скачать книгу бесплатно
– Умоляю, господа, давайте не касаться политики!
– А я вот читал, – снова подключился Боря Сойкин, цепляющийся за малейшую возможность нанести ответный удар профессору Кукушкину, – что у него в замах по работе с общественностью был до выборов… этот… как его?.. лохматый такой… Всехдосталов, во!
– Это ещё кто? – заинтересовались на галёрке.
– Да предводитель клуба байкеров, доверенное лицо президента…
– Вот-вот, – вставил Семенюк. – Он ещё в партию вступил и даже в Думу осенью прошёл…
– Господа! – потел и ёрзал Кукушкин. – Меня чистота финсредств не интересует. А со своей стороны хочу заверить, что, если потребуется, целиком и полностью отчитаюсь перед вами за каждую копейку.
– Это прекрасно, но не кажется ли вам, профессор, – снова чинно зазвучала мерная речь Смелянского, – что, коль скоро вы пошли на подобные жертвы и связались со столь одиозными персонажами, то, может, не стоит размениваться по мелочам?
– Что вы имеете в виду?
– Предложите что-нибудь более практическое…
– Например?
– Вот тут уже говорили о санкциях…
– Простите, Александр Рудольфович, – тактично вмешался Чайкин, – сейчас следует говорить: временные финансовые трудности…
Смелянский только отмахнулся.
– Да как ни назовите… Так вот. Если действительно хотите затеять полезный проект, помогите вологодским фермерам – у них скотина голодает, кормов нет по причине сан… извините… временных трудностей. И, если бы вам удалось сделать так, чтобы бурёнки подолгу обходились без силоса, не снижая при этом показателей по надоям в регионе, фермеры, думаю, вам памятник бы воздвигли.
Кукушкин высокомерно хмыкнул, хитро полюбопытствовав:
– Уж не хотите ли вы, профессор, сказать, что знаете, как этого добиться?
– Знаю, – неожиданно спокойно ответил Александр Рудольфович.
– И как же?
– А вы скрестите корову с верблюдом.
В зале поднялся хохот, раздались выкрики «Оригинально!», «Стоит попробовать» и всё в таком духе. Валерий Степанович выдавил неловкую кривую улыбку.
– Ценю ваш искромётный юмор, господин академик, но хочу напомнить, что Китай давно обогнал нас по количеству генно-модифицированных продуктов и животных, создающих почву для целого ряда побочных проектов и, как следствие, гипотетических открытий. Вас как учёного это не задевает?
– Меня как учёного, – начал академик, постепенно возвышая голос, – глубоко задевает факт профанации научной деятельности, которой вы собираетесь заниматься в стенах уважаемой организации на деньги какого-то проходимца с миллионами!
Тут поднялся невообразимый гул. Кукушкин поперхнулся воздухом и умолк. Уголки его губ обиженно устремились вниз, подобно слабой ветке ивы под грузом тяжёлого мокрого снега. Он стушевался, смахнул пот со лба на листки с докладом. Кто-то громко аплодировал Смелянскому, кто-то, напротив, заступаясь за оратора, кричал, что «академик пытается встать на пути научного прогресса». Градус дискуссии рос.
– Господа! Господа! – вмешался директор НИИ академик Сергей Павлович Седых – старый тучный добряк, что всё это время единолично заполнял собой президиум. Он давно симпатизировал Кукушкину как крупному учёному. Седых поднял в примирительном жесте руки. – Давайте не устраивать балаган. Я уверен, профессор ответит на все ваши вопросы и замечания, но по порядку, – и повернулся к Кукушкину. – Пожалуйста, Валерий Степанович.
– Спасибо, – сказал учёный, когда шум в зале понемногу утих. – Не могу согласиться с консервативными взглядами академика Смелянского, хотя и уважаю его точку зрения. Любая наука должна развиваться на практике, а не топтаться на месте в плену кондовых стереотипов и чьих-то необоснованных фобий, – при этих словах Кукушкин метнул пылающий взор в сторону Александра Рудольфовича, но тот лишь гордо отвернулся. – В любую эпоху двигателем прогресса были исключительно носители новых взглядов и революционных идей. «Безумству храбрых поём мы песню», – сказал Горький и, конечно, был прав. Кто почивает на лаврах всенародных любимцев, если открытие принесло пользу стране? Первооткрыватель. А кто ложится грудью на амбразуру общественного или властного мнения и гибнет первым, если эксперимент не удался? Снова первооткрыватель. Именно он всегда под ударом!.. А через десятки лет к его исследованиям вдруг возвращаются и находят их гениальными. Вспомните хотя бы прославленного русского биолога Николая Кольцова, стоявшего у истоков молекулярной генетики и, по сути, затравленного властями. А теперь мы знаем, что он был на правильном пути!.. Или, скажем, многократно оплёванный Фрэнсис Гальтон – двоюродный брат Чарльза Дарвина, родоначальник «евгеники» – науки, призванной улучшить человеческий генофонд…
– Стоп! – перебил Смелянский. – Давайте не путать божий дар с яичницей. «Евгеника» была инструментом нацистов в Рейхе. Напомнить, чем закончились их изыскания?
– Александр Рудольфович, дорогой, я прекрасно знаю школьный курс мировой истории, – язвительно заметил Кукушкин. – Я, конечно, говорю о позитивной «евгенике». В конце XX столетия, если вы не в курсе, с её помощью стали изучать наследственные заболевания, многие из которых сейчас успешно лечат.
– Да, но пока только в Германии и в Израиле, – напомнил академик. – А в нашей стране, в силу ряда объективных причин, вопрос об этом суррогате генетики до сих пор открыт и вызывает столь же ожесточённые споры, что и история с эвтаназией. Что же касается ваших экспериментов, профессор, то они, на мой взгляд, абсолютно антинаучны!
– Ну а как же опыты легендарного хирурга Владимира Демехова в 1954-м?
Смелянский задумался.
– Не тот ли это Демехов, что создал в лаборатории двуглавую собаку?
– Он самый, – подтвердил Кукушкин.
– Foedis! – поморщился Смелянский. – Я не приветствую опыты над животными, а Демехов провёл двадцать экспериментов над собаками, один чудовищней другого! А ведь можно было прибегнуть и к более человечным способам…
– Мне импонирует ваш гуманизм, профессор, – медленно пунцевея, произнёс Кукушкин, – но позволю себе напомнить, что именно эти опыты легли в основу современной трансплантологии, позволив в 1967 году Кристиану Барнарду успешно провести первую пересадку сердца.
– Фигурально выражаясь, вы собираетесь пересадить сердце?? Слабо верится! По-моему, вы преследуете совсем иные цели, – заметил Смелянский.
На щеках оратора буйно распускались маки.
– Я, Александр Рудольфович, уже говорил, что преследую несколько целей: во-первых, – и я не стесняюсь признаться в этом – это оригинальный подарок президенту; во-вторых, почва для новых исследований и, наконец, в-третьих, возможность создать неплохую рекламу институту и привлечь спонсоров, как это делают наши китайские коллеги.
– То есть вместо того, чтобы заниматься импортозамещением, помогать сельскому хозяйству и продуцировать полезные идеи, мы теперь будем за государственный счёт лепить в лабораториях мутантов?! Гениально! – всплеснул руками Смелянский.
Маки Кукушкина полыхали огнём.
– Вот и займитесь спасением родины! – дерзко посоветовал профессор. – Только не мешайте нам экспериментировать…
– Да делайте что хотите! – махнул рукой Смелянский. – Решать не мне. Но я бы всё-таки предостерёг вас, профессор, от подобных авантюр. Страна переживает не лучшие времена, и наша задача – помочь ей, накормить её. Коллеги-растениеводы из соседней лаборатории, например, вывели в этом году новую гомогенизированную пшеницу, а что у нас? А у нас в квартире газ! – нервно хохотнул Смелянский.
– Причём тут газ, Александр Рудольфович?
– Поймите, ваш проект не только не актуален, антинаучен и попросту вреден, но элементарно чужд основной линии партии и правительства. Если же ему всё-таки дадут зелёный свет, вы с ним ещё наплачетесь, вот увидите, а у НИИ начнутся проблемы, расхлёбывать которые придётся до китайской Пасхи…
Нервно ища в карманах носовой платок, старательно выглаженный женой накануне, Валерий Степанович вдруг замечает его на трибуне, удивляется, промокает им воспалённый свой лоб и гордо произносит:
– Я устал от вашего пессимизма, господин академик! Что за упадничество!
– Это называется логикой, профессор.
– Глупости! Вот получу грант, тогда и поговорим!
– Если это случится, я буду вынужден покинуть страну, – зычным своим голосом заявляет Смелянский. – Не желаю работать под одной крышей с новым Лысенко.
Кукушкин, опешив, разевает рот, ловя им пыль. А в зале снова поднимается шум, на сей раз более ожесточённый. Звучат аплодисменты в поддержку несгибаемого академика, крики «Браво!»; кто-то, наоборот, голосит: «Даёшь „Проект „О““!»; кто-то непонятно в чей адрес кричит: «Позор!» Унять разгорячившихся коллег спешит директор.
– Тише, господа, тише! Позвольте и профессору высказаться.
Гвалт понемногу утихает, и Валерий Степанович, откашлявшись, вытирает пот со лба и суёт скомканный платок в карман.
– Хорошо, – голос его надломлен, – если вам не нужны смелые эксперименты, – пусть их не будет; не хлебом единым, как говорится. Чёрт с ними! Но я повторяю: проект этот поможет нам найти меценатов и в частности достроить Академгородок. Или нам и на это наплевать?
В зале устанавливается задумчивая тишина.
– Вообще-то, профессор прав, – доносится с края голос доктора Соловьёва, – тяжко без нормального жилья. Что мы, каторжники?!
– А Москва отчётов требует, подгоняет!.. – вставляет кто-то издали. – Совершенно невозможно работать!..
– Да уж, – вздыхают задние.
– Ну вот! – продолжает Кукушкин, немного повеселев. – А если всё получится – я говорю «если», потому что не всё, увы, зависит от меня и моих подчинённых – так вот, если всё удастся, наш НИИ приобретёт славу одного из самых инновационных исследовательских институтов России.
– То, что вы называете инновациями, профессор, – вновь вспыхивает Смелянский, – всего лишь эксперимент амбициозного школяра! Остановитесь, пока не наломали дров!
Опять всплеск эмоций, выкрики и аплодисменты, перекричать которые Кукушкин не в состоянии. Прикусив язык, Валерий Степанович умолкает. Ему на помощь опять приходит Седых. Он машет руками и требует тишины, которая через мгновение всё-таки настаёт.
– Не надо кричать, господа! Где ваш такт? Я предлагаю вспомнить, что мы живём в демократическом обществе…
Во время последних слов в публике раздаётся чьё-то саркастическое «хе-хе», после чего впереди сидящая профессура начинает недовольно оглядываться, по инерции гневно меча молнии взглядов в академика, что сидит во втором ряду. Но тот, как на грех, спокойно беседует с коллегой, всем своим видом демонстрируя глубочайшее презрение к обсуждаемой теме. Носитель оппозиционного смешка так и не выявлен, и Седых продолжает:
– Повторяю: мы живём в демократическом обществе. Так давайте и в нашем институте придерживаться цивилизованных светских правил, коль скоро люди, собравшиеся здесь, представляют из себя цвет современной науки. Я предлагаю не ссориться, а проголосовать. Итак, кто за то, чтобы поддержать проект профессора Кукушкина?
К немалому удивлению Валерия Степановича, поднимается целый лес рук. Кукушкин благодарно улыбается коллегам.
– Так. Кто против?
Взлетают руки академика Смелянского, троих его коллег и МНС Семенюка.
– Кто воздержался?
В углу, на галёрке мира, несчастным тихим огоньком рыжеет аспирант Сойкин, неуверенно поднимая руку.
– Смелее, Борис, – поддерживает его Седых, – вы не одиноки.
И присоединяется к коллеге.
– Vox populi – vox dei, – улыбаясь, изрекает директор. Ещё не до конца поверив происходящему, Кукушкин рассеянно улыбается.
– Пропал институт, – тихо вздыхает Смелянский.
– Господа, – продолжает Седых, – если больше ни у кого никаких вопросов, реплик или соображений нет, предлагаю на этом закончить. Благодарю за внимание.
Публика, оглушённая диспутом, тяжело снимается с мест, продолжая обсуждать предложение оратора на ходу. Седых перегибается через бортик и игриво вопрошает у Кукушкина:
– Валерий Степанович, позвольте осведомиться, на вас все биологи влияют столь тлетворно или только китайские?
Профессор натужно смеётся.
– Честно говоря, думал, что вы проголосуете за…
– Будь я на месте большинства, я бы так и сделал.
Кукушкин помрачнел.
– А почему же вы воздержались?
– Я в крайне затруднительном положении. Как учёный я не могу не согласиться с доводами Смелянского, но как ваш друг – искренне желаю вам удачи, хотя и чувствую, что дело дрянь…
– А вот я так не считаю, – твёрдо произнёс Кукушкин. – Дайте мне шанс, и я докажу вам это.
– Ну, хорошо, – сказал Седых. – Соберите своих подчинённых, подготовьте смету и план мероприятий и, когда будете готовы, зайдите ко мне.
Кукушкин ликовал. Бросив победоносный взгляд на академика Смелянского, что укоризненно посматривал на профессора, Валерий Степанович спешно собирал свои бумажки. Александр Рудольфович только покачал головой и молча направился к выходу. Кукушкин потом не раз ещё вспомнит эту согбенную, потухшую спину, что, как немой укор, маячит в дверном проёме и исчезает, смирившись с выбором большинства.
В тот же день лаборатория Кукушкина приступила к подготовительной работе над проектом. МНС Чайкин – красавчик-брюнет, суетливый, но услужливый малый – всё бегал и журчал, что это будет проект века. Профессор его не слушал. Он просил коллег сосредоточиться на работе. О самом же проекте пока было решено не распространяться – мало ли что. Родным профессор расскажет о своём эксперименте лишь в середине марта грядущего года, когда получит добро от Москвы. Жена и сын будут в неописуемом восторге.
Глава III. Новая Мекка
Пока наш герой и его подчинённые в поте лица уточняют «производственные моменты», занимаются сметой и прочей рутиной, у меня наконец-то появляется возможность рассказать о самом профессоре Кукушкине.
Детство он провёл в Орле, где прожил до семнадцати лет. Потом была учёба в Москве, работа в крупном институте и, наконец, приглашение в Новосибирск – Мекку отечественной науки. Там Валерий Степанович знакомится с милой, хотя и несколько приземлённой женщиной Любой, которая работает в институтской столовой. Казачка по матери, Люба порой была крайне импульсивна, но в то же время простодушна и по-своему мила. Она верила телевизору, гордилась страной и любила мыльные оперы. У Любы и Валерия Степановича начинается роман, вылившийся в сына Толика – бойкого смышлёного мальчугана, победителя школьных олимпиад по русскому и литературе, явно пошедшего в отца.
Профессор Кукушкин звёзд с неба не хватал. Исправно трудился в лаборатории, преподавал, писал статьи для научного журнала «Генетика и православие», лишь иногда выезжая в командировки в «идеологически близкие государства» типа Китая и Венесуэлы, где можно было не только почерпнуть для себя много нового, но и купить домашним какие-нибудь милые безделушки, что Валерий Степанович очень любил делать. Довольно размеренная, чтоб не сказать скучная жизнь учёного кардинально изменилась весной 2018-го, когда Кукушкина пригласили работать в Ленинск…
Скажу пару слов о новом НИИ. История его уходит своими корнями в далёкий 2016 год. Именно тогда в правительстве было принято эпохальное решение «об ускорении процесса импортозамещения», призванного облегчить жизнь простых россиян. Учитывая естественную убыль населения, к которой с недавних пор приплюсовывалась и активная эмиграция, терять потенциальных избирателей, голосующих за Кнутина, ещё и по причине надвигающегося голода в планы руководства страны явно не входило. Народ было решено спасать.
С новым витком санкций в верхах появилась необыкновенно свежая идея «накормить страну полностью», причём родным продуктом. Преследуя сию благую цель, премьер подписал Указ о создании нового НИИ цитологии и генетики, который, по замыслу чиновников, должен был сплотить лучшие умы современной генетики, селекции и растениеводства под одной крышей. Центр выделил деньги, началось строительство Академгородка и лабораторий, сдать которые планировалось к январю 2018-го.
В качестве места для нового наукограда избрали уездный городок Ленинск, что было не случайно, так как в нём уже шестьдесят лет кряду успешно выпускал «юную поросль» местный Институт имени Н. В. Вавилова, открытый в аккурат к ХХ съезду партии.
РАЕН начала поиск кандидатов, которых, как выяснилось, было не так уж просто найти – кто-то уехал, кто-то умер, кто-то просто выпал из поля зрения, не желая давать о себе никаких сведений. «Письма счастья» тем не менее летели во все концы необъятной нашей родины, и вот в мае 2018-го такое послание получил и доктор Кукушкин, ещё не имеющий на тот момент профессорской должности. В письме говорилось, что работа Валерия Степановича «высоко оценена наверху и в связи с этим ему предлагается новая перспективная должность заведующего лабораторией генной инженерии в новом Ленинском НИИ в статусе профессора согласно штатному расписанию». К работе следовало приступить с 4 июня 2018 года. Дорога оплачивалась полностью. Ответ надо было дать по указанной в письме электронной почте или по телефону за полмесяца. Надо ли говорить, что послание это крайне взволновало Кукушкина. Он понимал стратегическую важность плана Москвы и не хотел подводить руководство. Без сомнения, это был поворотный момент в судьбе учёного. Но пока Валерий Степанович об этом не думал. Он был счастлив и крайне горд тем, что удостоен доверия академиков. Когда Кукушкин получил письмо из РАЕН, он, как человек, немного уставший от однообразия полумещанского существования с сытым уютом, с одной стороны, и бесконечными разговорами жены о «салфеточках да скатёрочках» – с другой, был окрылён этим известием. Любе с сыном только и оставалось, что принять решение мужа как данность и, дождавшись июня, как верным оруженосцам, покорно последовать за ним в далёкий неизвестный Ленинск…
Но поскольку дело происходит в России, где любой даже самый, на первый взгляд, продуманный план разбивается вдребезги о железобетонное разгильдяйство на местах, переезд Кукушкиных был омрачён целой горой бытовых проблем. Суть состояла в том, что заселиться в обещанный Академгородок было несколько затруднительно в силу… его почти полного отсутствия. Просто учёных забыли об этом предупредить, и пока делегация этих «беженцев в шляпах» в недоумении куковала на чемоданах, власти Ленинска в мыле носились по городу, пытаясь за сутки решить то, что они не смогли сделать за два года!.. Назревал грандиозный скандал. В результате учёных в экстренном порядке заселяют в гостиницу у вокзала, наивысшим элементом комфорта которой был единственный туалет в конце коридора… Мэр города господин Грошев – лоснящийся пузан в галстуке за тысячу долларов – кобелём плясал вокруг учёных и, коряво извиняясь, объяснял недострой «воровством, которое будет наказано». Правда, учёным от этого легче не становилось. В конце концов решение было найдено – приютом для академиков и докторов стали две гнилых «панельки» на окраине Ленинска – хилые хрущёвки-пятиэтажки маневренного фонда, в которых чахли китайские гастарбайтеры, пенсионеры да злостные неплательщики. Перед торжественным заселением учёных вся эта шатия-братия ночь напролёт скребла и драила свой «Версаль», а днём была вывезена в палаточный городок на другом конце города. В ответ на робкие возмущения люмпенов мэр заявил, что «это было сделано в связи с государственной необходимостью». Что касается младших научных сотрудников, лаборантов и прочих специалистов низших рангов, то их разместили в хостелах и в частном секторе, то есть в коммуналках. Пороптав какое-то время, учёные понуро разбрелись давить тараканов, в перерывах думая о спасении России.
Тем не менее, даже несмотря на неполную электрификацию института и отсутствие стены в одной из лабораторий, куда с улицы забегали бездомные собаки и бомжи, учёные подписали соответствующие контракты и честно приступили к выполнению своих обязательств перед родиной. А через месяц из Москвы прибыли запоздавшие аудиторы. Началась проверка готовности Академгородка, по результатам которой стало ясно, что он готов лишь на шестьдесят пять процентов, а деньги, выделенные из госбюджета, загадочным образом потрачены. Более того, по мере изучения подрядной документации выяснилось, что за два года Грошев зачем-то сменил пять строительных фирм, уже прекративших своё существование. Позже оказалось, что все они были оформлены на его родственников, а деньги, проходившие через их счета, благополучно оседали в жарких странах… После подобных открытий валить на «воровство на местах» было как-то не спортивно, и Грошев решил принять обет молчания. Он ждал адвокатов. В принципе, мэр и дальше мог бы молчать сколько влезет, так как материалов для возбуждения органами уголовного дела и без его показаний было предостаточно, но кто-то, кашлянув в кулачок, тактично напомнил, что Грошев не только член партии, но и до кучи друг Кнутина, его бывший коллега по «восточно-германскому филиалу», меценат, награждённый орденом «За заслуги перед Отечеством» III степени, а также дзюдоист, филателист и вообще любит котиков… Уж и не знаю, что именно тут стало решающим аргументом в защиту мэра – котики ли или же филателистические пристрастия оного, – но дело вскоре спустили на тормозах. Но вопросы лезли, как червячки, и мэр вышел из себя: теряя прежний лоск и выпрыгивая из парламентского лексикона, Грошев вопил, что «это всё подстава голимая, а всех либерастов он вертел на одном месте, в натуре». Вскоре в «Гражданской газете» появилась сенсационная статья о том, что в середине 90-х будущий градоначальник работал в правительстве Алтайского края, занимался лесным хозяйством, а позже отбывал срок за хищение кедрача в особо крупных размерах. Мэр был снят, страшно отчитан Кнутиным по телефону и отправлен в бессрочную ссылку… в Совет Федерации.
История эта сослужила дурную славу городу Ленинску – по стране начали ходить слухи о новом многомиллиардном долгострое. Потом информация просочилась и в европейские СМИ.
А в Ленинске на осенних выборах 2018-го победил никому не известный Копейкин – некий юный глист с комсомольским задором, под телекамеру «взявший на себя повышенные обязательства» и с невиданной ретивостью принявшийся внедрять в жизнь указ правительства. Москва, конечно, дала денег, и результаты не заставили себя долго ждать – НИИ полностью подключили к ТЭЦ и даже возвели стену в лаборатории, выгнав спящих в обнимку с собаками бомжей! А потом деньги кончились… Центр скрепя сердце дал ещё. Через год достроили жилмассив Академгородка и громко объявили об окончании работ. Газета «Ленинские известия» первой сообщила сию радостную новость. Учёные рыдали от счастья. В конце октября ждали местную комиссию, которая должна была произвести инспекцию и подписать акт о вводе в эксплуатацию. Но… что-то пошло не так. Местную комиссию опередила московская, которая, к великому разочарованию заселяющихся, установила, что «материалы не соответствуют техническим нормам, а само строительство осуществлено с грубейшим нарушением ряда ГОСТов», и крыши построенных при Копейкине зданий могут запросто рухнуть при первом обильном снегопаде… Москва, стиснув зубы, опять дала денег и полгода на устранение всех дефектов. Но и весной 2020-го ситуация была далека от совершенства: недоработки, конечно, устранили, но выяснилось, что в домах беда с канализацией. А денег нет!.. На экстренной пресс-конференции мэр кричал, что «это провокация, устроенная агентами Госдепа», но Москва уже взяла его дело на контроль. Вора-градоначальника, согласно закону, следовало бы отдать под суд, но снова кто-то тихонько напомнил, что Копейкин – сын известного олигарха, медиа-магната и друга – кого бы вы думали? – правильно, Кнутина!.. Попутно в реестре недвижимости Испании обнаружилась шикарнейшая вилла, зарегистрированная на шурина Копейкина. Растратчик был снят с должности и с позором изгнан… под папино крыло, где вскоре возглавил известный телехолдинг…
Новый мэр Рублёв – седовласый усач-молчун – вступивший в должность после осенних выборов 2020-го, ветеран политики, слыл человеком из народа, окончил технический институт, работал инженером, но вовремя продвинулся по линии КГБ и пошёл в гору. И вот Рублёв садится в кресло мэра… Так, в российской политике случилась уникальная ситуация, не имеющая аналогов в мире: за два года в Ленинске сменились аж два мэра и пришёл третий! Возникала любопытная коллизия, когда, с одной стороны, всё это указывало на острый кризис в верхах и отсутствие внятных кандидатов, с другой – выворачивалось наизнанку громогласной пропагандой, кичливо заявляющей на всю Европу: мол, пусть теперь скажут, что у нас нет демократии – градоначальников как перчатки меняем!..
Рублёв вполне устраивал подавляющее большинство жителей Ленинска, поскольку был из рабочих; местной епархии он нравился тем, что был третьим, а Бог, как известно, троицу любит, а Москва ему доверяла, потому что он был старый проверенный боец, самостоятельно поднявшийся с низов до властных кабинетов силовых структур. В общем, этот хмурый, но деловой и обстоятельный молчун понравился всем. Только некоторые интеллигенты, как всегда, сомневались, но кто принимал в расчёт их мнение?
Новый мэр взялся за дело основательно: набрал свою команду, уволил проворовавшихся чиновников, подружился с местным митрополитом и даже от полноты чувств передал ему в пользование несколько старых храмов, что не понравилось интеллигенции, засыпавшей инстанции – от Минкульта до Юнеско – жалобами. Кое-кто даже стоял в пикетах. Начались бесконечные суды с градозащитниками. Волна недовольства вскоре докатилась и до Москвы. Мэр уже и сам был не рад, что завёл дружбу с попами. Возмущение «пикейных жилетов» росло, в результате чего пару церквей всё же пришлось оставить людям. Потом наступил 21-й год и Рублёва спросили, не забыл ли он за всеми этими «поповскими делами» о строительстве Академгородка? Оказывается, забыл. На одной из конференций мэр, шевеля усами, так на голубом глазу и заявил: пардон, мол, запамятовал, землю под храмы раздавал… Такая бесхитростность не могла не умилять. Но не иначе как из почтения к сединам градоначальника комиссия перенесла сдачу объекта ещё на два года (с запасом, так сказать) и мирно отчалила. Рублёв вздохнул с облегчением, и строительная эпопея продолжилась… Хотя полстраны, говорят, при одном упоминании о Ленинске уже помирало со смеху. К этому приложило руку не только «сарафанное радио», но и виртуальная реальность в лице «разнузданных» блогеров и «социально-опасных» хакеров, накинуть на которых аркан было давней заветной мечтой Рублёва, но сделать это было не так-то просто. А дальше, дорогой читатель, история делает остро-клерикальный поворот…
Некоторые либеральные социологи считают, что как бы мы ни старались, Россия была, есть и останется страной поповской. Как известно из истории, идея синтеза церкви и государства реализовывалась и до Кнутина и почти всегда преследовала военно-политические интересы, старательно скрываемые под благовидной личиной заботы о духовности масс. Но лишь при нынешнем строе, утверждают учёные, православие стало не просто государствообразующей скрепой, не просто новым всероссийским трендом и фетишем, но лакмусовой бумажкой для «иноверца», индикатором его лояльности режиму и жупелом для непокорных.
