На гуме

– Э, а че мы здесь стоим? – осенило вдруг Гаджи, – телки-то все там ходят!

Я саркастично хлопнул себя ладонью по лбу. С коллективным «э, в натуре, ну!» вся компания снялась с места и переместились поближе ко входу в Макс.

Убив около получаса на разглядыванье и обсуждение входящих и выходящих студенток, я с интересом отметил для себя, что на летние каникулы они уходили совершенно другими. Новое поколение грязнух выглядело как-то совсем иначе, нежели ставшие уже почти родными, старые добрые падлы с соломенными патлами и фуфлыжными сумками Луи Виттон. Они по-прежнему были все как с конвейера, но в этом году дело не обошлось легким рестайлингом – речь шла о принципиально новой модели, оформленной в тонах черного, серого и коричневого цветов. Среди них совсем не было блондинок, зато почти у всех были выстрижены прямые, почти закрывавшие глаза, горизонтальные челки, по возможности толстые (шедшие в лучшем случае каждой пятой). Шеи всех как одной, были замотаны кашемировыми шарфиками «барбарис», добавлявшими образу уюта и нежности. Не могу сказать, что я, будучи человеком консервативным, был в восторге от этих нововведений, но не спешил и драматизировать.

Из первого гума в нашу сторону рысцой семенили две маленькие красотки, чисто ассоциативно напомнившие мне сексуальных рабынь из грязных японских мультфильмов – тех самых, с лисьими ушками и хвостами. Красивые голубоглазые мордашки, дерзкие задницы, шоколадный карибский загар и все атрибуты вышеописанного новомодного образа не могли остаться незамеченными собравшимся обществом. Одна из телочек громко о чем-то рассказывала, оперируя такими категориями, как «самый лучший клуб», «новая БМВ», «колумбийский кокс» и «профессиональные футболисты».

– Эу, сестра, ты че так шумишь? – очень спокойно обратился к ней Муслим, едва они поравнялись с нами.

– А что, нельзя? – дерзко ответила она, смерив Муслима взглядом.

– Почему нельзя? Можно, – Муслим явно был умилен происходящим, – ты кто вообще такая будешь? Откуда взялась?

– Я Лида из МГИМО! – выпалила она и залилась звонким неуместным смехом.

– Тормози, из какого МГИМО, ты себя в зеркало видела – где МГИМО и где ты? – снисходительно улыбнулся ей Муслим. – Там люди неебаться какие заряженные ходят, а ты максимум с геофака – и звать тебя Фросей.

Явно смешавшись, телочки поспешили войти в Макс, провожаемые сдавленным смехом присутствовавших при этом игрушечном низвержении. Можно было с уверенностью сказать, что пока Муслим стоит у входа, они не выйдут на улицу. Тем временем я уже мысленно внес обеих в список “to do”.

4

До появления и популяризации социальных сетей, их функцию выполняли всевозможные сайты знакомств. Среди них выделялся один – Дамочка, в прошлом, как говорят, кишевший анкетами питерских проституток, а в середине нулевых облюбованный московскими тусовщиками. Не смотря на то, что контингент сайта сменился, массовый съем не прекращался ни днем, ни ночью. Только теперь снимались уже не за фиксированную плату, а за красивые фотографии и щедрые обещанья. Кроме того, Дамочка предоставляла возможность вести дневник и играть в игры, а также была оборудована Дамофоном – мессенджером на подобии icq. Однако важнейшим сервисом были так называемые «цари горы»: на сайте не прекращаясь проводился аукцион – отдельно для мужчин и для женщин – победители которого выявлялись раз в пять минут. Их аватары выводились сразу на все страницы дамки, что влекло за собой кучу просмотров и сообщений от потенциальных жертв. Я знал людей, которые спускали на эти аукционы всю зарплату или карманные деньги. Например, Мадо с тремя детьми.

Я часто слышал о Дамочке от знакомых, однако впервые открыл ее для себя только летом 2006, когда мы расстались с Алисой, и орудовал там весь четвертый курс. Долгое время я просто не мог поверить, что это не сон. Времяпровождение на дамке было похоже на волшебную рыбалку, на которой постоянно клюет – только вместо удочки – анкета – а вместо рыбы – красотки от восемнадцати до двадцати трех, жаждущие члена, скрытого под трехсотдолларовыми джинсами и безмерным гонором своего носителя. Девять из десяти грязнух готовы были отдаться чуваку с дюжиной клубных фотографий, помеченных логотипом тематического сайта, после ужина в мало-мальски модной ресторации. Они отдавались просто за то, что ты крутой и богатый, или за то, что кажешься таковым. Впрочем, и им не чуждо было ничто человеческое. Даже понимая подспудно, что ты чайка, они готовы были отдаваться за обман – «умоляю, наеби меня, скажи, что у твоего папы Бентли!» – читалось в их красивых глазах. Ни одна уважающая себя грязнуха не могла позволить себе спать с заведомо нищим парнем, если только он виртуозно не пускал в глаза пыль и не сорил обещаньями, перемежая их историями про много денег. В таком случае грязнуха могла пойти на сделку с совестью, оправдывая себя потом чем-то вроде: «Ну, он же сказал, что отдыхал летом в Ницце, а я, наивная, повелась! Ладно, по крайней мере, пожарились классно».

Вне моногамных отношений я вновь открыл для себя прелести жизни, свободной от моральных обязательств, и с генитальным остервенением мартовского кота стал орудовать на дамке под кричащим ником gucciguccigagaga. Схема была предельно проста: в понедельник я знакомился на сайте с очередной грязнухой, на неделе пил с ней кофе или кормил ужином, а в выходные трахал в клубном туалете или у кого-нибудь в гостях. Конечно случались и фиаско, но в целом я не без удовлетворения отмечал для себя, что телочки, подобно сдобе во французской булочной, не успевали залежаться. «Я опять тебя сегодня видела. И ты был с новой телкой. Опять» – писала мне подруга, в незапамятные времена бывшая моей пассией. Лица, сиськи и задницы мелькали как частокол вдоль дороги – я просто не успевал их запомнить. Это был успех.

Холодным ноябрьским утром, после ночного рандеву с очередной грязнухой я решил заехать в университет подлечиться гашишем. Войдя в первый гум, я направился к третьей поточке, где меня уже ждали парни.

– Эй, гуччи! Гуччи! – раздался вдруг женский голос, когда я проходил по большому сачку.

Многие в МГУ – но не я в тот день – носили шмотки от Гуччи, поэтому одновременно со мной обернулись сразу человек семь. Однако, оказалось, что звали именно меня. С дерзким, но в то же время смущенным видом мне улыбалась Фрося, с другими маленькими мажорками мутившаяся на широких мраморных ступенях.

– Привет, Фрось, – не прекращая движения, машинально ответил я.

– Вообще-то я Лида, – бросила она мне в след.

– Еще увидимся, Лида, – на ходу обернувшись вокруг своей оси, улыбнулся я – очень в духе голливудского сериала про крутых калифорнийских тинейджеров.

Система работала.

5

На лекцию по теории государства и права я опоздал минут на пятнадцать. Скурив с парнями косяк у маленького входа в первый гум, я уже направлялся в аудиторию, но залип в очереди за пиццей, продававшейся в комке на мажорке. Делать все равно было нечего, и перспектива потупить на лекции казалась вполне себе приемлемой. Незаметно просочившись в поточку с верхнего входа, я уселся на последнем ряду и приступил к трапезе. Прикончив пиццу, я стал оглядываться вокруг – все вроде было как обычно: прыщи на первых рядах, привычно немодные и некрасивые, строчили конспекты и ждали лишь конца пары, чтобы броситься к кафедре нюхать преподу попку; блатующие южане, также старавшиеся рассаживаться поближе к лектору с ушлым намереньем запомниться на занятиях, развлекались кто как умеет – щелкали друг друга и впереди сидящих ботаников по ушам, играли в карты или в чи-чи-ко и, как результат, нередко оставались в памяти препода, как те самые, кто не слушает и мешает другим; телочки в средних и верхних рядах скрупулезно красили ногти, увлеченно строчили смс или шуршали страницами глянцевых изданий. Обычные студенты, не принадлежащие ни к одному из вышеупомянутых сообществ были довольно хаотично разбросаны по рядам начиная с третьего и заканчивая самой галеркой – кто-то рисовал или слушал плеер, кто-то конспектировал лекцию, кто-то приставал к телочкам, иные и сами становились объектами приставаний. Единственным новым во всей этой истории был незнакомый вайнах с огромным золотым будильником на запястье, сидевший в предпоследнем ряду – прямо передо мной. Пару раз, когда я переговаривался с кем-то из соседей, он оборачивался и бросал любопытствующий взгляд, тем самым вгоняя меня в паранойю. В накуренном состоянии я становился совершенно беспомощным – меня мог обидеть даже ребенок. Впрочем, незнакомец казался вполне дружелюбным и вскоре я уже не обращал на него никакого внимания, как на что-то совершенно привычное.

Мы познакомились на другой день. Во время лекции по культурологи, в конце которой должна была состояться контрольная работа, он попросил сигарету и предложил выйти на улицу покурить. Преподавательница не видела ничего дальше своей тетрадки, так что я, убедившись, что до конца пары еще больше сорока минут, не преминул воспользоваться приглашением.

– Тебя как зовут? – справился он немного по-детски, когда мы спустились на первый этаж социологического факультета и вышли на улицу.

– Меня Марк. А тебя? – ответил я пожимая ему руку.

– Меня Акбар. Приятно познакомиться.

– И мне. Ты перевелся откуда-то? – поинтересовался я.

– Да, из Плешки.

– Че так?

– Да, так вышло. Долгая история, – махнул он рукой и, хитро улыбнувшись, спросил, – а ты вчера на лекцию накуренный что ли пришел?

– В смысле накуренный? – изобразил я удивление, – шмалью что ли?

– Ну да.

– Не, братан, я этой отравой не балуюсь, – ответил я, стараясь звучать максимально убедительно, – даже не пробовал никогда.

– Не обессудь тогда. Показалось, наверное.

– Бывает. Слушай, а ты, если не секрет, кто по нации?

– Не, не секрет, чеченец, – ответил он, без малейшего вызова или надменности, сопровождающих обычно подобные признания, как будто говорил: «я венгр» или «я словак».

– А я думал ингуш.

– А ты различаешь что ли? – ухмыльнулся Акбар.

– У ингушей произношение обычно чище. Ну, типа без всяких там «уолк», «уолжанка», «куроче».

– Ну да, – засмеялся он, – так и есть.

Уже на другой день мы с Акбаром накурились в бункере под вторым гумом, а в следующие пару недель и вовсе так сдружились, что до самого выпуска лазили везде вместе.

6

Прелестным декабрьским вечером, когда воздух был сух, ветер умерен, а кружевные снежинки задорно поскрипывали под подошвами угг, я, развалившись в мягком кресле довольно модного в то время салона красоты, с интересом наблюдал за движениями смешливого содомита, вдохновенно колдовавшего над моей шевелюрой. Предварительно посетив фитнес-клуб и поджарившись в солярии, я планировал, покончив со стрижкой, переодеться в красивое и поужинать с первокурсницей Машей, ставшей первой барышней за весь год, которой я не стал врать. Она произвела на меня столь сильное впечатление, что я решил не путать ее историями о заводах, газетах и пароходах, возомнив почему-то, что она отдастся мне просто так – за то, что я классный парень. Цирюльник мой уже наносил последние штрихи, и я похотливо потирал руки, предвкушая, как, напевая “I’m a back door man”, буду драть эту длинноногую дрянь в родительской спальне – как вдруг мне пришел СМС. Не желая нарушать магию момента прозаичной информацией о балансе лицевого счета, я прочел его только выйдя из салона. СМС был от этой самой Маши – к моему разочарованию, она писала, что помирилась со своим бойфрендом и не сможет увидеться со мной в этот вечер (очевидно, подразумевая под этим «в этой жизни»). Мелодия, которую я мысленно насвистывал немедленно замолчала, а метрах в пятидесяти от меня с пронзительным скрипом затормозила машина, едва не сбившая бродячую собаку, переходившую дорогу в неположенном месте – та чудом проскочила. Планы на вечер рухнули в одно мгновенье. Впрочем, настроение мое было настолько приподнятым, что, ни мало не огорчившись, я пританцовывая двинулся дальше, решив почему-то, что это был знак и мне немедленно нужно помириться с Алисой. Да и не пропадать же было столику, который я забронировал еще утром.

Через пару часов мы с Алисой уже сидели друг против друга в полумраке огромного помещения этого страшно модного бара на Тимура Фрунзе, глядя как пламя свечей колышется на фоне кирпичных стен, грубо выкрашенных грязно-белой краской, и мурчали друг другу какие-то слащавые нежности.

– Почему ты решил мне позвонить? – томно глядя прямо в глаза, спросила Алиса, – я думала, ты меня больше не любишь.

– Понимаешь, малыш, – не задумываясь, очень деловито начал я, не имея ни малейшего представления, чем эта фраза закончится, – я ехал сегодня домой, смотрел в окно и вдруг понял, что, когда, лежа на смертном одре, буду оглядываться на прошедшую жизнь – какой бы она ни была – я не смогу простить себе лишь одного – что прожил ее без тебя, – айсвайн, рекомендованный официантом, превзошел все мои ожидания.

Алиса смотрела на меня, закусив губу. В ее красивых голубых глазах читалось: «так оттрахаю – яйца звенеть будут».

– За тебя, – сказал я, подняв бокал.

– За нас, – с дрожью в голосе ответила она и, сделав глоток вина, одарила меня влажным горячим поцелуем, и безапелляционным тоном добавила, – к тебе или ко мне? – честно говоря, по интонации, это больше походило на «в челюсть или под дых?», нежели «бордо или шардоне?».

Последняя фраза прозвучала очень киношно – как и все, что Алиса говорила, но мы были не в фильме. В реальности, чтобы оказаться в постели, нам предстояло протащиться по пробкам через пол Москвы. Это казалось полным абсурдом, к тому же мне уже разрывало штаны, так что я принял волевое решение ехать в австрийское посольство, где с недавних пор числился личным ассистентом собственного дяди и раз в неделю ксерил бумажки с четырех до шести вечера.

По устланному свежим снегом асфальту наглухо тонированная девятка с дребезжащим прямотоком вылетела на безлюдный Староконюшенный, освещенный мягким светом нескольких фонарей, и, задев бампером мусорный бак, остановилась у входа в посольство. Дежуривший там милиционер поперхнулся в своей будке чаем и чуть не выронил из рук термос, увидев, как, отпустив лихача-таксиста, пижонски разряженный юноша в леопардовых туфлях в компании томной блондинки с силиконовыми губищами, упакованной на сумму, эквивалентную трем годовым окладам сотрудника МВД, среди ночи по-хозяйски вламывается на территорию иностранного государства с такой помпой, будто это номер для новобрачных.

– Aaa, Russisch Schwein! – задорно прикрикнул я, ключом отперев кованную калитку, и отвесил Алисе звонкого пита.

«Совсем охренели, фрицы!» – подумал, наверное, часовой.

Была суббота и в офисной части здания вряд ли кто-то мог оказаться, так что, не теряя ни секунды, мы стали срывать друг с друга одежду, шаг за шагом поднимаясь по покрытой ковролином лестнице на последний этаж. Когда на Алисе оставались лишь чулки и туфли, она запрыгнула мне на руки, ногами обхватив спину, и присосалась к моим губам так, будто пыталась высосать мозг. Нещадно кусая и вылизывая ее лицо, шею и грудь, я, торжественно внес обнаженное тело в кабинет дяди, с показушной грубостью швырнул на диван – куда он обычно предлагал сесть подчиненным – и с похотью беглого каторжанина пристроился меж ее завлекательно распахнутых ног. Прожарившись около часа, мы развалились на полу и уже минут десять молча смотрели в потолок.

Едва я успел подняться и натянуть джинсы с рубашкой, как в коридоре послышались шаги. Выглянув из кабинета, я увидел Микаэлу – толстозадую практикантку из Вены.

– Фиключит сфет? – смущенно спросила она с хрестоматийным немецким акцентом.

– Нет, оставь, я еще поработаю, – как ни в чем не бывало ответил я, недоумевая какого черта она здесь делает, и приветственно подняв руку, зачем-то добавил, – allesgut! Schoenen Abend!

– Schoenen Abend… Tschues… – пролепетала она и тяжелой поступью стала спускаться по лестнице, стараясь не наступать на раскиданное Алисино белье.

7

Близилось 31 декабря. Воссоединившись с Алисой, мы провели в полной идиллии уже целый месяц. Это был тот самый конфетно-букетный период – только без конфет и букетов. Конечно, я немного злился, что за полгода, которые мы не общались, она жарилась с другими чуваками, но вскоре научился справляться и с этим. Культивировав в Алисе чувство вины за то, что по ее инициативе мы некогда расстались, я добился того, что она сделалась послушной и податливой, а любая ссора заканчивалась едва начавшись. Мы как будто поменялись ролями: я стал бессовестной проедающей плешь стервой, а она – провинившимся увальнем, забитым до такой степени, что, опустив глаза, как должное принимала любые выходки своей вконец распоясавшейся половины. При этом нельзя сказать, что до расставания она была такой уж стервой или я таким уж увальнем – просто так сложилось. Уверовав, что надо просто перетерпеть тяжелые времена, она терпела и терпела и терпела, пока это не вошло у нее в привычку. Я же был счастлив и дышал полной грудью – рядом со мной снова был любимый человек, спускавший мне если не все, то многое. В то же время, сам факт того, что она чувствовала себя виноватой, позволял и мне считать ее таковой и без зазрения совести пускаться во все тяжкие, не допуская и мысли, что поступаю дурно.

Довольно извращенное удовольствие ездить в клубы со своей девушкой, но в новогоднюю ночь это казалось вполне уместным – нам так или иначе надлежало провести ее вместе. Тем более, что почти все мои друзья уезжали праздновать на регион – у кавказцев на этот счет было какое-то правило или обычай. Москва на несколько дней становилась чуть приличней и безопасней.

Около часа ночи 1 января мы с Алисой приехали в Оперу, средней паршивости заведение, считавшееся, впрочем, одним из самых модных на тот момент. Это был клуб, где, не смотря на отличный звук и не самую плохую музыку, никто никогда не танцевал. А просто было не принято. Народ приходил красоваться, засаживать деньги, позировать фотографам и трахаться в туалетах. Не смотря на то, что за исключением нескольких четверговых вечеринок в Опере играл хаус, публика там собиралась самая, что ни наесть арнбишная – в лучших традициях Инфинити образца 2004 года – только немного повзрослей. К слову, кроме меня к тому времени на R&B тусовались только блатующие студенты младших курсов в шапках с орлами, хипующие цыгане и создававшие необходимый колорит африканцы.

Так вот, как и все нормальные люди, встретив бой курантов каждый со своими родителями, мы приехали в Оперу. Ди-джей лупил хиты, полуобнаженные go-go, потрясая маленькими вздорными титьками и аппетитными попками, потели в своих вольерах, а в воздухе витал аромат разбрызганного Асти и недорогих мещанских парфюмов. С каждым шагом загребая в лакированные армейские сапоги все больше искусственного снега, я пробирался в самый эпицентр празднества, таща за собой Алису, что есть мочи вцепившуюся в рукав моего бархатного смокинга. Без преувеличений можно сказать, что давка была похлеще, чем на кольцевой линии московского метрополитена в самый час пик – между Алисой и мной кипела какая-то своя не имеющая к нам отношения жизнь – люди пили, курили кальяны, знакомились, ссорились, влюблялись. Основное пространство клуба напоминало амфитеатр, в центре которого располагался круглый бар, а сверху нависали балконы VIP-зоны. Наконец, пробившись к стойке, я заказал выпить. Вокруг нас, не прекращаясь, тянулся бурлящий хоровод шикарных пиджаков, открытых платьев, дорогих котлов, силиконовых грудей, набриолиненных проборов, надутых губ и протеиновых торсов, затянутых в футболки третьей линии какого-нибудь очень мэйнстримового дизайнера. Чокнувшись бутолочками мини-мартини асти, мы через трубочки стали посасывать эту вкусную сладкую водичку, которую в Москве почему-то называли шампанским. Ежеминутно подле нас словно из-под земли возникали какие-нибудь знакомые или малознакомые люди с неизменными глупыми улыбками и возгласами «с новым годом». Уже через полчаса перестав замечать рядом с собой это копошение, я предоставил Алисе выполнять все репрезентативные функции от лица нас обоих и уставился на красивую шатенку в бледно-розовом платьице, в которой я узнал звезду Дамочки Женю Страпон. Она стояла в полном одиночестве на верхней ступени амфитеатра шагах в двадцати от меня. Водруженная на каблучищи, она возвышалась над снующими вокруг людишками, а в глазах ее ясно считывалось спокойное осознание неоспоримости собственного превосходства. Не то, что бы она считала себя самой крутой, а просто была таковой по факту. Она никак этого не выказывала – изящная, стройная барышня с огромной плюшевой свиньей в руках, видимо, ждала своего друга. Я так и смотрел бы на нее всю ночь, если бы Алиса, поцеловав меня в щеку, не потребовала: «Хочу еще Асти, зая!»

Вернувшись к реальности – громкой музыке, восторженным крикам, летящим с потолка блестяшкам и бессмысленным Алисиным подругам, встреченным здесь случайно и плотно присевшим ей на ухо. Я заказал еще выпить и достал из кармана мобильный. Среди поздравлений от Мегафон и прочего хлама я увидел СМС от Фроси, справлявшейся, где я, и не собираюсь ли в XIII. Дальнейший план действий определился ровно в это мгновенье.

Около трех ночи мы с Алисой вышли на улицу. Температура была чуть ли не плюсовой. И без того узкий трехгорный вал был заставлен припаркованными машинами гостей и раскарячившимися вторым рядом такси. Ни разу в жизни не видел, чтобы хоть кто-нибудь уезжал из клуба с таксистами из фронт-лайна. Сколько бы денег ты не предложил, они всегда хотели в два раза больше. В какой-то момент я даже стал подозревать, что эти парни приезжают к клубам просто повыебываться.

– Мясницкая, пятьсот, – предложил я носу, перегнувшемуся через пассажирское сиденье Волги и гостеприимно распахнувшему передо мной дверцу. В обычной ситуации это была бы совершенно невероятная сумма за такой маршрут, но в новый год таксисты всегда просили втридорога, а у меня было до жопы денег, так что цена казалась вполне адекватной и я, не дождавшись ответа, уже готов был плюхнуться на сиденье.

– Хотя бы тысячу дай, – отогнув указательный палец, ответил мне нос таким тоном, будто просил накинуть полтинник.

– Ты че, из шоу? – не сдержался я, раздраженный такой наглостью.

– Какого шоу?

– Кто хочет стать миллионером! – ответил я и захлопнул дверь.

Отойдя от входа в клуб на каких-нибудь тридцать шагов, мы уехали на первой же машине всего за триста.

В клубе XIII, располагавшемся в здании, до революции известном как доходный дом Спиридоновой-Давыдовой, вечеринка была в самом разгаре, но, к счастью, обходилось без давки. Над широкой парадной лестницей под высоким украшенным лепниной потолком на качелях качалась обнаженная танцовщица. Музыка здесь была правильней, чем в Опере, публика помоложе и в большей степени модная, нежели богатая. Иные танцевали.

Едва сдав в гардероб верхнюю одежду, Алиса убежала в дамскую комнату, а я отправился к бару с намерением незамедлительно закинуться парой таблеток экстази, встретивших новый год в нагрудном кармане моего смокинга. Оказавшись у стойки, я сразу заметил Фросю, оживленно обсуждавшую что-то с двумя размалеванными телочками. Поймав мой взгляд, она отделилась от них и радушно меня приветствовала.

– Пися, с новым годом! – воскликнула она, целуя меня в щеку.

– Пииися? – сделав недовольную мину, переспросил я.

– Ну, я любя, – обезоруживающе улыбнулась она, и сразу перешла к делам, – че в Жопере?

– Давка ужасная, – пожаловался я, – у меня подруга случайно попала в поток людей и круга три вокруг бара навернула, прежде чем смогла вырваться.

– Боже, хорошо, что я туда не поехала, – засмеялась Фрося.

– Ну да. Выпьешь шампанского? – спросил я, уже попросив бармена принести два бокала.

– Да, пожалуй.

– Кстати, у меня есть для тебя подарок.

– Да ладно? Какой?

Я беспалевно достал из кармана таблетку, откусил от нее половину и, наклонив голову, приблизился к Фросиным губам так, будто хочу поцеловать ее. Не сразу поняв, что я вытворяю, она смущенно отвела взгляд, чем привела меня в умиление. Двумя пальцами нежно взяв ее за подбородок и, приоткрыв рот, я продемонстрировал лежавший в нем красный пацифик. Поняв, что к чему, Фрося с готовностью подыграла, губами обхватив мой язык и в поцелуе слизнув с него таблетку. Вторая половина, все это время остававшаяся в руке, предназначалась мне. Чокнувшись, мы запили таблетки шампанским.

– Что это? – с любопытством спросила Фрося, уже проглотив.

– Тебе понравится.

Все это время я буквально раздевал ее глазами и уже добрался было до трусиков, как перед нами возникла Алиса.