Баран проблеял. Снова тихо стало.
В вечерней мгле так остро пахнет пыль.
Ночь бархатное стелет покрывало.
7 августа 1921 г.
Безумие
Прибрежные сосны так глухо шумели,
Так странно шептался встревоженный лес,
И струи дождя так уныло звенели,
И молньи сверкали над краем небес.
И парус наш грубый, косой и лохматый
Под ветром осенним ревел, как больной,
И в хаос сливались и грома раскаты,
И ветра осеннего жалобный вой.
А с темного берега что-то кричало,
Как будто звучало – «вернись, о, вернись!»
Порывами волн нас бросало, качало,
Вдруг кто-то мне тихо шепнул: «Оглянись…»
И я обернулся… И в ужасе диком
Застыл и безвольно смотрел над водой —
Там кто-то ужасный с мерцающим ликом,
Огромный и черный всплывал над ладьей.
И я задрожал, мои спутники – тоже
И каждый был бледен лицом, как мертвец,
Все молча застыли, и было похоже,
Что общий для всех наступает конец.
Так длилось мгновенье… Но призрак качнулся
И тихо растаял на гребне волны…
И все мы вздохнули, и каждый очнулся,
Стараясь прогнать беспокойные сны.
И было ль то сном, или плодом раздумья,
Иль пенной игрой разъярившихся волн, —
Но ясно нам было, что сам Царь Безумья
На это мгновенье входил в утлый челн.
Когда же приплыли – мы молча простились,
Очистилось небо, промчалась гроза;
Но чувствовал каждый – как будто страшились,
Боялись взглянуть мы друг другу в глаза.
8 июля 1921 г. Кинешма
Л.М.Чернову-Плесскому
Надпись на альманахе «Земные ласки»
Милый мой! Одно нам солнце
Освещает путь кремнистый,
Ночью – в тусклое оконце
Светит месяц серебристый.
Завтра в путь. До света рано
Мы уйдем тропой тяжелой,
Но из мглистого тумана
Глянет с неба день веселый.
Посох в путь с речного склона
Мы сломали в волжских плесах —
Верь: цветами Аарона
Зацветет наш бедный посох.
Посох наш – твой холмик малый —
Веха первая в дороге.
Будет путникам усталым
Отдых в солнечном чертоге.
Будут чары страшной сказки,
И смятенному душою
Заблестят «Земные Ласки»
Путеводною звездою.
2 августа 1922 г. Кинешма
Июльским ранним утречком три бабы шли
вдоль линии,
Стомились резвы ноженьки, измаял долгий путь,
Взобрались на пригорочек, взглянули в небо синее,
Раскинули паневочки – присели отдохнуть.
Молодушка – рязанская, старуха – из-под Киева,
А третяя, убогая – из самой Костромы
Блестит зрачками тусклыми – глаза-то слезы
выели,
Не видят светла солнышка из вековечной тьмы.
А с неба водопадами струится солнце ярое
И плещет светлым золотом на смуглые поля,
И поле зеленеется. Перекрестилась старая
И шепчет умиленная: «Кормилица земля!»
13 июня 1922 г.
23 сентября 1922 г.
Газета «Рабочий край» Иваново-Вознесенск
(Статья появилась через 2 дня после «указующей» статьи т. Троцкого в «Правде»)
Лирическое паникадило
Не хотелось писать вообще об этой книжке, хорошо изданной и пошло озаглавленной «Земные ласки». А после статьи Троцкого о внеоктябрьской литературе, пожалуй, и не было надобности писать. Этот Альманах (?) целиком и полностью подходит под ту характеристику не приемлющей и отрицающей революцию (а, стало быть, и жизнь) литературы, о которой писал Троцкий.
Но писать, к сожалению, приходится, так как в редакцию поступают отзывы со стороны и – опять-таки к сожалению – не только из тех кругов, для которых собственно и печатаются на прекрасной бумаге все эти душеспасительно срифмованные, елейные песнопения о соловьях, подснежнике, царевне, об утре, полдне, вечере и так далее, но и от людей, которые, казалось бы, должны быть бесконечно далеки от поэзии, которая представляет из себя смесь перепевов Фета с церковными канонами.
А это именно так. Это сказывается прежде всего на стиле. Почти все представленные в тощей книжке на 31 стр. поэты удивительно пристрастны к церковным образам и словам.
Вот несколько выдержек:
БЛАЖЕН; БЛАГОСЛОВЛЯЕТ; КАК ЛАМПАДА ПЕРЕД ИКОНОЙ (Дм. Семеновский). И чудится – идет БОГОСЛУЖЕНИЕ… О БЛАГОСТИ ВСЕМИРНОЙ; березка МОЛИТСЯ (Борис Городецкий); и засвечен звездой БОЖЕСТВЕННЫЙ МОЛЕБЕН; солнце с ПРЕСТОЛА на землю сошло (А.П.Смирнова-Ворфоломеева); НЕЗДЕШНИЙ, СВЯТЫНЯ (Сергей Селянин).
Поэты из Кинишемского «литературно-художественного (церковно-художественного?) общества» настолько религиозно настроены, что Леонид Чернов-Плесский даже петуха приобщил к Тихоновской церкви:
Спев многократно: «аллилуя»,
Петух крылами замахал.
Вероятно, впрочем, вышеозначенный петух пришел в такой церковный пафос от последующего четверостишья:
И от востока после пира
По розам всадник проскакал,
А в золотых струях эфира
Бог многоликий в ризах встал.
От такого нагромождения поэтических образов не только петух, МЫШЬ запоет, только не «аллилуя», а «избави нас от лукавого»!
Однако сколько-нибудь толковый религиозно настроенный петух должен придти в благочестивый ужас от такого места из того же вычурного – под вычурным заглавием:
– стихотворения:
Ключи от синего чертога
Закинув тайно на закат,
На млечном ложе делит Бога
Между собою звездный скат.
Как говорят, полиандрия (многомужие) распространено в Албании, а у нас в России в церковную «догму» это занятие пробовала вводить Охтинская Богородица. Не перебралась ли она в Кинешму?
Борис Городецкий в стихотворении – какие обычно печатались в рождественских номерах «Нивы» под заглавием «Елка» – но в сборнике, переименованном почему-то в «Дремотный сон» (если это не простая характеристика душевного состояния «Лит. худ. о-ва»), живописует такие картинки.
Вот помолилась Боженьке и тихо в теплой
спаленке
Старушка, няня старая («пора уж на покой»)
Идет-бредет к лежаночке, кряхтя, снимает
валенки
И долго, долго шепчется с иконкой золотой.
Быт – достаточно хорошо объясняющий происхождение всех этих песнопений.
Леонид Чернов-Плесский приобщил петуха к Тихоновской церкви. Именно к ТИХОНОВСКОЙ, так как кинешемско-беспартийно (?) – церковное «лит.-худ. о-во» по своей идеологии, очевидно, даже не дошло до «живой церкви».
Идеология этих тихоновских певцов очевидно выражена в стихотворении Л. Чернова-Плесского – «В сиянии утра», где:
С неба глянула Божия Матерь,
