Времена Амирана. Книга 1: Начало

То, что казалось столь очевидным там, во дворике «Хмельного Зайца», теперь представлялось достаточно сомнительным. Дерево еще это… Но об этом уж они будут молчать. Как рыба об лед! Но все остальное… А что если там никого не найдут? Мало ли по какой причине мог убегать тот тип. Они его и в лицо-то не видели, и опознать не смогут. С кого шкуру спустят, если и правда там устроят облаву и никого не найдут? Капрал поежился. Понятно, что есть сержант. Все-таки быть начальством не всегда хорошо. Иногда быть простым капралом гораздо лучше. Но вряд ли и его, всего лишь капрала, начальство обойдет вниманием. Даже этому вот, – капрал взглянул в сторону трусившего рядом Сидорова, – даже этому достанется. Хотя чего с него взять?

Сидоров тоже за время их долгого пути начал сомневаться в успехе мероприятия, но гораздо больше его волновало то, что вот прямо сейчас он окажется в царском дворце, попасть куда он даже никогда и не мечтал. Вот будет потом о чем рассказать ребятам в казарме. И он заранее предвкушал то, с каким вниманием и восторгом его будут слушать. А может быть даже, его рассказ заинтересует Эллочку из их служебного буфета. И, может быть, тогда…

Погрузившись в мечты, Сидоров не заметил, как впереди идущая лошадь остановилась, и чуть не наехал на ее зад. Там, впереди что-то происходило.

***

Воодушевленный и полный мрачной решимости, Шварцебаппер широким строевым шагом пошел навстречу противнику. Меч он убрал в ножны. Меч не палка, чтобы держать его в руках во время марша. Выхватить его он всегда успеет.

Шварцебаппер не строил планов атаки и не прикидывал, как лучше повести себя, сблизившись с неприятелем. Он шел не сражаться, он шел умирать, хорошо бы перед смертью убив этого колдуна. Но и это его интересовало постольку-поскольку, что ему до того – осуществятся честолюбивые планы его хитроумной любовницы или нет. Сейчас его в схватке поразят мечом, и станет ему все равно, и тьфу на вас всех!

Он шел посреди дороги, не таясь. И, возможно, именно это – его решительный вид, вид человека, готового снести все на своем пути, – заставило едущих ему навстречу остановиться.

***

Лейтенант Гадюкин, разумеется, не раз имел счастье лицезреть Арбакорского короля. И сейчас, когда они сблизились, он узнал его. Узнал, несмотря на весь его весьма потрепанный вид и неподходящее для столь высокопоставленной особы место. Поэтому, начав было вытаскивать свой служебный меч из ножен, он остановил это движение. Убивать, и даже ранить монарха сопредельной державы было нельзя. Поэтому он просто окликнул его:

– Ваше величество!

Тот молча и столь же решительно продолжал свой курс на сближение.

Наверное, лучше всего было объехать этого странного человека. Объехать и продолжать свой путь, а уже во дворце доложить об имевшем место инциденте. Но, может быть, королю нужна помощь?

Не доходя шагов десяти до продолжавших стоять гвардейцев и самого Гадюкина, бывшего во главе колонны, Шварцебаппер обнажил, наконец, меч, показав тем самым, что помощь ему, похоже, не нужна. Жестом Гадюкин послал своих бойцов на окружение агрессора. Увидев этот маневр, Шварцебаппер остановился. Он озирался. Он потерял четкий ориентир. Целей сразу стало слишком много, и они были подвижны. Они, черт побери, заходили ему за спину! Опознав в лейтенанте главного, Шварцебаппер крикнул:

– Отдайте мне вашего колдуна!

– У нас таких нет, ваше величество. – Отозвался Гадюкин.

Похоже на умопомешательство. – Решил он.

Шварцебаппер не стал спорить. Он взял поудобнее меч и бегом бросился на офицера.

Мгновенно выхватив свое оружие и успев крикнуть:

– Не трогать! – бросившимся было вперед окружившим короля солдатам, Гадюкин приготовился отразить атаку. Звякнула сталь. Клинки скрестились. Шварцебаппер отскочил на пару шагов.

Рыцарство короля спасло Гадюкина. Король, вместо того, чтобы поразить коня, бросился на всадника. Но сейчас все могло измениться. Король мог передумать и, оставив условности, ударить мечом беззащитное животное, а потом достать и падающего с него всадника. Поэтому Гадюкин быстро подал коня назад и спрыгнул.

***

Нет, Шварцебаппера не зря прозвали Железным Дровосеком. Силе его ударов, отрабатываемых на беззащитных березках, противостоять могли немногие. Гадюкин ощутил это на себе в полной мере. Король рубил его, как дрова. Руки уже не кричали, они вопили о том, что еще немного, и они не смогут удерживать меч. И тогда…

А славная дворцовая дружина стояла вокруг, не вмешиваясь в процесс избиения любимого командира. Вот сейчас Гадюкин будет поделен на два, и тогда с легкой душой можно будет проткнуть этого сумасшедшего мечом, и ничего им за это не будет. Как не будет больше и самого Гадюкина, доставшего уже всех до печенок.

А Шварцебаппер все ждал, когда же, наконец, у этого олуха лопнет терпенье, и он, вместо того, чтобы тупо закрываться, сделает самый примитивный финт и, уйдя от удара, проткнет, наконец, его ничем не защищенную грудь. Он орудовал своим смертоносным инструментом как пьяный деревенский увалень оглоблей. Он ждал и жаждал смертельного укола, избавившего бы его от дальнейшего неизбежного позора. Он ждал, как ждет раненый рыцарь благословенного жала мизерикордии, несущего райское блаженство и место за пиршественным столом воинственных богов. Но схватка – наверное, самая дурацкая и нелепая в его жизни, – продолжалась, и Шварцебаппер постепенно зверел и входил в раж. Гадюкину, по правде говоря, оставались считанные секунды, и…

И тут произошло нечто еще более идиотское и нелепое, чем все, что было до сих пор. Раздался отчаянный, полный ужаса вопль, и одна из лошадей, до сих пор спокойно стоявших среди прочих, взбрыкнув, метнулась слепо вперед, грудью разметав сражающихся. И в этот самый момент с ее спины кулем свалился ее наездник.

***

С самого начала всей этой катавасии про полицейских как-то забыли. Они так и продолжали сидеть верхом, оставаясь в роли пассивных зрителей. Когда командир их отряда спешился, и началась рубка, Сидоров сначала зажмурился от страха – такое он видел впервые, а потом отвернулся, не желая видеть кровопролитие и не имея возможности предотвратить его.

Он глядел в темное пространство, прислушиваясь к железному звяку и хриплым выдохам дерущихся. Вопреки его опасениям время шло, а пока все были живы. Но, может быть, так оно и должно было быть. Сидоров не знал. Вдруг, в той стороне, куда сейчас был направлен его рассеянный взор, появилось нечто, привлекшее его внимание. Это нечто возникло словно из-под земли. Белесое, как бы тускло светящееся изнутри, оно совершало странные движения, увеличиваясь при этом в размерах. Похоже было на то, что оно и правда вылезало, вытягивало себя оттуда… Откуда? Из каких недр?

Это нечто не было похоже ни на что. Во всяком случае, Сидоров такого никогда не видел. Оно было жутким и отвратительным, оно было страшнее даже того, что происходило тут, рядом. И вдруг это светящееся создание подземного мрака, совершая при этом какие-то странные эволюции, двинулось к ним. У него не было никаких ног – во всяком случае Сидоров ничего такого не заметил, и, тем не менее, оно быстро приближалось к ним. К нему!..

И, охваченный искренним и неподдельным ужасом, Сидоров заорал. Конь его, стоявший до сей поры спокойно, опустив голову, не ожидал, наверное, от седока такой подлянки. Он нервно вздернул голову, заржал – видимо, тоже от ужаса, – и скакнул вперед, прочь с этого места. То, что при этом, кубарем полетели, как сбитые кегли, две человеческие фигурки, конь и не заметил.

А не стой на пути у высоких чувств. Не плюй против ветра!

Такой лошадиный кульбит вряд ли перенес бы даже самый завзятый ковбой, что уж тут говорить о неопытном Сидорове. Он вылетел из седла и не сломал себе шею только потому, что ему повезло плюхнуться на что-то мягкое.

***

Потом, в рапорте начальству и в рассказах друзьям за кружкой пива, капрал всегда рассказывал одно и то же, не давая поймать себя на противоречиях. В самый разгар схватки, когда стало ясно, что смертоубийство может совершиться в считанные секунды, его подчиненный рядовой Сидоров, издав устрашающий крик, мужественно направил коня на дерущихся. Сам же, презрев опасность, прыгнул на того, с кем дрался начальник их отряда, то есть на нарушителя.

И случилось то, чего больше всего опасался Шварцебаппер. Когда он пришел в себя, то обнаружил руки свои связанными за спиной, а себя лежащим на животе на жестких булыжниках дороги, ведущей во дворец. Куда вскоре по этой дороге его и отвели под конвоем. По указанию начальника дворцовой стражи его провели через один из множества служебных входов внутрь и заперли в каком-то помещении, где кроме деревянной лавки, приколоченной к каменной, грубо оштукатуренной стене, ничего не было. Даже свечи ему не дали. Развязали руки и оставили одного.

***

Уезжая с места происшествия, Сидоров все оглядывался, пытаясь увидеть то загадочное и страшное нечто, так напугавшее его. Но нет, пусто было сумеречное пространство вплоть до самой ограды дворца, чья ажурная решетка проглядывала сквозь зелень кустарника. Куда оно девалось? Может быть, вопль самого Сидорова спугнул его? И надо ли рассказывать об этом кому-нибудь? Тому же капралу?..

Лучше не надо, – решил Сидоров, вспомнив историю с загадочным – то появляющимся, то исчезающим, деревом.

И, наверное, он был прав.

8

Поторопился Шварцебаппер со своей отчаянной и безнадежной атакой. Поспешил, не разобравшись в обстановке. А может быть, это та тварь страшная, подземная виновата в том, что он слишком рано оказался наверху. А то, глядишь, и вышло бы у него задуманное, и не расставлял бы сейчас проклятый колдун привезенные с собой атрибуты своего малопочтенного ремесла вокруг мертвого тела. А сам несчастный король не сидел бы в темном узилище, а проткнутый честным железом, достойно встретил бы свой конец, как и подобает рожденному в Арбакоре рыцарю.

***

Да, никто не помешал Пафнутию спокойно проникнуть в аптеку, спокойно собрать все необходимые для ритуала ингредиенты и столь же спокойно вернуться во дворец. Единственный человек, который собирался и мог помешать ему, в это время уже сидел под замком, обхватив руками свою бедовую голову и все глубже погружаясь в бездну отчаянья.

В тот момент, когда Шварцебаппера, связанного и обезоруженного, привели во дворец, Бенедикт еще отдыхал. Начальник стражи, выслушав не слишком связный доклад взволнованного подчиненного, не решился идти беспокоить монарха, решив, что это можно будет сделать и чуть позже, когда колдун будет готовить свой аттракцион, а лучше даже после этого. Поэтому Бенедикт, внимательно наблюдавший за приготовлениями Пафнутия, ничего пока что не знал об очередном сюрпризе, который готова была ему преподнести эта сумасшедшая ночь.

А Пафнутий, не обращая внимания на царящий вокруг ажиотаж, расчерчивал мелом пол вестибюля сложными геометрическими фигурами, в центре которых лежал никем пока не потревоженный покойник. Пафнутий был предельно сосредоточен. Он то и дело сверялся с листами своих расшифровок древнего текста. Те знаки, которые он воспроизводил в положенных местах вершин многоугольников и пересечениях линий, были ему незнакомы и он боялся допустить какую-нибудь ошибку в их начертании. Очевидно, это были буквы неведомого ему алфавита, ныне давно забытого.

Сам по себе процесс призвания духа не был Пафнутию в новинку. Не раз он проделывал это в процессе учебы. Ведь, собственно говоря, духи и являются основным рабочим инструментом мага, вернее его рабочей силой. Хотите построить дворец? Нет ничего проще. Вызываете соответствующего духа и грамотно диктуете ему задачу, постаравшись ничего не упустить. А то ведь ваш дворец может и рухнуть вам на голову, или окажется без окон и дверей, или, что тоже бывает, будет вонять так мерзко, что находиться в нем окажется просто невозможно. Поэтому магов, способных возводить с помощью духов здания – магов-архитекторов, готовят особо, тратя на это не менее еще трех лет учебы. А медицина? Опять же, вызванный дух может все, но только при грамотном руководстве. Не дай бог ошибиться в диагнозе и постановке задачи, а то, вместо излеченного от кариеса зуба, вы рискуете наградить пациента опухолью мозга. И кто тогда после этого возьмется лечить вас? Пища, сотворенная духом, может быть вкусна и питательна, но может и отравить вас, и это не дух будет виноват, а маг, плохо освоивший соответствующую специализацию. Пафнутий пока никакой такой специализации не имел, успев освоить необходимые азы магического мастерства. И духи, которых он вызывал, были духами скромными, привыкшими к тому, что их постоянно беспокоят и нещадно эксплуатируют. Они, как крестьянская лошадка, привычная к любой работе, покорно являлись и беспрекословно делали то, что от них требовалось, стараясь сделать все побыстрее и убраться к себе.

Тут же, подозревал Пафнутий, ему предстоит столкнуться с чем-то необычным. Уже сам ритуал был не похож на то, с чем приходилось иметь дело прежде. Да и дух – когда его вызывали в последний раз? Наверное, столетия назад. Он там у себя, поди уже отвык от работы. Придется укрощать. А укрощение духов – это предмет специфический, и в рамках общеобразовательной программы этому не обучают, как не обучают студентов-медиков заготавливать трупы для анатомического театра. Студент приходит на все готовенькое, а ведь кому-то приходится заниматься и этим.

***

Сердеция терялась в догадках. Глядя, как елозит по полу этот самозваный воскреситель, она мучительно пыталась понять, что же произошло. Маг – вот он, а Шварцебаппера не видно, хотя должно было быть наоборот. И не заметно даже, что у этого мага были какие-то неприятности в дороге. То есть ее дорогой любовничек, только что сделавший ей предложение руки и сердца, вообще даже и не попытался как-то предотвратить вот это, происходящее у нее на глазах.

А маг тем временем, закончив пачкать пол мелом, начал расставлять свечи. Свечей было много и все они были разных цветов и размеров. И эти свечи, и рисунки на полу, и плошки, в которые колдун наливал жидкости из разных бутылочек, в глазах Сердеции были подтверждением серьезности намерений этого пакостника. Отнюдь не будучи знатоком колдовских обрядов, кое-что все же Сердеция о них слышала. И то, что она наблюдала сейчас, было похоже на слышанное.

И это отнюдь не радовало.

***

Свечи и светильники встали в нужные места. Все это, вместе с магическими фигурами на полу, составит клетку для духа, откуда он сможет уйти только к себе, обратно, и то, только когда маг, вызвавший его, соблаговолит его отпустить. По крайней мере, так оно должно быть. Теперь следовало приступить к приготовлению бальзама, который и поднимет мертвое пока что тело. А дело духа – подготовить труп к восприятию этого бальзама. И одно без другого не работает.

***

Любое дело, если смотреть на него глазами человека несведущего, кажется глупым и бессмысленным. Поставьте дворника руководить коллективом, ну, скажем, физиков, и вы убедитесь в этом. Да, впрочем, кое-где уже и убедились, были прецеденты.

Бенедикт со все возрастающим скепсисом и раздражением смотрел, как этот, назвавший себя магом, ползает на карачках, то и дело заглядывая в какие-то свои бумаги и шепча что-то себе под нос. Ох, зря он согласился на этот цирк! Время-то, между прочим, идет, и с каждой утекшей минутой…

С юных лет Бенедикт отличался умом и любознательностью. Среди прочих загадок окружающего его мира, была и тайна жизни. Жизни и смерти. Почему человек, вот только что совершенно живой, вдруг становится мертвым. Что в нем становится другим? И из-за чего это происходит?

Не раз он беседовал на эти темы с человеком, который разбирался в этих вопросах лучше любого другого во всем Амиране, с главным лекарем Панкратием. И знал Бенедикт, что с самого момента, как душа покидает тело, тело начинает портиться, гнить, разлагаться. И процесс этот можно как-то замедлить, но нельзя остановить и, тем более, обратить вспять. И каждая минута, потраченная магом на его нелепые ползания по полу, разрушает плоть того, кого он собрался воскрешать. А сколько таких минут уже прошло?..

Нет, напрасно все это! Дурак он был, что согласился.

***

А Пафнутий, между тем, приступил к приготовлению бальзама. Он вышел за пределы очерченного им пространства и поставил треножник. На него повесил котелок и наполнил его водой. Воду следовало вскипятить, а потом, уже в кипяток, поочередно добавлять необходимые ингредиенты.

***

Скучавшие до сей поры зрители были, наконец, вознаграждены за терпеливое ожидание чуда. Мгновенно вспыхнувший под днищем котелка огонь горел ровно и сильно, хотя и непонятно было, что же там, все-таки, горит. Дров под котелком не было. Похоже, горел сам пол. Но мрамор же не горит?

Ратомир оглянулся на стоявшего рядом отца. Ну вот, он же говорил!

В отличие от волшебного огня, огонек надежды нуждается в топливе. И вот сейчас, этот огонек, почти угасший в сердце Принципии, вспыхнул вновь. Явленное ей сейчас маленькое чудо заставило поверить в возможность большого. Да, это, безусловно, настоящий маг. И все получится!

***

Вода в котелке закипела, демонстрируя самым отъявленным скептикам, что огонь настоящий, а вовсе не жульническая иллюзия и обман зрения. Пафнутий, соблюдая определенный порядок, высыпал туда порошки, бросал листья, корешки и кусочки коры, не забывая при этом произносить необходимые заклятья, вливал жидкости из маленьких пузырьков и бутылочек и мешал, мешал получавшееся варево специальной лопаткой, взятой им специально для этого.

Вдруг огонь погас, не оставив на светлом мраморе даже обычного пятна, непременно оставшегося бы после разведенного там костра. Теперь, пока Пафнутий будет возиться с духом, полученное варево будет остывать до нужной температуры.

Совсем бы не остыло, – с горькой иронией подумал Пафнутий. – Как там выйдет?..

Сейчас начиналось главное. И в том, что это главное получится, Пафнутий отнюдь не был уверен. Уж кого-кого, а его-то этот маленький трюк с возжжением магического огня нисколько не обманывал.

Да, конечно, этот дух, которого он сейчас вызовет, это не дикий дух. Он знает, зачем его потревожили. Он уже, надо полагать, делал это. Его не надо укрощать, как необъезженную лошадь, рискуя при этом сломать шею. Его не надо учить тому, для чего он, собственно, и предназначен. Но как он себя поведет? И как ему, Пафнутию, вести себя с ним? Просить? Требовать? Угрожать? Чем? Этот дух – он должен быть сильным. Слабый с таким просто не справится. Сильный, уверенный в себе, знающий себе цену дух. Ну, что же, вот сейчас и посмотрим…

Пафнутий выпрямился и медленно вдохнул в себя не столько воздух, сколько разлитую в нем силу, привычно ощущая, как ее слабые струйки растекаются по телу, наполняя его теплом и энергией. Эти первые капли должны были послужить ключом, открыть ворота для потока настоящей силы, не той, что в воздухе, а той, что вообще везде, что являет собой сущность мира, зажигает звезды и вращает вселенную.

***

Эту силу, водоворотом закружившуюся вокруг стоящего с раскинутыми в сторону руками мага, обычный человек ни видеть, ни ощущать не может. Ну, почти…

Принципия, несомненно, что-то ощущала. Что-то похожее на ветер. Но ветра не было. Мертво неподвижен был воздух, заполнявший пространство вестибюля. Но, если это не воздух, не ветер, то что так легко касается волос, лица? Что наполняет ее изнутри, делая легче, невесомее…

Что-то похожее она уже чувствовала, и совсем недавно. Принципия пыталась вспомнить, когда? Что это было? Возникло ощущение, что она, подгоняемая этим несуществующим ветром, идет куда-то. Куда-то… Куда? Мелькнули в памяти какие-то коридоры, лестницы, люди. Как во сне. Во сне?.. А потом? Что же потом?

И почему-то ей стало страшно.

***

Сила наполняла Пафнутия. И чем ощутимее становилась ее властная мощь, тем отдельнее от всего прочего мира становился сам Пафнутий. Он оглянулся рассеянно по сторонам. Лица стоящих вокруг словно слились воедино и стали неразборчивы и неинтересны. Ему стало безразлично все то, что только что мучило его. Страха больше не было, как не было стремления кому-то что-то доказать. Некому было что-то доказывать. Он был один, он был сам по себе и он точно знал, что в следующую секунду ему предстоит сделать.

И он шагнул внутрь огораживающих знаков. Теперь он был здесь, а весь остальной мир – где-то там.

– Аш шарах ас саад… – слова словно сами, без напряжения памяти, выливались из горла Пафнутия.

От пола начал подниматься плотный белый – то ли туман, то ли дым. По мере того, как маг произносил непонятные, чужие слова, туман этот поднимался все выше и выше, не выходя, однако за пределы очерченной им преграды. Свечи горели в углах, подсвечивая движение клубящегося, струящегося тумана. А он уже дошел Пафнутию до груди. Белый, стремящийся вверх, столб – он светился изнутри, а вот те светильники, что освещали пространство вестибюля дворца, словно бы меркли. Лучи их теряли силу, и пространство, в котором столпились зрители, постепенно погружалось во мрак.

***

Пафнутий остался один. Пространство вокруг него было бесконечно во все стороны и пусто. О том, что оно пусто, можно было только догадываться, потому, что в нем царила тьма. Тут не было ничего, даже времени. Был только Пафнутий и та сила, что заполнив его, стала им самим, загнав его прежнего куда-то вбок, в сторону, обездвижив и лишив воли. Этот новый Пафнутий спокойно ждал.

Времени, как уже сказано, не было, поэтому Пафнутий и не мучился ожиданием. Просто вдруг возникло перед ним нечто, что не могло быть не чем иным, как вызванным духом. Это нечто ничего из себя не представляло. Оно либо было скрыто окружавшей Пафнутия тьмой, либо само этой тьмой и было. Но оно появилось, и Пафнутий об этом знал.

– Ах-хаад менен ар-рам… – начал он, как положено и как записано было в тетради учителя.

И тут же властный, громкий голос, прозвучавший, казалось, прямо в его голове, перебил его:

– Что ты там бормочешь, червяк? Я уже здесь. Чего тебе надо?

9

– Вот, – сказал поваренок, вытаскивая толстый палец засова и открывая тяжелую дверь, – только чур, я ничего не знаю…

– Ладно, – согласилась Принципия, и шагнула во тьму…

***

Дверь закрылась, скрежетнул вставляемый обратно в паз засов, и юная принцесса осталась одна в темноте. Сделав несколько осторожных шагов, она наткнулась на препятствие. После недолгого изучения выяснилось, что это ступенька. Перед Принципией была лестница, ведущая куда-то вверх.

Лестница привела на площадку. Пройдя по ней шагов пять, девушка очутилась перед закрытой дверью. Дверь оказалась не заперта, и от легкого толчка открылась наружу. Тут было светло. Свет шел откуда-то сверху и сбоку. Принципия огляделась. Похоже, это была лестничная площадка. Стены, выкрашенные какой-то буро-коричневой краской, дверной проем позади, через который она попала сюда, и который вел на лестницу вниз, в подвал, к оставшейся позади и уже почти позабытой кухне. Над головой поднимался вверх лестничный пролет. Рядом были ступеньки. Немного, штук шесть или семь. Они поднимались туда, где начиналась ведущая куда-то наверх лестница.

Поднявшись по ступенькам, Принципия огляделась. Место было категорически незнакомым. Вверху на стене, укрытый белым матовым прозрачным колпаком, горел светильник. Свет был ровным, хотя и не ярким. Здесь начиналась лестница, ведущая наверх и недлинный коридор, в который выходили двери. Дверей было три, на каждой присутствовал какой-то непонятный знак – на каждой свой. Осторожно попробовав открыть ближайшую к ней дверь, Принципия обнаружила, что она заперта. Чуть подальше по коридору оказались ступеньки, тоже ведущие вниз, как и те, по которым она только что поднялась, но другие, и было их меньше. Прикинув, что лучше – подняться по главной лестнице вверх, или спуститься по этим ступенькам, Принципия выбрала второе. И снова оказалась перед дверью. Да что же это такое? Двери, двери, лестницы – куда она попала?!

Эта дверь впустила ее в помещение, назначение которого понять было решительно невозможно. Оно было маленьким, но с несоразмерно высоким потолком и в нем ничего не было. Была только еще одна дверь, в стене напротив. И – что?.. Она так теперь и будет ходить – из одной двери в другую? А вот, кажется, и нет!.. Ни наружу, ни внутрь дверь не открывалась. Она была заперта. Ну, и что теперь?.. Принципия растерянно и, одновременно, сердито посмотрела на это новое, возникшее перед ней препятствие. А ведь ей нужно именно туда, наружу. Наконец ей стало это окончательно ясно. Именно там лежит то, за чем она шла с самого начала, шла, не зная дороги, и попадая всякий раз не туда. И вот, она уже почти пришла. А тут – на тебе!..

Принципия пристально посмотрела на эту подлую дверь. Ведь как-то она все же должна попасть туда, не зря же ее вело что-то… А значит… Ага!.. А это что?