В мае цвела сирень

Максим поднялся.

– Значит так, Андрей. Покоя тебе и здесь не будет. Не отлежаться тебе здесь. Запретить жить тебе в этой избе, я, конечно, не могу, но… Во-первых, прописывайся.

– А во-вторых?

– А во-вторых, я узнаю в области, почему ты сюда подался. Узнаю. Может, от закона, а может, со своими чего не поделил…

– Как ты со Светкой-то живешь? – внезапно спросил Андрей.

Максим удивился, повел головой.

– Нормально живу, а что?

– Нет, не подумай чего, я просто спросил. И дети есть?

– Есть. Двое. Дочка и сын. Еще что?

– Да ничего… Просто… Рад я за тебя, Макс, что хорошо у тебя все. Вот ты не поверишь, а я рад…

Максим молча надел фуражку, пошел к двери.

– Макс…

– Ну что еще? – обернулся он.

– Последний вопрос. Кто за могилами моих ухаживает, не знаешь?

– Я, – коротко ответил Ромашин. – Кресты поставил, лавочку, крашу время от времени…

– Спасибо…

– Спасибо мне твое не надо. Я не для тебя это делаю, а в память о хороших людях. Деда Семена и бабы Насти…– помолчал и добавил: – А убирает могилки Маринка Агеева…

– Маринка?!! – пораженно спросил Андрей. – Она здесь?

Максим, ничего не отвечая, не сказав даже, до свидания, вышел из избы.

                  ***

Ночью прогромыхала гроза. Утром, выйдя во двор, Андрей опьянел от смеси запахов свежеумытой земли, мокрой листвы и травы. И, особенно, от аромата цветущей сирени. Май… Месяц надежд и перемен. Почему-то, в жизни Андрея все знаковые события случались именно в мае. И поэтому аромат сирени всегда будет волновать его душу, уносить в счастливое прошлое. В мае когда-то заканчивались занятия в школе и начинались каникулы, в мае прозвенел последний звонок, в мае, через год после последнего звонка, он ушел в армию, в этом же месяце вернулся, увидел подросшую, превратившуюся из угловатого подростка в красивую девушку, расцветшую юной красотой Марину Агееву… И тогда вот так же пахло сиренью. Андрей помнит, как он делал из неё букеты, дарил Марине. И вот в мае же, через столько лет, он вернулся…

Андрей присел на изготовленную когда-то давным-давно его дедом лавочку, закурил сигарету. Вспомнил вчерашнюю встречу с Максимом, и в душе тотчас же резанула по-живому острая, щемящая боль. Вот ведь как довелось с другом встретиться… И ведь главное в том, что хоть и возражал он вчера на обвинения Максима, но чувствовал же, понимал где-то подспудно всю его безжалостную правоту и бессильную тщетность своих возражений. Так плохо, так тоскливо сделалось вчера на душе после ухода Ромашина, что впервые после того, как Андрей твердо решил все бросить и вернуться в деревню, у него возникло чувство безысходности. Оттого, что исправить почти ничего уже нельзя, оттого что слишком поздно произошло его возвращение. Андрей вышел во двор, рьяно взялся за дело, рубил, грёб, носил, продолжая расчищать усадьбу, но успокоиться не мог, не помогала даже работа. В конце концов, он все бросил, вернулся в избу, достал из сумки бутылку водки, выпил её жадно, в три приема, не закусывая почти… Потом достал еще водку, еще пил. Искурил почти две пачки сигарет. И только поздней ночью забылся тяжелым хмельным сном…

Сейчас болела голова, и дико сушило во рту. Андрей достал из колодца свежей ледяной воды, выпил жадно едва ли не полведра. Снова вернулся на лавочку, снова закурил. И внезапно вспомнил то, от чего теплая, радостно волнующая волна окатила сердце. Максим, уходя, вспомнил про Марину Агееву. Она здесь! Она или вернулась, или, может быть, вообще никуда не уезжала. Это она вместе с Максимом присматривает за могилами Андреевых родных. Сейчас казалось странным, то, что он не вспоминал о ней столько лет. Нет, не то чтобы не вспоминал вообще… Не вспоминал, так как вчера после слов Максима или сегодня, с такой душевной теплотой и щемящим сердце волнением. Вычеркнул он раньше её как-то из сердца, загородил воспоминания о ней глухой ширмой повседневных своих бандитских дел и забот. А теперь вот, разволновался… Как юный влюбленный будто. Да, усмехнулся Андрей, теперь приходится говорить: как. А когда-то… Когда-то он ведь и был тем самым юным влюбленным. Да, но с чего это вдруг сейчас, его душу омывает такая волнующая радость? Она ведь, наверное, давно замужем… Почему он не спросил об этом вчера у Максима? Растерялся… Да и Максим-то ведь сразу после того, как сообщил о Марине, ушел. А что если… От этой мысли Андрей похолодел. Вдруг она восприняла его возвращение так же как и Максим? У неё ведь прав на это не меньше. Она тоже знает о нем всю правду, если об этом знает вся округа. Марина, Маринка, Мариночка… Ты ведь знаешь уже, что я вернулся. Что ты думаешь сейчас обо мне? Ты вправе думать плохо, и если это так, он, Андрей, не обидится. Но все же вдруг ты не думаешь обо мне так, как Максим? Вернее, не совсем так плохо? Хотя, с другой стороны, как ты еще можешь думать? Но пусть даже все обстоит именно так, но есть предвкушение радости хотя бы потому, что он просто её рано или поздно, увидит…

Андрей подумал, о том, что где-то там, в избе, еще осталась водка. Но тут же отогнал эту мысль. Он вернулся сюда не для того, чтобы спиваться. Он вернулся для искупления. И пусть все искупить невозможно, но хоть что-то он искупит. Он очень постарается искупить.

Как сиренью-то пахнет… Он не ощущал этого аромата, наверное, еще с той первой послеармейской весны. И если все это сейчас есть, то не может не быть где-то недалеко отсюда Марины. Если, конечно, все это Андрею не снится…

…Увидел он её тогда, в первый же вечер по возвращении из армии. В деревню он приехал на утреннем автобусе, в форме сержанта пограничных войск, отличник боевой и политической, все честь по чести. Деда с бабушкой специально не предупреждал, они так и ахнули. Бабушка на стол вмиг все лучшее собрала, дед, хитро поглядев, достал бутылку самогонки. «Чистая, как слеза», – подмигнул он. Этот жест был признанием Андрея взрослым, раньше дед никогда не выпивал с внуком, даже не заикался на эту тему. Андрею это, понятно, польстило, хотя он старался держаться посолиднее, поувереннее, дескать, что тут такого, сели выпить двое взрослых мужчин, но сквозь напускное безразличие, нет-нет, да и проскальзывала ребяческая улыбка. И взрослые, поседевшие мужики ценили такое признание деда Семена, далеко не каждый мог похвастаться тем, что дед пригласив его за свой стол, вместе с ним бы выпил. Старый Векшин знал себе цену…

В неспешном разговоре опорожнили бутылку. Дед с бабушкой расспрашивали о службе. Андрей солидно, не торопясь, рассказывал. Не привирал, знал, если почует дед фальшь, усмехнется так презрительно, что десять раз пожалеешь. Знал Андрей своего деда. Было для него и радостное известие. «Друган-то твой, Максюха, уже неделю как вернулся», – по-доброму усмехнулся дед. – «Отслужил тоже, а как же…». Андрей тут же радостно заерзал на стуле, а дед махнул рукой, с улыбкой кивая: – «Беги, беги уж…». Андрей, нахлобучив фуражку, рванулся к двери и… столкнулся с запыхавшимся Максимом. «Легок на помине…», – засмеялся дед, а друзья радостно обнялись.

Дед полез за еще одной бутылкой. Долго сидели они за столом, долго беседовали, по-ребячьи перебивая друг друга. Потом Максим ушел, договорившись о встрече вечером, а Андрей прилег с дороги отдохнуть.

Вечером, подвыпившие ребята весело ввалились в клуб в Столбцах. Были танцы. Знакомые ребята и девушки с улыбками подходили к Андрею, поздравляли с возвращением. Девчата смущенно и радостно улыбались, ребята щелкали по горлу, предлагая «дембелю» выпить. А так как знакомые здесь ему были практически все, то один он не оставался. Наконец вырвался из шумного, весело гомонящего круга, отошел к стене покурить. Закурил, разглядывая танцующих. И вот бывает же так… Едва Андрей сфокусировал в полумраке и сверканье цветомузыки взгляд, тот моментально прилип к стройной, легко двигавшейся в танце, ладной девушке в джинсах с развевающимися волосами. Мигающий свет рывками выхватывал из темноты силуэт красивого личика с небольшим, чуть вздернутым носиком и еще по-детски пухлыми губами. Он махнул рукой Максиму, подзывая друга к себе, но тот, сидя у противоположной стены, был увлечен разговором со своей Светкой и не заметил жеста Андрея. Андрей подошел бы к другу сам, но не хотел говорить при Свете. Хотя, что Света, она Максиму можно сказать, жена, на осень у них насчет свадьбы договорено, с армии его дождалась. Да они вообще, еще со школы дружат. Но все равно при ней как-то не хочется почему-то расспрашивать… Андрей энергично махнул рукой, раз, наверное, пять, прежде чем Максим заметил его жест.

– Чего ты? – друг пересек танцзал, подошел к Андрею, улыбаясь неизвестно чему.

– Слушай, Макс, это кто? – немного даже как-то ошарашено спросил Андрей.

– Где?

– Да вон, видишь, в кофточке в полоску, танцует…

– Не узнал? – присмотревшись, засмеялся Максим.

– Нет…

– Да Маринка Агеева, дядьки Николая дочка, что, здесь в Столбцах, на взгорье живет…

– Маринка? Да иди ты… – не поверил Андрей. – Она ж еще дите была, когда мы уходили, в армию-то… Сколько ж тогда ей?

– Да уж шестнадцать, – снова засмеялся Максим. – А ты не промах, сразу углядел. Девка что надо! А что? Тебе сколько? Двадцать? Всего четыре года разница, все нормально.

И увидев восхищенный взгляд друга, подтолкнул его в бок.

– Да что ты, рот разинул-то? Сейчас «медляк» будет, пригласи. К ней один Егорьевский подбивается, ездит, мне Светка говорила, чуть нас постарше будет, еще осенью из армии. Но она, вроде, на него ноль внимания.

Егорьевск – это их районный центр, небольшой городок. Значит, городской кто-то на Маринку глаз положил…

Заиграла тихая спокойная мелодия. Андрей, пригладил чуб, одернул китель и решительно направился к девушке. Вернее, это вид его был решительный. Потому что внутри он почему-то отчаянно волновался.

– Разрешите? – Андрей слегка склонил голову.

Девушка подняла на него взгляд, и бывалый, разудалый сержант погранвойск утонул в её больших, продолговатых глазах. Нет, Андрей вовсе не был этаким доморощенным донжуаном, как, скажем, к примеру, его одноклассник Сережка Марецкий, но все же перед девчонками никогда не робел. А тут…

Марина протянула ему руку. И так это свободно и изящно у неё получилось, будто она была не простой деревенской девчонкой, а являлась, по крайней мере, воспитанницей Смольного института, где ей преподавали уроки светских манер. Андрей вдруг почувствовал себя натуральным неотесанным солдафоном. Танцуя, Марина поднимала время от времени глаза, и её взгляд будто обжигал Андрея. Он словно впал в какой-то ступор, язык как-то одеревенел, на ум почему-то не приходила ни одна подходящая к данной ситуации фраза. Векшин ломал голову, но не мог начать разговор. Девушка подождала-подождала и нежным, грудным голосом произнесла:

– С возвращением…

– Спасибо… – ответил Андрей и опять неловко замолчал.

– Вот радость-то деду Семену с бабой Настей.

– Ты знаешь меня? – удивился Андрей. Глупо как-то удивился. У них ведь в округе, почитай, все друг друга знали. И он до армии знал эту мелкую тогда Маринку. Никогда внимания не обращал, мало ли их тогда бегало по селу в выгоревших платьицах… Но два года изменили её до неузнаваемости, куколка превратилась в бабочку.

– А я тоже тебя знаю, – похвастался Андрей и сам понял, как это смешно прозвучало. Девушка прыснула, а Векшин насупился.

– «Ну и валенок ты, отличник боевой и политической…» – ругнулся он про себя. – «С девушкой, которую знал еще, когда она, наверное, в детский садик ходила, поговорить не можешь…Соберись, в конце концов»

– Выросла ты как… – выдавил, наконец, Андрей.

Марина улыбнулась.

– Ну, так, природа, она свое берет. Вам служить, нам подрастать.

– Для нас?

– Ну, для кого конкретно, неизвестно, – Марина слегка пожала плечами.

А танец уже заканчивался.

– Слушай, а можно тебя на следующий «медляк» пригласить? – волнуясь, спросил Андрей.

Девушка как-то непонятно повела головой.

– Пригласи.

Андрей заулыбался.

– Значит, можно…

– Ты сначала пригласи. А потом увидишь. Разве об этом спрашивают? Просто приглашают.

Они протанцевали весь вечер. Андрей не раз ловил на Марине завистливые взгляды подруг, и это, чего греха таить, ему безумно нравилось. Ему вообще все нравилось в этот вечер: и старый клуб в огнях цветомузыки, и люди его окружающие… А что было потом? А потом он пошел её провожать… Пригласил погулять по селу, потом за селом… К её дому они подошли, когда уже светало. Необъяснимо, загадочно-приятно пахло тогда сиренью, и в душе Андрея расцветала тихая радость. Он дома. На своей земле. И рядом такая девушка.

– А как же, говорят, к тебе кто-то Егорьевский ездит? – задал он на прощание мучивший его весь вечер вопрос.

Маринка засмеялась. Любят девчушки в таком возрасте посмеяться.

– Неужто внук деда Семена кого-то испугаться может? Раньше сильнее деда твоего во всей округе никого не было. А как внук?

– И внук ничего себе, – обидчиво пробормотал Андрей. – Не бойся.

– Да я как-то и не боюсь…

– Ты так и не ответила.

– А рано еще мне тебе на такие вопросы отвечать.

Андрей насупился. Закурил, глубоко затягиваясь. Марина почувствовала его настроение.

– Пора мне, – примиряюще произнесла она.

– Завтра в клуб придешь?

Марина кивнула, на ходу обернулась, махнула рукой и скрылась за калиткой. Андрей долго смотрел на эту калитку, за которой исчезла девушка, потом медленно повернулся и чему-то глупо улыбаясь, побрел к себе в Серебрянку. За озеро.

В деревнях слухи по округе разносятся быстро. На следующий день все уже знали, что Андрей Охримкин провожал Марину Агееву. Но одна ночь ни о чем не говорит, а вот когда это стало повторяться с завидной регулярностью, люди начинают об этом судачить. Андрею бабушка прямо сказала:

– Хорошая девчушка, работящая и к старшим почтительная. Да и род у неё хороший. Ни пьяницы, ни гуляки…

Дед не сказал ничего. Но каждый вечер с усмешкой следил, как внук начесывает перед зеркалом чуб.

– Ты, Андрюха, смотри все до последней волосины не вычеши, – добродушно подтрунивал он, – а то какая на лысого-то глядеть станет.

Маринин отец, дядя Николай, тоже, конечно же, все узнал. И произнес дочери следующие слова:

– Что я могу сказать тебе, дочка… Помню я Андрея еще мальцом, вроде нормальный парень. Но вот род его я знаю только наполовину. Ежели он в деда, тогда и разговора нету. А вот если в отца… Кто у него отец-то, никто из наших, деревенских, не знает. Варвара-то, мать его так никому и не открылась. Так, что смотри получше…

– Да что ты, папа, – покраснела Марина. – Мне же еще шестнадцать только. Год еще в школе учиться… Да и…

– Ну-ну… – перебил её отец. – Это я так, на всякий случай…

Сирень отцвела, но счастье продолжалось. Андрей пошел на работу в колхоз. До армии, после школы, закончил ПТУ, получил специальность тракториста. Работать умел и любил, с детства был дедом приучен. День Андрей ворочал на тракторе, вечером быстро ужинал и, наскоро ополоснувшись в прогретых за день водах озера, бежал в клуб. К Марине. Встретил как-то и ухажера её городского. Прикатил тот с шиком на «Жигулях». С ним еще с десяток человек на двух машинах. Увидел Андрея возле Марины и к нему, перед своими рисуясь:

– Пойдем, выйдем!

Андрей уловил струю перегара и, поморщившись, поднялся с места. Осторожно освободил руку от вцепившихся Марининых ладошек и пошел следом за парнем. Вышли, за клуб отошли. Двое городских, недалеко от них, на углу встали.

– Как тебя зовут, парень? – осклабился приезжий.

– Это важно? – усмехнулся Андрей.

– Когда я спрашиваю, мне отвечают, – нагло и зло повысил голос противник.

Андрей сплюнул ему под ноги, развернувшись, пошел обратно.

– Стоять! – раздалось сзади. – Я сказал – стоять!

Этого Андрей уже вынести не мог. И повернувшись, так хватил наглеца кулаком по наглой роже, что тот свалился без чувств. Из-за угла вылетели двое его друзей, бросились на Андрея. Но не зря Андрей был внуком своего деда. Одного швырнул так, что тот, врезавшись в стену клуба, сполз на землю, ошеломленно встряхивая головой, а второму сунул под дых, заставив согнуться в три погибели. Из-за поворота выскочил Максим, за ним еще свои, деревенские ребята.

Максим встревоженно повел взглядом и расслабился.

– Отбой, ребята…

Подошли остальные городские.

– Значит, так, – сказал им Максим, – забирайте эти тела и валите отсюда, пока вам не накостыляли.

– Вы знаете, что с вами завтра будет? – спросил один из приезжих. – Завтра здесь сто человек с цепями будет. Хана вашим Столбцам.

Андрей разозлился.

– Что ты тут пугаешь ста человеками? Выходи ко мне, и мы все решим. Это я их приголубил, – он кивнул на копошащихся противников. – Иди сюда и покажи мне свою храбрость, я обещаю – никто не вступится.

Но парень, поглядев на поверженных друзей, выйти против Андрея не рискнул.

– Еще встретимся, – пригрозил он.

– Еще одна угроза – и я тебя сейчас отоварю, – Векшин стремительно сделал шаг вперед.

Егорьевские без шума собрались и уехали. Андрей похлопал Максима по плечу и подошел к крыльцу клуба. Там стояла плачущая Марина.

– Что ты, глупая? – обнял её Андрей и почувствовал, как дрожит её хрупкое тело.

– Я так боялась за тебя…

Инцидент остался без последствий. То ли стыдно стало, пострадавшему от собственной наглости горожанину, везти против человека, побившего его, толпу, то ли не нашлось «ста человек с цепями», готовых вступиться за него…

Между тем на дворе стоял тысяча девятьсот девяностый год. В стране полным ходом шли перемены, ломая устойчивый быт и выживать колхозам становилось все труднее и труднее. Пролетело лето, женился на Свете Максим Ромашин. Андрей был у него на свадьбе свидетелем. Потом Максим устроился на работу в милицию в районном Егорьевске, поступил заочно в техникум. Звал с собой Андрея, но тот решил попробовать себя в большом городе, ехать в областной центр. Дед с бабушкой выбор внука не очень одобряли, но видели, что колхоз находится на последнем издыхании, поэтому не особо и возражали. Они еще крепкие, пенсию получают, проживут… А внуку-то как-то устраиваться в жизни надо.

Больше всех переживала Марина.

– Что ты, глупая… – обнимая её, говорил Андрей. – Ты школу закончишь, я как раз там обживусь и заберу тебя через год. Куда же я без тебя? Ты же видишь, нечего делать становится в деревне… Как мы жить-то будем? На что?

– К Максиму иди…

– Нет, – качал головой Андрей. – Мне в армии погоны надоели, чтоб еще милицейские одевать. Уеду в область, на работу устроюсь, на завод там или на стройку, место в общежитии дадут. Потом, когда поженимся, может малосемейку на первое время выделят. А там видно будет… Ты учиться пойдешь, там много институтов. Вон ты как в школе хорошо учишься, тебе дальше надо. А я работы не боюсь, на жизнь нам заработаю. А пока приезжать буду часто.

– Да-а… часто… – по-детски шмыгала носом Марина. – Расстояние-то двести верст…

– Ну и что? Сказал – буду приезжать, значит буду.

Марина крепко прижималась к нему и, успокоенная притихала. Она верила.

Осенью Андрей уехал.

                  ***

Первое время, Векшин, действительно часто наведывался на малую Родину. Устроился он на завод учеником строгальщика, получил общежитие, через некоторое время стал работать самостоятельно, потом повысил разряд. Денег, не то, чтобы с лихвой хватало, но много ли одному надо … Еще и на подарки Марине да деду с бабушкой выкраивал. Но постепенно стал понимать, что хватает ему это только пока, а если поженятся с Мариной, что тогда? Жилплощади в ближайшие лет пятнадцать и ждать нечего. А тут наступала эпоха разнузданных девяностых… Завод стремительно сбавлял обороты, росла инфляция, таяла зарплата. Уже стало не на что и в деревню-то съездить. Жил – с копейки на копейку перебивался. Работы в цехе становилось все меньше и меньше, зарплату начали задерживать, пошли забастовки, толку от которых не было совершенно. Думал Андрей, что они с семнадцатого года забыты, а вот… Векшин становился задумчивым все чаще и чаще, апатично лежал на кровати, бессмысленно глядя в потолок. Размышлял о жизни. И ничего обнадеживающего в этих размышлениях не появлялось. А вокруг кипела жизнь, кому переливалась красками радужными, а кому стыла фоном черным, безрадостным. Все вдруг стремительно рванулись в торговлю, продавали все и вся. Открывались частные предприятия, фирмы, общества с ограниченной ответственностью. По городу стали ездить импортные автомобили. Купить, приобрести можно было все, что захочешь, были бы деньги. А денег-то как раз и не было… Что делать дальше, Андрей, прямо сказать, не знал. Не представлял попросту. На рынок пойти торговать, челночником стать? Ездить за товаром в Москву и Турцию? Но где денег на раскрутку взять? С дедовой пенсии, что ли? Да за что ни возьмись, на все нужны были деньги, деньги, деньги… Просто безнадега какая-то…

Марина ждала, ждала его, потом письмо прислала, спрашивает, когда, мол, приедешь, жду ведь… А ему и ответить-то нечего. Прямо написать что денег на дорогу нет, стыдно, а что придумать, он не знал. Ну что вот тут можно придумать? Заболел? Так сколько болеть можно? Выходные работает? Опять, рано или поздно выяснится, что это неправда. Если столько работаешь – то где же твои деньги тогда? Но ведь все дело как раз в том, что денег-то в ближайшем обозримом будущее и не предвидится. А он ведь обещал, что заработает столько, что и ему хватит, и Марине. Горько становилось Андрею от дум таких. Получается, что же он за мужчина такой, если даже на свадьбу заработать не может, не то чтобы семью потом содержать…

Так, незаметно протекла вялая, полуголодная зима. Стало солнышко пригревать, а жизнь все не налаживалась, проблемы оставались все те же.

Занял денег, съездил в деревню. Попилили с дедом дрова, поколол их, навоз помог вывезти на огород. На все вопросы дома больше отмалчивался, отвечал только, что все нормально. А с Мариной… Нет, любить он её меньше не стал, но одной любовью-то не проживешь. Хорошо с ней вечером по деревне гулять, но ведь всю жизнь не прогуляешь… А Марина сразу заподозрила неладное…

– Что с тобой, Андрюша? – спросила она как-то, когда они сидели, обнявшись, глубоким вечером на лавочке у её дома.

– А? – очнулся от своих невеселых дум Векшин.

– Что у тебя случилось, спрашиваю…

– Случилось? – переспросил Андрей. – Да ничего не случилось, с чего ты взяла?

– Да уж… Вижу, что ничего не случилось… – и добавила серьезно. – Ты изменился сильно, Андрей.

Векшин прижал её к себе, заглянул в глаза.

– В чем это я изменился?

– В чем… Угрюмый стал, нервный какой-то, взвинченный. А раньше был веселый и ласковый. Не ездил долго, теперь вот приехал, подарков понавез, а сам сидишь задумчивый, на меня как будто и внимания не обращаешь… Может у тебя там, в области, другая появилась?

– Да ты что! – округлил Андрей глаза. – Мариш, ну ты уж придумала… У меня ты есть, понимаешь ты, зачем мне кто-то?

– А почему ты тогда сам не свой?

Андрей замолчал. Не рассказывать же ей, что думает сейчас он о том, как деньги, которые он занял, чтобы купить подарки и оплатить проезд, теперь отдавать… Поднял Марину на руки, прижал к себе.

– Все у меня нормально, – произнес он как можно убедительнее. – И у нас все нормально будет дальше …

Говорил и сам не верил. С тем и уехал.

В город приехал, а проблемы все те же. Даже больше стали, теперь еще голова болит, как долг отдать.

В комнате с ним проживал Пашка Сергеев, тоже выходец из дальнего района области. Нормальный парень, на год старше Андрея, они как-то сразу нашли общий язык, делились всем, что у каждого было, вместе ходили поначалу на футбол и в кино, пока у Пашки не появилась девушка. А Андрей, действительно, по Марине тосковал, не заводил ни с кем никаких шашней, хотя возможности для этого были. В общем, хорошим был соседом Пашка Сергеев. Да и проблемы у них вскоре стали появляться общие, бытовые и социальные, а это тоже сближает. Вообще, можно сказать, Пашка стал вторым другом для Андрея. Первым, конечно, оставался Максим. Вот и жили в заводском общежитии два молодых, полных сил парня, с хлеба на квас перебивались… Но в последнее время Пашка прямо на глазах стал меняться, постригся коротко, одеваться стал модно, носил фирменные спортивные костюмы, в его обиходе стали появляться разные жаргонные словечки. Приносил в комнату дорогие продукты, которых, Андрей раньше-то и на вкус не пробовал, угощал приятеля. Но у Векшина кусок не лез в горло, потому как ему угощать в ответ Пашку было нечем. Спросил как-то, откуда это все, но Пашка ловко отшутился, перевел разговор в другую плоскость, а Андрей заострять этот вопрос не стал. Если не хочет приятель об этом говорить, значит, есть на то причины. Но после того как Андрей приехал весной из деревни и поделился с другом головной болью, на тему как вернуть занятые на поездку деньги, Павел хмыкнул: