Жизнь волшебника

любишь…» И уж тогда начнётся другой, более крутой виток разговора…

– Вот это да-а, – ошеломлённо шепчет Смугляна, лёжа на спине и глядя в тёмный потолок. – Да

я тебя совсем не знала. Вон ты какой… Да тебя с этой дурной энергией надо вообще в клетке

держать…

Теперь её дневная обида просто погребена обвалом неожиданной информации, которая,

впрочем, заводит и её саму. Ведь, если признаться, так это странное противоречие есть и в ней.

Она и сама не прочь иметь мужчин при верном муже. У неё такой энергии тоже хоть отбавляй.

Конечно, её возбуждение сейчас не ко времени, ведь обида ещё не израсходована, ну да ладно,

про обиду можно и забыть. Она поворачивается к мужу, её ласковые, тёплые ладони сами тянутся

к его мускулистому плечу, скользят до бёдер.

Роман удивлён её реакцией, хотя ситуация эта знакома. Нечто похожее было с Элиной (вот уж о

чём он никогда не проболтается). Хорошо, что с той ничего не вышло, но сейчас это воспоминание

придаёт ласкам Нины некий особенный грешный привкус – как тут устоять? Да и надо ли?

Что ж, соседки, если вы ещё не спите, то послушайте как скрипит самодельная рассохшаяся

деревянная кровать, хотя с беременной следует быть осторожным.

Потом они лежат на жёсткой постели, откинув одеяло, отдыхают. Близость изменяет

настроение. Может быть, сейчас просто заснуть, и всё? Ведь время уже далеко за полночь.

– Тебе было со мной хорошо? – спрашивает Нина, как бы ставя точку всему разговору: мол,

говори и рассказывай, что хочешь, но лучше меня всё равно не найти.

– Хорошо, – соглашается Роман, – но, если уж мы сегодня откровенны, то я должен сказать, что

других женщин это для меня не отменяет. Только не спеши обижаться. Попробуй всё-таки понять

суть мужской природы. Конечно, женщине она не нравится, но ведь мужчина – это завоеватель, и

именно эти его амбиции движут мир. Даже призвание своё мужчина выбирает по перспективе

наибольшей власти. Он ведь, скорее, выбирает не призвание, а форму власти, на которую

способен. Вот говорят, что искусство началось с ритуальных плясок у костра. А кто первым

заприплясывал? Мужик, конечно. Ведь это ему надо было убедить и себя, и других в своей силе, в

преимуществе над зверем. И так потом во всём… Так что искусство – это, можно сказать,

изначально мужской продукт. Не зря же все великие художники, писатели, музыканты – властители.

Причём, посильней любых правителей, потому что власти художников подчиняются умы и души

людей, живущих в разные времена. Вот, кстати, почему в этих мужских владениях женщине ничего

значительного не достичь.

– Конечно, нам и горшков на кухне хватает, – с усмешкой язвит Смугляна, но после ласк,

пожалуй, куда мягче обычного.

– А ничего обидного тут нет. Дело не в недостатке талантов у женщин. Просто женщина не

первопроходец… Или первопроходица? Видишь, даже слова такого нет. .

– Ох, даже и слова-то путного для нас нет!

– Упорством самоутверждения женщина обладает лишь в юности до полового созревания. А те,

в ком оно задерживается, не могут потом реализоваться по-женски.

– И что же нам, несчастным, делать?!

– Не создавать, не ходить в неизведанное, а интерпретировать, обогащать, обживать,

наполнять своей личностью то, что уже есть. Почему мужчины говорят о загадочной женской душе,

а вопрос о загадочной мужской душе даже не возникает? Она что, менее загадочна? А не

возникает лишь потому, что этот вопрос должен был заинтересовать женщин, а он им не интересен

– в неизвестное женщины не ходоки.

– Значит, что, наша функция вторична?

– Тут нет первичного и вторичного, потому что без одного нет другого.

– А что же, по-твоему, эмансипация?

– То, как её понимают сейчас – это полная глупость. Женщины думают, что это омужичивание.

Чем это мы, мол, хуже мужиков в том или ином деле? Но мир-то и так уже движется с мужским

креном – возможно, потому он и не совершенен. Женщине надо свой край выправлять, а она в

мужской огород лезет. Ей надо активнее самоутверждаться в женском, а не в мужском. Все думают,

что мир изменяется лишь мужскими качествами, а он между тем способен гнуться и ломаться и от

таких женских качеств, как нежность, ласка, податливость. Созидающей силой обладает любое

качество. Как раз таких-то, женских, изменений миру и не достаёт. Мир должен быть полноценно

объяснён не только по-мужски, но и по-женски. Вот тогда и будет гармония, которая даст толчок

общему развитию Человечества.

– Эх, куда тебя занесло! Ты это о чём?

– Ну вот, например, не может Человек (я имею Человек в целом) охватить своим перекошенным

рассудком, что такое бесконечность, и потому конечен. Ведь то, что не одолено умом, не одолеешь

и на деле.

326

– Да уж, – даже с какой-то горделивой иронией замечает Смугляна, – вот как нас не хватает.

Мир без нас совсем запущен.

– Конечно. А неправильное понимание эмансипации это усугубляет. И результаты есть. Один из

них как раз в том, что женщина уже не способна принять полигамность мужчины, данную ему

природой. У неё от этого почему-то самолюбие страдает. Хотя, по сути-то она должна бы гордиться

принадлежностью достойному мужчине, который владеет многими способностями, возможностями,

женщинами. Ведь гордимся же мы родиной лишь за то, что она у нас есть. И не страдаем, что

каждый из нас у неё не один.

– Ну ты и сравнил! – невольно смеётся Нина. – Заносит тебя, однако. Но вот что значит

«достойному мужчине»? Где они, достойные? Принадлежать таким мужчинам, какие они сейчас –

это же самим позориться…

– Но ведь они такие, потому что их женщины затюкали.

– О, так, выходит, для того, чтобы нам реализоваться чисто по-женски, надо сначала состряпать

этого сильного мужика вместе, с так дорогой для него полигамностью, и поставить над собой?

Неплохо придумано!

– Смешно, но, кажется, это так и есть, – и сам чуть озадаченно произносит Роман. – Только

женское самолюбие не допустит этого. А зря. Ведь пока женщина не сделает себе хорошего

мужика (если уж дело так обстоит), то и самой счастья не видать. Это похоже на абсурд, но нам

следовало бы забыть про это пресловутое равенство и сообща восстановить справедливое,

естественное неравенство, установленное природой на физиологическом уровне. Сообща, потому

что неравенство это особенное. За ним нет гордыни превосходства с одной стороны, и нет чувства

униженности с другой. Это неравенство правильного, гармоничного союза.

Некоторое время они лежат молча на спине, глядя в потолок, и будь потолок прозрачен, то

видели бы сейчас высокое чёрное небо, не то усыпанное звёздами, не то истыканное

разнокалиберными иголками. Стоиот подстанция на отшибе в километре от Пылёвки, и на ней в

одной половине дома лежат Мерцаловы с маленькой, спокойно посапывающей Машкой, а в другой

– городские девчонки-сакманщицы, среди которых Зинка, которая видит на новом месте девятый

сон, несмотря на то, что сегодня своей крутой плотью и светло-зелёными, вечно весенними

глазами взорвала унылую жизнь семьи сельского электрика.

Удивительно, что сегодня от банальной семейной ссоры Мерцаловым удаётся взмыть в такие

глобальные рассуждения.

– Наверное, зря я сегодня так растрепался, – раздумывая, произносит Роман. – Зачем женщине

знать мужские представления, которые она всё равно переиначит по-своему? Мужчина на самом

деле таков, каким он женщине не нужен. Не зря же она так настырно поёт: «стань таким, как я

хочу». Так не проще ли мужику, оставаясь самим собой, давать ей лишь удобное представление о

себе, а не напрягать правдой о своей природе, которую женщина органически не может принять?

– Нет уж, начал, так не съезжай, – просит Смугляна из темноты. – Вот, например, давай-ка

подробнее про эту самую полигамность. Так и быть, я уж потерплю. Как ты её понимаешь?

Некоторое время Роман лежит, раздумывая.

– Ну что ж, – говорит он. – Почему бы и не поговорить откровенно? Ведь люди заврались уже

так, что дальше некуда. А всё потому, что очень далеко оторвались от естества. Вот смотри: что

сделала наша мудрая природа, главная задача которой всегда состояла в непрерывном развитии

жизни в целом и человеческого рода в частности? Она изобрела простой механизм, разделив всех

людей на два вида существ, наделив их разными внешними и внутренними различиями, которые

вызывают в нас невероятное любопытство и сексуальное притяжение. Задумайся: что такое, по

сути, сексуальность? Ну, вот есть у противоположного пола какие-то формы: выпуклости и

впадины, которых нет у тебя… Ну и что? Да похожих форм в природе хоть отбавляй… Но почему-

то эти формы, если они у другого человека, создают особое волнение! И прёт нас друг к другу из-за

этого неудержимо. Ну прямо чертовщина какая-то! Однако из этой нашей разницы, заданной

природой, прямо и логично вытекают другие естественные представления. Поскольку женщина

способна продолжить жизнь только через одного мужчину, то есть, если она может вынашивать

ребёнка лишь от одного самца (пусть даже заблуждаясь иногда в понимании от кого именно), от

самца, который позаботится о ней и о ребёнке, то её природа моногамна. То есть в ней заложено

стремление к одному мужчине. Но поскольку мужчине дана возможность продолжать жизнь

одновременно через нескольких женщин, о которых он, соответственно, тоже обязан заботиться, то

его природа полигамна. То есть, ему положено стремиться ко многим женщинам. И это его

стремление, кстати, есть проявление запаса прочности общего развития, с которым всегда

действует природа.

– Но ведь всё это на уровне инстинктов, – замечает Нина.

– Конечно. А чем плохи инстинкты? Без инстинктов нас просто бы не было. Это наша основа. По

сути-то, всё, установленное на уровне инстинктов, должно было плавно и, можно сказать, прямо

пропорционально перейти в сферу чувств (разве не инстинкты – основа чувств?), а потом логично

оформиться в естественные нормы морали. Но этого не произошло.

327

– В том-то и дело, – вставляет Смугляна. – А почему?

– Да, видно, потому, что главный грех людей – это гордыня. Гордыня тем, чего нет у других

живых существ – разумом. Человек сказал себе: «Если уж я такой умный, то должен подальше

уйти от дикой природы и не должен жить инстинктами. Я должен быть выше, чище, справедливей.

Мне нужны другие правила». И потом, создавая их, он шёл не от своего естества, а от ума. Так и

были придуманы принципы свободы, равенства, братства и прочей чепухи, которые автоматически

стали принципами отношений между мужчиной и женщиной. Заметь, однако, что эти принципы

никогда ещё не были достигнуты, хотя провозглашаются на каждом шагу. Мудрые, можно сказать,

инстинктивные закономерности природы, не требующие никакого анализа, мы заменили

понятиями: «честно – не честно», «справедливо – не справедливо», «правильно – не правильно»,

«осудят – не осудят», ну и так далее, создав тем самым нашу мораль, которая на самом-то деле

похожа на своеобразную систему принятой лжи. А плоды всего этого – то, как мы сейчас живём:

лживо, подло, неискренне, постоянно обманывая друг друга. Да и как наша мораль может быть не

ложной, если она у нас общая? Мы же (я уже говорил об этом) по своей сути разные существа. Мы

по-разному всё видим и чувствуем, по-разному переживаем, получаем разные удовольствия. Мы

живём по разным физиологическим и психологическим законам. Даже то единство и удовольствие,

которое мы только что испытали с тобой, испытано нами по-разному. Поэтому одно существо

просто не может жить по законам и ощущениям другого. У нас разное строение и даже разные

органы! Сама структура наших чувств разная, потому что иначе гармонии не выходит. А мораль

при этом почему-то одинаковая. Ты подумай: туалеты раздельные – «М» и «Ж» называются, а

мораль общая! Будь у нас общий туалет, то это был бы, конечно, полный бардак. Зато этот бардак

присутствует в нашей общей морали, потому что женщина в таком случае пытается добиваться и

испытывать мужское, а мужчина, стараясь иной раз угодить женщине, подстраивается под её

психологию и все её требования. А ведь если бы мы строили мораль от естества, если бы и

дальше логично следовали природе и инстинктам, то нам всегда было бы понятно, что полагается

одному полу, а что полагается другому. Надо просто принять естественное распределение

функций: мужчина – берёт, женщина – отдаётся; мужчина – выбирает, женщина – привлекает;

мужчина – владеет, женщина – принадлежит. Ну и так далее. Надо понять, что в отношениях полов

есть мужское и есть женское, и никогда не путать этого. А вот по нынешним представлениям нам

всем можно всё и всё сразу. «Всё смешалось в доме Облонских». Вот откуда вся ложь и путаница.

Вот потому-то женщина и возмущается: «Почему это мужик может иметь двух женщин, а я не могу

иметь двух мужчин? Чем я хуже?» Или, напротив: «Если я могу любить одного, не желая другого,

то почему он, скотина, смотрит, то на одну, то на другую?» Мужчина же подавлен: «Какой же я

козёл! Ведь я же люблю и уважаю свою женщину, а мои глаза всё равно выворачивает на

сторону… Как же я подл и несовершенен! Не уйти ли мне в монастырь, чтобы стать там отцом

Сергием и палец потом себе отрубить, или, не уходя никуда, хотя бы инфаркт заработать?»

– Удивительно, – словно отвлекшись от темы, говорит Смугляна, – откуда в тебе вдруг такие

мысли? Ведь всё это надо было когда-то обдумать. А я от тебя даже намёком ничего подобного не

слышала.

– А я специально-то об этом и не задумывался. Думал, конечно, о многом и о разном, только в

эту сторону никогда мысли не направлял. Честно сказать, я это открытие прямо сейчас и делаю.

– Понятно. Ну, так а в чём же, как ты считаешь, отличие сути наших чувств? – спрашивает Нина.

– А я об этом уже однажды говорил. Это было, кажется, после того, как я купил дом в Выберино

и вернулся в город. Ну, да, точно. Ты тогда ещё про этого гостя рассказывала, который ночевал у

нас в комнате на полу. Я, помню, тогда и сказал, что женщина, находясь в любви, кристаллизуется

в своём лучшем состоянии. То есть, любовь женщины цельная, как кристалл или как слиток.

Поэтому женщина умеет полностью переключается с одного мужчины на другого. Тот, кого она

разлюбила, уже не значим для неё. Ну, можно там с ним ещё просто поболтать, кофе под зонтиком

почмокать, типа «мы с тобой друзья». А для души-то он уже безвкусен. Ведь это же так?

– Ну-у, – задумчиво тянет Нина, думая, что, наверное, объективно-то он прав, если только речь

идёт исключительно о настоящей, сильной любви. – Значит, любовь женщины как слиток? А

любовь мужчины?

– А любовь мужчины слоёная, как сердечник в трансформаторе. Мужчина способен, не

отключаясь от одной, любить и другую. Общий эффект от этого только сильнее – больше чувства

достаётся всем «пластинам», если, конечно, их число в рамках разумного.

– Ну, ты тоже, нашёл сравнение: трансформатор, пластины… Хоть бы сказал что-нибудь вроде

кусочка слюды, что ли…

– Причём тут слюда, если у трансформатора от количества этих пластин мощность зависит?

Вон почитай по электротехнике.

– Да уж, мне только электротехники и не хватало! А в рамках разумного это, по-твоему, сколько?

– У каждого, наверное, по-своему. Но я думаю: две или три.

– А мужчин – однолюбов, ты считаешь, нет вообще?

– Им не положено быть по законам природы. Хотя некоторые пытаются себя такими считать.

328

– Зачем?

– Так всё для того же. Для того, чтобы женщине своей угодить, которая принуждает его быть

похожим на себя. Однако, суть мужика, в любом случае, остаётся той же. В системе принятой лжи,

которая корёжит нас, как ржавчина вообще придумана масса ложных понятий. В том числе и

понятие «однолюб». Впрочем, понятия-то, может быть, и правильные, да только опять же не точно

распределены по полам. Например, понятие «однолюб», а ещё лучше «однолюбка», – это женское

качество. Мужчину же уместней назвать «многолюбом». Понятие «измена» в первую очередь

применимо к женщинам, да и то лишь в том случае, если она оказывает предпочтение другому,

любя первого. То есть, когда она изменяет чувству. Если же чувства нет, то и это не измена.

Мужчина же может полюбить вторую женщину, любя первую, и если его чувство к первой от этого

лишь усиливается, то это не измена. А вот если чувство к ней при этом исчезает, значит, изменяет

и он.

– Похоже, что ты изобретаешь какие-то собственные моральные правила. Уж чего только люди

не додумывались изобретать, но вот чтобы придумывать новую мораль… Прям второй Иисус

Христос. И как же будет называться твоя мораль? Наверное, в честь тебя – «Мерцаловская»?

– В том-то и дело, что мой предшественник Иисус Христос кое в чём перемудрил, – с улыбкой,

подыгрывая ей, говорит Роман. – Собственно он-то и был тем первым гордецом, который надумал

мораль от ума, можно сказать, от собственного романтизма. То есть, совершенно не логично и не

научно. А его впечатлительные апостолы насочиняли десятки красивых притч, создав основы этой

самой системы принятой лжи. Прочие же доверчивые последователи-овцы провозгласили

надуманное, как истину, а настоящая истина, которая всегда была и есть лишь рядом с естеством,

стала считаться ложью. Но по христианским-то заповедям жить не легко. Они же противоречат

всему естественному и нормальному. Эти заповеди и сами попы постоянно нарушают. А вот

«Мерцаловская мораль», которую я, продолжая свои рассуждения, пожалуй, и в самом деле, мог

бы сформулировать отчётливей, должна начинаться с того с чем постоянно воюет христианство: с

понимания биологического и физиологического естества и своеобразия мужчины и женщины. Ведь

это же глупо – положить всю свою жизнь для борьбы с естеством.

– А я вот слышала, что если у женщины сразу несколько мужчин, – осторожно говорит

Смугляна, опасаясь, как бы он за эту женщину не посчитал её саму, – то ей тоже от этого неплохо.

– Неплохо ровно в той мере, в какой удаётся ей заразиться мужским мировоззрением. Это как

раз и есть пример личностной каши, если можно так выразиться. Только ведь настоящего-то

счастья это ей не даёт. Ну, вроде как забрела она на соседский мужской огород, жуёт там морковку,

а морковка-то безвкусная, не душевная.

– А в чём душевное удовлетворение мужчины?

– В свободе. В свободе даже от любимой женщины. Какое-то время он может чувствовать себя

с ней как ангел на небесах, а потом вдруг обнаруживает, что и на небесах вроде чего-то не хватает.

Нет, оставлять свою любимую он не намерен, а вот добавить к ней кого-нибудь ещё – совсем не

прочь. Ну, как бы для некого подтверждения статуса мужчины. Но первую женщину он любит при

этом ещё больше. Оставить её может только мужик-баба, заражённый женским. Полноценный

мужчина никогда ничего не бросает и не оставляет. Он же по натуре завоеватель. Ему всегда

хочется к тому, что есть, присоединять что-то ещё. Ему всегда всего мало.

– Так он же распыляется!

– Ничуть! Просто его чувство способно охватить двух или трёх женщин. Он может любить их,

если только они тоже принимают принципы новой морали. Если же эти женщины остаются в

системе ложных представлений, то тогда отношения съедаются ссорами и скандалами.

– Но ведь женщинам-то это обидно!

– Обидно в силу амбиций, заимствованных у мужчины, когда женщина тоже стремится владеть.

А ей по природе свойственно не владеть, а принадлежать и отдаваться. И ничего обидного в этом

нет, потому что принадлежать и отдаваться – это не меньшее умение, чем владеть и брать.

– А я думаю, – не соглашается Смугляна, – что именно настоящий-то мужчина и способен быть

однолюбом.

– Да? А женщина не задумывается над тем, что если у неё есть этот настоящий мужчина,

значит он её выбрал? Если выбрал, значит, он умеет выбирать. И это умение уже не забывается.

Тем более, что оно изначально дано ему природой. А если оно в нём есть, значит, постоянно

должно иметь какой-то выход.

– Но разве нет мужчин, которым выбор уже не нужен?

– Есть. Я видел. Трусит себе по жизни такой мужичок, запряженный в повозку, а кобылки под

носом шнырь да шнырь. А у него, забитого, от невозможности осуществлять программу природы

уже и глаза тускнеют, и кожа жёлтеет, и печень сдаёт, и хвост не такой лохматый. Пропадает мужик

– самой же собственной природой изъедается изнутри. Заманила его какая-то дура в оглобли, да

ещё и шоры на глаза надела. И прихлопнула в нём мужика. А при случае она ещё и верностью его

перед подругами хвастается. Сама же смотрит потом на свободных вольных жеребцов и думает:

«Эх, мне бы такого, а не моего забитого…» Вот таков портрет однолюба получается.

329

– А мой папа? – подумав, спрашивает Нина. – Ведь он однолюб. Или он, по-твоему, тоже лишь

пытается считать себя таким?

– Думаю, что да. И у него есть какие-то причины на это… Или, точнее, какие-то слабости,

вынуждающие играть эту роль.

– То есть, ты всё-таки настаиваешь, что мужчины-однолюбы не возможны в принципе?

– Ну, если у мужика полноценная мужская психология, без всякого разбавления женским, то

быть однолюбом он не может. Я бы вообще умным невестам дал такой совет: если твой жених

всерьёз клянётся всю жизнь любить только тебя, никогда не обращая внимания ни на одну другую,

то поставь его на порог и пни в его попу своей красивой туфелькой: пусть летит! Он либо врёт,

либо полубаба, уже готовый стать в оглобли.

– Ну, если природа дала вам, мужикам, функцию выбора, то что досталось нам, женщинам?

– Она дала вам умение быть выбранной. Не зря же вы всю жизнь так стараетесь быть

привлекательными. Поэтому, если мужик выбирает, то ты, напротив, научись быть выбираемой.

Будь постоянным лидером его выбора. Говорят, правда, что на самом деле всегда выбирает

женщина, так она и выбирает умением быть выбранной. Но для того, чтобы выбор (или его

иллюзия) у мужика всё-таки был, не пили ты его за то, что он иногда на сторону сворачивает.

– Но было бы лучше, – почти мечтательно произносит Смугляна, – если бы мужчина просто

любил одну, и всё.

– Ты всё о своём – любил бы, и всё тут! Независимо от того, какая она и кто?! Как бы она ни

опустилась, какой бы мегерой ни стала, он, тля и ничтожество, всё равно обязан её любить. И что

же в этом хорошего? Ну вот умеет он любить только одну. Сегодня любит тебя, а завтра говорит:

«Нет, я соседскую Гальку люблю. И только её одну. Я же однолюб. Она куда лучше тебя, потому

что у неё волосья рыжее и кудрявее». Так что женщина разумная, у которой мужик куда-то в

сторону зыркнул, скажет: «Тебе нравится кто-то ещё? Ну и ладно. Главное, что я нравиться не

перестаю». И вот она-то никогда не проиграет, оставшись без любви и внимания.

– Но ведь это же унизительно…

– Унизительно – опять же лишь с точки зрения системы принятой лжи. А по «мерцаловской

морали», как ты её определила, ничего унизительного здесь нет.

– Значит, владеть, по-твоему, может лишь мужчина?

– Конечно. Разве может настоящий мужчина принадлежать?

– И женщине нельзя сказать «мой мужчина»?

– Можно. Только она этим самым устанавливает не своё владение мужчиной, а свою

принадлежность ему. Счастливой женщина может быть, лишь принадлежа. Да и вообще,

счастливыми хоть мужчина, хоть женщина бывают лишь тогда, когда полноценно реализуют, можно

даже сказать, отдаются этим своим рассортированным функциям и не путаются в них. Ведь вся

глупость в том-то и состоит, что женщине часто не нравится, когда мужчина проявляется по-

мужски, а мужчине не нравится, когда женщина проявляется по-женски. Ну, например, в норме

женщина должна быть слабой (в этом её сила), а мужик требует, чтобы она стала сильной.

– Как ты требовал от меня на Байкале, – вставляет Нина.

– Ну да, может быть, – признаётся Роман. – И я грешен…

– Значит, все нынешнее принципы отношений между мужчиной и женщиной прочь?

– Именно так! Потому что сейчас всё совершенно искажено.