скачать книгу бесплатно
Через полтора часа колонна автобусов тронулась. За ней потянулись мотоциклы и
легковушки провожающих. Отрываясь от хвоста, колонна долго кружила по городу и уже в
темноте остановилась у старого заросшего парка. Вечер был теплым, но стекло в духоте
салона хорошо освежало лоб. Шла сортировка по частям. Скрывая волнение, Николай
заставил себя любоваться голубоватым фонарем на столбе, вокруг которого мельтешили
весенние мотыльки. Время от времени в дверях появлялся перетянутый ремнями усатый
прапорщик, набирал по списку группу и строем отводил ее в глубь парка.
Выкликнули, наконец, и Бояркина. Строй был неровный – все толкались, запинаясь о
собственные чемоданы. Николай теперь уже с нетерпением заглядывал вперед, где на всех
перекрестках главной аллеи стояли "покупатели". Группа прошла мимо молодцеватых
десантников и остановилась около моряков.
– Товарищ прапорщик, ошибка. Я попал не в ту группу! – крикнул Бояркин,
выпутавшись из строя.
– Фамилия?
– Бояркин Николай Алексеевич.
Сопровождающий повернулся к фонарю и, быстро проглядывая списки, морщился и
бормотал что-то злое, отчего шевелились его рыжие усы.
– Отставить, Бояркин! – рявкнул он. – Ошибки нет!
Потом была дорога на поезде. Николай сидел на боковом месте и глядел в темноту, как
в стенку. Жизнь ему представлялась какой-то безнадежной. Почему-то еще ни разу в этой
жизни ему не удалось поступить как хотелось. А тут вообще! Оказывается, кто-то без
сомнения знает, что ему лучше быть не десантником, а кем-то другим. Служить не два года, а
три! Кажется, и сам он кое в чем виноват – наверное, просто не достойным оказался для
десанта: нескладно отвечал на мандатной комиссии, слабо жал эспандер, не подошел внешне,
хотя специально держался с напряженными мышцами и угрюмым "десантным" выражением
лица. "Но все равно я с этим не смирюсь", – думал Бояркин.
А следующей ночью такой же призывник, как он сам, стащил его с полки дневалить. И
этому пришлось подчиниться. Николай уселся за столик первого купе и, окончательно
продрав глаза, понял, что ему нужно не спать час, потом разбудить следующего по списку.
Список лежал на столике – там были фамилии, номера полок.
По вагону гулял сквозняк, в тамбуре гремело железо. Бояркин, навалившись спиной на
стенку, смотрел в противоположное окно. Чем дальше уходил поезд на запад, тем больше
попадалось на пути станций, городов и сел. Время от времени фонари вырывали из темноты
один вход в приземистое здание какой-нибудь станции. Стремительно пролетали
палисадники с густыми акациями, и снова – темь. Бояркин мучился и злился – не в том
вагоне он едет, не в том вагоне дневалит. И днями Николай не отрывался от окна. Многое
захватывало его в этой богатой впечатлениями дороге, и но, выдерживая характер, он
пытался заглушить в себе любое волнение. Не туда едет, не туда… А пространство,
"осваиваемое" поездом, снова открывалось таким громадным, что радостное удивление
невольно примиряло Бояркина со случившимся. Теперь, когда проезжали города, Николай,
видел длинные колонны автомобилей, автобусов у шлагбаумов и вспоминал, как он сам не
раз из такой же колонны наблюдал за проносящимся поездом. Тогда движение, которому
приходилось уступать дорогу, казалось более обязательным, более государственным. А
теперь он сам состоял в этом, более обязательном, движении.
На третьи сутки пути в том купе, где ехал Бояркин, ребята окружили офицера и
забросали вопросами: "Почему зеленая окантовка на погонах? Почему на ленточках
сопровождающих моряков надпись "морчасти погравойск"? Разве граница – это не полосатые
столбы, собаки, маскхалаты, разве это не "лес дремучий снегами покрыт, на посту
пограничник стоит?"
– Вы забываете, что наша страна имеет и морские границы протяженностью десятки
тысяч километров, – объяснял офицер, похожий на умного подтянутого учителя. – Их-то вы и
будете охранять. Вначале будете учиться в отряде морских специалистов на Черном море. Вы
будете радиотелеграфистами, радиометристами, гидроакустиками, водителями малых
катеров, сигнальщиками, комендорами. А после учебы разъедетесь по морским границам
всего Союза. Хорошо у вас жизнь начинается, поверьте мне. Очень даже прекрасно.
Бояркин лежал на полке, лицом к стенке, и мысленно огрызался на каждое слово
офицера. Когда-то в детстве он мечтал стать моряком, и от морских слов у него кружилась
голова, но теперь это не имело никакого смысла. "Человек должен быть личностью, –
твердил он себе, – а личности нужна твердость. У личности должны быть свои взгляды, свои
намерения…" Жаль только, что иногда офицер говорил слишком тихо, и его было плохо
слышно.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
…Когда прошло ровно три года, старшина первой статьи Бояркин вспомнил первый
день своей службы. Как раз позавчера закончилась очередная морская вахта и пограничный
корабль, на котором он служил, отдыхал на базе.
Накануне вечером Бояркин заступил дежурным по кораблю и утром в "именинный
день" его разбудил дежурный по низам. Сев на рундуке, Бояркин прислушался к
монотонному гулу наверху и догадался, что это дождь. Оттого и спалось сегодня спокойно –
кондиционер доносил сюда, в глухую каюту без иллюминаторов, атмосферу дождя.
Николай тщательно выбрился, заодно подровняв ножницами электробритвы свои
широкие усы, оделся, и не спеша, поднялся наверх. В ходовой рубке удачно, сразу на нужной
странице, открыл вахтенный журнал и, записывая дату, почувствовал, что она словно бы
знакома. Николай бросил карандаш в журнал и отошел к иллюминаторам. Время впервые за
всю службу показалось быстротечным. Он с усмешкой вспомнил, как три года назад
добивался чего-то своего, хотя этого своего еще не существовало, как петушился со своими
петушиными мышцами на медкомиссиях, а по дороге в учебку дулся на весь белый свет. Но
уж в самом отряде дуться стало некогда.
* * *
Весь учебный отряд с классами, спальными кубриками, обширными столовой и
кухней (камбузом), с кинозалом, с контрольно-пропускным пунктом, с библиотекой, с
фотоателье, с парикмахерской – помещался в одном здании, отделанном под серый
монолитный камень с многочисленными отростками, с дырами арок и широких дверей. В
общих чертах здание походило на букву "П", в незамкнутой стороне которой простирался
господин великий плац для строевых занятий, разводов, маршей и парадов. Здесь же
правильными рядами стояли абрикосовые деревья, располагались спортивные площадки,
курилки, малые плацы для разводов в наряды. На дерзкое нарушение дисциплины походила
кафе-веранда "Ветерок", но и "Ветерок" вынужден был своими зеркальными витринами
отражать лишь голубое небо да серую стену главного здания.
Все парни, попавшие в учебку и названные там курсантами, были поставлены в такие
условия, при которых им в жизни не оставалось ничего другого, как действовать,
действовать, действовать. Гражданская расхлябанность и недисциплинированность
проходили быстро – за девять месяцев в отряде ребята проходили, словно через еще одно
рождение.
День в учебке начинался с интенсивной зарядки, которая иногда заменялась кроссом.
Курсанты в трусах и ботинках коробками поротно выбегали из ворот части в улицу сонного
городка. Бежали молча, дыша и топая в такт. Для разбуженных курортников все они были
одинаковы: худые, упругие, загорелые до черноты. "Вы самая энергичная и самая
действенная часть населения страны", – убеждали их командиры, требуя еще большей
активности. По ним можно было проверять часы – выбегали из ворот части в строго
определенное время и так же возвращались. За это время утренним сквознячком вытягивало
