В мае цвела сирень

– Закуривай…

Прикурил сам, протянул зажигалку Ильюхе.

– Скажи… – он запнулся. – Что про меня говорят? Ну, вообще… В Серебрянке, в Столбцах…

– Что говорят? – задумался Ильюха, затянувшись дорогой сигаретой. – Ну, как тебе сказать… Разное.

– А в основном? – прищурился Андрей от сигаретного дыма. – Если конкретней? Да не бойся ты, говори как есть.

– Не к добру это возращение твое, болтают, – выпалил Ильюха. – С чего, мол, вдруг этот душегуб сюда вернулся…

– Душегуб? – неприятно поразился Андрей. – Вот как, значит…

Ильюха неуверенно пожал плечами.

– Так говорят…

– А еще что?

– Кто-то уже боится, к Ромашину вон ходили, что, дескать, делать, что ему, то есть тебе, здесь надо? У нас дети, то се… Кто-то просто недоволен, вроде, мол, если ты сюда приехал, то и дружки твои появятся. Тебя повидать, может, дела, какие решить…

– А Максим что говорит? – совсем упало сердце у Андрея. Для чего он это спросил? Что говорит и думает о нем Максим, он знал и сам.

– Говорит, не дам я ему разгуляться, если что, не волнуйтесь, мол, под присмотром он. Да людей разве переубедишь… Хотя есть и такие, кому все равно. Но таких мало…

– Ты, например? – усмехнулся Андрей.

Меринок заерзал на лавке.

– Зачем ты так говоришь? Я рад…

– Да ладно, – отмахнулся Андрей. – Но скажу я тебе – никто ко мне не приедет, это точно. Зря люди опасаются.

Он знал – эти его слова Ильюхин язык быстро разнесет по округе. Мало кто ему поверит, конечно, Ильюхе-то, но все же. Долго думал, расспросить ли про Марину. Ведь Ильюха и это расскажет всем подряд. Может дойти и до Марининого отца и до неё самой… Но, с другой стороны, как еще узнать?

Андрей глубоко затянулся сигаретой.

– Слушай, Ильюх, а где Маринка Агеева сейчас живет-то? У отца?

– Да нет, – пожал плечами Ильюха.

– А где?

После этого вопроса, Маринин отец, дядя Николай, когда про это узнает, наверняка соберет всех родственников и устроит засаду в доме, где проживает дочь. А, может, к Максиму побежит. И предупреждай или нет, сейчас Меринка, чтобы он не болтал по округе – бесполезно. Все равно проговорится.

– Помнишь, где в Столбцах была усадьба Корнихиных? – спросил Ильюха.

Андрей утвердительно качнул головой. Конечно же, он помнил.

– Вот, когда она замуж вышла, дядька Николай дом этот и помог им купить, молодым-то. Подремонтировал, подстроил кой-чего… Там Маринка сейчас и живет.

– Ага… – кивнул Андрей. – Ну, спасибо.

– Да ладно, чего там, – Меринок приподнялся с лавочки. – Так я это… пойду?

– Погоди.

Андрей зашел в избу, взял бумажник. Пускай хоть один человек будет рад его возвращению. Пусть и человек этот совсем ничтожный. Да и пригодится он еще. Хоть что-то через него Векшин знать будет.

Он вышел на улицу, к лавочке, где его терпеливо дожидался Меринок.

– На вот, – он протянул ему сто рублей. – Выпьешь за мое возвращение.

Ильюха обрадовался, жадно схватил сотню.

– Вот спасибо… – забормотал он оживленно. – А я думаю, где бы…

– Заходи, если будут новости, – угрюмо бросил Андрей, – отблагодарю.

Меринок оживленно закивал, но руку протянуть не решился.

– До свидания…

– Пока, – Андрей повернулся и пошел во двор.

Зашел в избу, заварил кофе, присел и задумался. Зачем он спросил, где живет Маринка? Ведь не пойдет же он к ней? Смешно про это даже думать. И когда идти? Ночью, чтобы никто не видел? Так она ему все равно не откроет. В груди вдруг что-то сладко и волнующе заныло. А вдруг? Андрей чертыхнулся. О чем он думает? Или он забыл, как поступил с ней? Как же к ней идти после такого? Но хотелось ведь ему, каждой клеточкой души, каждым нервом хотелось увидеть Марину. Но где набраться столько смелости, чтобы пойти к ней домой?!! Где взять новые глаза, которыми он смог бы так, как когда-то, честно и влюблено смотреть на неё?

                  ***

Время шло. Закончился май, потянулся июнь. Давно закончили посевную в деревнях люди, закончили и прополку. Андрей все так же жил в одиночестве. Также ходил только в магазин, изредка ездил в Егорьевск. Постоянно возился во дворе, что-то латал, пилил, строгал. Работа в деревне найдется всегда. Это не в городе, пришел домой и, если в квартире порядок, то и делать особо нечего. Ложись на диван да включай телевизор… А деревня лодырей не любит, здесь, если начнешь лениться, мигом весь двор в упадок придет: и сарай, и подвал, и сенник, и другие постройки быстро обветшают, не говоря уже про избу. Огород так и вообще… Правда, огород в этом году Андрей не засевал, расчистил только, но сколько ведь усадьба заброшенной была… Теперь не так просто её в порядок привести, сил для этого немало требуется. Помимо работы, пристрастился Андрей к чтению. В каждую поездку в районный центр полюбил бродить по книжным лавкам, всегда вез назад немалую стопку книг. Вот ведь как бывает – в тридцать восемь лет читать полюбил. Раньше как-то некогда было, все на бегу, да и интереса к этому делу Андрей не испытывал. А сейчас, поди ж ты… Сам Векшин удивлялся своему новому увлечению, читал каждый день и однажды заметил, что в Егорьевск он стал ездить в основном, исключительно за книгами. Как прочитывал привезенное, так сразу же вызывал такси и ехал в районный центр. Иногда забывал купить какую-то утварь, но книг всегда набирал столько, что руки оттягивали. Наверное, его новому увлечению все-таки поспособствовало одиночество.

Марину он по-прежнему не встречал, но думал о ней постоянно. Увидел как-то, во время очередного похода в магазин за продуктами её отца, дядю Николая. Едва узнал, постарел тот сильно. А когда все-таки понял, кто идет ему навстречу, даже сердце захолонуло. Собрал всю силу воли, заставил себя посмотреть на него, поздоровался, стараясь придать голосу почтительность. Старик, не отвечая, прошел мимо, как будто Векшин был пустым местом. Андрей горько вздохнул. Что ж… Разве он не ожидал подобного? Ожидал, конечно же, но… Все равно мгновенный приступ боли моментально опалил душу.

Встретил как-то и Максима. Тот выходил из какого-то вновь отстроенного дома в Столбцах, из чего Векшин заключил, что живет он именно здесь. Потому что его родовая изба в Серебрянке пустует, это Андрей видел. Что ж, все верно, участковому надо среди народа жить и вращаться. Да и Светка, жена его, родом из Столбцов. Максим увидел проходящего Андрея, спросил холодно:

– Все бродишь по деревне?

Андрей пожал плечами.

– Живу…

– Ну-ну… – Ромашин пошел своей дорогой, и Андрей с тоской понял, что не вернуть им, наверное, никогда былых отношений, не возвратить прежнюю, крепкую дружбу. Да какая дружба… Хоть бы просто нейтральные отношения наладить, без враждебности…

Еще понял Векшин, что Максим, хотя не заходит к нему, не видит его, но знает о каждом Андреевом шаге. Люди доносят.

Но все-таки, заметил Андрей, люди, в основном, к нему подобрели. Уже большинство здоровается, если не приветливо, то уж точно без враждебности. Наверное, время делает свое дело, видят люди, что живет он тихо, одиноко, работает много, все время возится во дворе, стучит, пилит. А деревенский люд трудолюбивых уважает. По его понятию, не может жулье всякое, как в деревнях называют бандитов, трудиться. Если трудится, да еще так много, то честным трудом живет. Наверное, поэтому все меньше замечал Андрей в глазах односельчан враждебности, не видел с их стороны и опаски, про которую говорил Ильюха. Привыкали к нему люди, а пройдет еще какое-то время, и они поймут, что он давным-давно уже не тот бандит, про которого они раньше слыхали, отголосок деяний которого докатился и до родных мест. Так думалось Андрею. Так, во всяком случае, хотелось ему думать.

Про Марину мысли были постоянно. Часто сидел Андрей ночью на крыльце под звездами, курил и думал, думал, думал… Проворачивал который раз в памяти былое, пытался представить будущее. Будущее представлялось плохо. Просто потому, что во что-то счастливое, предстоящее ему с Мариной, не верилось. Иногда просто накатывало какое-то дикое неуемное желание немедленно увидеть её. Просто хотя бы увидеть. Андрей поднимался с крыльца, ходил по двору, сжимая силой воли это желание в комок, не давая ему распрямиться давящей пружиной. Иначе, если дать волю чувствам и желаниям, то ноги сами понесут его в Столбцы. Хотя… Иногда ему думалось, а почему бы действительно не сделать этого, почему не сходить к ней? Не пустит, выгонит со двора? Ну и что? Хуже-то, все равно ведь уже не будет… Так что терять, ему в конце-то концов? Все равно ведь надо хотя бы как-то объясниться, что ли… Пусть они давно уже чужие, но то, что было в юности между ними не может же вот так просто взять и испариться, не может окончательно уйти в небытие. Потому что если бы смогло, то значит, что все было несерьезно. Но в это Андрей не верил. Не говоря уже про себя, не верил, что и со стороны Маринки чувство могло быть несерьезным. Пусть время все унесло, размыло, притупило, но что-то же должно остаться? И однажды ночью, когда стало совсем невмоготу, Андрей решился…

Вышел со двора где-то в полночь, посидел немного на лавочке перед домом, покурил перед дорожкой, собираясь. Сердце оглушительно бухало в груди. Векшин решительно отбросил окурок и поднялся. Была, не была!

Прошел по Серебрянке, через озеро – никого не встретил. В Столбцах со стороны старого клуба слышалась музыка, там бурлила жизнь. Сейчас лето, каникулы в институтах и колледжах, вот и съезжается в деревни к еще живущим дедам и бабушкам, уже родившаяся в городах молодежь. По Серебрянке это почти незаметно, а в Столбцах жизнь летом оживает. Как же много связано с этим клубом было в жизни Андрея, как впрочем, и любого его ровесника. Бегали вокруг еще мальчишками, мечтали о той поре, когда подрастут, чтобы зайти внутрь, в танцзал с полным правом, на равных общаться с взрослыми парнями, танцевать и шутить с девушками, ожидая чего-то волнительного, нового, неизведанного. Потом первые увлечения, первые переживания… И вот теперь Андрей идет к той, которая когда-то все эти радости ему впервые подарила.

Возле бывшей усадьбы Корнихиных, где теперь проживала с дочерью Марина, Андрей остановился. Осторожно потрогал калитку на воротах – заперто. Векшин огляделся, поплевал на ладони и одним махом перескочил через забор. Почему-то крадучись, словно вор, подобрался к крыльцу. Замер, успокаивая несущееся вскачь сердце. Если Ильюха разнес, а он наверняка это сделал, по селу его расспросы о Марине, то дядя Николай какое-то время мог и ночевать у дочери. Но это было две с половиной недели назад. Не может же он постоянно караулить дочь. Наверное, уже успокоился, видя, что Андрей не приходит, и вернулся к себе.

Андрей, сдерживая дыхание, тихо постучал в дверь. Подождал немного – тишина. Постучал громче. Еще подождал, снова постучал. Скрипнула дверь в сенях, прошелестели легкие шаги и родной, полузабытый, чуть невнятный спросонья голос спросил:

– Кто там?

– Я… – хрипловато от волнения сказал Векшин.

– Кто – я? – по чуть дрогнувшему внезапно голосу, Андрей каким-то чутьем понял, что Марина уже догадалась, кто стоит за её дверью.

– Я, Андрей…

Марина долго молчала. Потом тихо спросила:

– Зачем?

– Как… – Андрей, хотя и ждал подобного, но все равно растерялся, – увидеть тебя хочу…

– Для чего?

– Ну, как для чего? – Векшин начал немного оправляться от растерянности. – Просто для того, чтобы увидеть.

– Не поздновато ли? – негромко, с придыханием, спросила Марина. И Андрей вдруг понял, что она тоже волнуется. Она волнуется?!!

– Не решился раньше, когда все видят, – честно ответил Векшин.

– Я не о том…

– А о чем? – упавшим голосом спросил Андрей, хотя обо всем догадался.

– Не поздновато ли ты пришел, Андрей? – как можно ровнее повторила Марина. – Семнадцать лет все-таки прошло…

– Марин, я… – Андрей с силой зажмурил глаза, открыл их и сказал: – я очень виноват перед тобой, Маринка…

– Не надо, – оборвала его она. – Зачем все это сейчас? К чему?

– К тому что… – голос Андрея прервался, он постарался взять себя в руки, голос зазвучал более ровно. – К тому что, я понял, кто ты для меня!

– Только сейчас понял?

– Нет… Но понимаешь, я не мог, я…

– Уходи… – как-то сдавленно выговорила Марина, и Андрей понял, что она плачет. – Уходи…

– Послушай меня…

– Уходи, – уже тверже выговорила Марина. – Я не хочу с тобой разговаривать. Не мог, говоришь…

– Ты бы тогда просто прогнала меня…

– Да. Я прогнала бы тебя. Мне не нужен бандит. Но почему же ты думал, когда шел сюда, что я не прогоню тебя сейчас?

– Я так не думал… – подавленно сказал Андрей.

– А зачем пришел?

– Затем… – снова растерялся Векшин. – Затем… затем что я не мог не прийти. Понимаешь, не мог! Нам надо поговорить… Открой, Маринка…

– Я тебе уже сказала – уходи! О чем я буду с тобой говорить? Мне и так все понятно…

– Да ничего тебе непонятно! – воскликнул Андрей. – Что ты можешь понимать?

– Не кричи… Дочь разбудишь, соседи увидят. Мало ты мне бед принес, хочешь еще?

– Нет… Но…

– Уходи, – вновь повторила Марина. – Или я все расскажу отцу.

– Что ты расскажешь отцу? Марин, мы давно уже взрослые… При чем тут отец? Это наши дела…

– Нет у нас с тобой никаких дел.

Андрей опустился на крыльцо, закрыл лицо руками. За дверью послышался шорох и он понял, что Марина уходит.

– Марина! – отчаянно вскрикнул он. – Выслушай хотя бы…

За дверью тишина. Только какие-то сдавленные звуки. Векшин ясно осознал, что она пытается сдерживать рыдания, поэтому и молчит.

– Я не могу так уйти, – произнес он тихо, но отчетливо, так чтобы Марина услышала. – Не могу, понимаешь?

– Нет, ты уйдешь! – внезапно окрепшим голосом произнесла Марина. – Ты уйдешь, потому что если не уйдешь, уйду я. В дом. Стой на крыльце, сколько влезет. Или дверь начнешь ломать? С тебя станется… Я Максиму позвоню!

– Марина… – почти простонал Андрей. – Ну, о чем ты говоришь? Какие двери я буду ломать? Зачем? И Максим здесь при чем?

– Да уходи же ты! – выкрикнула Марина. – Уйдешь ты, наконец, или нет?!!

Векшин внезапно разозлился. Нет, не на Марину, конечно. На себя, на это глупое положение, в котором он сейчас находится. И разозлившись, почувствовал упрямство.

– Хорошо, – сказал он. – Хорошо. Я уйду сейчас. Но знай – завтра я приду снова. И послезавтра. И потом. Я буду ходить до тех пор, пока ты мне не откроешь!

Он решительно сошел с крыльца, двинулся к забору, одним рывком перемахнул его снова, хотя можно было изнутри отодвинуть щеколду и выйти через калитку. Оглянулся на темный Маринин дом и неторопливыми твердыми шагами пошел от него прочь. В тихую звездную ночь.

Остаток ночи Андрей провел в раздумьях. С одной стороны он был доволен, что встреча все-таки произошла, что он все-таки решился и сделал это. Во-первых, сумел преодолеть себя, а во-вторых, все равно бы состоялся этот разговор рано или поздно. Так чего тянуть, чего размышлять, мучиться? Чем быстрее, тем лучше… Но была и другая сторона. И с этой другой стороны он получил полный отпор. И хотя ничего другого ожидать и не приходилось, все равно на душе остался горький осадок. Векшин курил сигарету за сигаретой, вспоминая, восстанавливая в памяти каждый самый малюсенький эпизод разговора с Мариной. И все больше уверялся в том, что обязательно нужно сделать повторный шаг. Ведь он ясно слышал сдавленный от слез голос Марины, чувствовал, что она там, за дверью едва сдерживается от рыданий. А это значит, что… Андрей чертыхнулся. Да ничего это не значит. Ну, расчувствовалась женщина, вспомнила юность, обида давняя у неё в душе вновь зашевелилась. Неужели это все не понятно? Понятно, конечно. Но все же, все же, все же…

Если он сдержит обещание прийти следующей ночью, то и тогда еще, наверное, не все будет ясно. Потому что Марина не уверена, что он это сделает. Мало ли что пообещал… Он много обещал когда-то. Поэтому вряд ли скажет об этом кому-то. Ну, приходил и приходил. А вот когда он придет в третий раз… Если она точно этого не хочет, то после второго его посещения расскажет отцу, пожалуется Максиму, что не дает он, дескать, жизни, преследует и тогда его там будут ждать. Ничего, конечно, не сделают, просто помешают разговору и все, но тогда он ясно поймет, что Марина Агеева, или как там теперь её фамилия, видеть Векшина действительно не желает. Так представлялась действительность Андрею. Но… Это ему так представляется, а как думает обо всем этом она, Марина? И все-таки такой вариант наиболее вероятен. Все-таки он знал Марину. Правда, давно это было, но все-таки…

Забылся Андрей только под утро каким-то тяжелым болезненным сном. Очнулся ближе к обеду разбитый весь какой-то, опустошенный. Глянул в зеркало – лицо опухшее. Да и побриться бы надо. Вдруг Марина двери хотя бы приоткроет на него взглянуть?

Весь день Векшин поглядывал на часы, ждал вечера, и на душе было как-то тревожно, волнительно, но в то же время хорошо. Вечер, наконец, пришел. Андрей стал ждать ночь. А стрелки часов будто замерли. Наконец время приблизилось к полуночи и, покурив перед дорогой, Андрей переступил через порог калитки.

Шел и смотрел по сторонам, не увидит ли кто? Хотя понимал, деревня есть деревня. Ну не увидели вчера, не заметят сегодня, может, еще завтра. А потом? Здесь ведь залезь ночью в свой подвал, покажи себе один раз кукиш, а завтра скажут, что целую ночь ты сам себе фиги крутил… А вообще-то разве уверен он, что будет у него еще такие походы? Очень даже вероятно, что он идет сегодня по этому маршруту последний раз.

Но все-таки Андрей, когда шел, старался держаться в тени заборов. Ему-то все равно, конечно, но Марине проблем больше создавать он не хотел. «Лукавишь, ты перед собой, парень», – усмехнулся Векшин. – «Не хотел бы проблем ей доставлять, не шел бы сейчас к бывшей усадьбе Корнихиных….».

Калитка, как и вчера, была заперта. Андрей уже привычно ухватился за край забора, подтянулся и перекинул на другую сторону тело. Вновь постучал в двери, вновь в сенях прошелестели шаги, вновь волнующий голос произнес:

– Кто там?

Неужели не поняла, что это он? Поняла, конечно…

– Я, Маринка, – волнуясь, сказал Векшин. – Андрей… Здравствуй.

– Зачем? – не отвечая на приветствие, произнесла Марина. – Я же все тебе вчера сказала.

– А я непонятливый… – Андрей говорил, а сам жадно вслушивался, стараясь по каким-нибудь звукам понять поведение Марины. Но расслышать ничего не мог. – И потом, я же обещал.

– Мало ли, что ты, когда обещал, – сказала женщина, и Андрею стало горько-горько в этот миг. Но кого винить? Себя только…

– Может, поговорим спокойно? – спросил он. – Неужели ты меня боишься?

– Как же тебя не бояться? Наслышана про подвиги-то твои…

Андрей тяжело вздохнул. Возразить нечего.

– И все-таки, не боишься ты меня, Мариш, – сказал он. – Во-первых, ты же как-никак меня знала… И никогда не боялась. Разве я давал тебе повод к этому?

– Вспомнил… Я думала, ты давно все то, давнее, забыл? Сколько ведь времени не вспоминал и ничего…

– Откуда ты знаешь, что не вспоминал?

– А что, вспоминал? Неужто? – едко, но горько проговорила Марина. – А я как-то не заметила… Ну, а во-вторых?

– Что – во-вторых?

– Ты сказал, во-первых, я тебя не боюсь, потому что знала когда-то. Неубедительно это как-то, первое. А второе?

– Второе? – как-то глупо переспросил Андрей. – Второе, если бы ты меня боялась, то рассказала бы о моем вчерашнем визите отцу, Максиму, еще, может, кому… И меня бы здесь уже ждали.

– Умный какой… Да я просто не поверила, что ты после вчерашнего еще придешь. Но теперь уж точно расскажу.

– Рассказывай, что хочешь и кому хочешь, только… – Андрей запнулся.

– Что, только?

– Только дай на тебя взглянуть…

– Так вроде видел недавно.

– Мне мало этого, понимаешь. Я ничего ведь не прошу больше, просто посмотреть на тебя и все…

– Нет, – ответила Марина. – Уходи.

– Опять?

– Да, опять. И всегда так будет. Ты что думаешь, сбежал, бросил меня, ничего не сказав, где-то бандитствовал семнадцать лет, а теперь явился и ждешь, чтобы я этому радовалась?

– Нет, но…

– Уходи, – повторила Марина. – И не вздумай приходить завтра.

– А если все же приду? – волнуясь, выпалил Андрей.

– Завтра, у меня точно уже будет ночевать отец. И Максиму я все расскажу.

– Послушай…

– Все, – твердо произнесла Марина. Послышались её удаляющиеся шаги, скрипнула дверь из сеней в избу…

Андрей постоял немного, прислушиваясь, пока не понял, что Марина ушла.

«Ну, погоди», – подумал он упрямо. – «Я пообещал ходить каждый день, и я буду это делать. Пока меня здесь не встретит Максим или отец. Тогда уж, по крайней мере, будет понятно, что ходить сюда точно бесполезно…»

Следующей ночью он пришел снова. И все повторилось. Никто у Марины в доме не ночевал, никто его не ожидал. И хотя, общение получилось такое же сухое, такое же короткое, Андрей почувствовал себя окрыленным. Она не рассказала о его ночных визитах ни отцу, ни Максиму, ни кому бы то еще. Значит, не так уж неприятны ей эти визиты. Пока достаточно и этого, ведь вина его очень велика и было бы просто непонятно, если бы она его вот так запросто простила. Был и еще один немаловажный момент. Рано или поздно, но кто-то ведь увидит, как Андрей Охримкин ходит к Марине Агеевой. А, значит, об этом быстро узнают все. Марине ли, проведшей всю жизнь в деревне, этого не знать? А когда выплывут наружу его ночные хождения, в то, что он ни разу так и не переступил порог её дома, не поверит никто. И никогда. Марина не могла этого не понимать. Значит, она хотела, чтобы он приходил? В это Андрею верить очень хотелось, но поверить он все же боялся. А вдруг в Марине играет простое женское любопытство? Вдруг ей просто интересно узнать, как сложилась жизнь Андрея, как он жил криминальной жизнью, как… Но не слишком ли рискует Марина? Не слишком ли велика плата за любопытство? Ведь когда начнут шушукаться за спиной про то, что она простила все Андрею, что вновь связалась с ним, уже зная, кем он стал за эти годы, ей придется очень несладко. Несладко придется и её родителям. А ведь она всегда дорожила своей честью, всегда любила и уважала и отца, и мать. Единственное для неё средство всего этого избежать, это действительно рассказать все отцу или Максиму, самой предать все огласке. Только тогда поверят в то, что он ходит к её двору вопреки её желанию. И если она этого не делает, если молчит, значит, есть что-то такое, что удерживает от этого шага. И это что-то намного сильнее обычного женского любопытства.

И Андрей упорно продолжал свои ночные рейды. Правда, старался делать это очень осторожно. И хотя ему так и не удалось пока увидеть Марину, но их разговоры постепенно становились все более и более продолжительными. Сначала говорили ни о чем, потом понемногу начали о чем-то спрашивать друг друга, отвечать на вопросы… Уже многое рассказал Андрей о своей непутевой жизни. Он ничего не скрывал, не старался ничего приукрашивать или что-то обелять. Честно говорил, честно признавался, почему именно так поступил семнадцать лет назад, говорил, что боялся ей открыться, а время шло, он запутывался… Нелегко было все это начистоту выкладывать, но и скрывать Андрей ничего не хотел. Знал он уже многое и про Марину, про то, как сложилась её жизнь. Про неудачный брак, например, узнал. И понял, что в том, что брак её оказался неудачным, есть и его вина. Есть. Хотя виноват и Маринин муж, конечно… Выпивал много, работать не хотел… Но ведь, если бы любила его Маринка, то может, не была бы так нетерпима к этим его порокам? Может, еще поборолась бы за него? Но любви, Андрей это ясно понял, с её стороны не было, поэтому терпеть его выходки она долго и не стала.

Теперь время, которое Андрей проводил на Маринином крыльце, переговариваясь с ней через дверь, доходило уже до двух и более часов. Векшин по-прежнему просил открыть дверь, чтобы посмотреть на неё, Марина по-прежнему отказывала. Но уже не было в её голосе той непримиримости, с которой она встречала его поначалу. Все доверительнее становились их беседы, все больше в них было откровенности.

И настал момент, когда Марина дверь открыла…

                  ***

Максим увидел проходящую мимо его дома Марину.

– Марин! – окликнул он, выглянув за калитку. – Зайди на минутку…

Марина оглянулась на оклик, увидела Максима, улыбнулась ему и, вернувшись, зашла в его двор.

– Привет.

– Привет, – Максим повел рукой в сторону сложенных у сарая бревен. – Присядем на минутку.

Они присели на бревна. Максим достал сигареты, закурил. Выпустил дым неторопливо и вдруг спросил:

– Ходит Андрей-то?

Этот вопрос застал Марину врасплох. С Максимом у неё были еще с ранней юности хорошие дружеские отношения и в том, что он окликнул её и предложил зайти, не было абсолютно ничего настораживающего или предрассудительного. Подобное за их долгие приятельские отношения случалось далеко не единожды. Но такого заданного в лоб вопроса она не ожидала. Все-таки надеялась, что про хождения Андрея пока еще никому неизвестно. Хотя, конечно же, понимала, что открыться это может в любой момент.