Сумеречный полог косогора

Послушник чуть было не упал в обморок – столько в его голове промелькнуло ужасов! Но неизменное выражение лица монаха как бы дало надежду на то, что патовая ситуация может ещё вполне себе выправиться.

Теперь уже хромой учитель (истекающий кровью) как ни в чём не бывало подошел к Могуте и, забрав оставшиеся ножи, сказал:

– Будьте добры более не уродовать дерево. Не для этого оно тут выросло. Да и, к слову, ваше предназначение заключается в созидании, но никак не в разрушении.

И, оставив ошарашенного послушника так и стоять дубом, Всеслав удалился, после воспользовавшись способностями к врачеванию монаха Белимира.

Схожесть хамбо-ламы с деревом зачастую пугала послушников, зато среди других монахов способность так непоколебимо держаться вызывала безмерное уважение, становясь в один ряд с такими синонимами, как вера, сила и смирение.

Жизнь шуньятов была распланирована и монотонна. После утренних упражнений с последующим завтраком часть послушников уезжало в ближайшие сёла и города. Там они примеряли на себя роль промоутеров, раздавая тонкие книжки с философией учения, изредка находя отклик среди единиц, что желали примкнуть к чудакам по неизвестным причинам. Монахи же распоряжались временем куда свободнее, решая редкие вопросы на своё усмотрение, но чаще выбирая вместо мирской суеты медитацию.

Не знаем, кто первым придумал забаву, которую мы сейчас озвучим, но участвовали в ней как озорные послушники, так и сами (не без чувства стыда за самих себя) преисполнившиеся господа. Абсолютно каждый считал своим долгом вывести на эмоции монаха Ахахаха любым доступным способом. А ввиду своих безобидных нравов, выбор всегда падал на эмоцию положительную. Иными словами, Всеслава постоянно пытались рассмешить.

Ниже хотим привести несколько случайных и намеренных случаев, которые вполне могли вызвать улыбку у кого угодно, окажись он на месте Всеслава, но монах… А впрочем, сейчас вы и сами всё поймёте.

Начало зимы. Грузовая машина с тентовым кузовом под общее ликование послушников привезла целую гору танзанийских мандаринов. Младшенький Тихон, помогая наравне со всеми разгружать продовольствие, не удержался, первым отведав угощение за углом дома. Спрятав улики преступления (кожуру) в карман, мальчик продолжил добросовестно работать. Лёгкое почёсывание не предвещало беды, но вот на Тихона вдруг начали обращать внимание другие дети. В следующее мгновение юношеский задор вышел из-под контроля, и вся присутствующая ватага залилась искренним смехом. Проказник, впервые попробовавший мандарин, наощупь обнаружил свою голову распухшей. И всё бы ничего, но и до этого его внешний вид отдалённо имел цитрусовые нотки, сейчас же сходство оказалось феноменальным.

Подоспевший Белимир определил аллергический отёк, который, к счастью, не представлял никакой опасности для жизни мальчика. Услышав заключение врачевателя, остальные подоспевшие монахи тоже заулыбались, и только главнокомандующий сохранил полную безучастность к столь чудному случаю с хорошим концом.

В один из обычных весенних дней, когда снег ещё можно было встретить по теневым углам, к прогуливающемуся монаху Ахахаху подбежала Клара, держа в руках, казалось бы, мёртвого воробушка. Бедолага дышал совсем на ладан и вот-вот должен был умереть. Всеслав молча взял в свою широкую и длинную ладонь воробья, затем накрыв тщедушное тельце второй рукой. В сомкнутом состоянии он держал птицу минут десять, молча думая о чём-то своём, а затем обратился к Кларе:

– Принеси немного смородины с едальни.

Не задавая лишних вопросов, послушница помчалась во всю прыть и уже через пару минут протягивала небольшую веточку ягод. Монах немного разомкнул ладони, чтобы Клара могла просунуть угощение умирающему. Ещё через пять минут Всеслав разомкнул капкан, и девочка с изумлением увидела здорового воробушка, который, распрямив свои лапки, взмыл в небо как ни в чём не бывало.

Для Клары случилось настоящее чудо, которое заставило её смеяться и радоваться жизни так, как она ещё никогда и ничему не радовалась. Девочка кружила вокруг монаха, вознаграждая доброту его истинными лучами счастья. Но Всеслав, не изменяя себе и в этот раз, дождавшись конца представления, просто пошел дальше, словно ничего не произошло.

Где-то в середине лета (точного дня не упомнить) к главному монаху ни с того ни с сего подкрался хитро улыбающийся монах Есений. Складывалось ощущение, словно в мужчину вселился лукавый, до того эта улыбка была противоестественна для человека, который обычно старался во всём подражать Всеславу.

Есений зашел издалека, сначала восхитившись погодой:

– А всё-таки чудесно сегодня, а? Согласитесь.

– Угу, – только и промычал в ответ Всеслав.

– Хорошо, что у людей есть общие иллюзии, которые они ждут с нетерпением каждый оборот Земли вокруг Солнца.

– Угу.

– А знаете, – тут Есений убавил громкость, воровато оглядевшись по сторонам, хотя и так было понятно, что никого рядом нету. – Мне тут послушник один по секрету такую шутку рассказал… Я, право, отчитал его. Юный ум думает не о том, но вы знаете, дети… Но шутка эта, хоть мне и стыдно признаться, действительно презабавная.

– Угу.

– Мне вот, знаете, и с вами захотелось поделиться.

Ахахах ничего не ответил на предложение, только вкопался в землю, да так и стоял, ожидая, когда соратник сделает следующий шаг. Молодой монах почти было стушевался, но высокая цель заставила его остаться и сквозь чуть ли не слёзы, без лишних прелюдий начать пересказывать остроту, услышанную и не от послушника вовсе, а вычитанную из газеты, которую забыл один из недавних гостей. Голос Есения дрожал, а саму скабрезность он говорил чуть ли не шёпотом. Пересказать шутку мы, к сожалению, не можем, но пусть читатель поверит на слово, что оная смогла бы рассмешить и мёртвого, коль тот умел бы слушать.

По окончанию молодого монаха скрутило безудержным, даже припадочным весельем. А вот Всеслав остался при своём. Не сказав ни слова, он продолжил заниматься насущными делами.

Есению ещё долго было стыдно за свою попытку рассмешить своего начальника, да и шутка была сшита вульгарными нитками, от чего на душе сделалось крайне тошно. Но инцидент был исчерпан, и лучшее, что монах мог сделать, – просто забыть об оплошности, продолжив свою службу.

Последний и роковой для нашего героя инцидент произошел сравнительно недавно, недели две назад, когда один обеспокоенный послушник-подросток нарушил покой Ахахаха, застав того уже в вечернем туалете. Всеслав не успел соприкоснуться с поролоновой подушкой, как взволнованный Будимир напал:

– Прошу простить меня! Прошу простить!

Всеслав, обладая бесконечным терпением, никак не отчитал мальчишку за нарушение хоть и негласного, но всё же правила. К тому же могло случиться действительно нечто, выходящее за повседневные рамки. Монах только махнул головой, тем самым разрешив послушнику продолжить говорить.

– Я, как обычно, засыпал, занимаясь медитацией. Сегодня вторник, поэтому, – тут Будимир сделал небольшую паузу, дабы окончательно восстановить дыхание, – я формировал духовную связь.

– Угу.

– И в какой-то момент контроль был полностью потерян.

– Угу.

– И со мной случилось, не знаю, как вам точно объяснить, не провидение, конечно, хотя, может, и оно, в общем, некое озарение. Понимаете? Озарение! Такое яркое прям!

– И что же к вам пришло?

– Что в лесу, неподалёку от нас, есть кто-то, кто нуждается в нас.

– …

– И нам просто необходимо вместе пойти, понимаете?

Без лишних слов Всеслав поднялся на ноги, накинул кашаю поверх вечернего туалета, и взял с тумбочки фонарик. Остальным послушникам было велено оставаться в своих спальнях. С собой монах захватил только обеспокоенного мальчика, дабы тот вёл их к цели.

Единственное, что не учёл предводитель, было первое число апреля. В этот день отмечался второсортный европейский праздник «дурака». И так как большинство послушников являлись ещё юными шалопаями, то и праздник встречался ими со всей ответственностью, где главной мишенью в этом году был выбран их духовный наставник.

Всё было продумано до мелочей. Пока Будимир отвлекал Ахахаха, уводя его всё дальше в лес, целая орда послушников прокралась в покои жертвы, в которых начала передвигать имеющуюся мебель. По центру, где стояла тяжелая кровать, теперь красовался комод. А вместо комода у левой стены можно было увидеть гардероб. Главной вишенкой на торте стало увесистое зеркало, которое подцепили к люстре под углом в сто семьдесят градусов, чтобы, подняв голову, можно было увидеть сплющенного себя с большой головой и крайне маленькими ножками.

К моменту возвращения послушника и монаха с безрезультатной вылазки шалость была готова. Комната Всеслава превратилась в настоящее кривое зеркало. Мальчики же, под безмолвным одобрением других монахов, затаились, ожидая наконец-таки хоть какой-то реакции.

Монах Ахахах шел в сторону своих покоев, поддерживая отлично отыгравшего свою роль Будимира:

– Не переживайте, вам могло вовсе показаться. Завтра мы попробуем разобраться с трактовкой ваших ощущений более подробно.

Оставалось не более десяти шагов до комнаты старшего, когда послушник остановился, провожая одним взглядом вот-вот разыгранного наставника. Ничего не подозревая, Всеслав распахнул дверь, и… неужели?! Он остолбенел. Впервые за все три года этот непробиваемый поезд вдруг оказался безоружен. К каким только вещам не был готов монах, но беспорядок оказался его единственной слабостью, которую чисто случайно раскусили маленькие шалопаи.

За то не самое короткое время, пока мужчина находился в остолбенении, подтянулись все послушники и другие монахи. Куча голов заглядывала в проём с нескрываемыми улыбками, ожидая от шалости долгожданных результатов. Когда же Ахахах медленно обернулся, собравшаяся толпа с ужасом увидела пунцовое от гнева лицо, что, к слову, тоже являлось прорывом, но не совсем желательным. Впервые трясущийся от злости за много лет, с красными глазами, наполненными гнева, монах грозно зарычал:

– Кто? Кто, чёрт вас побери, это сделал?!

Ошарашенные такой реакцией послушники умолкли, не зная, куда себя деть. Другие же монахи опустили глаза, испытав стыд, который, пожалуй, и никогда в жизни не испытывали. Только сейчас до них дошло, что всё это время они предпринимали попытки не рассмешить своего гуру, а сломать, и, о ужас, походу, им удалось.