
Полная версия:
Времена Амирана. Книга 1: Начало
Но, если вам сейчас показалось, что я призываю к тому, чтобы отказаться от высоких целей и смелых мечт, то вы глубоко не правы. Во-первых, я никого ни к чему не призываю, и обязуюсь не делать этого и впредь, а во-вторых… а во-вторых, ну, сами же знаете, по правде все совсем не так, как на самом деле.
1
В любом бизнесе очень не любят конкурентов. Да, это правда, что без конкуренции бизнес хиреет. Начинается застой и упадок. И, тем не менее, конкурентов на дух не переносят, вот такой странный парадокс. Терпеть не могут, и норовят при случае извести.
По большому счету любая религиозная конфессия – это огромное предприятие, занятое, говоря ученым языком, в сфере обслуживания. Да, церковь оказывает посреднические услуги, и услуги эти востребованы и приносят неплохой доход. Точно так же, как придворный шут Куртифляс мог помочь желающему лично предстать пред ясные очи Бенедикта, за некую мзду, разумеется, так и служители церкви содействуют желающим донести свои мольбы и жалобы до Того, без чьего согласования и волосинка с вашей головы не упадет на нашу грешную землю.
Но, так же, как у Куртифляса есть конкуренты – да та же Варвара Горгоновна, хотя бы, есть они и у любой из церквей.
***
Патриарх Амиранской Единой Правоверной церкви Его Преоблаженство Онуфрий, будучи обязательным участником всех высокоторжественных государственных мероприятий, был, разумеется, приглашен на свадьбу царевны Принципии и Геркулания Эрогенского. Вот уже неделю он обретался в царском дворце, куда приехал из своей резиденции в Заозерье вместе с многочисленной свитой, положенной ему по его сану.
Проведя скорбный обряд провожания души новопреставленного к престолу Единого, патриарх удалился в свои покои. Дальнейшая суета была ему не интересна. Но отойти ко сну, как того давно требовал немолодой уже, увы, организм, не получилось.
О явлении мага, произошедшем сразу после его ухода, Онуфрию донесли сразу же. И это означало, что поспать не удастся. Какой уж тут сон!
***
Давно уже Единая Правоверная Церковь спокойно и благолепно владычествовала на всей громадной территории Амирана. Прочие, растущие от единого корня, но отошедшие от Истины, конкуренты, вольны были вести свою паству прямиком в Геенну Огненную где угодно – в Амиране им места не было.
Много в свое время было сломано копий и пролито крови, но, в конце-концов, разошлись краями, договорились негласно, и поделили между собой Ойкумену. И это было хорошо, ибо ведомо Единому, что лучше спасти часть, чем дать погибнуть целому. И та часть рода людского, что проживала на территории, окормляемой Единой Правоверной, была-таки спасена.
Но, когда улеглись пыль и копоть былых сражений, обнаружились вдруг и те, на кого до поры внимания просто не обращали. И пусть их было немного, но они были той соринкой в глазу, которая мешает, и которую необходимо удалить. Кроме того, сказано же в Книге притч блаженного Антуана, что баобабы нужно выпалывать пока они ростом с одуванчик. И пусть пока теологи ведут между собой дискуссии о том, что подразумевал блаженный под словом «баобаб», смысл притчи достаточно ясен.
Большинство из этих диссидентов представляли собою тех, кто по врожденной тупости своей просто не мог врубиться в многовековую мудрость древнего церковного канона, и все пытались отыскать какую-то свою, обходную тропинку в Царствие Небесное. Не могли они поверить в простую истину: нет черного входа в Небесную Канцелярию, и путь к подножию трона Единого не имеет альтернатив.
Но, если эти, пусть и шагая не в ногу, но все же стремятся туда же, куда и все правоверные, то другие!.. О, эти опасны уже по-настоящему. Это вам не искренне заблуждающиеся, которых еще не поздно направить на путь истинный. Это откровенные приспешники и агенты Врага рода человеческого. Эти негодяи, вооруженные и обученные самим Врагом, могут многое, и то, что они могут, они охотно демонстрируют простому народу, вводя этим самым народ в соблазн и сея смуту. Эксплуатируя старинные суеверия, они возрождают, особенно в глухих местах, такие проявления вражеского начала, как леших, водяных, домовых, кикимор и прочую нечисть и нежить. А самые опасные вообще занимаются колдовством.
И вот одного из них каким-то злым, враждебным ветром занесло прямо сюда, во дворец! Конечно же, это обстоятельство не могло не озаботить Преоблаженного.
***
Нет, не лег почивать Онуфрий, и своим ближним не дал расслабиться в этот смутный час. Как только донесли ему о чудовищных и противоестественных планах мага, о намерении его воскресить скончавшегося Геркулания, по которому уже проведен был заупокойный обряд – самим Онуфрием, черт побери, проведенный! – о покушении на то, что является прерогативой только лишь Единого во благости своей, Онуфрий немедленно принял меры.
***
Тихо и незаметно, как и подобает скромным служителям Единого, разбрелись по разным углам дворца люди в балахонах цвета неба. И соткалась из них невидимая сеть. И ничто не могло теперь произойти в этих стенах, что миновало бы эту сеть и не помогло бы Преоблаженному принять единственно верное решение, как следует поступить в столь непростых обстоятельствах. Ибо напрямую пойти и помешать кощунству он не мог. Он был достаточно стар и мудр, чтобы понимать, что любовь Бенедикта к дочери переборет любовь к Единому, насчет которой Патриарх отнюдь не заблуждался.
Так что знал Онуфрий и о попытке Шварцебаппера перехватить окаянного волхва за стенами дворца, знал и о том, чем закончилась эта попытка. И о том, куда привели связанного, грязного, истерзанного Арбакорского короля Преоблаженный тоже знал.
Пора было переходить от стадии накопления информации к стадии ее реализации.
***
Если бы не зад, вплотную соприкасавшийся с грубой действительностью в виде жесткой деревянной доски, то блаженное ничто, в которое оказался погружен Шварцебаппер, можно было бы считать абсолютным. Тьма и тишина окружали его. Даже мысли, подобно голодной крысе грызущие его сердце, ушли куда-то. Это была почти смерть. И это было хорошо. И не надо было бояться ее там, в том проклятом подземелье. И тогда не было бы этого ужасного сейчас, а было бы блаженное всегда.
Но, все-таки, это была не смерть. И эти окаянные здесь и сейчас никуда не делись и напомнили о себе скрежетом ключа в замочной скважине. Потом раздался негромкий скрип дверных петель и в узилище вошел человек. В руке у вошедшего был зажженный светильник и его совсем не яркий свет ослепил привыкшего к темноте Шварцебаппера. Проморгавшись, он взглянул на посетителя. Судя по хламиде, надетой на него, длинным волосам, падавшим из-под шапочки на плечи, и бороде, это был служитель церкви. Очевидно, один из тех, что окружали Патриарха.
Он молча вошел, прикрыв за собой дверь и молча встал перед королем.
– Ну?.. – Прервал, наконец, затянувшееся молчание Шварцебаппер.
– Вы, ваше величество, начали благое дело, – разродился, наконец, монах, – вы хотели остановить кощунственное деяние. К сожалению, вам это не удалось. Маг уже здесь, он готовится приступить к своему отвратительному делу.
Монах опять замолчал. Видимо, он хотел побудить собеседника к диалогу. Хотел, чтобы Шварцебаппер как-то отреагировал, выразил свое отношение к происходящему. И Шварцебаппер отреагировал.
– Ну?..
Вздохнув, служитель церкви продолжил:
– Вы можете закончить то, что начали. Ваша сила, ваша храбрость известны повсеместно. Ничто и никто не сможет помешать вам, если вы решитесь воспрепятствовать проклятому колдуну. Вопрос только в одном: готовы ли вы?
– Ну-у…
Предложение было более, чем неожиданным. Но, впрочем, почему бы и нет? И, наконец, свершится то, что не получилось там, на дороге. Пес бы с ним, с колдуном, главное – смерть. Блаженство небытия, к которому он почти прикоснулся, сидя здесь. Так что…
Видимо, сочтя реакцию Шварцебаппера положительной, монах полез куда-то себе под мышку, но, как выяснилось, не для того, чтобы почесаться. В руке у него что-то тускло блеснуло. Меч! Это был меч. Его ли родной, или чужой какой-нибудь, это было сейчас неважно. Шварцебаппер вскочил со скамьи.
– Я провожу вас. – Сказал монах, отдав принесенное оружие. – Идемте.
2
Нет, все-таки, что ни говори, а прав был герой того стародавнего анекдота со своим: «Умерла, так умерла!..». Когда близкий вам человек становится трупом, это трагично, но, согласитесь, если этот труп вдруг откроет глаза – в этом будет что-то иррационально жуткое.
Итак, кашель прекратился. Грудь Геркулания поднялась, заполняемая воздухом и глаза его открылись. Открылись и тут же зажмурились, словно от яркого света. Снова открылись. Взгляд Геркулания сфокусировался сперва на Пафнутии, потом обратился на Ратомира. Оба резко встали и отошли на пару шагов. Так же как непроизвольно отшатнулись и все, столпившиеся вокруг. И только Принципия рванулась было вперед, но, остановленная отцом, застыла на месте, жадно глядя на жениха.
Геркуланий, между тем, приподнялся на локтях, согнул ноги в коленях и, оттолкнувшись ладонями от пола, резко встал. Десятки широко открытых глаз жадно ловили и фиксировали каждое его движение. Те, кому было плохо видно, поднимались на цыпочки.
Вот он встал. Встал легко, не пошатнувшись. Поднял руки к груди. Посмотрел на них. Отряхнул ладони. Взглянул вокруг.
Геркуланий медленно поворачивал голову, всматриваясь в лица тех, кто стоял в первой шеренге. И почему-то каждый, на ком останавливался его пристальный взгляд, встретившись с этим взглядом, тут же отводил свой, словно смутившись, словно его поймали за чем-то нехорошим.
***
– Пусти. – Тихо сказала Принципия Бенедикту, и он неохотно разжал руки.
Странно, но сейчас, вместо того, чтобы броситься Геркуланию на шею, она всего лишь сделала осторожный, даже робкий шаг к нему. Может быть, это потому, что не было того ощущения счастья и сумасшедшей надежды, которые затопили ее разум в тот момент, когда этот маг предложил им чудо? Да, тогда это было. Но вот чудо свершилось, а что-то, как-то…
Принципия жадно, и в то же время настороженно вглядывалась в стоящего рядом Геркулания. Так смотрит бродячая собака на человека, протягивающего ей косточку. Со смесью страха и надежды, с готовностью мгновенно отскочить в сторону и обнажить клыки.
Геркуланий обратил на нее внимание. Нет, он не шагнул ей навстречу, и даже не улыбнулся. Он смотрел на нее внимательно и тоже настороженно, повернувшись немного боком, словно готовясь встретить не ту, которую любил, а противника.
Принципия заставила себя сделать еще шаг и теперь оказалась вплотную с тем, ради встречи с которым – вот этой встречи, только что готова была отдать свою кровь. Кровь не понадобилась. Встреча – вот она. И стоит только руку протянуть… Она протянула руку и дотронулась до руки Геркулания. От волнения пальцы ее были холодны, но тот холод, который она ощутила, дотронувшись до запястья Геркулания, заставил ее непроизвольно отдернуть руку.
И было что-то еще. Да, трупно-холодная рука, да, неприязненный и настороженный взгляд – все это словно холодным душем окатило Принципию, но это было не все. И вдруг до нее дошло: от этого человека, что стоял сейчас рядом с ней, пахло. И, странно, только-только подойдя к нему, она этого запаха не ощутила, а сейчас – чем дольше она стояла рядом, тем он становился сильнее. И хотелось отойти. А вот чем пахнет – этого она понять не могла. Да, наверное, и никто не смог бы. Ну, разве что тот, кто полежал в могиле.
Ратомир тоже стоял рядом. Он отошел, даже, можно сказать, шарахнулся от Геркулания в первый миг его – чего? – пробуждения? Воскрешения?.. Отошел на пару шагов, но остался рядом, не смешавшись с толпой. Он внимательно и настороженно смотрел, как подошла к Геркуланию сестра. Видел, как вздрогнула она, и как изменилось выражение ее лица после того, как она коснулась руки жениха. Видел он и то, как внезапной брезгливой гримасой исказилось лицо того в этот миг. Но главное, что он ощущал, было в нем самом. И он не мог этого понять. Он не понимал, где же она – радость? Ведь случилось то, чего все так ждали! Ведь вот оно!.. Но кроме растерянности и смутного страха ничего нет. И вдруг он ощутил то же, что несколько раньше почувствовала Принципия. В воздухе чем-то пахло. Вот только что ничего не было, а сейчас что-то появилось, и теперь становилось все сильней и сильней. А может быть, это был и не запах, может быть, это было что-то другое. Но переносить это становилось трудно. Вот и Принципия отошла к отцу. И тот молча обнял ее.
***
Бенедикт обнял дочь и прижал к себе. Он, как и все, не смог выдержать взгляд этого гостя с того света. И он тоже пытался разобраться в самом себе и своих чувствах. И тоже испытывал все, что угодно, кроме радости. Тот, кто стоял в нескольких шагах от него, похоже, испытывал что-то подобное. В нем была враждебность, отчужденность и настороженность.
Вот интересно, – думал Бенедикт, – вот если бы он не умер, вот если бы знахарям нашим удалось его спасти. Ну, он, конечно, болел бы, хлопот было бы… Ну, там, то, се… Но, в конце-концов поправился бы. Оторвал бы голову от подушки – как бы все обрадовались! Какое было бы счастье! Ну, а что сейчас? Почему это так не похоже? Потому что я видел его мертвое лицо? Но ведь в нем ничего не изменилось. Абсолютно те же черты, а сейчас и та мертвая неподвижность исчезла. Он же живой! Он дышит, черт возьми! Так в чем же дело?
***
Кажется, только один человек не задавался подобными вопросами. Пафнутий, как и Ратомир, остался стоять неподалеку. И ему было хорошо, как может быть хорошо человеку, добившемуся своей цели. Сделавшему, черт побери, это!.. Вот вы все не верили, а я – сделал! И вот вам всем!..
Геркуланий его сейчас интересовал мало. Ну, встал, стоит, дышит, смотрит – и ладно. Что он обещал – сделал, что хотели – получите! А он, Пафнутий, теперь прочно занял подобающее ему место под солнцем. Прощай, родная аптека. Прощай, милая общага, и вы, милые соседи со своими милыми шутками – прощайте! Теперь его ждет другая жизнь. И Пафнутий чувствовал в себе внутреннюю готовность к этой новой, прекрасной жизни.
Никто не смотрел на Пафнутия сейчас, не он был центром внимания. Ну, а если бы кто-нибудь все же взглянул на мага, то был бы удивлен. На его лице была улыбка – наверное, единственная улыбка во всем этом громадном дворце.
***
Грудь Геркулания поднялась, заполняемая воздухом и глаза его открылись. Яркий свет резанул по ним и Геркуланий зажмурился. В горле саднило. Он ощутил, что лежит на спине на чем-то жестком. Он приоткрыл глаза и поднял голову. В голове был гулкий шум, перед глазами туман, но он быстро рассеивался. И было ощущение какой-то неправильности. Возможно, из-за его позы. Чего это он разлегся? Он приподнялся на локтях, потом легко вскочил на ноги. Странно… Ничего не болит. Так чего же он лежал? И где он? И кто эти все, стоящие вокруг? Возникло ощущение то ли пыли, то ли мусора – вероятно, испачкался, когда вставал. Он отряхнул ладони, но ощущение не проходило. Ну, да и черт с ним. Это было не самое главное. Самое главное было разобраться в происходящем. Кто он? Что с ним?
Геркуланий посмотрел вокруг. Ну и мерзкие же хари окружили его. Паноптикум уродов! И вокруг каждой фигуры какой-то почти невидимый, прозрачный, но, однако различимый темный кокон. То ли газ клубится, то ли какие-то мельчайшие насекомые – мушки роятся вокруг, вылетая из ртов и влетая в провалы глаз.
А вот глаз было не видно, как Геркуланий ни всматривался. Были дыры, были щели, всасывающие в себя окружающее пространство. Но, хоть и не видел Геркуланий глаз, но взгляды он ощущал. Нехорошие взгляды, враждебные, недобрые, исполненные жадного и мерзкого любопытства. Эти взгляды ужасно раздражали, мешали сосредоточится и вспомнить… Вспомнить и понять. А это враждебное стадо все стояло и тупо пялилось на него. Очень хотелось броситься на них, разогнать, разорвать!..
Тут вдруг от этой толпы отделилась одна фигура и направилась к нему. Тело само, непроизвольно, напряглось и повернулось к подходящему боком, чтобы удобнее было встретить нападение. В памяти вдруг возникло что-то, похоже, из недавнего прошлого – блеск стали и его попытки закрыться, уйти от ударов. На мгновение возникла боль в боку. Пришла и ушла. И это тоже было всего лишь воспоминание, всего лишь эхо того, что было. Что же, все-таки, было? Ничего, он вспомнит…
А фигура эта, между тем, подошла и встала рядом. Геркуланий посмотрел внимательней. Вроде что-то знакомое, что-то из того, что предстоит вспомнить. Столь же отвратительное и все с той же едва заметной клубящейся завесой вокруг головы. Это нечто подошедшее слепо уставилось на Геркулания, а потом протянуло руку и пальцами коснулось его запястья.
В памяти неожиданно возникла сцена из какого-то бесконечно далекого прошлого: он стоит в мрачной, полутемной клетушке, полной непонятного хлама, и вдруг ему на лицо прыгнул и побежал паук, видимо потревоженный им в его тенетах. И Геркуланий вспомнил то ощущение бесконечного омерзения, страха и брезгливости, которое он тогда пережил. Потому, что то, что он почувствовал сейчас, когда его руки коснулись пальцы этого… В общем, это было что-то очень похожее. Геркулания передернуло от отвращения.
И, видимо, почувствовав, что ему не рады, это существо отошло прочь, оставив после себя клочья того темного тумана, что окутывал его, как и прочих. Эти клочья остались висеть в воздухе. Что будет, если они попадут на кожу, или если вдохнуть их, Геркуланий не знал, но этого ему очень не хотелось.
Это странное происшествие отвлекло Геркулания от главного. А главным был он сам. И вот теперь, когда все закончилось, это главное напомнило о себе. И напомнило очень неприятно. Геркуланий почувствовал холод. И это был странный холод. Вроде бы не помня ничего – ни имени, ни обстоятельств, при которых он попал сюда, в это странное и малоприятное место, Геркуланий, тем не менее, осознавал, что ничего подобного он раньше не испытывал. Как будто он проглотил глыбу льда, и теперь холод от нее распространялся все дальше и шире, идя изнутри наружу. И как-то сразу было ясно, что от этого холода не спасет никакая одежда, никакое одеяло. И еще одно: Геркуланий ощутил, что страшно голоден.
Эти новые ощущения, вытеснив из головы все прочие мысли, вышли на первый план. Нужно было что-то делать. Но что?
3
Генералу, командиру дворцовой гвардии, не раз в течение этой сумасшедшей ночи приходили мысли о том, что зря он согласился на эту должность. Напрасно он поддался на уговоры супруги и не подал в отставку. Как хорошо бы ему было сейчас в своем небольшом родовом поместье. Какая там охота! Какая рыбалка! Как здорово летними вечерами сидеть на веранде с бокалом вина в руке. Можно было бы взяться за написание мемуаров, наконец. Ему есть, что вспомнить…
Такого, как то, что творилось сейчас, он, правда, не помнил. Ну, это надо же!.. Вышло-таки, у этого колдуна! И вот, пожалуйста, стоит сейчас этот, то ли труп, то ли правда оживший король Эрогении. Стоит и пялится на всех, словно не понимая, как он сюда попал. И остальные пялятся на него в таком же тяжком недоумении.
Сам генерал стоял в стороне от толпы. Ему нужна была свобода маневра. Он не знал, чего ждать, чего бояться, но был готов к неожиданностям. И солдаты его, рассредоточенные по всему вестибюлю, тоже были готовы.
И неожиданность-таки не заставила себя долго ждать. Нарушая напряженную тишину, с грохотом открылась неприметная дверь, ведущая куда-то в лабиринт подсобных помещений и, грохоча сапогами по мрамору, в пространство дворцового вестибюля ворвался некто, габаритами фигуры напоминающий Шварцебаппера, короля Арбакора. Короля он напоминал только габаритами, всем же остальным – огромную разъяренную человекообразную обезьяну, которую еще, вдобавок, шутки ради напоили, обрядили в человеческие обноски и вооружили настоящим боевым мечом.
А вот это было уже серьезно! И генерал заорал, как кричал, бывало, в разгар сражений, так, чтобы его было слышно среди шума и рева битвы:
– Бойцы!..
Этого было достаточно. Наперерез неожиданному гостю кинулись солдаты охраны. Правда, они не знали, что следует делать, и это сыграло свою роковую роль.
Первый, оказавшийся на свою беду ближе всех к нарушителю порядка, встал у него на пути, опустив, как положено, руку на рукоять своего меча, но не обнажая его. Шварцебаппер, а это, все-таки, был он, не останавливаясь и не раздумывая, махнул своим железом, словно отгоняя мух, и голова гвардейца покатилась на пол. Остальные, увидев это, стали стенкой и обнажили оружие.
Шварцебаппер тоже встал. Быстро оглянувшись по сторонам, он крикнул, и крик его был столь же могуч и громогласен, как и крик генерала.
– Ар-р-рбокор-р!..
И тут же его окружили те несколько человек из его вооруженной свиты, что сейчас находились тут, созерцая обещанное и явленное чудо. Но, чудо-чудом, а присяга-присягой. И вот уже две группы вооруженных и опытных в своем деле воинов встали друг против друга. Напасть первым не решался никто. Шварцебаппер же, нейтрализовав препятствие, вышел из-за спин своих бойцов и направился к центру. Там по-прежнему находилась основная масса людей, сейчас, правда, обративших свое внимание в другую сторону. Там был Геркуланий, там был Пафнутий, Бенедикт с Принципией и Ратомир. Туда направлял свои шаги никем уже не удерживаемый Шварцебаппер. И меч, уже испачканный кровью, по-прежнему был в его могучей руке.
***
Геркуланий услышал шум и обернулся. Что там происходит, видно ему не было. Толпа загораживала происходящее. Но вот, что-то там случилось, и вдруг оттуда потянуло запахом, заставившим Геркулания вздрогнуть. И вздрогнуть на сей раз не от отвращения. Там было то, что ему надо! Геркуланий сквозь стиснутые зубы втянул в себя воздух, резко выдохнул и шагнул в ту сторону, где что-то произошло и откуда так притягательно пахло. Толпа шарахнулась, освобождая проход.
***
Толпа раздвинулась, словно освобождая дорогу ему, Шварцебапперу, и это было хорошо! Он ринулся туда, но тут же увидел, как ему навстречу чуть не бегом идет Геркуланий.
– Ожил-таки, скотина! – Прохрипел Шварцебаппер, вскидывая меч. – Сейчас ты умрешь снова.
Они поравнялись. Рука с мечом ринулась вниз на голову этого недобитка. Меча у Геркулания не было, отбить удар ему было нечем, стало быть, он был обречен. Улыбка, больше похожая на оскал, украсила лицо Шварцебаппера, хранившего следы пребывания в жутком подземелье.
Глядя вперед, туда, куда он шел, Геркуланий небрежным движением поднял руку и схватил Шварцебаппера чуть пониже кулака, судорожно сжимавшего рукоять меча. Схватил, сжал так, что меч выпал, звонко ударившись о мраморную плиту и, не прерывая своего стремительного хода, толкнул Шварцебаппера в сторону, прочь с дороги.
***
Такого Шварцебаппер не ожидал. Толчок был так силен, что он не сразу пришел в себя. Потом сел. Тряхнул головой. Ну, ничего себе!.. Встал и, пошатываясь, пошел вперед. Кто-то уже поднял его меч с пола и теперь стоял, не зная, что с ним делать и с ужасом глядя на приближавшегося к нему короля.
– Дай сюда!
Меч снова у него в руке, а значит ничего еще не потеряно. Он же не за Геркуланием пришел сюда. Он – так, просто подвернулся под горячую руку, так что, ладно… Посмотрим, что сможет противопоставить его мечу и его праведной ярости этот ничтожный колдун.
– Где этот колдун? – заорал Шварцебаппер. И тут же увидел его.
Конечно, это был он. Нелепая фигура, такая чужая в своем простонародном облачении среди придворных. Белая ворона. Вот он стоит, в страхе уставившись на приближающуюся к нему смерть.
Шварцебаппер опустил руку с мечом. Он просто проткнет негодяя. Нечего на него тратить силы. Проткнет, а потом пусть и с ним делают что хотят. Сейчас, наконец, все будет так, как надо. Как должно быть. И Шварцебаппер опять улыбнулся.
***
Геркуланий быстрыми шагами подошел к группе гвардейцев, так и стоявших с мечами в руках напротив других, тоже вооруженных, но в форме Арбакора. Он подошел к ним со спины. Отпихнул одного и оказался между двумя противоборствующими сторонами, не обращая никакого внимания на весь драматизм ситуации вокруг него. Ему было наплевать. На полу в луже крови лежал обезглавленный. И именно отсюда доносился тот волшебный аромат, который сорвал Геркулания с места и привел сюда.
Геркуланий присел на корточки и опустил ладони в лужу. Ах, как хорошо!.. Он поднес ладони к лицу, лизнул… Здорово! Это было именно то, чего требовало его тело. Он провел ладонями по лицу и поднял голову. Арбакорцы в ужасе отпрянули. Зрелище было ужасно.
Вдруг Геркуланий, намеревавшийся и дальше продолжать наслаждаться, почувствовал что-то. И это что-то было еще сильнее, чем то, что только что привело его сюда. И оно требовало незамедлительных действий. Ничего не понимая, но ни о чем и не задумываясь, Геркуланий вскочил на ноги и широкими шагами, скорее прыжками, бросился туда, где только что был.