Соседи

скачать книгу бесплатно


Как истинные американцы, они испытывают любовь к большим и дорогим машинам и не усматривают в этом угрозы морального разложения их среды. Вот только шикарные автомобили резко контрастируют с бедственным внешним видом женщин-водителей…

Средневековые ограничения для евреев могли бы коснуться не только одежды, но и, например, средств передвижения, и как замечательно, что в Торе нет никаких запретов по этому поводу. И тут мне в голову пришла безумная мысль. А что если бы такой запрет существовал? Даже жутко представить, с чем бы нам пришлось столкнуться. Между стремительно пролетающими современными автомобилями тянулись бы скрипучие дроги или деревянные телеги, запряженные лошадьми или волами, справляющими свою нужду на чистые, высококачественные дороги с полипропиленовым покрытием и люминесцентной разметкой… Непредсказуемость поведения бедных животных, запуганных современными шумами, оставляющих «следы» своего испуга на каждом шагу, создавала бы кучу проблем для населения и дорожного департамента страны.

К нашему всеобщему счастью, не могли талмудские пророки и мудрецы всех последующих веков, корректируя и дополняя Тору, предвидеть великие достижения научно-технического прогресса и запретить своим сыновьям и дочерям ими пользоваться, да и, чего душой кривить, современным это тоже сделать не под силу. А о том, что «роскошь притупляет чувства и вызывает онемение души» евреи вспоминают только тогда, когда их бесправные жены просят денег на покупку чего-то необходимого им для ведения хозяйства. Приведу пример. Бабушке моей соседки Рашель позарез нужно было заменить старый засаленный ковер в гостиной на любое другое покрытие, которое было бы проще чистить, скоблить, мыть.

Я бы так и не узнала много чего интересного, в том числе об этом пресловутом, в пятнах от жира, раздавленных ягод, пролитого кофе, истоптанном до неузнаваемости ковре в квартире иудейской семьи, если бы соседка Рашель первая не заговорила со мной. И я безгранично благодарна ей за это. Ее простодушное женское любопытство сначала привело к продолжительной задушевной беседе, после которой у нас обеих остались приятные впечатления друг о друге, что в свою очередь вызвало желание продолжить общение. Результатом более плотного общения, в ходе которого было выявлено много «точек соприкосновения» в наших взглядах на жизнь, явилась та теплая дружба, о которой Аристотель сказал: «Одна душа в двух телах».

Глава 4

Знакомство

Влетев вслед за мной в автоматически открывающуюся (после набора кода) входную дверь нашего дома, Рашель, запыхавшись от быстрой ходьбы или бега, видимо, пытаясь догнать меня еще с парковки, еле переводя дух, принося тысячу извинений, спросила, есть ли у меня время поговорить и можно ли ей задать мне бестактный вопрос. После чего застыла в ожидании ответа.

Перепугавшись до смерти от неожиданного «налета» незнакомой особы, которую я лишь несколько раз видела выходившей из нашего подъезда, и от того, что все произошло молниеносно и по-захватнически, я что-то прокудахтала каким-то чужим для себя самой голосом. Это напомнило мне всполошившуюся курицу-наседку, готовящуюся сесть на яйца. От странных звуков, вырвавшихся из моего горла, я совсем растерялась и замолчала. Повисла неловкая пауза. Секунду-другую мы напряженно смотрели друг на друга.

Я решила заговорить. Открыла рот и вдруг поняла, что из моих уст готова сорваться реплика на русском. Стоп! А как же на английском? А на английском… как же это будет на английском… черт, ничего не помню, кроме фраз из учебника по английскому, с которого в третьем классе состоялось мое знакомство с иностранным языком: «My name is John!», «Is your name John?», «Who is John?». Во что делает с людьми испуг! Господи помилуй, и это на шестом году пребывания в США!

Составить подходящую фразу на английском мне так и не удалось в течение времени, отведенного для простого однозначного ответа. Ничего другого не оставалось, как поспешно кивнуть головой в знак согласия. «Нападающая» сторона отнеслась с пониманием и, видя мое замешательство, уточнила:

– Вы говорите на английском?

Снова поспешный утвердительный кивок.

– Как вы оказались здесь?

И, не дожидаясь вербального ответа, она незамедлительно представилась:

– А меня, кстати, зовут Рашель, я живу здесь недавно, и я переехала из Вильямсбурга! Знаете, где это? Ну, это не так уж интересно, если не знаете…

Вот как раз «это» представляло для меня живой интерес, поскольку, где «это» я знала и знала, что «это». «Это» окрестность Бруклина. Один мой друг работал там учителем в одной из еврейских школ. Сегодня Вильямсбург – небедный район Нью-Йорка с многочисленными этническими анклавами, сформированными иммигрантами разных национальностей, в том числе и еврейской. И, как говорится, из первых уст мне известно, что одной из «достопримечательностей» еврейской части Вильямсбурга является наличие улиц с тротуарами, по которым имеют право ходить только мужчины!

Вопрос Рашель «как вы оказались здесь?» поставил меня в тупик, поскольку он мог подразумевать разное. Ну, например, страну, штат, улицу, или, кто знает, может, она имела в виду место в лобби, где я в тот момент разинутым ртом ловила воздух, переваривала происходящее и не могла толком сказать ни слова по-английски.

Чуть освоившись в ситуации и предварительно откашлявшись для придания значимости тому, что собираюсь сказать, я попыталась правильно произнести следующее, что, скажу не без гордости, наконец-то получилось по-английски и довольно грамотно: «Понимаете, в Америке я недавно и мой английский пока оставляет желать лучшего! Не могли бы вы повторить то, что вот только что сказали!».

Для полного понимания, о чем я здесь толкую, мне нужно дать некоторые подробности, без которых ну никак нельзя обойтись, поскольку они участвуют в правильном формировании стереоскопического эффекта в понимании мизансцен. (В чем, в чем участвуют?.. Вот это сказанула! Это ж надо такому в голову взбрести! Сама поразилась! Ну да ладно!)

Итак, моя фраза «Понимаете, в Америке я недавно и мой английский пока оставляет желать лучшего! Не могли бы вы повторить то, что вот только что сказали!» несла в себе невероятное количество смысловых оттенков. Это тактическое ухищрение, автором коего я являюсь, заключает в себе столько значений, что неискушенному человеку будет трудно в это поверить. Поначалу фраза была для меня «спасательным кругом», а потом переродилась в «щит и меч». Это служило и просьбой, и извинением за то, что не понимаю говорящего, и шансом, дающим время обдумать следующие слово, фразу, предложение. Эта фраза не раз выручала меня в тех особенных случаях, когда мне не удавалось вникнуть в суть разговора даже после многократных объяснений мне слов и значений, и довольно эффективно разряжала обстановку неловкого молчания.

Казалось бы, простая фраза, но с развитием и обогащением моего английского она превратилась в обдуманный, весьма хитроумный прием, прибрела статус дипломатического трюка. Со временем я научилась манипулировать этой фразой и при случае, конечно, если в этом была необходимость, вводить собеседника в заблуждение, сбивать с толку и убивать наповал (разумеется, убивать в переносном значении слова).

Сейчас поясню четче. Период адаптации к местной речи был для меня несказанно мучительным. Не могу передать, просто не существует таких слов, которые могли бы описать мое смущение, стыдливость, стеснение, страх, дискомфорт, короче, всю эту несусветную глупость, не поддающуюся никакому объяснению. В начале моего пребывания в США, когда ко мне обращались люди, я не понимала ни единого слова, а когда нужно было заговорить самой на английском, я говорила и отвечала неправильно, что угнетало еще больше! Ну как бы вы чувствовали себя, если б, например, на вопрос: «Можно ли здесь припарковаться?», вам ответили: «Нельзя, парковка только для жилых в этом доме!» (Не проживающих (resident) в этом доме, а для жилых (residential) в этом доме! Для жилых чего? Кварталов, помещений?) Тогда я довольно быстро опомнилась, но исправлять ошибку было уже поздно – спрашивающего и след простыл.

Или, скажем, на приветствие «Рад тебя видеть!», вместо того чтобы сказать: «Тебя тоже!», я отвечала: «Я тоже!», что по-русски абсолютно верно, но в английском имеет совершенно иной смысл! В переводе с английского мой ответ означал, что я тоже рада себя видеть.

Очень люблю лепешку наподобие нашей ватрушки, называется она Чиз Дениш. Когда отправляюсь в кафешку за выпечкой, каждый раз мысленно повторяю раз сто, да где там сто – раз двести! Чиз Дениш, Чиз Дениш, Чиз Дениш… И как только подходит моя очередь, я каждый раз выпаливаю: «Дениш Чиз», что означает «сыры Дании».

Да, таких примеров убийственное множество! Ну разве можно оставаться равнодушным к себе в таких случаях? Вот я и раздражалась на себя, и от этого конфузилась еще больше, чем требовалось!

Но, как говорится, все в жизни меняется и часто к лучшему! Пообвыкнув, понаслушавшись, как разговаривают на английском корейцы, мексиканцы, китайцы, поляки, русские, я стала более уверена в своем английском. А поднаторев в разговорной речи, сама стала самым настоящим беспощадным разговорным… гм… этим… как его… деспотом! Своей дежурной фразой, иногда специально произнесенной неясно, если, конечно, человек этого заслуживает, я сбиваю собеседника с толку и заставляю его смущаться. Были времена, когда я краснела и дико стыдилась, а сейчас получаю непередаваемое… нет, сильнее – неземное наслаждение, когда по мимике собеседника замечаю, что он испытывает знакомые мне до боли мучения и конфуз от непонимания того, что я говорю. Немаловажно при этом доброжелательно и лучезарно смотреть в глаза «жертвы», ну, или при желании – кротко и снисходительно. Приведу пример.

Вечеринка у друзей. Среди знакомых и незнакомых людей своей веселостью выделялся один молодой человек. Высокий, красивый, надменный, сам от себя без ума, он был в центре внимания. А еще он был ребенком, рожденным в Америке родителями-иммигрантами из Эквадора (об этом я узнала позже). Встретившись со мной взглядом, он резко закончил жестикулировать и оживленно о чем-то рассказывать собравшимся вокруг него. Довольно ловко подхватив два бокала шампанского с подноса у проплывающей мимо официантки, он направился в мою сторону. Должна сказать, мне это польстило, ведь он покинул круг удивленных слушателей, состоящий исключительно из молодых дам.

Хотя красавчик и направлялся ко мне, приятно улыбаясь, было видно, что он всецело поглощен мыслями о себе любимом, явно отождествляя себя с выигрышным билетом лотереи джекпота. О! А еще… точно-точно, я в этом уверена, так шагали римские легионеры победители по завоеванной территории, ожидая от побежденных преклонения и поклонения.

Подойдя ко мне с видом человека, уставшего от женской навязчивости и решившего самостоятельно сделать первый шаг к знакомству, он представился и предложил выпить за это самое знакомство. В начале разговора, когда по моему акценту он определил, что я эмигрантка, его сексуальный интерес ко мне чуть поостыл и он не смог справиться с легким разочарованием в голосе. (О чем можно говорить с человеком, у которого, возможно, имеются расовые предрассудки?) Видимо, рассчитывал на что-то большее (на что, понятия не имею), но все же блеск в его глазах не исчез, а в движениях появилось больше уверенности. К этому видимому образу мое воображение добавило еще несколько штрихов: ослиное упрямство, барственную капризность, изнеженность в привычках. Все это немедленно вызвало у меня глубокую антипатию к незнакомому красавчику, несмотря на его отношение ко мне, в целом галантное.

Не без оттенка иронии, как мне показалось, он, прежде всего, поинтересовался, нахожусь ли я в Америке легально (Америка кишит нелегалами), есть ли у меня виза или зеленая карточка. И вот так, с бухты-барахты, – чем и как я зарабатываю на жизнь?

– Как я зарабатываю на жизнь? Да так, как и зарабатывала! А что? – не особо задумываясь, ответила я.

– Начнем с того, что вы мне очень понравились! – из его уст это прозвучало как приговор.

– Не вижу в этом ничего противоестественного! – небрежно заявила я, как будто речь шла о погоде, а чуть погодя присовокупила: – Да и начали вы, молодой человек, совсем не с этого! Более того, не вижу связи между «чем вы зарабатываете» и «вы мне нравитесь».

– И я не вижу!

«Премило уходит от ответа! А материальным положением наверняка интересуется из-за своей скупости, не желая особенно тратиться на очередную пассию. Очень возможно, что и жиголо».

Первое впечатление сложилось нехорошее. А, как всем известно, первое впечатление самое верное. Мне не нравилось, как он со мной говорил, мне не нравилось то, о чем он пытался со мной говорить, и совсем не радовала возможная перспектива того, для чего он со мной заговорил. И вообще, мне было совершенно ясно, что было мне неплохо и до знакомства с ним и что я ничего не потеряю, если такое явление, как Джеймс (назовем его так), пройдет стороной даже в случае, если я несправедлива к нему.

– Вы настолько выделяетесь из толпы, что мне захотелось непременно узнать вас получше! Должен признать, мне очень импонирует ваш стиль, несмотря на то, что он довольно строг и вовсе не ярок! И скажите мне откровенно, кто в состоянии пройти мимо этих миндалевидных, таких обворожительных глаз!

«Льстит! Не глаза, а очки! Никто, в том числе и я, не в состоянии пройти мимо миндалевидной оправы от Prada. Плюс обращает внимание на одежду – шмотник!»

– Тогда сначала вам следовало бы поинтересоваться моим семейным положением – есть ли у меня муж, бойфренд, а не тем, как я зарабатываю!

– Позвольте с вами не согласиться! Мне не интересно, есть ли у вас муж или бойфренд! Для меня это совсем не важно! Каждый волен жить так, как он хочет!

«Ах, ну да! Как же я сразу-то не догадалась! Не ищет серьезных отношений, поэтому и не спрашивает о семейном положении. Любой ответ его устраивает. Да, по-моему, он здесь для приключений».

– Собственно, и я хотела узнать о вас больше!

– А что вы уже знаете обо мне? По сравнению с чем хотели бы знать еще больше?

«Распутник, пройдоха, соблазнитель женских сердец, любит всех тех, кто ему не принадлежит. А все те, кто уже побеждены и доступны, быстро ему наскучивают». А сказала я следующее:

– Нууу, немало! (Это его насторожило.) У вас отменный вкус (я встречаю людей не по одежке, а по обуви. На нем были потрясающие туфли, не из тех, которые только что сняты с производственного конвейера, а те, что регулярно начищаются личным «денщиком». Да и в целом вид у красавца ни с какой стороны не подлежит критике! Интересно, сколько часов он тратит на себя, перед тем как выйти «в люди»), вы умеете с достоинством держаться в обществе, рост ваш около двух метров, а еще вы искусно умеете заливаться соловьем!

Перед тем как сладостно рассмеяться, он любезно попросил повторить сказанное. Из-за моего нарочно исковерканного акцента он не совсем понял то, что он, по моему мнению, умеет искусно делать (это очень важная деталь в рассказе).

– Благодарю! Чрезвычайно польщен! Вы правы, этого немало и вполне достаточно… чтобы стать совсем близкими друг к другу!

– Только осталось выяснить одну деталь…

«Подлила каплю в огонь его безнадежных надежд».

– А что же вам еще хочется знать обо мне, чтобы наконец-то решиться? – неприятно хихикая, он недвусмысленно подмигнул мне и необычайно развеселился.

– Хочу еще знать, с кем из присутствующих здесь вы знакомы.

Почему-то казалось, что Линду и Катрин, сестер-близняшек, хозяек дома и вечеринки, он видел сегодня впервые. Его ответ подтвердил мою догадку. Он был знаком только с другом мужа Линды, который на правах закадычного друга семьи, которому прощается все, и приволок Джеймса сюда без приглашения.

На радостях, оставив меня на пару секунд, он проворно оказался у шведского стола, в изобилии заставленного обычными канапе и канапе в виде представителей растительного и животного мира, а также «единицами» формирования военно-морского флота, воинственно расположенными среди живописных хвостов ананасов и запотевших бутылок с вином. Затем в мгновение ока он снова оказался рядом со мной, но уже с тарелками, наполненными цветастыми, совершенно немыслимых форм канапе на шпажках и без них. С бумажной тарелки на меня смотрели малюсенькие ежик, свинка, уточка и еще какое-то жуткое черное усато-глазастое насекомое с туловищем из половины вареного куриного яйца. Еще были грибочек, кораблик и божья коровка. (Художественно-декоративные изобретения хозяек дома были довольно оригинальными и превосходными на вкус.) Мой собеседник любезно попросил подержать его тарелку, чтобы ответить на звонок телефона, сотрясающего внутренний карман его пиджака.

– Хорошо, ложись спать, – с притворно озабоченным выражением лица произнес мой новый знакомый, – прямо сию секунду этим и займусь!

Взяв у меня тарелки, он увлек меня в угол, усадил на стул, вернул тарелки мне в руки и спросил, не будет ли мне трудно посидеть так еще пару минут, пока он быстренько снимет толпу на видео. И ласково заверил, что это займет буквально две-три минуты.

– Конечно! – тут же согласилась я.

А через пару наносекунд уже посетовала на то, что предварительно не взглянула на себя в зеркало. Подумалось, что не мешало бы освежить губную помаду и взъерошить челку (так я лучше получаюсь на фотографиях и видео). Я стала наблюдать за «оператором» вечеринки, в нетерпении ерзая на стуле, поочередно закидывая то правую ногу на левую, то левую на правую, держа в руках тарелки с канапе и ожидая, когда камера соизволит взглянуть на меня.

Мысленно я согласилась с решением Джеймса, прежде всего, снять хозяйку и хозяина и всех тех, кто сейчас окружал их возле шведского стола, затем сам шведский стол, затем стол с заморскими алкогольными напитками. Следующим в видео попал хозяин хозяев дома – грозной внешности лошадиноголовый зверь с оранжевыми глазами, добрейшей души человек… упс… вернее, добрейшей души пес, сенбернар, терпеливый, послушный, безумно любящий детей (объяснимо) и меня (необъяснимо), по имени Зак. Он возлежал на плюшевом диване, на котором могли бы поместиться человек пять. На все происходящее он смотрел лениво, как бы в ожидании окончания вечеринки, и совершенно не намеревался освободить место тем гостям, вернее, гостьям – любительницам высоких каблуков, которые небольшими группами разместились в гостиной, изредка с надеждой бросая завистливые взгляды на диван и на Зака. Проводив устало мрачным взглядом оператора, Зак, зевнув, отвернулся от него и уставился в окно, где за занавеской притаилась старая усатая породистая Мэгги, кличка которой, на мой взгляд, ни в коей мере не соответствовала ее аристократическому кошачьему нраву. За всю свою долгую жизнь она так и не привыкла к неуемным и нежелательным ласкам гостей. В углу, возле окна с кошкой, на другом полукруглом диване сидели леди преклонного возраста и непринужденно беседовали. Их мужья, восседавшие на барных стульях, окружали их как ограждение клумбу. В этот круг входили родители виновниц торжества и их бабушка. Увлеченные беседой, представители старшего поколения не заметили плавно скользящую в воздухе камеру в руке Джеймса, кроме одного элегантного джентльмена, усердно подливающего в бокалы вино всем желающим. Улыбнувшись, он галантно посторонился, уступая дорогу Джеймсу.

Мне было трудно отвести взгляд от этого воплощения изысканности в одежде и манерах. Праздничная атмосфера дома то и дело дополнялась переливающимися короткими мощными лучиками от в меру крупных бриллиантов, которые незамедлительно исчезали от медленного движения запястья, плавного поворота головы или едва уловимого подергивания плеча, чтобы через долю секунды по тем же причинам игриво заявить о себе в другом месте. Задорным смехом и выкрашенными по последней моде цветными прядями в волосах некоторых почтенных дам компания бросала дерзкий вызов старости, как бы призывая молодое поколение к подражанию в этом нелегком деле, к достойному продолжению эстафеты, когда наступит его черед! От компании веяло свежестью, хорошим настроением и несомненным превосходством. (Спасибо вам, милые дамы, за прекрасный пример того, как надо и в старости жить полноценной насыщенной жизнью. Спасибо! Так держать!)

От меня же веяло еле сдерживаемым нетерпением. Оказавшись в уединении, я начала на все лады, подобно начинающему актеру, тренировать мимику лица: улыбаться, хмуриться, поднимать брови домиком, округлять глаза, прищуриваться, сжимать губы, выпячивать губы, изображая то страх, то гнев, то радость, то безумие. И делала я это для того, чтобы мое лицо приняло естественное выражение, когда глазок видеокамеры уставится на меня. Когда подойдет моя очередь «сниматься», натренированные мимические мышцы лица будут готовы полностью подчиниться воле моего сознания – расслабятся и раскрепостятся, чтобы в итоге получилось естественно-скромно (устало) улыбнуться и еще… и еще я пролепечу: «Hi, everybody!» и помашу ручкой. Ой, а как же я помашу ручкой, если мои руки заняты тарелками?!

Как и обещал Джеймс, съемка заняла не более пяти минут, но, увы, одноглазый дивайс так и не удосужился посмотреть в мою сторону. Ненавязчивость плюс хорошо развитое чувство собственного достоинства составляют мой личный «набор» настоящей леди, это и не позволило мне поинтересоваться, отчего я, такая-растакая, самая яркая без яркости, самая красивая и лучшая из лучших, оказалась вне «игры», то бишь вне кадра. Я изобразила на лице полное безразличие (хотя и скрежетала зубами про себя), когда мой новый знакомый «Дон Жуан» как ни в чем не бывало вернулся ко мне с отключенной камерой. Еще немного повозившись с телефоном, он, учтиво поблагодарив за терпение, наконец-то взял у меня свою тарелку и вслед за этим пояснил, хотя этого от него никто не требовал:

– Жена попросила заснять и тут же выслать! Ей интересно взглянуть на незнакомый круг людей, в котором сейчас вращается ее дражайший! Мы так всегда делаем, когда врозь! А врозь мы часто! Она не любитель новых компаний! Постоянно со своими. А мне с ее подругами невыносимо скучно! Без общения с новыми людьми жить не могу – задыхаюсь. К тому же завтра ей рано вставать. У нее завтра суд. Она прокурор. Очень ответственная работа. Вот получил от нее видео, как она раздевается… и ложится спать…

«Какая пошлость! Нет, ну это уж слишком! Да кому нужны его отвратительные интимные подробности! Слишком поспешил присвоить себе победу надо мной».

Тут меня такое зло взяло, не передать! Все мои ожидания насчет видео не оправдались, зато оправдались все ожидания насчет него – сластолюбивого кобеля. «Ах, поглядите на этого любящего мужа, как он щадит чувства жены. Ах, какой порядочный муж! Порядочная сволочь он, а не порядочный муж! Если в его голове грязные мысли в отношении меня, значит, я жертва, не подлежащая запечатлению на память. А вдруг бы я хорошо вышла на видео! Нет, это непростительное хамство!»

Вспомнилось, что здесь, в гостях, я отдыхаю и имею полное право «развлечься в свое удовольствие». Час пробил: пора пускать в ход свое «оружие». Фразу «Простите, в Америке я недавно и мой английский пока оставляет желать лучшего. Не могли бы вы повторить все, что только что сказали, заново» я видоизменила: «Как вы уже знаете, в Америке я недавно и мой английский пока оставляет желать лучшего. Не могли вы повторить все, что только что сказали, заново». Она (фраза) была «прожевана» до неузнаваемости и выпущена в воздух на одном дыхании… И это было замечательно! То, что я сказала, насмешило меня саму. Кроме «экскьюзми», «Америка», «инглиш» я и сама ничего не поняла из сказанного мной. Шум, суета, разговоры гостей играли мне на руку.

Не чувствуя подвоха, он попросил меня повторить. Я повторила. Джеймс с необычайным вниманием прослушал меня еще раз, затем уставился в пол, подумал какое-то время и, не поднимая глаз, попросил снова повторить, но, правда, уже не так уверенно. Для него, несчастного, ничего не изменилось. Я опять безупречно непонятно повторила всю эту белиберду. Мистер «Центр Вселенной» или «Выигрышная лотерея», как вам будет угодно, стал меняться в лице. Покраснел, посерьезнел и продолжил изучать щели в паркетном полу. Затем перевел оловянный взгляд на меня, задумчиво вытащил изо рта шпажку и очень несмело опять попросил меня повторить. Повторение абракадабры продолжалось и продолжалось, разборчиво произносились лишь все те же «экскьюзми», «Америка» и «инглиш».

Не скажу, на какой по счету раз моего повторения от его спеси не осталось и следа, его глаза лихорадочно забегали, бессознательно обшаривая углы огромной прихожей, словно в поиске чего-то, что могло бы помочь ему выйти из дурацкой ситуации. Бормоча себе под нос нечто невразумительное, раздумывая, что делать или что сказать, чтобы найти повод от меня отойти, он совсем сник, его лицо покрылось красными пятнами.

– О! Простите, забыл спросить, откуда вы приехали… родом откуда? – это было произнесено им довольно оптимистично.

Но не тут-то было! Наслаждаясь его муками, я ответила довольно четко:

– From Zhmerynka! (Из Жмеринки!)

Он не стал умничать и уточнять, что это и где это. Хотя красавчик и выглядел по-идиотски, он воскликнул то ли шутя, то ли всерьез:

– О! Вау! Из самого города Zhmerynka! Кто бы мог подумать! Это ж надо, из самой что ни на есть Zhmerynka!

– А то! Из него самого! – это были мои последние слова в нашей милой беседе. С широкими объятиями и радостными возгласами приветствия я направилась к только что пришедшим и совершенно незнакомым мне людям, мало заботясь о том, что они могут подумать о моем довольно странном поведении. Я была счастлива отделаться от сконфуженного собеседника.

Итак, со своей «крылатой фразой» я попыталась ознакомить и Рашель. Но она, чертовка, не позволив завершить фразу, беспардонно перебила меня:

– Вы же не еврейка?! – и, очевидно, не совсем доверяя своему заключению насчет моей национальной принадлежности, Рашель замерла, ожидая подтверждения или опровержения своего заявления. Я кивнула головой в знак согласия и на этот раз.

– Ну вот, и я об этом же, а живете здесь, в нашем доме! —воскликнула Рашель, видимо, радуясь своей правоте.

(От себя добавлю, в доме для еврейских семей и обслуживаемом еврейским менеджментом.)

– В вашем доме?! В каком это таком вашем доме! Этот дом такой же ваш, как и наш! Все мы американцы, все мы живем в свободной стране, и где хотим, там и живем! – брызгая слюной, обидчиво парировала я, щегольнув каламбуром (что случается со мной довольно часто).

– Бога ради, извините меня! Я не хотела вас обидеть! – проговорила Рашель и так широко и приятно улыбнулась, что мне стало не по себе от своей вспыльчивости.

Подкупленная ее подхалимским голосом и улыбающейся, дружелюбной физиономией, я разоткровенничалась.

Как известно, любопытство в той или иной мере присуще всем женщинам, и я с учетом возникшей ситуации решила в свою очередь полюбопытствовать относительно ее вероисповедания. Я отношу вероисповедание к интимной стороне человеческой жизни, в которую непозволительно вторгаться без особых на то причин или обстоятельств. Если б не случай, сведший меня с Рашель в холле нашего дома, вряд ли я когда-нибудь осмелилась бы спросить ее об этом.

Меня интересовало, почему она, Рашель, еврейка (по этому поводу и у вас не было бы никаких сомнений), не придерживается элементарных предписаний Торы, касающихся внешнего вида, – расхаживает тут, понимаешь ли, без парика, в модной красивой одежде. Конечно же, на сей счет у меня были предположения, и, опережая события, должна сказать, что они оказались верными.

Газета New York Times иногда публикует скандальные статейки о молодых людях, не желающих жить по строго установленным Торой правилам. Все та же газета держит нас в курсе громких бракоразводных процессов между богатыми евреями из-за неповиновения жен. Помню статью, в которой подробно описывался развод супругов из-за того, что жена, молодая и решительная женщина, отрастив волосы, в буквальном смысле слова сорвала с головы парик, надела возмутительно узкие джинсы и взгромоздилась на высоченные каблуки. После чего на «малюсенькие» мужнины миллионы, не опасаясь возможных нападок и преследований со стороны благоверного и секты, отважно открыла бутик модной одежды. Что-то подобное, думалось мне, случилось и с Рашель.

– Да и вы разительно отличаетесь от «ваших», – при слове «ваших» я выразительно показала американский жест, означающий кавычки, – и без стыда и совести показываетесь на людях без парика с шикарными длинными волосами на зависть всем!

Комплимент пришелся ей по душе, и она охотно поддержала разговор. Начала она с насмешливого осуждения древней еврейской традиции брить головы, о нелепости этого обычая в хасидской среде, выходцем из которой была и она. Сидя со скрещенными ногами на моем диване, покрытом длинношерстным натуральным пледом, возле журнального столика, с чашкой чая в руках, она поведала мне историю своей нелегкой судьбы.

Бывшая хасидка Рашель с мозгами набекрень от бредовых мифов, старательно внедренных в умы евреев бородатыми, с длинными пейсами, дядями хасидской общины о том, что их окружает опасный мир гоев, в котором хасидов убивают под каждым уличным фонарем, не побоится поставить под сомнение правильность этих воззрений. Она не побоится рискнуть и оставить праведный мир и окунуться в опасный мир гоев. Не побоится испытать себя в этом мире и, что самое главное, таки найдет себя в нем, станет самодостаточным и счастливым человеком.

Вот как начиналось бы описание ее биографии в «Википедии». Родилась Рашель в Нью-Йорке в семье, относящейся к ортодоксальной ветви иудаизма. Ее отец, бездарный и ненадежный человек, был потомком последователей венгерской хасидской династии Сигет Тейтельбаума, а мать, родом из бедной лондонской еврейской семьи, отличалась неуемными амбициями. Прибыв из Лондона в США с целью выйти замуж за хорошо обеспеченного хасида, она мечтала еще и найти путь к самореализации – получить образование, работать. Но никакого другого выхода осуществить свои планы, кроме как сбежать из секты, она не найдет. Рашель повторит судьбу матери, но, в отличие от нее, прихватит с собой свою малолетнюю дочь.

Глава 5

А поговорить?.. Или послушать?.. Впрочем, какая разница!

Изредка я нарушала молчание для того, чтобы прояснить значение того или иного слова или фразы, произнесенных Рашель. Помимо этого долг гостеприимства побуждал меня предлагать ей то или это, а моя врожденная тактичность интеллигентного человека (ну, что есть, то есть, отчего бы об этом не сказать) … Да, так вот, моя врожденная тактичность интеллигентного человека принуждала меня во время беседы отвечать на вопросы Рашели.

По всему было видно, что Рашель чувствует себя уютно, и мне это было приятно. Видимо, оттого она и держалась со мной запросто, как будто мы были знакомы с ней лет сто. Нужно сказать, что ее легкость, непринужденность и доверительность распространились и на меня. Собственно, ничего не зная о ней, я ощущала исходящие от нее флюиды приветливости, доброты и искренности. Словом, Рашель произвела на меня очень хорошее впечатление, которое, кстати сказать, со временем только усилилось.

С огромным интересом слушая Рашель, я не преминула подробно рассмотреть ее. Когда Рашель делала паузу, силясь что-то вспомнить, она подносила указательный палец к плотно сжатым губам, а остальными, собранными в кулачок, подпирала подбородок. Тогда-то я и обратила внимание на ее руки и мысленно возмутилась проделкой природы. Тонкий указательный палец с крупными набалдашниками-костяшками был жутко некрасив. Но слушать Рашель было одно удовольствие. В ее манере говорить было столько обаяния, что это вполне перекрывало недостатки ее внешности.

Когда она меняла положение своего изящного тела, все выше и выше забираясь на диванные подушки, я улучила момент и перевела взгляд на ее ноги. Нет, Боже упаси, меня совершенно не интересовала красота ее стройных ножек! Я с удовольствием смотрела на ее ноги лишь потому, что она, прежде чем залезть на мой диван, сняла сапоги.

В Америке не принято снимать обувь. Я поддерживаю эту традицию – сама не делаю этого в гостях и другим не позволяю у себя дома. При этом я категорически не приемлю привычку класть ноги на стол или же расположиться в обуви на диване, как это делают многие американцы.

И сегодня, глядя на нежно-розовый, еле заметный сквозь колготки педикюр Рашель, я была безмерно благодарна ей за то, что ей хватило такта, перед тем как довольно по-свойски расположиться на моем диване, стащить с ног сапоги. Ох, эти сапоги! Высокие такие… из кожзаменителя… Потом, когда пройдет время… много времени… я деликатно выскажусь насчет преимущества модельных кожаных сапог перед дешевыми уродинами из кожзаменителя, и Рашель поймет свое заблуждение… Да, так вот, я была ей очень благодарна за то, что она сняла сапоги. Очень сомневаюсь, что у меня хватило бы смелости сделать ей замечание, если б она не разулась, и весь вечер пошел бы коту под хвост. Я с отвращением, ужасом и брезгливостью смотрела бы, как она елозит сапогами по моему дивану и только б и думала, как поскорее от нее избавиться!

И все же, чего греха таить, я с белой завистью смотрела на ее стройный и узкий стан, длинные ноги… У меня тоже такие бывают, когда я совершаю пробежку около полудня, и солнце светит мне в спину под углом в сорок пять градусов, и моя тень вытягивается…

Вообще-то, Рашель вполне могла бы потянуть на эталонную девушку Гибсона, если б ее глаза были посажены чуть дальше друг от дружки, а волосы убраны в высокую прическу…

Несмотря на кое-какие мелочи, Рашель мне безумно нравилась и очень нравилось ее отношение ко мне. Посвятив меня в детали своей жизни, она открыла для меня новый мир, а открывая его, она широко распахнула свое сердце. И этого невозможно было не оценить. Я много слышала о любви с первого взгляда, но ничего не знала о зарождении настоящей дружбы с фразы: «Позвольте задать вопрос!». Гм, забавно все сложилось!

Итак, пора рассказать что-нибудь о Рашель (конечно, с ее разрешения!).

После неожиданного исчезновения ее матери у отца Рашель появилась новая семья и до пятилетней дочери ему не стало никакого дела. Воспитывалась Рашель бабушкой и дедушкой, росла-мужала в окружении многочисленных теток, дядьев, кузенов и кузин.