В мае цвела сирень

– Заткнись, – еще злее процедил сквозь зубы Гонщик. – Что ты за ерунду несешь, совсем от страха с катушек съехал?

Капитан был чуть выше среднего роста, худощав, спокоен. На дворе Андрея вел себя уверенно, по-свойски. Сходил в избу, дернул замок и пошел в сторону огорода. А путь в огород лежал мимо дровяника.

– Значит, так, – на ухо прошептал Прянику Гонщик. – Если он сюда зайдет, поймет сразу, что здесь кто-то живет. Ему для этого на потолок лезть не придется… Поэтому стань за дверью и…

– Что и? – испуганно пролепетал Пряник.

– По обстоятельствам действуй… Что ты трясешься как лист под ветром? Опера резал, не трясся?

– Там все само собой… В горячке…

– Ладно, не шебурши. Может, обойдется…

Максим обнаружив висящий на избе замок, понял – Андрей на огороде у парника, по всей видимости. Ромашин довольно усмехнулся, какой хозяйственный-то стал. Гены. Их не пропьешь, не прожжешь никакой беспутной жизнью. Дед Семен покойный, разве не такой был? Такой же хозяин. И Андрей вот тоже…

Проходя мимо дровяника, Максим сразу увидел свернутый замок, болтающийся на засове вместе с пробоем. Пробой был явно выдернут из стены. Гм… Может, Андрей ключ потерял, да и пришлось ему самому пробой выдегивать… Могло такое быть? Вполне. Однако посмотреть все же стоит.

Максим отворил скрипнувшую дверь и вошел в дровяник. В дальнем углу он сразу увидел чью-то тень. Глаза после солнца еще не привыкли к полумраку и Максим отчаянно заморгал ими, пытаясь разглядеть стоявшего в углу человека. Сделал шаг навстречу, пристально вглядываясь в заросшее ржавой щетиной лицо и…

Он узнал этого человека, несмотря на его неопрятный внешний вид. У Максима была хорошая зрительная память.

«Жохов Юрий Владимирович, одна тысяча девятьсот семидесятого года рождения, кличка Гонщик…» – пронеслось в голове. «Находящийся в розыске преступник, состоявший в группировке под названием «Заводская», куда ранее входил его лучший, на данный момент друг, Андрей Векшин…» И теперь этот Гонщик, в то время, когда его ищут буквально все правоохранительные органы, находится в дровянике у Андрея…

Максим молча глядел бандиту в глаза. Но видел не его, а Андрея. «Вот и все, Андрюха, вот и все…» – повторил он без всякой почему-то злобы к нему, а лишь с сожалением. Сожалением того, что на этот раз вся их дружба закончилась окончательно и бесповоротно. Возле ворот стояла машина с неостывшим двигателем, она ждала их обоих, чтобы везти в Егорьевск по их общим делам, но она уже больше не была нужна. Больше ничего уже не было нужно. Все…

Максим шагнул в угол к стоящему там бандиту. Жаль, он так и не привык носить с собой оружие, хотя участковым постоянное ношение разрешено. Но зимой еще ладно, а летом… Кобура торчит на виду, а если носить без кобуры, то увесистый «Макаров» оттягивает и рвет все карманы. Этак Светка не будет успевать зашивать.

Гонщик первый нанес удар. Максим увернулся, ударил в ответ. Попал, куда и целил, в подбородок и бандит грузно свалился, роняя сложенную поленицу дров. В голову Максима Ромашина со звоном ударила запоздалая мысль. Он все понял. За его спиной находится второй беглый бандит, но повернуться, чтобы встретить и отбить удар, он уже не успеет…

Под левую лопатку вошло что-то длинное и острое. Внутри резанула острая боль, вдруг перестали повиноваться все конечности, помертвели губы, перестал слушаться язык… Последними мыслями Максима, шевельнувшимися в его голове, прежде чем упасть, было горькое: « Ах, Андрюха, Андрюха…». Максим еще смог как-то повернуться к ударившему его в спину Прянику, поглядел мутнеющим взглядом в его расширенные от ужаса глаза… И только тогда упал, чтобы больше уже никогда не подняться…

…Гонщик выбрался из-под завала дров, хлестнул ладонью Пряника по лицу.

– Очнись… Надо бежать отсюда быстрее.

– Как… Куда? Мы ж не готовы…

– Мента же искать будут, дубина, – простонал Гонщик. – Кто-то обязательно видел, как он во двор Шварца заходил. Скорее давай…

…Андрей с Данилой наконец-то поймали и обротали жеребца. Вымучились здорово.

– Побегу я, Данила, – смахивая со лба пот, проговорил поспешно Андрей. – И так времени потерял…

– Давай, Андрюх, давай, дальше я уж сам, – ответил Седяхин. – С меня причитается, – крикнул он в спину убегавшему Андрею.

Векшин на бегу махнул рукой, о чем ты, дескать, и еще сильнее прибавил шагу. Подбегая к своей избе, он увидел стоящий у ворот жигуленок Максима. Сердце тревожно ухнуло и сжалось, внезапно закружилась голова. Андрей отчаянно прибавил шаг и, влетев во двор, сразу же побежал к дровянику. Он не думал о том, куда нужно бежать, его просто в нужном направлении несли ноги. Вскочив в дровяник, он первым делом увидел там лежащего Максима. Андрей еще не видел лица друга, но по форме сразу понял, что это он. Векшин стремительно поднял глаза, ощупывая попятившихся от его взгляда Гонщика и Пряника. И шагнул к ним.

– Андрюх, мы не… Андрюх, это… – несвязно лепетал Гонщик, пятясь от него по стенке дровяника. – Андрюха-а…

Андрей с яростью схватил лежащий под ногами чурбак, на котором колол дрова, поднял его над головой двумя руками и бешено швырнул им в Гонщика. Тот не сказав ни слова, закатив глаза, медленно сполз по стене, пачкая её кровью. Андрей повернулся к Прянику. Тот бестолково водил перед собой ножом, видно, тем самым, которым ударил в спину Максима. Пряник долгое время тренировался в «Трудовых резервах», накачивал мускулатуру, но что делать с этим страшным Шварцем, он не знал. Если бы можно было все повернуть вспять, он никогда бы не послушался Гонщика, никогда бы не пошел с ним к этому бешеному Шварцу, а может, статься и вообще, не стал бы бандитом. Но жизнь сослагательных наклонений не имеет.

– Хря-яяссь… – жесточайший удар кулака проломил ему висок, и Пряник умер еще до того, как свалился на землю.

Андрей бросился к Максиму, прижался ухом к его груди, но сделать уже ничего не смог. Да и никто не смог бы. Пряникова заточка прошила сердце друга.

– А-а-а!!! – закричал тогда что есть мочи Андрей, не скрывая, да и не в силах скрыть свою боль. – А-а-а!!!

Он вскочил на ноги, с силой ударился головой о шершавые доски дровяника, раскроил бровь, но не почувствовал боли. Вывалился из дровяника во двор, по двору обеспокоено оглядываясь, шел Данила Седяхин, привлеченный криком Андрея. Векшин, как будто не видя его, прошел мимо, направляясь к калитке. Данила изумленным застывшим взглядом посмотрел на окровавленное лицо Андрея, но сказать ничего не посмел.

                        ***

Весь день Андрей пролежал на поляне в лесу. Щебетали птицы, стекало по листве весеннее солнце, но не было ему дела ни до чего, ни до красоты майской, лесной, ни до пения птичьего переливистого. Андрей лежал, уткнувшись лицом в поросшую молоденьким ярко-зеленым мхом землю, ни о чем не думая, ни о чем не вспоминая. В голове стоял полный, какой-то тягучий и болезненный сумбур. Никаких связных мыслей мозг выдать не мог. Боль, великая боль заполняло все естество Андрея, не давая ему ни думать, ни дышать, ни просто жить. Это была боль по погибшему Максиму. «Ты виноват, ты виноват, ты…» – вертелась в голове назойливая фраза. И то, что фраза эта была правильная, то, что возразить на неё было совсем нечего, нещадно резало душу Андрея. Из-за него погиб его лучший друг, из-за него. Это он приютил, спрятал у себя этих упырей, забравших его жизнь. И то, что он сам потом, вот этими руками лишил их жизней, не меняло уже ничего. Почему он не сделал этого, когда они только пришли к нему, почему? Потому что устал быть бандитом? Потому что не хотел пачкать их кровью свои руки? А они обагрили свои руки кровью его лучшего друга, не побоялись. Да и… Ведь все равно же он их убил, все равно! Но только было уже поздно…

Что там, сейчас, во дворе его избы? Да какая теперь разница. Его Векшина, конечно же, уже ищут, уже разошлась ориентировка на него по всем постам, райотделам и другим подразделениям МВД. Да и не только МВД… Что же делать теперь? Сдаться? Сдаться ему совсем не страшно, только разве от этого наступит хоть какое-то облегчение? Нет, не наступит. Потому что оно не наступит уже никогда. И ни от чего. Все уже, все…

Очень было жалко Марину и Лизку. А себя – нет. Совсем. Он заслужил все то, что с ним будет дальше. А дальше у него впереди ничего. Пустота. Еще было жалко Максимову вдову Светку, его старшую дочь, сына Димку, которому он, Андрей спас не так давно жизнь….

Андрею вдруг пришла в голову мысль избавиться от всех мук. Разом. Он повертел головой, отыскивая подходящее дерево, но передумал. Он сделает это позже. Когда увидит Марину. Он очень хотел увидеть её и попрощаться.

Рассаженная об стену дровяника бровь подсохла и уже не кровоточила. Кровоточило сердце. Нещадно кровоточило, нестерпимо. И не было от этого спасения.

Он дождется вечера и придет в деревню. Просто чтобы увидеть Марину, придет. Это не даст ему ничего, но ему ничего и не надо. Просто увидеть её и всё. А Лизу смотреть он не будет. Это только напугает её. Ей и так всю жизнь теперь носить в себе это тяжелое, непреходящее чувство: её приемный отец, которого она очень любила, оказался убийцей. Эта боль никогда не уйдет из неё. Не уйдет и из Марины. Но, может быть, ей будет хоть немного легче, если обо всем будет знать. Если хотя бы в глубине её души, будет теплиться мысль, что человек, которого она любила, все ж-таки не совсем уже безжалостный, продуманный убийца.

Весь день Андрей пролежал в лесу на пахнущей мхом земле. Было тяжело, больно, было невыносимо жить, но он с маниакальным упорством зачем-то ждал ночи. И ночь пришла…

Андрей поднялся с земли, посмотрел на луну, льющую свой бледный свет на деревья, и пошел в село. Он знал – ни дома, ни у Марины его никто не будет ждать. Его будут ждать в городе у старых знакомых из их заводской группировки, на границе с Белоруссией, просто на трассах. Но здесь… Нет, никому и в голову не придет, что он еще здесь. Никому…

В Марининой избе горел свет. Андрей, как когда-то перемахнул через ворота, негромко постучал в дверь. Прошуршали шаги, и дверь, ни о чем, не спрашивая, отворили. Зажегся в сенях свет. Перед ним с застывшим окаменевшим лицом, как неживая стояла Марина.

– Я это… – хрипло сказал Андрей.

– Я ждала тебя, – шевельнулись губы у Марины. – Вся милиция была уверена, что ты уже далеко, а я знала, что ты здесь. Ты придешь ночью…

– И вот… – в горле Андрея стоял колючий запекшийся ком. – Я пришел…

В лице Марины не шевельнулся ни один нерв. Оно было все также мертвенно-застывшим. Ни единой кровинки.

– Да… – как эхо произнесла Марина. – Ты пришел… А теперь, я говорю тебе – уходи!

– Мариша…

– Забудь, как меня зовут. Навсегда забудь. Уходи. Мне нет до тебя дела, я не хочу тебя знать. Тот Андрей, которого я любила, поехал сегодня утром с Максимом в Егорьевск. И не вернулся. А передо мной сейчас стоит кто-то другой. Убийца.

Андрей бессильно дернулся.

– Я ведь не убивал. Я только убил убийц…

– Не-ет… – покачала головой Марина. – Ты убил Максима. Ты убил своего лучшего друга. Ты прятал, укрывал этих упырей, для того, чтобы они убили Максима. – Она резко ткнула указательным пальцем ему в грудь. – Ты убийца. И я не хочу тебя видеть. Поэтому ты уйдешь.

– А ты? – невольно вырвалось у Андрея.

– А я буду жить здесь. И всю жизнь буду нести на себе клеймо, любимой женщины убийцы.

Андрей застонал, опустился на крыльцо, обхватив руками голову.

– Что же мне делать? – спросил он почему-то.

– Что хочешь, – ледяным голосом произнесла Марина. – Для меня ты умер. Я очень жалею, что не сказала утром своему Андрею: прощай. Я не знала, что он не вернется…

– Скажи хоть сейчас мне это слово, – попросил Андрей.

– Нет, – покачала головой Марина. – Нет. Уходи.

Она твердо шагнула назад в сени и прикрыла за собой дверь. С металлическим лязгом опустился в свое гнездо, запирая дверь, крючок. А вокруг с новой силой вдруг ударил в ноздри, заблагоухал запах сирени.

Андрей вышел в поле, за околицу. Куда идти, что делать, он не знал. Внезапно подумал, что хорошо, что не видит сейчас его умерший Пашка, не знает, чем закончилось его возвращение. Зачем же это было нужно? Лучше бы он жил дальше своей бандитской жизнью, нарвался бы рано или поздно на нож от своих же или на омоновскую пулю, зато тогда удалось бы избежать тех ран и мучений, которые он принес своим близким и любимым. Зачем он попытался вернуться? Зачем? Все равно его не отпустило прошлое. Оно догнало и накрыло метким прицельным залпом. И теперь ему хуже, чем было. Неимоверно хуже. Сейчас ему просто невыносимо. Зачем, для чего, как жить дальше Андрей не знал. Впереди он ничего не видел.

Откуда-то из дальних полей бродяга-ветер донес отголоски тягучего волчьего воя. Андрей опустился на колени, взглянул на круглую, бледную луну, обхватил голову руками и стал раскачиваться, едва сдерживаясь, чтобы ни завыть самому по-волчьи от невыносимой тоски, боли и безысходности.

                              6 июня 2010 года г. Брянск